Я умирал.
Затихали голоса.
Мысли густели, и
я уже не понимал,
на каком языке говорят
и на каком – молюсь.
Д о б р ы н а й д е н ь ж д а
Солнце смотрело,
как через задымленное
стёклышко
для разглядывания
его же затмения.
Но внизу – затмение другое.
Солнце сквозь стёклышко было
как свеча в далёком углу коридора,
только не колыхалось –
ветер тоже умер?
Говорят, после смерти
на руках исчезают линии жизни.
Я уже не чувствую ладоней.
Наверное, и те линии
уже стягиваются, как шрамы.
Волосы будут ещё какое-то время
расти незаметно,
но в сумме – около метра.
Да всё это – мелочи,
и те же туннели – бред.
Круги ада от попадания меня –
бултыхнувшейся капли –
расходятся до опровержения,
что их всего девять.
Я умирал потому,
что однажды родился умереть.