Глухими задворками,
где рвань отсыпается,
холопом прикинувшись,
царь пробирается –
решился на подвиг! –
скрипит под сапожками
Москва православная,
мощеная досками...
Ополночь. Звезды.
Земля охолонута.
Брови насупил:
умерших от голода
смердов везут ли? –
деревья лежат...
На ветки похоже,
а не качаются...
Ш-ш! – приближаются:
остывшие руки
вдоль борта
висят.
Хоромы купецкие –
пахнет ковригами...
За околотком
зазвякал веригами
подвижник – бунтует
и ночью молитвами
об убиенном
младенце Димитрии!
Всплески с Неглиной,
тень у моста...
Луна, как остриженный
ноготь Христа:
оглянешься – светится –
не остывает –
купол за куполом
в небо вонзает...
Вьется сквозь пустошь
тропинка змея...
Не с черным ли умыслом
ворожея,
листья сжигая,
хрипела в дыму:
“Царь, уходи –
тебя не приму.
Мне ль поучать –
дожил ты до седин! –
за правдой приходят
один на один –
скажу, коль охрану
оставишь в Кремле,
что ожидает тебя
на земле!”
Рощица, рига,
часовенка, скит,
ограда... У входа
Елена стоит –
прекрасной бы звали,
да сказ не ко дню –
прозвали Юродивой
ворожею!
Увидев пришельца,
шепнула: “Пора! –
во имя Господне
встречайте царя –
ответ наш по чести
и честно дадим –
пусть знает при жизни,
что станется с ним!”
*
В землянке священник
кадило качает –
у козел гудит,
но кого отпевает? –
покойников нет...
Что ж монахи завыли
и с плачем на козлы
бревно положили?
*
Царь зло улыбнулся
и молвил степенно:
“Пошто ты на нас
обозлилась Елена? –
казнить бы, что шутка
придумана зря,
но мы за юродство
прощаем тебя!”