Лунный луч на горбу черепахи –
вот и вспомнил верблюжью раскачку,
и горячею пылью запахло
от холодного панциря спячки.
Так из ночи, где воют сирены
потревоженных автомобилей,
я вернулся к покою Вселенной –
сладкий финик и звёзд изобилье.
И оттуда, от пальмы и дома,
я пошёл в пропотевшем бурнусе
на восход за рукой незнакомой
по устойчивым солнечным брусьям.
Одинокий в цепи каравана,
я в капкан залетел без оглядки,
и сыпучая сила бархана
обняла мои слабые пятки.
А когда, преклонивши колени
мне верблюд разрешил воцариться,
я вошёл в тесноту поколений
под бурнусом меняющих лица.
В полумраке песчаной спирали
зиккураты, столпы, пирамиды
грани времени истирали,
не теряя объёма и вида.
Но, не глядя на это наследство,
припадая к воняющей шкуре,
я по ветру поплыл, бессловесный,
и скрипящие веки зажмурил.
Значит, верить руке и верблюду
и не верить свету и слову?..
Оглянись – полуночье повсюду,
лунный свет на томах Гумилёва.