"Ой, дуду, дуду, дуду,
Сидит ворон на дубу"
Мотив этой песни всегда возникает в моей душе, когда я начинаю думать о России времён Александра Третьего. А почему так? Кто объяснит? Накладывается ли отпечаток строчек Александра Блока:
"В те годы давние, глухие
В сердцах царили сон и мгла.
Победоносцев над Россией
Простёр совиные крыла"?
Или слова песни безымянного автора о Сибири, навсегда врезавшиеся в мою память своей безысходной болью:
"Перестаньте рыдать. В этой дикой стране
Непонятны такие мотивы.
Здесь, под снегом глубоким, в глухой стороне
Замирают святые порывы..."?
Но меня охватывает какая-то непонятная тоска и жалость. К чему и к кому? Может, я сам впитал в себя эти чувства ещё в детстве, когда выходил на крыльцо дома в таёжной сибирской деревушке, затерявшейся в безбрежной тайге и, глядя поверх лесного массива, плотно обступившего со всех сторон маленькую деревушку, думал, что за ним, совсем недалеко, может, в трёхчасовом лыжном переходе, лежит сама Москва. Что стоит только купить себе лыжи, как у отца, специальные, укороченные, но много шире, чем обычные, и подбитые снизу мехом, чтобы не проваливаться в мягких метровых сугробах, и я вырвусь из этой монотонной жизни, которой жили мои односельчане. И я ни с кем не делился своей детской , наивной мечтой, свято веря, что это когда-нибудь осуществится. Осуществилась ли она? И если да, то какой ценой заплатил я за неё?..
Может нечто подобное переживали и молодые люди, жившие " в те годы давние, глухие", которые из наивных мечтателей превратились в "бомбистов". Те одиннадцать,собравшиеся в Липецке, повернувшие революционное движение на другой путь. Невероятно: всего 10 молодых людей и одна женщина смогли круто изменить судьбу России!
Двое из них были казнены, четверо умерли в Шлиссельбургской крепости, один повесился в камере до суда, женщина умерла в эмиграции, трое дожили до той бури, которую они посеяли. Один из них стал учёным и умер в 1946 году.
Я не берусь здесь производить детальный разбор деятельности "Народной Воли", мне хочется понять, что прочувствовали в душе два человека, встретившиеся в России через 21 год после расставания в Швейцарии. Между этими датами лежало не просто временное пространство - между ними пролегла эпоха.
К столетию съезда в Липецке установили мемориальный памятник «Народовольцам», с надписью: «Здесь в июне 1879 г. проходил съезд народовольцев» и приведены фамилии участников съезда: А.И. ЖЕЛЯБОВ, А.А. КВЯТКОВСКИЙ, А.Д. МИХАЙЛОВ, Н.А. МОРОЗОВ, С.Г. ШИРЯЕВ, А.И. БАРАННИКОВ, Н.М. КОЛОДКЕВИЧ, Н.М. ОШАНИНА, М.Ф .ФРОЛЕНКО. Как видите, только девять. Две фамилии отсутствуют. Один из них, Г.Д. Гольденберг, который был бы очень опечален, знай он о том, и Л.А. Тихомиров, который был бы рад, узнав о отсутствии своей фамилии на этом памятнике. Гольденберг, убивший харьковского губернатора князя Кропоткина, вскоре был арестован. Прокурор Добжинский подобрал ключ к наивно-доверчивому юноше, подбросив ему идею примирения правительства и революционеров, если он докажет ему, а через него и государю, что его товарищи не злодеи, а хорошие и умные люди. Гольденберг дал подробные характеристики на 80 человек. 13 апреля 1880 года Гольденберг привезён в кандалах под усиленным конвоем в Санкт-Петербург и заключён в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. В июне из разговора с арестованным членом Исполнительного комитета А. И. Зунделевичем , опознанным при аресте благодаря его описанию, Гольденберг понял, что он натворил, и впал в отчаяние. На очередном допросе он пригрозил Добржинскому: «Помните, если хоть один волос упадет с головы моих товарищей, я себе этого не прощу». На что тот цинично ответил: «Уж не знаю, как насчёт волос, ну, а что голов много слетит, это верно». Вернувшись с допроса, юноша повесился в камере. Кто он, предатель? Или наивный мечтатель? Сами народовольцы предателем его не считали.
М. Ф. Фроленко: «Молодой, порывистый, неустойчивый».
Александр Михайлов: «В Киеве же весной 1876 года я познакомился с Гольденбергом, который меня полюбил и с большой охотой водил со мной дружбу. Как человек добрый, преданный делу, он мне нравился, но глупость его часто меня бесила и смешила; у нас установились нехорошие, протекторские отношения, что меня часто смущало и было для меня неприятно, но он был ими доволен. Не имея возможности сойтись с киевскими радикалами, которые его считали человеком недалёким и неразвитым, он симпатизировал мне. Я же, в свою очередь, видя в нем человека честного и доброго, ищущего общества и дела, не считал возможным отталкивать его, хотя тоже не считал его пригодным для работы в то время. Он был исключительно человек чувств, да ещё, кроме того, совершенно не умеющий ими владеть. Когда чувство в нём направлялось партией, — оно двинуло его на подвиг. Но, отрезанный от неё, и, не имея в себе самом руководящей, он, совершив неизмеримо бесчестный поступок, бесславно погиб. Пусть великодушно простят этого несчастного человека его старые товарищи…»
Н. А. Морозов: «…Относительно его приглашения (на Липецкий съезд) было несколько возражений, так как Михайлов находил его не совсем самостоятельным. Но некоторые очень настаивали на нём, не подозревая, что впоследствии, уже после его ареста, с ним случится что-то вроде временного помешательства, и он нас выдаст всех очень странным способом, расхваливая жандармам, как героев, а затем покончит жизнь самоубийством. Читая потом его показания, я не мог отогнать от себя мысли, что они были сделаны не в полном сознании, а под влиянием какого-нибудь введенного к нему в темницу опытного гипнотизёра».
Совсем другое дело Тихомиров! После Александра Михайлова второе лицо "Исполнительного Комитета", стоявший у истоков создания партии «Народная Воля». Если Михайлов являлся мотором и сердцем партии, то Тихомиров был её мозгом. Редактор и автор почти всех печатных работ партии, в том числе знаменитого «Ультиматума Исполнительного Комитета «Народной Воли» Александру Третьему». И его имени нет на памятнике, и он был бы этому рад. Да, читатель, я не оговорился, я так считаю.
К 1884 году «Народная Воля» была обескровлена. Все видные члены Исполнительного Комитета были либо казнены, либо сидели в крепости, либо отбывали каторгу. Два члена легендарного первого Комитета Тихомиров и Ошанина жили в эмиграции в Швейцарии. Первый монстр - провокатор подобной величины Сергей Дегаев ( его переплюнет в этом значении лишь печально знаменитый Азеф) окончательно подкосил былую силу партии. Спасая свою жизнь, Дегаев сдаст революционерам своего «благодетеля» - полковника Судейкина, завербовавшего его после ареста и устроившего ему фиктивный побег, и его жизнью купит себе прощение так же легко, как незадолго перед этим он сдаст охранке последнего члена первого Исполнительного Комитета партии Веру Фигнер, дочь генерала, единственную женщину, которую поместят в Шлиссельбург, потому что директор департамента государственной полиции, будущий министр внутренних дел и шеф корпуса жандармов В.К. Плеве, не простил ей презрительного отношения к своей персоне на первом допросе. Символично, что два столпа провокации и предательства, Дегаев и Азеф, будут прощены и просто изгнаны из рядов своих партий. Обнародование того, что во главе партий стояли платные агенты охранки, могло нанести вред её престижу! Знакомо, читатель?! Помнишь оговоры себя на процессах 1937-1939 годов во благо партии?
Для восстановления её сил Тихомиров и Ошанина благословляют благородного рыцаря-добровольца Германа Лопатина. Человек-партия, революционер, не входящий формально ни в одну партию, он всю свою жизнь положил на её алтарь. Лопатин был вхож в дом Маркса, являлся близким другом его дочери Тусси, и его очень ценил Энгельс. Ему принадлежит первый перевод «Капитала» Маркса на русский язык, закончить который до конца ему не удалось.
Лопатин сделал невозможное - он восстановил «Народную Волю», но он же её и погубил. Обладая недюжинной силой и слабой памятью, он носил с собой в кармане списки всех новых членов, от Одессы до Петербурга, с адресами явок и именами. Его взяли средь бела дня, схватили за руки сразу несколько человек. Ему удалось раскидать нападавших и, вытащив из кармана тонкие листочки, запихнуть их себе в рот, но разжевать и проглотить уже не дали. Цепкие, жилистые руки завернули его руки за спину, профессиональная хватка жандармов стиснула горло и разжала рот.
Приговорённый к смертной казни по «процессу 21», он не проявил радости от замены её на пожизненное заключение в Шлиссельбургской крепости, где отсидел больше 20 лет, откуда был освобождён революцией 1905 года в числе немногих, оставшихся в живых.
Тихомиров же за это время из революционера превратился в монархиста. Жизнь в эмиграции под постоянным колпаком, нравственное сомнение в смысле жизни всё больше приводили его к Богу, а когда его сын заболел менингитом и метался в горячке, Тихомиров, считая, что небеса наказывают его за грехи, покаялся перед Богом и дал клятву изменить свою жизнь, если сын выздоровеет. И сын выздоровел! В 1888 году он издаёт книгу «Почему я перестал быть революционером», взорвав бомбу под ногами своих бывших соратников. Причём она была настолько аргументированно написана, что идеологи революционного движения не смогли опровергнуть его доводы. Представь, читатель, реакцию узников Шлиссельбурга, когда в каждую одиночную камеру(а в Шлиссельбурге были только одиночные камеры) принесли по экземпляру этой книги! «Тихомиров спятил!» «Этого следовало ожидать!» «Неправда! Тихомиров не мог такого написать! Это фальшивка!» А кое-кто и заплакал...
Затем прошение о помиловании, где он указал, что желает искупить вину, разочаровавшись в идеалах революции, но не назовёт ни одного имени и не будет говорить о прошлых делах и покушениях своих бывших единомышленников, возвращение в Россию и жизнь между двух огней. Левые не простили отступничества, правые не допускали в свои ряды. Вслед за Тихомировым вернулось ещё 10 человек. Но даже либеральный Лорис-Меликов, бывший министр иностранных дел, разработавший Конституцию,введению которой помешало убийство Александра Второго народовольцами, писал в дневнике, что желал бы видеть Тихомирова и ещё парочку вернувшихся в петле. И только благодаря поддержке Обер-прокурора Святейшего Синода Победоносцева, под большим влиянием которого находился тогда Александр III , а впоследствии премьера Столыпина при Николае Втором, давалась ему возможность работать по назначению: на укрепление монархизма!
Я подхожу к концу своего повествования. Прости, читатель, что ради нескольких строк их свидания тебе пришлось прочитать столько вводного текста.
Лопатин зашёл в редакцию, где за одной из стоек за столом сидел и работал Тихомиров. Он молча смотрел на невзрачного человека, едва узнавая в нём того, кто когда-то был кумиром молодежи, впрочем, Тихомиров всегда был тщедушного сложения, и только внутренний огонь и сила духа выдавала в нём его целеустремлённую натуру. Наконец и Тихомиров заметил его и, сняв очки, почистил их и снова водрузил на переносицу. Можно ли было не узнать этот залихватский размах плеч и стать Лопатинской фигуры? Сколько времени они так стояли и смотрели в глаза друг другу? Две минуты, пять минут? Тихомиров первым отвёл глаза. Но Лопатин и был единственным на земле человеком, перед кем Тихомиров чувствовал свою вину, послав его, не бывшего даже членом партии, вместо себя, и 20 лет Шлиссельбурга были карой много тяжелее неминуемой смертной казни, ждавшей Тихомирова в России, если бы тогда он поехал туда сам. Что они думали в этот момент? Кто знает...Не сказав ни слова, Лопатин так же молча повернулся и вышел на улицу. Это была их последняя встреча. Кто из них прав? Им довелось пережить падение царизма и революцию, вздыбившую Россию и ввергшую её в тяжёлую полосу невзгод и испытаний, из которых она до сих пор не вышла. Лопатин умер 26 декабря 1918 года. Его единственный сын Бруно, вернувшийся вместе с матерью в Россию в 1888 году, был расстрелян в 1938 году.
Тихомирова Советская власть не тронула - не успела, и он умер в 1923 году 16 октября. Старший сын его, Александр, жизнь которого Тихомиров вымолил у Бога, был церковным служителем и с 1924-1927 три года провёл в ссылке на Соловках и вскоре по отбытию ссылки умер, младший Николай был расстрелян чекистами ещё в начале двадцатых. На этом прервался род Тихомирова. Я хотел написать на эту тему стихотворение, но понял, что мне не удастся вложить в несколько катренов всё то, о чём я написал здесь. Я читаю слова Тихомирова: «Любое поклонение твари вместо Творца заканчивается безумием поклонения Антихристу». И понимаю, что он прав. Но я в вглядываюсь в чистые глаза Лопатина и преклоняюсь перед ним. Я жалею и сочувствую им обоим, а в душе моей звучит мотив: «Ой, дуду, дуду, дуду, сидит ворон на дубу»...
На фото Тихомиров Лев Александрович 1852-1923.