Смела пылинки на портрете.
Протерла на столе сукно.
И распахнула в кабинете
в леса смотрящее окно.
Отметила, вдыхая влагу,
что надо бы подстричь кусты.
Сложила на столе бумагу
- исписанные Им листы.
Дождалась, как в чащобе ухнет
незлая сонная сова.
Плиту почистила на кухне.
В камин подбросила дрова.
Налила в треснувшую чашку
Его любимое питье.
Погладила Ему рубашку
и тихо села за шитье.
Проснется Он, и, как обычно,
уйдет в работу с головой.
И день покатится привычной,
давно накатанной канвой:
в окно стучатся будут ели,
угли в камине будут тлеть,
она присядет на постели
и будет на Него смотреть.
Потом заехать могут гости,
заспорят о природе зла,
и рыцари в последнем тосте
припомнят давние дела.
Они гостей проводят оба.
Пробьет двенадцать на часах.
И кони взмоют над чащобой,
растаяв в черных небесах.
А в тихом домике у леса
опять все будет, как всегда:
над Ним - священная завеса
и свет любимого труда
ниспосланы как воздаянье
за то, что был людьми гоним.
В ней - воплощенное желанье
жить для него и только им.
Так длится два десятилетья,
так будет до конца веков,
им ни за что не быть в ответе,
не превратиться в стариков.
Их мир, в котором все так просто,
размерен, выстрадан и тих.
Тропа, блуждающая в соснах,
сюда не приведет чужих.
Пусть где-то там грохочут войны
и рушатся материки!
Здесь романтично и спокойно
туман клубится у реки.
Ни страх, ни злоба, ни усталость
не проползут в резную дверь.
Ах, как об этом ей мечталось
в года предательств и потерь!
Мечты, желания, обиды
сегодня больше не нужны.
Но почему-то имя "Фрида"
настойчиво вползает в сны.
Да часто снится приступ гнева
в полете яростном во мглу.
И шепот: "Браво, Королева!"
на том, решившем все балу.
1999