С любовью к Оле – и к Вам в страшный день.
Это посвящение я не могла показать Оле.
***
О.Б.
эта чёрная кошка дыханья
слишком длинным хвостом зацепила.
эта дама курила мехами,
засмотрелась на воробья:
оказалось, что я за стихами
не видна, через горлышко пива
мы слезами следы застилали,
мы следами слизали себя.
ты сегодня картавишь иначе,
этот кашель на замершей ноте
не сбежит от больничного цинка, -
не заплачут ни дождь, и не даждь
днесь короче, зайдутся от плача
только строчки в бессмертной икоте –
стеаринка, стерильна простынка,
грифель, вышедший за карандаш.
расскажи, что поймёшь напоследок
там, где нам разминуться не скажут,
где венки мы плетём голубые,
пулевые от пыли поля.
и не деток у нас, - только лето,
ни забот у нас, - если бы даже
пощадила тебя и забыла,
отражаясь в лопате, земля.
***
О.Б.
лёгкое дрожит на папироске,
на осоке, ставшей выше ростом,
на зеркальном стылом берегу.
через не могу шагни за стёкла
(комарово? бухенвальд? застегнут
и застигнут: нет, не убегу).
отразится луч на занавеске,
невский дым, прощанье по-немецки,
на наречье птичьем ни гу-гу.
на углу сойдёмся – так на пятом.
на десятке – это листопадом
промахнусь – не пожелай врагу.