Возраст Рода
Мы крови одной, дорогая сестра.
На древе фамильном соседние ветки.
От всякой напасти, с утра до утра,
Хранить нас пытаются общие предки.
На их поколенья хватало беды,
И жилистых римлян,
И пьяных казаков.
На всех языках и наречьях - ЖИДЫ.
Под страхом погромов и смешанных браков.
Их пепел собрать – и не хватит Земли.
Их выплакать слезы – полны океаны.
Библейской дорогой исхода легли
Дороги рассеянья в дальние страны.
И в судьбы чужие вплетая свою,
Чужим языком утоляя гордыню,
Как трудно всегда нам стоять на краю,
Веками мечтая попасть в середину.
Мир с ними рождался
И с ними старел.
Смотрел, как толпою их гнали на бойню.
И вторило эхо им “Шма, Исроел...”,
И детям глаза закрывали ладонью.
Потомство растет у тебя и меня,
И, что ни случись, мы всегда по-соседству.
А правнуки те же возьмут имена,
Как самое ценное в мире наследство.
Деду Лазарю
Жизнь жидка у жидка,
Пресная кашица.
Ни плевка, ни пивка,
И не жил, кажется.
Экономил пятак,
Да семью пестовал.
Злобный век - по пятам.
И не жил - бедствовал.
Не текло по усам
В темноте, в сырости.
Не заметил и сам -
Сыновья выросли.
Вот отправил к ним мать.
Пусть живет где-то...
Легче так помирать
Одному в гетто.
Гамбург
Он сидит на балконе напротив
В старой вязаной дочкиной кофте.
Нос арийский устало воротит
От галдящей внизу малышни.
Сколько было ему в сорок третьем,
Гдe служил, кем прислуживал смерти,
Что потом не рассказывал детям
Не спросить уже у тишины.
Ривке было тогда двадцать восемь,
Маше пять и три годика Осе,
Да отец заболел, разве бросишь,
И куда ей с кагалом таким.
А когда их вели по дороге
Стал отец разговаривать с Богом,
Говорил он негромко, но строго,
Видно, Бог не согласен был с ним...
Он сидит на балконе напротив,
А моих никого не воротишь.
Памяти отца
Как мы смеялись, повторяя
И повторяя без конца,
"Столицей Мира" называя
Местечко моего отца.
А папа... со своим акцентом
И выражением лица,
Он сам напоминал при этом
Местечко своего отца.
Крыльцо под крышей белой жести
С доской от старого крыльца.
Районный центр теперь на месте
Местечка моего отца.
И ничего, что раньше было,
Лишь быстрый говорок скворца,
Лишь только две больших могилы -
Местечко моего отца.
Меня там нет, не вышел годом.
Но хоть родился над Невой,
Я из тебя навечно родом,
Местечко папы моего.
Мама
Всё будет хорошо. Уляжется пурга,
Заледенелый двор посыпят крупной солью.
Всё будет хорошо, и правая рука
Не отзовётся на погоду болью.
Всё будет хорошо - напишет младший сын,
И старший забежит перекусить у мамы.
С гулянки кот придёт и распушит усы.
Хороший, в общем, кот,
Хоть тощий и упрямый.
Мама у меня далеко, далеко.
Этого вам не понять.
Пару материков, пару материков
Нужно пересечь, чтоб обнять.
Мне бы на секунду, секунду одну,
Много бы за это отдал:
"Мам, это я,
Я на пару минут,
Просто по пути забежал."
Всё будет хорошо.
И восемдесят лет
Немалый, вроде, срок, и прожито немало.
Но есть ещё друзья, хотя уж многих нет.
И силы ещё есть, хоть велика усталость.
Всё будет хорошо.И что мне Бог припас
С улыбкою приму
И проживу всё честно.
Со мною внучек смех и внуков юный бас,
И всё вокруг моё,
И всё так интересно.
Тебе
Мой мир состоит из негромких движений:
Теченья воды, комариных кружений,
Падения капель, вращенья колёс,
Из внучкиных песен и маминых слёз.
Из облака-чуда в доверчивой сини,
И тёплых углей в отгоревшем камине,
Скольжения стрелок по глади часов,
Качания веток, и волн, и весов.
И всё это, слышишь, бессмысленно длить
Когда бы с тобою не мог разделить.
* * *
Есть какое-то чудо в повторении слов,
Точно близкое эхо отвечает примерно,
Или в темном окне отражает стекло
Все, что было внутри и что будет, наверно.
Где касаются пальцы небритой щеки,
Где довольно двоих нас для узкого круга.
Есть безмерное чудо в том, что мы так близки,
Что нам так хорошо в повтореньи друг друга.
Правильные дети
Нашей жизни нетто с брутто
Мы мешали в первой трети...
Разом выросли, как будто,
Наши правильные дети.
Мы ругали их не слишком,
Как и нас когда-то мамы,
За разбросанные книжки,
За несыгранные гаммы.
Шли они за нами следом,
Уцепясь за чемоданы,
Через годы, через беды,
За моря, за океаны.
Жить – нехитрая наука,
Род продолжить – это светит.
Дай вам Бог таких же внуков,
Наши правильные дети.
Внуки
Внук у меня и внучка:
Джошуа и Ребекка.
Чем ещё можно больше
Выделить человека.
Так небеса и смотрят,
Так небеса и судят.
Чем вы там недовольны?
Что вы хотите, люди?
Джошуа
Мой старший внук, сокровище моё,
Поклонник Harry Potter’а и Yankees,
Не знает Михалкова и Бианки,
В baseball играет и ещё поёт.
Мой старший внук, спасение моё,
Уже свободен в праздниках и буднях,
Не пионер, и точно им не будет,
Играет на трамбоне и поёт.
Мой старший внук начнёт, где я стою.
И проживёт, надеюсь, не стреляя.
Всегда мне к поцелую подставляя,
Подстриженную голову свою.
Ребекка
Потом, наверно, мудрая наука
На все твои ответит “почему?”
“Look, Bubba, look!” и я спешу полукать,
Открытью удивившись твоему.
Потом придут удачи и обиды.
Потом придут прощальные года.
Но твоего победного “I did it!”
Уже я не забуду никогда.
Пурим
Я починяю платье для "Эсфири",
Для внучки, у неё такая роль.
Здесь делаю поуже, там пошире,
В любой починке дед - её король.
Ей пять уже. Ей надо быть красивей
Её подруг, прекрасных как она,
Смешных весёлых девочек "Эсфирей"
К кому с улыбкой жизнь обращена.
Мой дед-портной, тот Мойша из Одессы,
Кто вынес, выжил, выдюжил свой век,
Учил меня, любимого балбеса,
Прокалывать иголкой снизу вверх.
Он много видел. Три войны и голод.
Но улыбался. Век мне не забыть
Его панаму белую и голос:
"Ну, мамочка, чего тебе купить?"
Его родных, литовских и одесских,
Не переживших долгих чёрных лет,
Поставила судьба, где под немецкий,
Где под эНКаВэДэшный пистолет.
За весь свой род, в неславном этом мире,
Ушедший в землю пепельным дождём,
Я починяю платье для Эсфири.
Считаю, что Аман предупреждён.