знаешь, ты часто такое неверное.
неуклюжее. местами - наигранно скверное. нервное.
мама говорит, ты у меня безразмерное.
а он думает, что ты в его власти (он так думает, оттого что я у него первая).
вот здесь с краю - черными нитками. наспех. и швы - небрежные.
еще ноет. зудит по ночам. значит, что-то недавнее, прежнее.
тихо тает слезами, солеными, теплыми, свежими.
отчего я в 16 мечтала, чтоб ты было каменно-снежное?
весной рвешься летать. на ошибках моих совсем не учишься.
я наверно, с тобой, избалованным, еще столько намучаюсь.
непослушное. ночью чужое. как сахар со льдом, колючее.
а он мнет тебя как пластилин, трогает своими потными грязными ручками...
в воскресенье я буду тебя чинить, в сотый раз набивая пушистой ватой, и
красить алым. а на края - ослабшие, склеенные, залатанные
надевать дурацкие теплые крылья. ты будешь шептать, что не надо, ведь
ты опять потеряешь себя, к ногам его тихо падая...
я тогда посажу тебя в клетку, стяну оковами,
раздроблю в пыль/сожгу/раздарю за обещания, бессмысленно-бестолковые.
а ты мне улыбнешься, тлеющее, искалеченное, поломанное,
расцветешь орхидеями... песни твои как молитвы. бездонные...
я кричу: "разорвешься, остановись!" а ты снова – в известное лишь тебе «выше»...
нет точнее этой пропитанной едкостью фразы: "сердце – всего лишь мышца".
ты прости меня. ладно? за все... знаешь, я до безумства боюсь, что не услышу
как однажды ты замолчишь.