Наверно, был час ночи
или полвторого.
В углу той забегаловки,
за перегородкой деревянной.
Нас не считая, было пусто в лавке.
Чуть тлела керосиновая лампа.
Служитель бдительно храпел у двери.
Никто нас не заметил бы. К тому же
настолько перевозбудились мы,
что стала нам чужда предосторожность.
Полуразделись мы – одежд так мало,
ведь был Июль божественный в разгаре.
Пронзительное наслажденье плоти
среди одежд полураскрытых,
стремительное обнаженье плоти – беглый образ,
пронзивший двадцать шесть минувших лет,
чтобы в моей поэзии остаться.