Андрей лежал на животе, слева от него затаился среди камней Мурат Хабибулин. Позади них, в складках жёлтой земли, колыхая над собой марево раскалённого выхлопа подвывал камазовским двигателем с турбокомпрессором БТР-80 из их мотострелковой роты.
Андрей всегда любил спать на животе, закрыв голову подушкой или краем обеяла, словно прячась от кого-то. С самого детства он мог заснуть только ощутив мягкую тяжесть пухового неба на своей щеке. Вот и сейчас, на этом раскалённом пятачке земли Афганистана, имея целый час покоя для всегда желанного для солдата сна, он с ужасом чувствовал, что желанный сон всё не наступает. Уткнувшись лбом в рукав, и закрыв глаза, он затылком чувствовал, как навалилась на это тело тяжесть афганского неба, прокалнного солнцем так, что напрочь вылинял весь его голубой цвет. Оно было белёсым, тяжёлым и чужим. Больше того, Андрею уже несколько дней казалось, что небо следит за ним, и собирается вот-вот нажать на его затылок, надавить, как на кнопку, и раздавить в тонкую лепёшку.
Уже три дня ему чудилось, что сверху за ним кто-то неотступно наблюдает, следит недобрыми карими глазами, а по ночам бело-голубыми зрачками звёзд.
Хабибулин сзади заворчал что-то по-татарски, отгоняя от себя наглого скаробея, и снова забулькал флягой.
- Сейчас будет пить, - не то подумал, не то тихо сказал себе под нос Андрей, - и острый кадык заходит как насосный поршень, а хитрющие глаза блаженно прикроются. Но как он может от каждой малости получить всё, до самой последней капли, пьёт ли воду, курит, или просто сидит на корточках в тени. Везде, говорит, есть соль, и улыбается как сейчас. Улыбается, а может, быть просто щурится на солнце. Ладно, вот сейчас он напьётся, и тогда двинем дальше.
Мысль Андрея зависла на секунду и исчезла в ленивом месиве случайных слов и фраз, слайдов из гражданской жизни и разнообразных звуков, роящихся в гудящих висках. По шее поползли струйки пота, и, докатившись по щеке до кончика носа, каплями упала в пыль.
- Всё, Хабиб, пошли, - Андрей повернулся к Хабибуллину, а потом отжавшись от земли, и поднимая за ремень свой автомат АК-74, встал. Панама-афганка, тельняшка, тяжёлый бронежилет старой модели, трофейная пакистанская разгрузка "лифчик" с патронными магазинами, попарно смотанные изолентой, фляга в чехле, штык-нож ММГ в рыжих бакелитовых ножнах, кеды, и ничего лишнего, кроме желания остаться вот здесь, на этом месте навсегда, и никуда не идти, а только спать, пить лимонад "Пепси" и снова спать. В общем, остаться здесь навсегда, пока печёт солнце, застыть здесь после свое блаженной смерти, как иссечённая ветром каменная баба калмыцких степей.
Хабибулин тоже поднялся, неторопливо пристегнул флягу к ремню, покачивая над головой суставчатой антенной коротковолновой радиостанции "Карат-М".
Затем солдаты из 357-го парашютно-десантного полка 103-й воздушно десантной дивизии медленно двинулись к кишлаку, вывёртывая на россыпях камней подошвы кед.
Кишлак выглядел совершенно мёртвым и заброшенным.
В колебаниях раскалённого воздуха он плыл и качался как мираж. Но это, был не мираж, а обыкновенный кишлак, таких вдоль реки Кунар было много.
Залаяла одинокая собака, завыла, затявкала, словно запричитала. Душу Андрея будто раздавило холодной тоской, как будто в сотый раз он смотрел этот ужасный сон о пустыне, населённой ведьмами и вампирами, и не мог проснуться, сколько бы он ни старался. БТР стало почти не слышно, движок не глушили, готовы были к любым неожиданностям. В кишлаке могли быть моджахеды, или просто бандиты-наркоторговцы, и в таких случаях БТР вырывался вперёд, останавливался перед разведчиками, и подбирал их, поливая все вокруг огнём из крупнокалиберного КПВТ и спаренного с ним ПКТ. Затем он медленно отходил, постукивая пулемётами, а к нему со стороны Джелалабада, или Кабула, летела четвёрка вертушек Ми-24В.
Верталёты, вытягиваясь в цепь, сначала выпускал ракеты НАР С-8 а затем открывал огонь из четырёхствольных пулемётов. Иногда сбрасывали авиабомбы калибром 250 и 500 кг или зажигательные баки. Потом подползала основная колонна. Танки на ходу разворачивали орудия, задевая траками изгороди, чахлые деревца, крайние постройки, ведя вглубь кишлака сквозной беглый огонь, под мат офицеров штаба полка, кричавших о том, что противник вот-вот отойдёт в заросли за окодицей. Танкисты поддевали пулемётным огнём всё, движущееся в пыли, и потрошили кишлак до тех пор, пока можно было хоть что-то разглядеть в пыли и дыму. Вслед за танками, как рыбачьи баркасы на высокой волне, по складкам местности прыгали БМПешки, вываливая из своих животов рассыпающиеся комья десантных отделений. 357-й полк всегда отличался отличной выучкой. Когда основная задача по блокированию кишлака, и блокированию путей отхода, или доставки подкреплений была выполнена, начиналась зачистка. Часто до этого обороняющиеся и мирные жители, успевади выходить на открытую местность, на поля, дороги. Боевые машины, огибая кишлак, въезжали в толпу бегущих крестьян, стада обезумевших овец, попадали под огонь гранатомётов и безоткатных орудий моджахедов, или снайперский огонь. Тогда ответный огонь косил без разбора и ирных и не мирных, различить которых в пыли и дыму было просто невозможно. Если же сопротивления после первой атаки не было, десантники, в сопровождении афганских военных, входили в кишлак с нескольких сторон и прочесывали его, выскребали всех оставшихся в живых подозрительных мужчин и юньшей, придирчиво проверяя мёртвых. Когда возникали неясности, подозрительное движение, они решетили из автоматов тени строений, и, даже, темноту колодцев. Такая стрельба, то здесь, то там, создавала ощущение стычек и сопротивления, нервировала поисковые группы, приводила к стрельбе по своим. Стрельбе тем более жесткой, чем сильнее был ответ - с гранатами, матом и потерями 200-ми и 300-ми. В большом кишлаке разобраться было ещё сложнее.
Нервы у всех, и у солдат срочной службы, у прапорщиков и офицеров были тонки, как паутинки. Никто не хотел умирать, или становиться калеками. Все срывались моментально на крик с матом, иногда в ход шли кулаки. Оружие применяли редко. Это почти всегда заканчивалось ответным огнём на поражение, а если нет, то отправкой на безнадёжное дело, или под военный трибунал с отбыванием большого срока в военной тюрьме. Если же во время операции против моджахедом, засевших в кишдаке, пехота не могла и головы поднять из-за их прицельного огня,а танки попадали на мины и фугасы, или под огонь гранатомётов, то, обычно, ставили дымовую завесу, и откатывались подальше, за границы кишлака, давая работу артиллерии ближайших опорных участков и авиации. Далее опять следовала карусель вертолётов, танковые хороводы и ползанье пехоты на брюхе по камням. Иногда подключалась армейская авиация, и после работы МиГ-23 и Су-24 можно было возвращаться на базы. Больше некого было ловить, уничтожать, брать в заложники. Однако моджахеды часто уходили вместе с пылевой и дымовой завесой, словно впитывались в жёлтую сухую землю и в пыльные халаты обречённо сидящих на развалинах стариков.
Тогда советским частям приходилось блокировать весь район, а подразделениям афганской армии входили внутрь его и чистить кишлак за кишлаком. Пойманных, а их было обычно не много, обычно не расстреливали, а либо меняли на своих заложников, либо продавали, реже отправляли в тюрьмы Кабула. Ничтожная эффективность афганской правительственной армии приводила к тому, что уже через несколько дней в зачищенном районе банды могли обстрелять советскую колонну, или убить про правительственного чиновника или муллу.
Зашипела рация. Андрей остановился. Хабибуллин налетел на него сзади, прижал двумя пальцами таблетку наушника, и манипулируя настройкой частоты:
- Крона, Крона я Лист. Слышу вас хорошо. Приём... Да. Ещё нет, товарищ старший лейтенант, так точно, товарищ старший лейтенант...
- Баран ты вонючий, - уже в сторону от микрофона сказал Хабибулин, - А правда говороят, деды нашей роты его прозвали "Вонючкой", и они его за Логинова... – договорить он не успел, потому, что Андрей сильно ударил его ладонью по каске.
Каска от удара сьехала съехала Хабибулину на нос, содрав кожу, и на верхнюю губу тут-же выползла ярко красная струйка крови.
- Ты что, сержант? - рядовой неуверенно улыбнулся, отчего лицо его стало совсем детским, и получил новый удар, на этот раз носком кеда по костяшке жиколотки.
- Рядовой Хабибулин, на корточка, гусиным шагом вперёд марш!
Глядя, как Хабибулин сначала демонстративно захромал, держась за бедро, а потом сел на корточки и так и пошёл вразвалку, как огромная утка, рискуя опрокинутся из-за веса амуниции и рации, сержант добавил сквозь зубы:
- Слушай, ты, чумавоз, во-первых ты не за ту ногу держишься, во-вторых про старлея Косорукова будешь говорить не “Вонючка", а строго - товарищ старший лейтенант. Ты ещё пока не все домашние пирожки через своё очко вывалил, и ты пока ещё не десантура. Ты пока ещё жук навозный. Но тебе повезло, что ты попал в Афган, потому, что у тебя появился шанс прожить свою никому не нужную жизнь не зря. Не как навоз. а как мужчина. Стоять на земле с оружием в руках, научиться быть сильным и научиться убивать. А потом жить с этим в Союзе, или тут сдохнуть с этим. Но нет, я сделаю из тебя десантуру. Пшёл!
Хабибулин, получив сильный пинок, споткнулся и упал со всего размаха лицом вперёд, только антенна рации сверкнула в пыльном воздухе.
Андрей зацепил мушкой своего автомата за его штанину, и потянул её вверх:
- Встать! В положении гусиный шаг вперёд марш!.
Ткань голифе Хабибулина треснула.
Сержант Андрей Денисов сейчас опять бесился и злился на весь мир, но ничего не мог с этим поделать. Как всегда после волны тоски и тупости, к нему приходило это первобытное злобное бешенство. Его до дрожи пальцев раздражало это белёсое, без облаков, небо, тупые лица солдат вокруг, картинные позы офицеров, позирующих со “Стечкиными” и "Калашами" в руках,для своих зазноб в Союзе, а ещё намокающие штаны в первый раз попавших под огонь салабонов, а ещё старлей “Вонючка”, дембеля застреливший Лёху Логинова.
Просто побоявшись окликнуть идущего в сумерках, выпустив в силуэт весь рожок.
В полку это списали на войну, но были еще люди, которые все знали.
Бесило безразличие к смерти угрюмых, уставших людей с их специальными молитвенными ковриками, сосредоточенное битье поклонов в сторону Мекки, ошейник бронежилета, холодок под сердцем от пыльного чвиканья пуль, это место на Земле, где, кажется, он был с самого рождения.
Был вот так, задыхаясь в пыльной палатке высматривая скорпионов на полу, ковыряя консервные банки штык – ножом, набивая автоматные рожки, срывая и пришивая после приступа ярости сержантские лычки…
Хабибулин кряхтя поднялся, побрёл следом.
“Товарищ сержант, разрешите спросить, за что так?”.
Бешенство уходило.
Он обернулся.
“Ничего Буль-булин будет из тебя десантура”.
В кишлаке моджахедов не было.
Ночью здесь стоял батальон “Цираидоя”, а днем моджахеды вряд ли стали переходить шоссе по открытому месту.
“Крона”, “Крона” я “Лист”. Всё нормально - чисто”.
Ожидая БТР, Андрей примостился у невысокой стены Дувала в тени чахлого деревца. Хабибулин бродил кругами у колодца, который находился почему-то посреди узкой улочки. Колодец был огорожен тёсанными камнями.
Через перекладину, лежащую на двух потрескавшихся деревянных столбах, свисала жёлтая верёвка из синтетического волокна, одним концом обвязанная вокруг большого глиняного кувшина.
Хабибулин заглянул в колодец.
“Ничего себе! В кишлаке всего один колодец, да и тот с дохлой собакой, что же они пить-то будут?”.
Андрей усмехнулся.
“Ты лучше о себе подумай, что ты пить будешь, вон во фляге, небось, уже только воздух”. Тот озадаченно потряс флягу.
Хлопая шлёпанцами на грязных ногах, к сержанту подбежали два мальчика лет шести- семи. Чёрные, оборванные похожие на цыганят.
Один из них, тот что казался постарше, молча протянул Андрею бело-зелёную пачку “Честерфильда”, а другой изобразил кружок.
“Стрептоциди”.
Андрей полез в карман за упаковкой стрептоцида.
Состоялся обмен.
Обрывая красный язычок сигаретной пачки, он не переставал следить за поворотом улицы, который находился через два дома.
Старший мальчик, не отходил, стоял сосредоточенно ковыряя в носу: ‘
Палец сломаешь, шахтер ”.
В этот момент возникла тень у поворота, с чем-то продолговатым направленным чуть вперёд, похожим на ствол бура…
Через долю секунды Андрей, тяжело перевалившись в пыли, отщёлкнул предохранитель автомата и нажал на спуск.
От угла дома на повороте полетели куски штукатурки.
Расстреляв весь магазин и моментально заменив его, оглянулся на Хабибулина.
Тот стоял на четвереньках, ошалело озираясь.
Антенна рации, мотаясь перед его лицом, чертила в пыли полукруг.
В этот момент на другом конце улицы показался БТР.
Задевая на большой скорости стены, он дал несколько коротких басовитых очередей поверх крыш, качнув вперед острой акульей мордой.
Резко остановился перед колодцем.
Из-за поворота с опаской выглянул пожилой крестьянин, кинул перед собой сучковатую палку, на которую опирался, поднял, показывая ладони рук.
Потом тяжело нагнулся, подобрал палу.
Мальчик подбежал к нему, и старик стал что-то строго говорить, после чего они скрылись за углом.
Андрей медленно поднялся.
Мелко дрожали пальцы, сразу дала знать о себе нажитая здесь желудочная язва.
Поморщился, схватился рукой за живот.
“Хабибулин, догони этого мужика, притащи сюда. Живей, бегом!”
“Хабибулин нехотя поднялся и зашагал к повороту.
“Бегом я сказал!” - рявкнул сержант.
Тот с трудом побежал.
Из люка БТР показалась голова механика-водителя:
“Чего палишь, Андрюха?”
“Да чёрт его знает. Тренируюсь”.
“А, ну-ну. Закурить дай. Татарина-то своего куда заслал?”
“Пусть побегает, ему полезно”.
“Слушай! А чего ты его вечно заставляешь в каске ходить? Он в ней чуть ли не спит”.
“Ничего, целее будет. Лови...” - Андрей кинул мехводу пачку.
Она попала прямо в лоб.
Андрей усмехнулся.
“Ты что? Собрался все летающие в воздухе предметы на головку принимать? Так я тебе доложу, голов у тебя явно не хватит.”
Петухов в ответ погрозил из люка кулаком.
Тем временем из БТР вылезли “Вонючка”, Косоруков, Лаас и Халилов.
Халилов был из Баку, Лаас-из какого-то небольшого эстонского городка.
И тот, и другой говорили с сильным акцентом, но каждый на свой лад.
Халилов ходил последнее время злой как собака.
Недавно получил письмо от “Папы”, как он обычно говорил, из которого узнал, что институт в Баку, в котором он, Халилов, учился - разогнали.
К нему долго подбиралась какая-то комиссия, и наконец что-то там нашла и институт закрыли.
Из прежних рассказов Халилова можно было понять почему: за каждую сессию платили кругленькую сумму, чем меньше знаний тем более кругленькую.
“Зачем голову ломать, если “Папа” деньги платит?”- удивлялся Халилов, когда ему говорили почти открытым текстом, что он болван.
А ещё любил он рассказывать, что если поступает к ним “русская баба”, то никакие деньги не помогут, только через постель.
Учатся потом так же через постель.
Он так надоел всем этими подробностями, что чеченец Магаметов из второй роты выбил ему золотую коронку переднего зуба.
Теперь Халилов носил её в платке, в прикладе АК, вместо потерянного пенала.
В принципе никто так и не мог понять, почему Халилов оказался здесь.
Либо он всё врал, либо попал в Афган по ошибке военкоматовского офицера, который должен был приписать его к какой-нибудь Подмосковной команде.
Эстонец Лаас, добродушный раньше парень, тоже был угрюм и мрачен.
Он попал в роту после того как получил орден Красной Звезды за бои на Саланге с отрядами Ахмад-Шаха.
Как говорили,врали, наверное, он остался один из заставы, прикрывающей дорогу Кабул-Саланг.
Сам он никогда об этом не рассказывал.
БТР рычал на холостых, заполняя узкую улочку от стены до стены удушливыми синими выхлопами.
Время от времени с шипеньем срабатывал компрессор, добавляя в шины воздух.
“Эй! Петухов, да выключи ты свою вонючку”, - заорал Криворуков.
“Если заглушу, то потом хрен заведем – аккумуляторы сели”.
“Если не заведется, будешь отвечать за срыв операции. Понял? Глуши тебе говорят!”
“А что это за операция-то такая, непонятно мне. Что это мы собственно здесь потеряли? Тут, небось, и тощего барана не отыщешь”.
В разговор вмешался Халилов.
“Петухов, э-э, не воняй. Полкаш старлею приказ давал? Давал. Мне тоже говорил. Тебе нет. Ты трепло”. “Сам ты трепло”.
Халилов бросился к БТР.
Люк над мехводом захлопнулся.
Халилов злобно ударил прикладом по броне.
Движок замолчал.
Синяя дымка начала потихоньку рассасываться.
Лаас подошел к Андрею.
“Зачем стрелять-то?”.
“Так, принял тут одного за духа”.
“Петухов с Талутем останутся здесь. А где Талуть?” - Криворуков покосился на вылезшего из люка мехвода.
“А где ж ему быть, кемарит уже. Движок стоп-Талуть набок хлоп! Это как всегда”, - сострил Петухов.
“Этот твой стрелок доспится, отрежут ему духи наследство. И ты в оба смотри, если что, выезжай обратно и жди. Понял?”
“А как заводить-то?”
“Что значит как?”
Лицо Петухова напряглось, завизжал стартёр.
Двигатель молчал.
“Ну, что я говорил?”
“Смотри у меня, не дай бог не заведётся когда надо. Шкуру спущу”.
“Это ещё неизвестно кто кому что спустит” - пробурчал Петухов и опять скрылся в люке.
“Эй!” - снова показалась его голова.
“Тут Булькин на связи”.
“Какой ещё Булькин, ты что, Петух, совсем тронулся?”
“Блин! Ну Хабибуллин”.
“И что же?”
“Говорит, что никак не найдёт мужика какого-то”.
“Передай этому идиоту, чтобы шёл скорее сюда. Вот дурак-то!” Андрюш, пусть он сегодня весь сортир вычистит. Лады?”
“Склады. Пусть чистит.”
“А вот и он - больной хрен” - оглянулся “Вонючка”.
Из-за поворота появился Хабибулин.
Не доходя до БТР, остановился, развел руками.
“Нету его нигде”.
“И кого это хрена там нету?” – поинтересовался “Вонючка” Косоруков.
“Его – духа” – Хабибулин вопросительно посмотрел на Андрея.
“Тьфу ты”, - плюнул Косоруков. “Пошли. Да, петухов, закрой брезентом номера на машине, обязательно закрой”.
“Я не уйду” – сказал неожиданно Андрей и полез на БТР.
“Как это так?” – удивился лейтенант.
“Вот так это так!” – Андрей сел на теплую броню.
Закрыл глаза.
Где-то далеко бухнула гаубица Д-30.
Все невольно прислушались.
Тем временем Криворуков принялся стучать ногой в дверь дома, что был в метрах двадцати от БТРа.
Наконец дверь приоткрылась, выглянула сморщенная старуха.
Лейтенант дернул ее за платье, та не удержалась на ногах, упала в пыль перед домом.
“Ханум, бабка. Понимаешь? Ханум, женщины есть?”
Старуха затрясла головой, показывая руками на небо.
“Хабибулин вперед”, - Косоруков отошел от двери.
Хабибулин с опаской прокрался внутрь.
За ним вошли Лаас и остальные.
Андрей отвернулся, заглянул в люк.
“Эй, Желудь! Желудь, да не дрыхни ты, баран. Ну ладно, ладно, кинь-ка бушлат какой-нибудь”.
Разложив бушлат на броне, он улегся, достал из куска подшивы папиросу “Беломор”.
“Опять гашиш? Э-эх, Андрюха!” – укоризненно покачал головой Талуть.
“Да иди ты”.
Гашиш – это то, чем он спасался последние полгода.
Сначала хорошо отвлекало.
После косяка крутой кайф.
Еще удавалось крепко выпить, можно было хорошо отключиться.
Правда потом приходил жуткий голодняк.
Приходилось брать ноги в руки и переться в соседний кишлак за бараном.
Потом с консервированной картошкой и рисом набивались до тошноты.
Во взводе был свой повар – умелец узбек Акрамов.
Мастерски обращался с бараниной.
Но то было плохо, что если цеплялась какая-нибудь тяжелая мысль, то от нее невозможно было избавиться.
Сначала ему часто грезилось, будто лежит распластавшись на раскаленной взлетно-посадочной полосе авиабазы под Джелалабадом…
Вокруг тишина необыкновенная, только слышно как невдалеке пиликает на своей малюсенькой скрипочке афганский сверчок.
Потом со стороны города появлялись штурмовики МИГ-23.
На фюзеляжах у них, один к одному лепились опознавательные знаки Афганистана, Пакистана, Ирака, Китая, индии и красные звезды.
Штурмовики давали форсаж над его телом, вминая в особо прочный бетон ВПП.
Они, один за другим, делали противоракетный маневр, прятались в облака и потом, образовав огромную карусель, наносили по нему БШУ.
Тяжелые фугасы и НУРСы рвались перед его лицом, обдавая волнами жара.
Сердце бешено вибрировало.
Пилот переднего МИГа оборачивался, заглядывал ему в глаза и говорил – “Снова промазали…” Слова прорезали грохот и все повторялось.
А потом, вдруг, наступала тишина, штурмовики исчезали и опять пел сверчок.
В последствии эти картины сменились у него только одной навязчивой мыслью: “Кто же следующий в этой проклятой роте?”
И эта мысль уже не уходила никогда.
***
Он открыл глаза.
Солнце заметно передвинулось к горизонту, но было все так же жарко и душно.
Язык был сух и шершав, как шина БТРа.
“Серега!” - Андрей приподнялся на локте. “Поищи там компотику, там было где-то”.
Петухов долго рылся в десантном отделении, гремя трофейными пакистанскими флягами. Наконец подал жестяную банку.
Ковыряя штык - ножом теплые, сладкие кусочки яблок, Андрей пытался собраться с мыслями и снова вернуться обратно.
Вернуться и осознать, что сейчас нельзя просто так слезть на землю и пойти, куда понесут ноги, куда хочется.
Нельзя просто пойти.
“Ладно, ещё нахожусь”.
“Нахожусь” - уже вслух закончил он.
Смял жестянку и бросил, метясь в колодец.
Банка клацнула о стенки, булькнула.
Из люка высунулся Петухов.
“Андрюха, “Вонючка” передаёт, что они возвращаются, и говорит, чтоб заводил”.
“Вот чёрт, проблема-то, ну и заводи”.
“Есть! Товарищ старший сержант. Разрешите выполнять?”
“Кончай клоунаду. Если полкаш посылает “Вонючку” в кишлак, если он приказывает закрыть номера, то ничего хорошего ждать не приходиться. Скорее всего, придётся делать ноги. Да, вон они возвращаются. Точно, смотри бабу тащат. И если ей вслед никто не бежит с воплями значит, никто в её семье уже вопить не сможет. Вон Халилов идёт, довольная морда. Опять, небось, себе в книжечку будет крестики рисовать. Мирными не брезгует, козел. Ну, Серёга, моли аллаха, чтобы твою машину не запомнили".
Андрей кинул промасленный бушлат, на котором сидел, в люк, спрыгнул на землю.
“Эй! Бабники! Вам что ж, медсестер со всеми медматерями не хватает, и официанток? Или они все загепати-телись? И что это полковнику афганочка понадобилась, да ещё такая молодая. Она ж ему всю рожу когтями исполосует, как он бедный в Союз к жене полетит”.
“Ладно” –огрызнулся “Вонючка”.
“Ты, сержант, скоро в Союз свалишь, ляжешь кверху пузом. Будешь тёлкам про Афган загинать. Вот там с ними, что хочешь, то и делай: хошь за сиську кусай, хошь коленом под зад...”
“Да хрен с вами. Я вам не командир… Хабибулин, ко мне. Ты где это, баран, лазаешь?” – спросил, отвернувшись от лейтенанта, Андрей.
“Если бы не Лаас, ходить ему с серпом в брюхе”, - скривился Халилов.
Хабибулин был бледен, комбинезон его был по пояс забрызган кровью.
“Ну что, Биба, чуть своими кишками полы не вымыл?”
Хабибулин хотел что-то ответить Андрею, но неожиданно схватился за фару БТРа.
Его начало сильно рвать.
Андрей обратил внимание на него пожелтевшие ногти.
“О да-а-а, ты у нас еще и гепатитный! К тому же!”
В этот момент завизжал стартер, взревел двигатель.
“Ну вот, а то все мозги пудрил, - Криворуков хлопнул Халилова по локтю:
“Проводи даму в лимузин!”
Халилов с видимым удовольствием схватил женщину за платье, лапая ее за все места, поволок в десантное отделение.
Криворуков хотел, было пнуть ногой скрюченного Хабибулина, но, взглянув на Андрея, не решился.
Стукнул пару раз по колесу и тоже полез внутрь.
Последним влез Лаас, закрыл люк над головой, включил синюю лампочку и потянулся за сухпайком.
БТР дернулся и осторожно пополз назад.
Андрей взглянул в бойницу.
В кишлаке, как и прежде, было пустынно.
Даже одинокая собака, что раньше выла, будто устыдилась своего одинокого тявканья и умолкла.
И только когда БТР выезжал на дорогу, сковырнув невысокую каменную ограду, стали видны фигуры двух мальчиков, стоящих на крыше одного из домов.
Дорога шла от кишлака по склону долины, окаймленной невысокими горами, потом она круто взбиралась на седловину, петляла между выветренными скалами, поросшими кое-где небольшими кустиками, и спускалась наконец к шоссе, идущему на Кабул.
Андрей заметил место, где три часа назад они с Хабибуллиным лежали, и вдруг что-то насторожило его, что-то неуловимо изменилось в долине.
“Петух, чего видишь?” - Спросил Андрей мехвода по внутренней связи
“Чего?”
“Чего видишь, спрашиваю!”
“А...все пучком!”
“Смотри в оба, что-то не так”.
“Есть, товарищ сержант, разрешите выполнять?”
“Да иди ты....”
Тем временем все, кроме женщины, Андрея и Хабибулина, вылезли на броню, и ехали, свесив ноги.
Все чувствовали, что в любой момент могут взлететь, а у сидящих наверху был шанс отделаться только переломами, если, конечно, пуля снайпера-наемника не пробьет шею.
“Хабибулин, да развяжи ты ее!” - кивнул головой на женщину Андрей.
Хабибулин трясущимися руками попытался распустить желтую синтетическую веревку, не вышло.
Пришлось резать.
Женщина уже больше не кричала, не билась в слезах, и сидела, будто из нее ушла душа и осталась только оболочка.
Андрей уже понял ее: теперь она будет спокойной и послушной, пока не представится случай наложить руки на себя и заодно - на кого-нибудь из врагов.
Такое уже было: предыдущая красавица, которую как и эту, везли полковнику, просто вынула кольцо из гранаты, бывшей за ремнем влезающего в БМП десантника.
Она сделала это так, то не заметил никто, даже тот десантник.
Потом влезла следом за ним, за нею - еще пара ребят.
Граната рванула, а заодно и весь боекомплект... От БМП остались обгоревшие куски.
Андрей невольно покосился на Хабибулина, который летал в этот момент где-то очень далеко.
Тот десантник, проворонивший чеку, тоже, наверное, витал в облаках или накурился “травки”.
“Хабибулин, живо наверх!”
Тот очнулся и полез наверх.
Боевая машина тем временем карабкалась вверх по склону, завывая двумя своими двигателями.
***
Сержант опять выглянул в бойницу.
Подъем заканчивался, начиналось обширное пространство из нагроможденных остатков древних скал.
Стало видно как закружились песок и пыль между камнями.
Подул “афганец”.
Сидящий на броне Криворуков выругался.
Андрей решил было вздремнуть, но неожиданно в тридцати метрах от дороги, из-за груды мелких камней поднялась фигура с гранатометом на изготовку.
Прежде, чем Андрей успел просунуть в бойницу ствол АК, моджахед выпустил гранату. Она шла, кажется, прямо в середину борта, и то, что в него не попала, а разорвалась под колесами, было просто чудом.
Бешено зашипели компрессоры, качая воздух в изодранные шины.
Наконец, несмотря на то, что сверху монолитным клубком валились вниз сидящие на броне, сержант наконец просунул автомат в бойницу и расстрелял каменную кучу.
Но моджахед исчез на секунду раньше, чем тот нажал на спуск.
Талуть несколько замешкался, но потом принялся неистово палить во все стороны из башенного КПВТ.
“Петух, гони!”
Моторы взвыли, БТР дёрнулся и сразу же справа раздался новый взрыв.
Машина подпрыгнула и ткнулась носом.
Через триплекс Петухову было отчётливо видно, как по большой дуге, кувыркаясь отлетает правое переднее колесо.
БТР ещё некоторое время скрипел брюхом по камням, и наконец встал совсем.
Все мысленно простились с жизнью, ожидая, что неподвижную машину сейчас расстреляют из гранатомётов или безоткатков, но камни молчали.
Талуть тоже перестал стрелять, и только крутил башню туда-сюда.
“Петух, связь давай!”
Петухов, вытирая в кровь разбитое от удара лицо, вызвал “Ствол-5”, сообщил о нападении, запросил помощь.
Наступила пауза.
Халилов осторожно приоткрыл боковой люк.
Вокруг было тихо.
“Ушли что ли?”
“Ну прям, такая им радость одиночку броник накрыли. Уж не упустят. Пасут небось, живым хотят взять”.
Талтуль говорил не отрываясь от прицела, и все крутил стволом.
Брезгливо покосившись на Криворукова, у которого началась икота, Андрей хлопнул себя по колену.
“Ну ладно, сидеть здесь полные кранты, дадут в борт из безоткатки и хана. Петух и Жёлудь пусть здесь будут, а остальным лучше выбраться за камни. Так что, Урмас, бери девку и вперёд”.
Лаас нахмурился, поправил бронежилет, повесил на шею автомат и подтолкнул женщину к боковому люк.
Они осторожно вылезли.
Талтуль, прикрывая их, хлестал по скалам пулеметными очередями.
Было видно как пули высекают каменную крошку, срезают редкие, невысокие кустики.
Ответа не было.
Под грохот крупнокалиберного пулемета все вылезли и укрылись за камнями.
Теперь стало понятно, почему в ответ не было огня.
Моджахеды просто не успели подтянуться достаточно близко к дороге.
Те, что стреляли из гранатометов, видимо, намного опередили остальных, и их задачей было только остановить БТР.
Подходившие моджахеды делали короткие, быстрые перебежки, растягиваясь в линию.
Стрелять не спешили, понимали, что открыть огонь значит сообщить противнику о своем количестве, вооружении, намерениях.
По интенсивности огня можно было косвенно судить и о количестве боеприпасов.
И поэтому моджахеды пока молчали, давили на психику.
Слева от Андрея, видимо пытаясь успокоиться, постреливал Криворуков.
“Надо же было так вляпаться” – сержант достал сигарету.
Закурил.
Тотчас о камень, за которым он сидел, щелкнула пуля.
Стреляли по дымку.
“Хрен с вами, радуйтесь, пока вертушки не прилетели”.
Моджахеды, видимо, это тоже сообразили попытались подойти на дистанцию броска ручной гранаты.
Тогда они начали обходить БТР, Андрей увидел, как несколько человек быстро перебежали дорогу метрах в ста от БТР.
Ласу и Халилову пришлось ползти назад за дорогу прикрывать тыл.
Там сразу началась стрельба, послышались разрывы гранат, крики.
Вскоре Лаас вернулся.
Бледный, с остановившимся взглядом.
Пуля слегка задела ухо, и из него, надорванного, за воротник стекала кровь.
“Ну все. Мы их уговорили” – сказал он, показывая “Энфилд-303” – английскую винтовку времен первой мировой, взятую у кого-то из конченных моджахедов.
“У одного, знаешь, охотничий сокол был. Он его пустил прямо Халилову в лицо, когтями и клювом морду драть, Халил как вскочит и орать, а я уже гранату кинул. Ну, ему пол головы вместе с соколом и снесло. Полудохлых “духов” дострелил, смотрю никто больше не бежит…Сюда приполз”.
Андрей заметил, как у ласа дергается правая сторона лица.
“Ладно Урмас, все путем. Я сейчас смотаюсь к Хабибулину. Посмотрю как там он с этой бабой. Что-то затих, а ты прикрой меня. Лады?”
Лаас кивнул и принялся методично обстреливать лежащее перед ним пространство.
Сержант, прижимаясь к земле, начал движение вправо.
Там должен был быть Хабибулин.
Неожиданно замолчал пулемет БТРа.
Из бойниц БТРа теперь работали только два АК.
Стало ясно, что пулемет накрылся.
Ситуация резко ухудшилась.
Моджахеды подошли ближе, и теперь все могло скоро кончиться.
Было слышно, как они бодро перекрикиваются, посмеиваются.
Андрей обогнул кусок скалы и со злости саданул прикладом о камень: Хабибулина и афганки не было…
Оглядевшись, он заметил невдалеке аккуратно поставленную рацию.
Дав длинную очередь и положив сверху на глыбу, за которой скрывался свою выцветшую панаму, одним броском добрался до рации.
Она была исправна.
Когда он вернулся под защиту глыбы, панама валялась внизу, сбитая пулями.
Через некоторое время удалось вызвать “Ствол-5”.
Слышимость было отвратительная. В
идимо, сели батареи.
“Какого хрена вы там возитесь. У нас же один “ноль двадцать первый” и двое “трехсотых”. Да, и один смылся… Кто? Рядовой Хабибулин… наверное вдоль шоссе…Нас хватит минут на тридцать. Потом сожрут с потрохами…”
Ему сообщили, что их уже десять минут ищут вертолеты.
Вдруг резко грохнул взрыв и над БТР взметнулось пламя.
Из бокового люка вывалились Талтуль и петухов.
Первый ткнулся лицом в дорогу и больше не двигался, его комбинезон дымился.
Второй, петляя, бросился налево в сторону Криворукова.
От двигателей в небо потянулся столб иссиня-черного дыма.
Горящая машина стала теперь хорошим ориентиром для вертушек.
Моджахеды это тоже поняли и их огонь заметно ослабел.
Андрей пробрался к Ласу.
Тот только что расстрелял последний магазин и шарил по карманам, ища какой-нибудь завалявшийся патрон.
Здесь же сидел бледный Криворуков с перебитой правой рукой, стягивал ее бинтом, тащя концы зубами.
“Ну вот ты и действительно криворукий”
“Брось...Хабибулин где? Почеу он, татарская морда, не стреляет?”
“Смылся, вместе с девкой”.
Рядом щёлкнула пуля, обдав всех каменной крошкой.
Криворуков закашлялся:
“Андрюха, найди его, догони! Шлепни! Уйти не дай, пленный советский, такой гам будет. на весь Союз, а я свяжусь с пятым, чтоб сориентировать вертушки! Он не должен уйти, ну ты понимаешь, да!?”
Неожиданно моджахеды прекратили огонь.
Слева немного погодя послышался крик Петухова:
“Эй, пехтура! Кажись, ушли…”
Наступила полнейшая тишина, только было слышно, как гудит в БТР пламя, Андрей, пригибаясь на всякий случай и поглядывая в ту сторону, откуда несколько минут назад стреляли моджахеды, начал пробираться к спуску долины.
Наконец, он вышел на место, откуда хорошо просматривалось пространство до самого кишлака.
Он различил группу людей, двигающихся в ту сторону, но Хабибулин с женщиной не смогли бы так далеко уйти.
Они не могли пройти и в сторону моджахедов, пока те вели огонь.
Если они ушли о прекращения стрельбы, то им одна дорога – вдоль каменистой гряды, в том месте, где она кончалась и начинался спуск.
Он не стал снова лезть в каменные завалы, а, проскальзывая подошвами по сыпучему склону, побежал вдоль спуска в долину.
Бронежилет мешал, он бросил его вниз.
Бешенство, которое овладело им, когда стало ясно, что Хабибулин ушел, постепенно улеглось.
И теперь он думал только об одном – скорее бы все это кончилось!
Ему почему-то вспомнилось просветленное лицо Хабибулина, когда тот читал письмо из дома, которое пришло в грязном конверте, с жирным штампом: “Поступило со следами вскрытия. Оператор УФПС”.
Хабибуллин прочел это письмо и бережно спрятал его в нагрудный карман.
Потом сержант несколько раз видел, как Хабибулин перечитывает его.
Одновременно к Андрею пришло то, что вдалбливали в мозги два долгих месяца в Туркменистане, наряду с обучением работе штыком и прикладом:
“Ты должен забыть, что перед тобой живой человек – перед тобой машина, объект, который ты должен уничтожить! Ты не должен думать, что у него есть мама и папа, а если он сильнее тебя, то придется рвать зубами”.
Андрей представил себе щуплого Хабибулина, которого рвут на части: “Застрелю просто, и все…”
Еще сильнее задул “афганец”, поднял песок.
Невдалеке громыхнули камни, кто-то вскрикнул.
Ветер дул оттуда, и Андрей мог слышать лучше, он был в выигрыше.
Углубившись в каменные нагромождения, заметил еле различимую тропу, и кожей почувствовал – они рядом.
Где-то вдалеке гулко зарокотали вертолеты.
Андрей нашел прекрасное место – тропа проходила в двух метрах ниже, а через узкую щель между двух крупных валунов хорошо просматривалась.
Впереди шла женщина, она была измучена и еле передвигала ноги, заметно хромала.
По закушенной губе было ясно, что каждый шаг доставляет ей нестерпимую боль.
У Хабибулина, который шел за ней следом, была перебита рука, рукав набряк от крови.
Выше локтя она была перетянута какой-то тряпкой.
Он был бледен, лицо блестело от пота.
Женщина и Хабибулин были так близко, что их можно было достать рукой.
Он прицелился Хабибулину в голову и задержал дыхание, как делал всегда перед тем, как нажать на курок.
Но не нажал, поднялся во весь рост.
Женщина, увидев его, вскрикнула, Хабибулин остановился, не попытавшись даже снять из-за спины автомат.
Андрей стоял, глядя на них сверху вниз.
“Вот следующий из их числа. Неужели моими руками?” вся противоестественность этого прорвалась в тот момент, когда сухими, потрескавшимися губами Хабибулин прошептал:
“Жил в грязи, умру в грязи…”, и закрыл ладонью глаза.
Андрей заметил, торчащий из его нарукавного кармана, угол того грязного конверта.
Глухой болью стиснуло сердце, заныла истерзанная гепатитом печень.
Он не сможет его убить. Зачем...Глупо...Гадко...
Сержант закрыл глаза.
Так прошло несколько долгих секунд.
Вдруг женщина все поняла, дернула Хабибулина за рукав.
Они ушли не оглядываясь, втянув головы в плечи, он не стрелял…
***
Андрей вернулся к спуску в долину.
Все, о чем думал последние месяцы, все, что копилось в нем, вырвалось сейчас наружу. Стиснув зубы, он разбил о камень автомат.
Звякнула, отлетев, крышка, выскочило цевье…
Он лег на спину, дрожащими руками зажег сигарету.
Услышав совсем близко нарастающий гул, вскочил на ноги.
Машины прошли так низко, что были видны лица пилотов.
“Ствол-5”! “Ствол-5”! “Говорит “Борт-20!” Цель I6 обнаружена! На южном склоне…Один…Без оружия…есть действовать согласно приказу, уничтожить при попытке сдаться в плен...”
Крупнокалиберные пулеметы превратили падающего по склону человека в бесформенное месиво…
Со второй машины спустились десантники, завернули тело в одеяло.
***
Через пять дней “двухсотый груз” в цинке был перевезен в Казань, а еще через два дня мать Мурада Хабибуллина плакала над могилой, в которой лежал совершенно не его сын, а Андрей Кедров. Могила была простая, без цветов.
На временной жестяной табличке, до которой мать то и дело дотрагивалась, блестели буквы:
“Мурад Ильязович Хабибулин. 1963-1984”.