Вечером после шести
я как обычно затарился в Fidesco
чипсами, двумя пирожками с капустой и литром пива.
Так как я люблю пить пиво в одиночестве,
я вышел из магазина и пошел бродить по району Чокана
в поисках уединенного местечка.
Я знаю одно такое - закуток возле стадиона,
не так далеко и обычно там пустынно,
туда заглядывают лишь коты, а так никого -
пусто, как в брюхе Минотавра.
Но не на этот раз. На этот раз
в брюхе оказалась мамаша, пытающаяся
высадить на горшок своего малолетнего отпрыска.
Она растерянно посмотрела на меня, и я ретировался.
Не выношу таких взглядов.
Я брел, осматривая окрестности,
в надежде уловить приметы такого же удобного закутка,
такого же урчащего от голода брюха, но
повсюду попадались лишь лица
обычно снующих туда-сюда тел людей.
Тогда я остановился у скамейки прямо у проезжей части.
Я огляделся,
как бы ища невидимой опоры и решился.
Съимитировав деловитость, я сел на самом видном месте,
расположил рядом с собою кулечек с припасами,
вынул из кармана блокнот и карандаш,
и стал записывать приходящие мысли,
поедая чипсы и запивая их пивом.
Постепенно мои мысли
начали вертеться вокруг одной особы.
Мне даже показалось, что на меня снизошло вдохновение.
Я тут же схватился за перо
и принялся сочинять сонет, посвященный ей.
После получаса вдохновенной работы я отложил карандашик
и перечитал написанное. Все было неплохо,
одно только меня смущало.
В сонете получалось, что я эдакий вздыхающий Данте, а она Беатриче,
хотя я почти доподлинно знал, что ебля - ее призвание.
Я огляделся. Никто не обращал на меня никакого внимания.
Но я почувствовал, что сейчас должно
произойти что-то из ряда вон выходящее.
Я послал к чертям Беатриче, назвал ее шлюхой и потаскухой,
чем завалил сонет, но мне полегчало.
Вдохновение перестало меня беспокоить.
Я ошалело посмотрел по сторонам,
затем сложил свой сонет в четверо
и сунул в мусорку - так,
как обычно опускают письма в почтовый ящик.
26 июля 2007