Недожаренный солнцем рыжим
И за что-то судьбой храним,
Я увидел Париж – и выжил,
После этого видел Рим.
И мелькали за далью дали,
Дни и ночи вели игру,
Словно листья, пооблетали
Пряди жёсткие на ветру.
Я шагал по мостам сожжённым,
Собутыльников звал «друзья»,
В чём-то клялся не нашим жёнам
И прощал, что простить нельзя.
Открывались на сердце раны,
И сжимались персты в кулак.
Я менял адреса и страны
И со следа сбивал собак.
Стены лбом сокрушал упрямо,
А когда, через сорок бед,
Ртом разбитым шепнул я: «Мама!» –
Оказалось, что мамы нет.
Поминальные гаснут свечи,
Тянут Парки тугую нить,
И неправда, что время лечит –
Время может лишь хоронить.
Одиночество встало гордо
У моих непослушных ног,
Я схватил бы его за горло,
Но до горла достать не мог.
Что ж, придётся – такое дело –
Уживаться: ведь мы близки…
Время мне серебра жалело,
А теперь серебрит виски.