она все писала сонеты,
ночами жевала конфеты
без чая вприкуску с kent’ом,
ходила в белом не/летом
(на белом-то пятна видней!),
слепла от тысяч огней
страшных и чуждых машин…
сколько десятков мужчин
ею б могли восхищаться,
а вместо этого снятся
ей чернота и чужие
злые, слепые глаза…
я голосую за
то, чтоб открыть окна
настежь! пусть вьюга, и нам
холодно станет в сугробах
вмиг наметенных в окно…
она все снимала кино
и не могла насниматься
и разучилась смеяться
(это готический жанр),
и разжигала пожар
собственными черновиками,
на выходные к маме,
как восьмиклассница:
«мам, я приду ну… в двенадцать!..»
уф… а сама целоваться
в темном подъезде с ним…
он, неплохой мим,
изображал радость
встреч и огонь поцелуев…
и так опасно рискуя,
зная свою слабость –
томную его сладость,
она выбегала с ним
в счастье / и в воздух / и в ветер,
самой желанной на свете
чувствуя себя вновь,
веря в его любовь,
чувствуя её кожей…
когда ж всё закончилось всё же,
вернулась в свою черноту…
да только вот… не получалось…
она суток десять смеялась
сквозь слёзы, сжигая стихи/
и пленки / и пачки пустые…
ей, вмиг её мир опостылев,
давил 10ти-тонно на грудь,
она стала быстро тонуть
в слезах по возможности счастья…
закрыла дверь…. и захлебнулась…
22.10.09.