***
Вот уже падают листья...
Господи, где мое лето?
В шкуры песцовы да лисьи
Горе богато одето.
Горе мое за горами
Шубу себе добывало.
Горе мое вечерами
Ярко унты расшивало.
Там, где безлюдны распадки,
Горе мое не скучало,
Вольные волчьи повадки
Молча оно изучало.
И на забытом погосте,
Помня конец и начало,
Черным на белой бересте
Время утрат отмечало.
Горе со мною навечно
В радости или в печали.
В щедрой Сибири сердечно
Нас земляки повенчали.
***
В светлых святцах не упомянута,
Под высокой вечной звездой
Я холодной землей обманута
И холодной водой.
И холодными небесами...
Вот он — мой особый предел.
У порога, не за лесами
Завершенье забот и дел.
Засмеяться, запеть, забыться,
Все печали легко избыть...
Голубиной кровью умыться...
Да вот голубя не убить.
Ради старого чародейства,
Молодой улыбки своей
Не свершить такого злодейства,
Ибо голубь — меня живей.
Пусть летит, коль ему летится,
Над прекрасной родной страной.
А за жизнь мою не годится
Чернокнижной платить виной.
***
Возможно, я зря в своей жизни томилась,
Хоть трудно теперь разобраться...
Последнее черное блюдце разбилось,
А было их ровно двенадцать.
А было их дюжина лет несчастливых,
Двенадцать прекрасных потерь.
А было двенадцать утрат торопливых,
Двенадцать несчастий, поверь.
Не ведаю — плакать мне или смеяться.
Уж дюжину раз повторяла:
— Чего мне еще в этой жизни бояться,
Когда я себя потеряла?