старые

Я сижу за чашкой чая
И таращусь в монитор:
 надо же, меня читают
- удивляюсь до сих пор!
Но читают – это точно,
Хоть никто не льет елей.
Может стоит вбросить строчки
Что давно лежат в столе?
Я сейчас уже жалею
Что разбрасывала их.
Да друзья мне к юбилею
Подсобрали, что смогли:
Есть- по книгам, есть ворчалки,
Есть печали по полям,
Есть обычные кричалки –
Интересно будет вам?
Или все же постыдится
И не мучить добрых глаз?
То ворчать, а то молится
Все пускались и не раз.
Поделиться откровенным,
Не пытаясь ладить строй
И позволить откровенно
Посмеятся над собой…


СТАРОЕ


Кричалка

От свечи бегут густые тени.
Я смеюсь от счастья и весны.
Я могу от счастья - на колени,
Мне сейчас безумствия нужны?!
Это так, минута, не в серьезе,
Знаю, не сейчас – о, лед и пламень!-
Я могу молитвами до слез
Растревожить даже мертвый камень.
Я найду такое, что потом
Тысячи героев не отыщут…
Подожди! Причем здесь «пара тысяч»?
Господи! Опять ты о своем!
Денег нет! Ни капли. Ни гроша.
Только - жизнь и смерть, коса и камень…
Видишь ночь? Чудесно хороша!
Так бери! Не жалко. Так. На память.
Хочешь звезды? Так они твои.
Собирай горстями, сделай милость.
Все дарю. Не жалко… От любви?
Кто тебе сказал, что я влюбилась?
Просто ночь безбожно хороша.
Просто все пока еще доступно.
Понимаешь, есть у нас душа…
Ну, скажи, что знаешь ты о душах?
Слишком долго я боялась жить,
Слишком много проспала рассветов…
Ну, да ладно, стоит ли тужить?
Что понять ты сможешь в бреде этом?
Завтра снова страшно и темно.
Но сегодня не хочу о завтра.
Видишь, ночь? Волшебна и внезапна.
То, что будет завтра – все равно.


Да, у многих душа болит,
мысли многих тоской болеют.
Мир не может без Аэлит,
и ему не прожить без Греев.
Да беда-то общая в том,
Что, страдая, бранясь и мучаясь,
тем не менее, просто ждем
их, отважных, смелых и лучших.
Но ведь скука их не пленит,
и нельзя бравировать верой.
Мы бесцветны для Аэлит,
Прозаично бедны для Греев.
Да и так ли будут манить,
увлекут ли в путь не слабее
без дворцов - глаза Аэлит,
без фрегатов и замков - Греи.


Это тяжесть разговоров
неприятная вдвойне
оттого, что ты сегодня
не расскажешь правды мне.
Не расскажешь, не подскажешь
как мне выправить беду,
хоть навстречу я отважно
через дебри слов бреду.
Не подскажешь, не поверишь,
хоть кричи, а хоть молчи.
Словно заперты все двери,
все утеряны ключи.
Но надеюсь непрестанно,
что себе изменит ложь,
что однажды ты устанешь
и с раскаяньем придешь.
Сам, запутавшись в сомненьях,
сотням сплетниц вопреки
принесешь не обвиненья -
покаянья за грехи.
Наша проклятая трезвость
себялюбье и вина,
наша горестная резкость
для чего ты нам нужна?
Хватит лгать, пора, устали.
Как нам мало быть вдвоем.
Но сегодня на вокзале
мы опять друг другу врем.
Может - хватит? Может, бросим?
Может правду до конца?
…Ах, как красит травы осень,
как юродствуют сердца…


Нет, никогда нам не забыть об этом:
Сенатская.
Расстрелянный декабрь.
О, сколько их, в тяжелых эполетах
на суд предстали перед целым светом…
Суди, История!
И Самодержец – правь!
Суди, История! Суди своих сынов!
За все суди: за восемьсот двенадцатый,
за все, в чем начинали сомневаться,
за то, что не желали притворяться
и сами поспешили под топор!
История, ты лица помнишь их?
Так расскажи…. О, почему ночами
передо мной идут они в молчании,
а вслед Россия смотрит им в печали и гордости,
и молится, и плачет…
Звон их цепей летит сквозь толщу лет,
и невозможно их не видеть следа,
ведь словно блеск грядущего рассвета
кровавое сиянье эполет.
Но мне-то что? Нас делят времена…
А все же отчего с тех пор как знаю,
я никогда, нигде не забываю,
что с них и начинается Страна?!
 

Расцветают снега тайгою,
Километры крадут глаза,
снова истиной прописною
ничего нельзя доказать.
То к окну приникают ветры,
то за мной бежит горизонт…
принимаемые советы,
как от солнышка черный зонт…
То догонит забытой песней,
то знакомым мелькает лицом…
Память, память, зачем воскресла,
дело сделано и с концом.
Но опять весна назревает,
память стала опять остра,
и опять меня настигает
теплота твоего костра.
И противиться ей не в силе
я мечусь посреди забот…
Злой, усталый и некрасивый,
а из памяти – не идет.

Ворчалка – бомоталка.

Подняли в такую рань,
А погода нынче – дрянь:
Барабанит мелкий дождик
По лесам и по полям.
Я поспать еще хочу,
Оттого под нос ворчу,
Но начальник знать не должен
Что я так себя лечу!
С отвращеньем бутерброд
Я заталкиваю в рот,
Между прочим – камералка,
Так что дел невпроворот!
Да еще потек сапог,
Ноги мокрые – итог!
Мне себя сегодня жалко,
Пособил бы кто, помог…
И не трогайте меня,
Буду злится я полдня!
Час поспать еще могла бы ,
Общий завтрак – вот фигня!!!
Это, вообщем, произвол:
Занял кто любимый стол?
« ах – ах – ах, не так бы надо» -
Отвалите от меня!!!
Нынче нам не по пути.
Мне – маршруты разнести,
Надо как то ухитрится
Их на карте разместить.
Обработать образцы.
Ох, как много…Молодцы!
Даже чаю мне напиться
Вдоволь некогда… кранцы!
Буду, буду вслух ворчать!
Буду « тапками стучать»!
Остроумным жизнелюбцам
Предлагаю помолчать!!!
Ваша радость по утру
Мне совсем не по нутру:
Вас то точно ждет рыбалка!
Я ж трудись, пока умру!!!
Да, я плачу над собой!
Недовольна я судьбой…
Что, сегодня будет баня?
Стоп: стенаниям отбой!
Кто пошел ее топить?
 Может надо подсобить?
Ну, сказали бы заранее –
С этим стоило будить!






Мне захотелось рук его коснуться
в последний раз… Он обещал вернуться.
Он не придет. Он мертвым упадет.
Он верит, что не знаю я, что ныне
я провожу его на эшафот.
Так хочет он – так и произойдет.
Никто к его руке не припадет,
не скажет "без тебя мне мир не нужен!"
Сейчас спрошу: - Что приготовить в ужин?
А он к полудню – слышите?! – умрет.
Вы провожали милых до могилы?
Я – не смогу. Того не хочет милый.
Смеюсь и я – но жжет усмешка рот.
Вот на минуты счастья счет пошел.
О школа муки, высшая из школ!
Нас не разлучит палача топор,
я знаю твердо – не прожить мне вечер.
Ты прав, любимый, говоря "до встречи",
мы встретимся сегодня в небесах.
И потому, обман не опрокинув,
не покажу, что знаю я причину,
что мне поможет пересилить страх.


Я научилась себя убеждать
в том, что сему не бывать.
Я приучила себя уезжать
и адреса забывать.
Знала: не стоит себя обольщать,
трудно очнуться потом.
Я научила себя не прощать,
сделала память кнутом.
Отгородилась от жизни стеной
села тихонько к столу:
если мой мир распрощался со мной,
зачем я тогда живу?





Подземные седые воды
дышали временем на нас.
Куски обрушенной породы
топил в себе угарный газ.
И после взрыва было зыбко
воды касаться полотна,
как будто древняя улыбка
была в породу включена.
И в каждой трещинке – слезинки,
И, словно чей-то добрый глаз,
мерцал на кровле посредине
полупрозрачный белый кварц.

Кричалка

Я спокойна в выборе своем.
Сколько мне свободы, сколько воли.
Захочу, и вот, взмахнув крылом, улечу!
Ну, ты теперь доволен?
К черту! Позабудь ты о своем.
Вечер пахнет мятой и сиренью.
Ну, поздравь! Сегодня – воскресенье!
Как же – чье? Ну, ясно же, мое!
День-то был! А завтра – улечу!
Ну и пусть, на поезде, но все же
чувствуешь, как это все похоже
 на весну,
 на утро,
 на зарю?
Господи! Да я сойду с ума
только от предчувствия дороги.
…Ну, причем здесь мнения немногих,
если я решила все сама!
Хочешь, забирай и дом и сад.
Ну, смешно, так смейся громким смехом.
Столько мне удачи и успеха
что могу – куда глядят глаза!
Ну, какого дьявола молчишь?
Видишь, я взорвусь сейчас от счастья?!
Да не надо  над тобой мне власти,
-просто надоели гладь и тишь!
Хорошо!… Завидуешь? Пустяк!
Это ж надо, вечер точно чудо.
Может быть когда-нибудь оттуда
я его сумею вспоминать.
Вот бывает – запоет душа,
разум не помеха, а услада…
Ничего мне от тебя не надо.
Просто ночь уж больно хороша!


Летят листы календаря
в сиянье солнечного света,
и травы ранние горят,
еще не ведая об этом.
Еще в сиянии цветов
закат никем не предугадан,
но, осыпают с лепестков
они  уже свеченье радуг.
Уже труднее от дождей
им распрямлять свои короны,
все чаще из толпы друзей
они кого-нибудь хоронят.
И в славословии ветров
уже проскальзывает холод,
и иней росных вечеров
уже порядком беспокоит,
и травы ранние горят,
еще не ведая об этом,
и лжет листам календаря
сиянье солнечного света…


До удачи мне немного не хватало
блеска глаз, да разве в голосе металла
ну, а в общем–то, коснулась я ее.
Обернулась удача горизонтом,
над тайгою после дождика – озоном,
и другим на миг мелькнуло бытие.
На какое-то мгновенье показалось,
что сама себе придумала усталость,
что дорог и нетерпенья – до черта.
Показалось, что возможно до заката,
я успею до избушки лесника, там
печь горит, дверь для меня не заперта.
Что друзья мои, с тревогою не споря
смотрят в окна, нетерпение в их взорах,
ждут, а вдруг меня покажет поворот?
И что все, кого обидела нечаянно,
Собрались сейчас невольно и случайно
Все простит мне этот люд и все поймет.

Над замком полночь. Полная луна
Задумчиво застыла над бойницей
Давно все спят, но почему струится
Дрожащий свет из узкого окна?
Далжно быть ждут того, кто далеко.
Он рыцарь, странник бедами гонимый?
Сейчас, пусть суждено шагать мне мимо,
Под этот свет шагается легко.
Я снова верю: нет, я не забыт!
И отчего-то вижу я воочию
Как и в твоем окне глубокой ночью,
Не погасая, огонек горит.
От глаз иконы пробирает дрожь,
Твой взгляд куда как кажется безжизнен.
Еще бы: я и проклят был, и изгнан,
А ты, святая, не скрывая – ждешь.
Покорно принимая гнев и брань,
В часовне старой молишься ночами
Чуть озаряема дрожавшими свечами…
Как холодно… единственная, встань!

Отрекаясь, проклинай не очень.
Бойся клятв, произнесенных ночью
Ночь до жеста все запоминает,
Ночь не любит тех, кто проклинает.
День воздаст хвалу благоразумью.
День простит, а ночи… ночи – судьи.
Как-то в полночь, проклятую полночь,
Ночь тебе спокойно все напомнит.
Ей не скажешь: не имеешь права!
Ночь твою же правду даст отравой.
Ночь проверит, так ли все как надо,
Дав тебе бессонницу в награду
Зря ты оправдания лепечешь,
Посмотри – уж наступает вечер.
Ночь грядет отчаяньем и болью,
Положи-ка книгу в изголовье.
Ночь подскажет тысячу советов,
Да не вздумай следовать им слепо.
Понимаю, будет очень трудно,
Но дождись спасительного утра.
День твои метания остудит,
День твои раскаяния осудит.
Все уйдет, едва рассветом брызнет.
…Жаль, ночей и дней равно у жизни… 


Вот и снова клены запылали.
Дан сигнал к осеннему костру
И, склонясь, отяжелели травы
И цвета не плещут на ветру.
Осень, осень, птица золотая,
Я попала в тень ее крыла,
В снах моих горит не угасая
Жар ее волшебного костра.
Здесь уже не столь существен возраст
И морщин особая цена,
Здесь имеет вес прощальный возглас,
А гадалка гордой быть должна.
Здесь все время тонко пахнут травы,
И по утру льдиниста вода,
Здесь всегда выигрывает правда
И обратный счет ведут года.
Вот и мне все время мысли кружит
Таволги заснеженный полет…   
Паутина невесомых кружев
Для рябины шарф прозрачный ткет.
И краснеют кисти у калины
И готовит золото листва,
И встает, рюкзак небрежно вскинув,
Человек знакомый мне едва.
Марево прощального поклона,
На устах - вопроса немота,
На плече - печатью алой клена -
Выжженная пятерня листа.
Этим знаком душу очищая
Я учусь смиряться и прощать…
Интересно: в память возвращаясь
Надо ли растерянно молчать?..

С утра – метель,
по чистому асфальту – прибоем - снег.
Плодов сафор немыслимое сальто
и - влажность век.
Тяжелых волн томительные вздохи,
свинец воды.
Пирамидальность тополей высоких
как знак беды.
В Крыму - зима.
У поздней хризантемы
дрожат листы.
Но зеленью упрямой и надменной
полны кусты.
По глянцевой веселости упрямой
снега скользят
И зелень пахнет так свежо и пряно,
Магнитя взгляд,
И я, от колкой лапы ветра прячась,
дивлюсь кустам.
У нас на дальнем севере - иначе:
Там смерть цветам.
Там только ели, только пихты, сосны,
Но по весне
багульника немыслимые звезды
украсят снег.

Это море, где в волнах не пляшут блики
Позабыло уж давно про сердолики.
Здесь декабрь - дождлив,
Здесь прохладна мгла,
А у нас декабрь - вся земля бела.
А у нас метель, а у нас - хвоя,
А у нас... - Мой Бог,
Где же дома я?
Снится часто мне круглых бревен скат,
Пляс огня в печи, северный закат,
дом бревенчатый, елей профили...
Да ведь мы же все... это бросили?!!!


Ворчалка

Запах едкий был и очень непривычный,
Мимо с воем проносились электрички,
Горизонт косило влево, точно спьяну,
И вдобавок край платформы плыл в бурьяне,
Невозможная промозглость в дрожь вгоняла
Я сердилась: слишком рано нас подняли.
Надо мною птицы вяло гомонили
И еще одно: дорога - не манила.


Я рождена из пепла и мечты,
Из разума и тьмы,
Проклятий и хвалеб,
Я - человечество
В одном лице,
Свобода и оковы -
Вот что такое я.
Я жажду теплой крови
И нежных слов,
Мучений, и блаженств…
И мой любой обожествляют жест,
Чтобы придать анафеме…
Я - идол.
Мне служат от рожденья до конца…
Но люди для краткости зовут меня
ДОРОГА.

Я всегда открывала на стук не мешкая,
Я все время чего-то ждала:
Вдруг попала в беду Белоснежка
И на помощь меня позвала?
Или Золушка после бала,
Где оставила башмачок,
заблудилась, очень устала,
Дверь подергала… и крючок!
Синеглазка моя, Синеглазка,
Если сбилась ты ночью с пути
Огонек мой добрый и ласковый
Скажет где тебе друга найти.
…Я спокойно читаю по-прежнему,
Но уже ничего не жду.
Белоснежка моя, Белоснежка,
Без меня побеждай беду…


Там в бокалах сухие вина
Отражают огоньки свечки
И на стеклах оконных лица
Сквозь которые светят звезды.
Отражения на дорогах,
 и чужие огни в полете,
И закатов отблески зеленью,
И Равеля тревожный рокот…
Нам казалось - за горизонтом
Там чужие миры и люди
И в бушующем вихре событий
Кто-то нас вспоминает и любит…

Небо светлеет,
Угли еле тлеют,
Сегодня за нами прилетят вертолеты.
Ребята молча курят,
Ребята смотрят на угли,
А угли уже еле тлеют
И нечего бросить в огонь.
Сожгли мы старые кеды,
Генкин сапог резиновый,
Наткину робу старую –
Все это уже мы сожгли.
Мы словно принесли жертву…
Но угли уже еле тлеют
И скоро прилетят вертолеты
И мы улетим. Навсегда.
У Натки на ресницах слезинки,
Но Натка уверяет - от дыма.
И Натка улыбается храбро,
Точно готовится в бой.
Ах, Натка, что делать, Натка,
Нам тоже хочется плакать,
Мы тоже считаем - от дыма,
Но все-таки лучше не плачь.
Генка курит и хмурится,
Костя грызет травинки,
Гитара в руках у Женьки
Устала от долгих слез:
Она до рассвета пела
О наших дорогах будущих,
Об этих палатках снятых,
Об ушедших куда-то друзьях…


Снова Синильга меткой взмахнула:
от вертолета рванулась тайга.
Как горсть самоцветов заря блеснула
и с облаками смешала снега.
Где-то внизу остаешься ты снова,
с каждым мгновеньем все меньше и меньше…
-Когда улетаешь?
-Двадцать восьмого.
-А я спускаюсЬ следующим рейсом.
Двадцать восьмое, я улетаю,
А фонари как упавшие звезды.
Горы неделю не принимают.
Ветры большие. Вас спустят позже.

Пахнет снег бельем промерзшим
Льдинкой лужицы хрустя,
Чуть заметная поземка
Закрутилась на путях.
Разбежались рельсы блестка,
Затаились в темноте,
И висят над ними звезды,
Точно лампы в пустоте.
В мелких точечках окошек
Улетает прочь состав,
Рельсы тихнут понемножку,
Снег темнеет, отблистав.
На перроне – холод, холод,
На перроне пустота,
Люди медленно уходят
Все изрядно подустав…
Все и призрачно и просто:
Вечер, ветер, тишина,
Просто рельсы, просто звезды,
Просто я стою одна.   


Вершины гор сдвигаются
  Всем смыслам вопреки
  И в воздухе качаются
  Беззвучные стихи.
  Алдан в туманы белые
  Пакует берега…
  Пропой мне колыбельную,
  Вечерняя тайга.

Он проклят и богами и людьми,
Отверженный, он прячется в пустыне.
Он знает: не спасут слова пустые
Того, что им утоплено в крови.
Мы посетили хижину его
По воле случая и любопытства
И он от нас не скрыл, что это пытка:
Тряпье одежды, скудное жилье.
Он не скрывал, что помнит каждый миг
Былую власть, добытую украдкой,
Что даже память о прошедшем сладка.
Раскаянья он сладость не постиг.
И ни к чему прощение ему.
Проклятье дерзкий нрав не остужает.
Он мир отвергший слепо презирает
И добровольно признает тюрьму.
Мы слушали, невольно изумясь,
Речь, допьяна напоенную кровью,
Где ненависть граничила с любовью,
Как жил он над самим собой глумясь.

Не уезжай… Долина грез
Туманами полна.
Не принимай ее всерьез
- обманщица она
Не уезжай… Дороги лгут
Петляя и маня.
Здесь, как сумею, помогу
А как там - без меня?
Не уезжай… Взгляни на тех
Кто смог придти назад:
Уста их позабыли смех,
Усталы их глаза.
Не уезжай… Я ворожбу
Вершила у зеркал,
Я знаю всю твою судьбу:
Она средь наших скал.
Не уезжай… Моя беда
Что на устах печать:
Я о подсмотренном тогда
Обязана молчать.
Но каждой капелькой крови
Кричит моя любовь,
Вглядись в глаза и отзовись
На просьбы и на боль
Не уезжай… Здесь камень скал
И тот тебе родня.
Ведь, что бы ты не отыскал,
Зря будет – без меня…


Мне неделю зимы якутской
Подарила, смеясь, тайга.
Льда речного синие сгустки
Полупризрачные снега,
Полуночного неба звоны
И опаловых полудней свет.
Здесь, где линии горизонта
Иногда и в помине нет.
Снегопады легко нисходят
Пуховые перины класть…
А в следу сапога походного
Гроздь брусники приподнялась!

Электричку шатает на рельсах осклизлых,
Небо над головой обреченно провисло,
Но спокойствие в сердце, и умиротворенность
И играет, как лучик, мой камень зеленый.
Мой берилл, мой лесной, мой придуманный камень,
Согревает ладонь его крохотный пламень,
Он звено, он связует надежды и были,
Он и сам как искринка из снов, что забылись.
В нашем сумрачном мире погода бессильна,
Бьется в страшной агонии злобы Россия,
Волны нашей агрессии мир разрушают,
Наше лучшее в нем, как в кострах, еле шает.
Но высокой энергией звездного неба
дышит ясный и чистый огонь самоцветов
Заставляя нас верить, что наша планета
Пронесется сквозь тьму к золотому рассвету.
Это время, сгущенное в редкостный камень,
Помогает душе поддержать ее пламя.

В огне осеннем горят рябины
и снов тоскливых не переждать.
И как тайгу бы я не любила,
а вот приходится уезжать.
Глядишь на небо в тяжелых тучах
на вертолетный надеясь звук.
А ветер в соснах венком созвучий
За  душу держит покрепче рук.
Из паутины Алданской сини
не просто вырваться и уйти.
Так страстно хочется быть красивой
здесь, где и зеркала не найти...
Уйдешь на берег, на камень сядешь,
и в сигаретный дымок уйдя,
на эту воду, на скалы глядя,
сама раскроешься для себя.
А может это и есть причал мой,
где быть счастливой могла б и я?
Не  оттого ли с такой печалью
мне прежде снились эти края?
И станет ясно, и станет просто,
как будто кем - то предрешено:
вот эти скалы и этот воздух
-здесь все для радости создано!
Но я разумна, и я уеду,
как полагается у людей...
Хоть понимаю, что верю бреду
не мною выдуманных идей...

Сие не придумано мною,
а факт - вот и весь тебе сказ:
стихи - это нечто иное,
чем просто рифмованность фраз.
Откуда, зачем – непонятно
и выгоды в них никакой.
Ну, может, в начале приятно,
а после уходит покой.
И мука расплата за слово
и неутоленность в душе,
и вот ты однажды готова
стать даже изгоем уже.
Жестокая, горькая смута
корежит, тревожит и жжет.
Ты молишься слову, как чуду,
а слово тебя предает.
И рифма упорно и прочно
берет твои мысли в тиски
и требует взвешенно - точно
отмеривать мысли в стихи.
И жажда такая, что тяжко
порой, даже просто вдохнуть,
настолько немыслимо важно
цепочку из слов протянуть.
Пусть тело в работе и руки,
но бьется в сознанье одно:
как выстроить дерзкие звуки
в прочнейшей строки полотно.
И все, что ты строишь и пишешь
не счастье, а горе пока,
поскольку " Не вышло! Не вышло!
Не так... Ах, конечно, не так!"


Послушай, я не понимаю
твоей манеры и письма.
Я им старательно внимаю
но все на уровне ума.
Стихи - чего б казалось проще
день серый в скань зарифмовать.
А  вот душа чего - то ропщет,
стихом не хочет признавать.
Когда - то так же вот в гордыне
считала, что пишу стихи.
Не потому ли больно ныне
те перечитывать листы.
Зарифмовать - такая малость,
когда в душе извечен ритм.
А не стихи - такая жалость
выходят, что не говори.
Наверно, взглядом обновленным
увидеть ныне я смогла,
что мало быть " вообще влюбленным",
чтоб рифма чудом ожила.
Все тянет говорить ритмично
и что написано сберечь.
Теперь я признаю привычкой
свою рифмованную речь.

Здесь изображение как чудо
выписано лазерным лучом.
Надо же, а кажется как - будто
люди здесь и вовсе не при чем.
Ни рукой, ни красками, ни кистью –
светом обозначен зодиак.
И хрусталь - кристалл особо чистый –
выбран тоже был не просто так.
Не за ним ли, чистящем пространство,
стойкостью отмеченным на мрак
закрепился титул постоянства,
что он злу всегда первейший враг?
Многое навек укрыто тайной,
все легенды нам не перечесть.
Но - нерукотворный образ в камне –
согласитесь, что - то в этом есть.

Ты не смотри с такой тоской,
Все это вымысел людской,
Да, Анна!
А ты над книжкой слезы льешь.
По именам цветы зовешь –
Как странно!
О взрослой жизни пожалей,
Ведь ты ушла из детских дней,
Так, Анна!
Но заглянув в твои глаза,
Я вдруг и сам поплыл назад…
Как странно…


Уж сколько лет теряет башмачок
на каменной ступеньке...
Я взрослею,
а девочка все время ждет тот бал
и так же убегает.
И вечной эта туфелька была
на каменной ступеньке...
Я уйду,
а музыка блистательного бала
опять звучит в том сказочном дворце
и девочка ресницы поднимая,
хранит все туже тайную надежду...
Послушайте, да это же прекрасно:
 сменялись маски в призрачном дворце,
но были, есть и будут постоянны –
та девочка с ее святой надеждой!
О юность нескончаемая сказок!

Мне снился странный сон:
летящая звезда
и рядом я.
Летим.
Она сгорает, вижу.
А мне лишь ветер обжигает губы
и близится уснувшая земля.
Мне хочется спасти ее, сберечь,
укрыть от безвозвратности утраты
 сияния и тела,
но за ней
такая золотая полоса...
Прекрасно мне
и больно, и тревожно,
и задержать паденье я не в силах.
Она летит,
летит к земле, сгорая.
Я рядом мчусь, не отрывая глаз.
Все ближе, ближе сонная земля,
все меньше, меньше звездное сиянье.
Я плачу, задыхаюсь,
" Не хочу, - кричу, - не надо!!!
Слышишь? Не кончайся!"
Но точкой обрывается она
и воздух вдруг становится бетонным
и я лечу, и рвусь, и замечаю,
что я навстречу гибели несусь.
А сверху, точно огненная нить,
еще горит звезды бессмертный росчерк,
и рядом только воздух,
только воздух,
и ближе,
ближе сонная земля
с ее холодным безразличьем к жизни
моей...
Теперь вот вспоминаю и тоскую:
как это было странно и прекрасно
 лететь мне с нею рядом, ощущать
ее святое щедрое дыханье.
И если б это снова пережить,
готова я платить и на яву
такой же непреложною кончиной.
Летит звезда - и светится пространство,
летит звезда - и светлая черта,
летит звезда - и лишь восторг и мука...
Теперь уж на яву, ломая руки,
я этот сон,
как счастие, зову.
Запомните: всегда одна звезда.
Я - не при чем.
И все ж - непостижимо! –
я рядом с ней,
она летит - не мимо!
Я вижу, как сгорает на лету.
Откуда эти сны приходят к людям?
Такой подарок между бед и буден,
случайный дар,
что я теперь несу:
летит звезда - я на земле живу,
смеясь и плача,
Злясь или тоскуя,
а в памяти –
летит, летит звезда,
сгорая и все - время не кончаясь...
Есть для меня конец,
не для нее!

И опять все разлуки, разлуки,
и дорогам не видно конца.
И в царапинах смуглые руки,
и оплыли овалы лица.
Сам костер греет только ладони,
в кровь добавит огня только спирт
и от давних маршрутных бессониц
спят мечты, воображение спит.
Нам перроны страшны как распятья
и вагоны как жерла могил.
Никого из похищенных братьев
нам не в силах вокзал возвратить.
И летят, и летят бесконечно
в чьих - то белых огнях телеграмм
этих строчек ослепших беспечность:
 " Я тебя никому не отдам".
Этих строчек надежда слепая,
но как пуля, попавшая в цель,
добивает, в пути настигая:
" Не спеши. Ты уже не успел."

А два крыла я в реквизит сдала.
Два белые огромные крыла
для чудных театральных постановок.
Решила: ходит по земле геолог,
мешают видеть землю два крыла.
Они все - время поднимали в высь,
они невольно в синеву неслись,
смущали близким звездным расстояньем,
скитаньем в бесконечности вились.
Был так опасен их залом крутой
когда они, упившись высотой,
к земле влекли стремительно хозяйку
и жизнь внизу тогда казалась жалкой,
насильно разлученною с мечтой.
И я решила:
чтоб спокойно жить
однажды взять их,
навсегда сложить,
избавившись от искушенья - сдать их
в театр, где среди бабушкиных платьев
они со сцены будут ворожить.
И что же? Получила я покой
отдавши их решительной рукой?
Теперь над головой пустое небо
где кроме птиц никто отныне не был
глядит в меня с отчаянной тоской...


Свердловск печален и нахмурен.
А впрочем, он привычен к бурям,
к ветров холодных завываньям,
к разлукам, встречам, расставаньям.
Я здесь была не так давно
и ветры здесь вот так же выли.
Теперь я снова в этом мире
где снова все не решено.
Где осень с летом все не сладит,
где дождь и ветер, синь и серь,
где ощущение потерь
всегда живет с надеждой рядом.
Где от себя не убежать
и не спастись в стихах и песнях
и тем не менее - хоть тресни! –
а слезы надо удержать!

Вокзалы все похожи. Их покой
над вечным беспокойством пассажиров
уже давно не кажется кощунством.
Волнуешься, тревожишься и плачешь –
не ждешь участья от холодных стен,
высокий купол не утешит сердца.
Как много воздуха и пустоты вверху
и как внизу и толкотно и тесно...
Из окон светит город, но в неонах
невольно ты читаешь отчужденье:
не для тебя, чужак, их красота.
Лишь поезда простужено и хрипло
бранят ни в чем невинных пассажиров
и , поворчав, распахивают двери,
уносят в те края,
где всех нас ждут...

Я чувствую щек своих бледность.
Сквозь ровный размерянный шум
" О море, подай мне на бедность!" –
февральское море прошу.
Здесь все отрешенно и грустно,
и чайки надменно - наглы.
Довольным быть - это искусство,
когда эти пляжи голы.
Иду я по кромке прибоя
где пена, обломки и грязь.
" О море, мы схожи с тобою", -
ловлю стародавнюю связь.
Та жидкость, что в жилах струится,
когда - то в рожденье земли
была океанской водицей,
что предки в себе унесли.
Мы слишком характером схожи
и это до дрожи почти.
Но странную нашу похожесть
лишь мне словно кару нести.
О, это уже неизбежность
и в нашем далеком краю
я знала всегда, что на бедность
у моря нам не подают.
Нам морем дано ненавидеть
униженность и удила,
не зря же с терпеньем завидным
вдоль берега чайка плыла.
Пусть тон мой униженно жалок,
но если решишь мне помочь –
не знаю, возьму ли подарок
иль гневно швырну его прочь.
Неясности всей неизбежность –
попробуй ее угадай..
О Море, подай мне на бедность,
то ,что я не знаю, подай...

где ты. Ирка глупая, откликнись!
Как давно ты не была со мной!
В этом мире полной разной жизни
Что –то стало холодно одной.
И никто тебя мне не заменит
И моей вины не умолит,
И твое молчанье, как измена,
Постоянно надо мной висит.


Устало и мудро идут поезда.
А мне возвращаться нет смысла туда,
Где пахнут вареньями листья малин,
Вершина даренья - рубины рябин,
Черемух цветенье и чай на столе,
Такое везенье, что шум в голове,
Сплошная удача,
Пусть глупая,
Пусть…
Так что же я плачу?
Ведь я не вернусь….


А снов у дороги не краткой
Как в прежние годы - не счесть.
И снова тревогою сладкой-
О близком отбытии речь.
И делится сердце на части
Меж вечным "сейчас" и "вчера",
И точно прелюдия к счастью
У ветра в охапках листва…


И дорог роскошных полотнища
Мы кромсаем длинными канавами,
Словно примеряя,
Не годится ли
Нам на платье это полотно…
Рюкзаки, оттягивая плечи,
Постоянно нам напоминают,
Что иного в жизни быть не может
Кроме как походная одежда…
А дороги призрачные ткани
Примеряет непоседа- ветер,
А потом туманом их роняет -
Чем-то не понравилась примерка…
И лежат прекрасные дороги,
Словно только сотканные ткани.
По утру заря их нежно красит,
Примеряет к ним весну и  лето,
Зиму, осень и всегда в раздумье,
Что прекрасней,
Что дорог достойней…
А дорог тугое полотнище
Колеею морщит, гладит дождик,
И стирает бешенная буря.
И земля хранит себе на платье.
Мы ж его канавами кромсаем,
Словно силой меримся с планетой
И хотим ходить в таком же платье…
А над нами ветреное небо
Подбирает тщательно отделку:
То воздушность облака примерит,
То лохматость туч,
То яркость красок…
А дороги равнодушьем дышат,
Им иное нравится занятье
И они текут по всей планете
И чего-то ждут,
Чего-то ищут…
Небо ж звезды предлагает мудро,
И над ними вечно замирает,
Нарушая времени законы…
Мы ж дорог тугое полотнище
Режем как портные ткань - траншеей…
Но не небожители,
Не сможем
Мы носить луну, звезду и тучу,
Где уж нам соперничать с планетой….


И это я пересмеюсь!..
Да будет в памяти немного:
Карьер, разбитая дорога,
Ватага сказочная туч.
Останется кристаллов свет
И матовая стертость граней,
Лесное озеро в тумане,
Холодный голубой рассвет.
Останутся еще дожди
И ожиданье самолета,
И предвкушение полета
Куда - нибудь за край земли.

Метет на улице. Куржак
Сметает с пышных веток.
Мини циклонами кружат
Снега под этим ветром.
По скользким улицам летят
Как юлы, завывая.
И, между прочим, не шутя
Почти что с ног сбивают.
Неправильность таких погод
Тревожит и пугает.
Какою из своих невзгод
Еще земля одарит?
Она сумела наказать
Нас за нахальство взглядов:
Пожалуй, что царями  звать
Самих себя не надо!!!

И вот опять застыл у горла ком.
Готовы слезы вырваться на волю.
Ты знаешь: не оставить на потом
Вот эту боль и не смириться с болью.
И ярость - не спасительный рубеж,
И болью боль не лечат и не множат.
Я знаю, в нашей жизни нет чудес,
Но в этот миг я в них сверхверю все же.
Усильем воли разомкну глаза.
Прочь слезы, прочь! Мне б пережить минуту.
А все  что невозможно рассказать -
Со временем я тоже позабуду..


Мне нужно было от тебя так мало –
Никто не застрахован от невзгод:
Чтоб посидела рядом, помолчала.
Стандартно успокоила «пройдет!».
Но каждую секунду всю неделю
Твой мудрый смех звучал в моих ушах.
Как четкое холодное «не верю!»,
Когда и так уже дрожит рука…