Олег Жмойда
ЗАПИСКИ ПЕЩЕРНОГО ЧЕЛОВЕКА
ГЛАВА 1 Снегирёв
Товарищ майор! Разрешите обратиться? — Голос у Иванова дрогнул. И уже по одному этому бабьему взвизгу Бокарев понял... что-то случилось. - Ну! — рыкнул он и раздраженно поглядел на растерявшегося лейтенанта.
- Немцы, товарищ майор!
Оглянувшись, не видит ли кто испуганное лицо Иванова, Бокарев отошел к крайнему стеллажу, машинально достал портсигар, спички и лишь после этого приказал: — Говори!
- Из штаба звонят, товарищ майор…
- Что же ты молчишь, дубина? — Бокарев, не сдержавшись, громко выругался. — Ну чего зенки пялишь? Выводи людей!
- Есть! — лейтенант щелкнул каблуками. Бокарев в ответ лишь тяжело вздохнул. Уже у ворот его догнал истошный вопль Иванова - Сержанты, ко мне!
- Где тебя черти носят, — услышал майор взяв трубку. — Фронт прорван. Немцы высадили десант и город, похоже, нам не удержать. Вскрывай пакет, тот, который под роспись получил. И смотри, головой… — больше Бокарев ничего не услышал, связь прервалась.
— У, мать твою, — выдавил он, сломав сургуч. — Так и есть. Склад уничтожить, исключив при этом утечку информации. Придумали! Как будто не знают, что заминировать успели лишь верхний, бутафорский склад. На основной, расположенный внизу, не хватило времени. Да и технически это, за те жалкие дни… что отводились, сделать было просто немыслимо. Уж Бокарев-то это знал. Он сам делал пещеру, днюя и ночуя в ней. Первоначально предполагалось, что здесь будет находиться замаскированный командный пункт, и все работы выполнялись в глубочайшей секретности. Узенькую щелку, ведущую в огромную и сухую, будто самой природой задуманную под потайное место, пещеру, расширили. Провели электричество — одну линию открыто, поверху, а запасную — надежно, на века, упрятали под землю. Начиналось все это еще при Ежове, а после, в 38-ом, из Москвы, пришел новый приказ — Красная Армия на своей территории воевать не собирается. Стройку забросили, а несостоявшийся командный пункт превратили в склады.
В местном управлении про объект «П» знали немногие. Знали про него и двести зеков. Но им со своей тайной оставалось жить не долго, еще минут сорок. «Утечка информации» исключалась. Жизнь всего этого сброда, не стоила и малой толики того, что хранилось на складе.
В комнату, без стука, ввалился бледный лейтенант и запинаясь, прошептал: — Товарищ майор! Нет... одного... заключенного!
Вот уж воистину: беда не приходит одна.
- Что-о-о? — не слушая объяснений Иванова Бокарев вышел.
- Чистяков, ко мне! — подходя к уже построенной колонне заключенных, приказал майор. Не мог он из-за одной единственной сволочи рисковать. Кто поручится, что вскоре фашисты не окажутся здесь. Ведь про верхний склад знали многие, его невозможно скрыть, а умирать раньше времени Бокареву не хотелось. - Вот что, сержант, возьми бойцов. Нет, отставить! Одного бойца. И мигом вниз. Найдешь эту сволочь, живой или мертвой. На все — сорок минут. Действуй.
Чистяков решительно козырнул, ничуть не удивляясь приказу. С собой он решил взять новенького. Неделю назад в отделение прислали красноармейца Снегирева, молодого, смешливого парня. Его-то и хотелось проверить сержанту в деле.
Еще на подходе к складу Чистяков наметил план действий. Идти вдвоем в нижний склад бесполезно. Чтобы его обыскать, нужно не меньше роты солдат. Да и времени — часа три с хвостиком. Вот тогда, если повезет, можно и найти. Поэтому он решил отправить В пещеру Снегирева, а самому затаиться у входа в длинном, плохо освещенном туннельчике, круто идущем вниз. Осторожно толкнув небольшую, обитую железом дверь, вмонтированную в большущие ворота, Снегирев вошел в пещеру.
— Хорошо сержанту приказывать, — проворчал он. Чтобы подбодрить себя, Снегирев громко крикнул; — Эй, кто тут есть? Живо выходи! — и передернул затвор карабина. Помня о приказе сержанта, — не торчать у входа — он пошел по центральному проходу, понимая, что от того, как он выполнит задание, зависит вся его дальнейшая служба. Но стоило отойти чуть дальше и решительности поубавилось. Он пошел медленней, беспокойно вглядываясь в угрюмо нависающие, бесконечные полки.
В одном, уж очень подозрительном месте, Снегирев не выдержав, поспешно вскинул карабин и заорал в пугающий полумрак: — Выходи или стреляю!
К счастью, от входа донесся неясный крик, и повеселевший Снегирев поспешил назад, забыв о своих тревогах.
Стеллажи заканчивались, до дверей оставалось совсем немного. Снегирев на бегу разглядел искаженное гневом и страхом лицо сержанта. Ноги за что-то запнулись, он упал, больно ударившись локтем. И тут же чудовищный грохот заставил его испуганно вжаться в каменный пол.
Придя в себя, Снегирев приподнял голову и уже не испуг, а звериный ужас охватил его. Вокруг кромешная тьма и первой, заставившей вскочить на ноги, мыслью было: глаза. Но они оказались целы и невольно, на несколько жалких секунд, Снегирев облегченно вздохнул.
— Товарищ сержант! — позвал, он и, не дождавшись ответа, маленькими шажочками пошел к воротам, продолжая окликать сержанта.
Под ноги попался небольшой камешек, за ним еще один и еще, побольше, и с новым, диким ужасом Снегирев понял, что смутная догадка, мелькнувшая в голове, — правда. Выхода нет! Он завален. В отчаянии Снегирев уселся на камни и зажал уши, спасаясь от звенящей, могильной тишины, уже воцарившейся в пещере.
Внезапно, он даже вздрогнул, вспыхнул свет (это включилась аварийная запасная линия) и в глаза ударил слепящий луч прожектора. Не в силах сдержать радости Снегирев закричал.
Призрачному счастью не помешала и гора камней, громоздившихся на месте выхода. Вот он тот случай, когда незнание - сила.
Первым делом Снегирев осмотрел завал. Да, работы тут не на один день. Только сейчас он осознал, что спасся чудом. Секунды три отделяло его от смерти. Раз, два, три, и он валялся бы, раздавленный в лепешку, вот под этой самой горой. И как озарение на него снизошло: все это устроил тот самый вражина.
Теперь он знал что делать. Найти, обязательно найти эту сволочь. Найти и пристрелить. Это его долг. Долг перед Родиной, перед погибшим товарищем. Он уже по-другому, без страха, смотрел на безликие стеллажи, возвышавшиеся перед ним.
Однако осмотр ничего не дал. Чего-чего, а места для пряток здесь хватало. Весь склад — огромная, замечательная прятка. Человеку ничего не стоило затеряться, схоронившись среди бесчисленных ящиков. Но лишь поднявшись наверх, (для начала он решил проверить верхний ярус) Снегирев осознал всю безнадежность своей затеи. Чтобы отыскать человека в этом хаосе нагромождений, нужно заглянуть в каждую щель.
— Ничего, время у меня есть, — нашел он слабое утешение. Шел Снегирев не спеша, не замечая времени, изредка пугая тишину грозными окриками. Но, вглядываясь в подозрительные места, каждый раз он с сожалением убеждался в своей ошибке.
Склад занимал огромную территорию и походил на городок, построенный архитектором, успевшим познакомиться лишь с прямыми линиями. Три широких прохода можно было считать главными проспектами. Они были закованы в длинные и высокие стеллажи-дома. Проспекты шли параллельно друг другу и делили склад на одинаковые кварталы со стандартными постройками-стеллажами и узенькими, плохо освещенными улочками-проходами, густо отходившими в обе стороны от главных проспектов. И везде мог затаиться беглец.
До края он добрался не скоро. Впереди возвышался высоченный забор и опять бесчисленные полки. Там был еще склад. Утешало одно — заключенный никак не мог перебраться через пятиметровый забор, разделяющий пещеру.
Назад он возвращался уже другим проходом. Разгоряченное воображение все чаще обманывало и, устав бороться с призраками, Снегирев зашагал быстрее. Он добрался до завала и присел на камни. На те самые, на которых несколько часов назад обдумывал, что делать. Почему-то только здесь Снегирев чувствовал себя уверенно. Горло пересохло и хотелось пить. Желая отвлечься, он вспомнил о мелькнувшей еще наверху, мысли, и похолодел, додумав ее до конца. Что если выход взорвал не диверсант? Тогда... Дальше не хотелось даже думать. Тогда получается, что взорвал майор. Взорвал из-за немцев. И значит, откопают этот чертов выход теперь не скоро! Да и откопают ли вообще? Вон как фрицы прут.
Снегирев весь покрылся противной, липкой испариной, Нельзя сидеть вот так! Надо что-то делать. Выбираться самому! Как одержимый, он набросился на камни, не чувствуя саднящей боли в ушибленной руке. Сколько он так проработал, Снегирев не помнил. Лишь окончательно измотавшись, он рухнул на груду камней и застыл, уткнувшись лбом в холодные камни.
В первые секунды Снегирев не осознал, что случилось. Какая новая напасть обрушилась на него. Его лишь испугала темнота. Страшная, глухая тишина разом придавила его. Хотелось плакать, кричать, бежать куда-нибудь, но Снегирев продолжал цепенеть на камнях. Каким-то неведомым чувством он понял, что случилось. Наши уходят из города. И никто! Никто не будет его откапывать. Спроси его, сколько он так провалялся, он лишь удивленно пожал бы плечами. Часы? Минуты? Вечность? Но спрашивать было некому. О чем он думал, он тоже не помнил, скорее всего ни о чем. Лишь шептал: — За что? За что? — обращаясь к какому-то высшему существу, к которому все мы взываем, вопрошая, за какие грехи свалились на нас испытания.
Наконец Снегирев поднялся, дрожа от холода и нервного возбуждения. Он уже стыдился своей слабости. Как он мог расклеиться, зная, что там, в темноте сидит его враг. И еще (ворона, под трибунал бы тебя), бросил оружие. Снегирев чиркнул спичкой. Карабина не было. Неужели?! По памяти, не нагибаясь, он прошел несколько шагов. Пусто. Еще. Спичка догорела и больно ужалила палец. Но прежде, чуть в стороне, на самой границе тьмы и света, Снегирев увидел пропажу.
Он уже не чувствовал себя беззащитным. Теперь, главное, не паниковать. Несколько минут Снегирев боролся с искушением и не выдержал, полез за кисетом. Странно. До тех пор, пока он не подумал о еде — есть не хотелось. Сколько же он не ел? Сколько вообще торчит в этой проклятой пещере. Двадцать? Тридцать часов? После сигареты — от нее приятно закружилась голова — потянуло в сон. Нужно, подремать, хотя бы чуть-чуть. Он обхватил карабин, сжался в комочек, надеясь сохранить последние крохи тепла, и мгновенно провалился в черную пропасть сна. Ему снилось: он лежит, заваленный камнями. Лежит и с ужасом вглядывается в ночь. Где-то неподалеку бродит чудовище — огромное, страшное, мохнатое. Он не видит его, лишь слышит топот. Все громче и громче, совсем рядом. Снегирев проснулся, не понимая, где он, что случилось. Дурацкий сон продолжал преследовать его. Да и спал ли он? Все та же жуткая темнота. Вот только шаги чуть другие - осторожные, далекие. Занемевшие пальцы нащупали курок. Снегирев рывком поднялся и выстрелил. Пещера наполнилась грохотом, и все равно ему показалось: он слышит, как зек удирает.
С горечью он осознал свою беспомощность. Раньше, при свете, враг боялся его. Теперь вся сила у зека, он знает эту проклятую пещеру, быть может наизусть. И как-то, само собой, пришло решение. Разжечь костер. Пусть даже и накажут после. Плевать, дальше фронта не пошлют.
На удивление ящик оказался очень тяжелым. Откинув крышку, Снегирев вытащил, всю в жирной смазке, винтовку. И сразу — подспудно, (он думал об этом постоянно), вспомнилось, где он видел бутылки с водой. В конце правого стеллажа. В самом низу, большущие бутыли. Но не нужно сейчас думать об этом, главное — костер.
Огонь разгорелся быстро. Из мрака выплыли дрожащие очертания полок. На мгновение вспомнился другой костер — веселый и добрый, из детства. Вытащив из костра полуобгоревшую головню, Снегирев пошел к дальнему, правому пролету. Вернулся он со связкой гимнастерок. Если бы сержант Чистяков увидел, что вытворяет его боец с обмундированием, не миновать бы тому ареста. С радостным остервенением Снегирев рвал гимнастерки и чистил винтовки. Жирными тряпками он обматывал досочки от ящиков и получались факелы. Плохонькие, но зато надежно горевшие.
Внезапно тишину, уже ставшую привычной, нарушил грохот упавшего вдалеке ящика. Зек напомнил о себе. Впрочем, и на долю секунды Снегирев не забывал о нем. Он его найдет, обязательно найдет. Продолжить поиски он решил проторенной дорогой: верхним ярусом. Так казалось надежней.
Соседний стеллаж почти не просматривался при свете факела, зато на своем он прекрасно видел все ямы. Иногда Снегирев останавливался и сбивал застежки с ящиков. Везде карабины, винтовки, еще что-то непонятное.
Но вот и вожделенная вода. Снегирев спустился и забыв об опасности, о враге, о самой возможности смерти, подбежал к полке и вцепился в стеклянную бутыль. Пробка не поддавалась и, не раздумывая, он грохнул прикладом по горлышку. Бутыль со звоном развалилась, и в нос ударил отвратительный запах спирта. Разом осознавший весь ужас рухнувшей надежды, Снегирев принялся крушить карабином бутыли. В себя его привел, все тот же едкий, распространившийся повсюду запах.
— Не хватает еще пожар устроить, — пробормотал он. А хотя… Если уж придется подыхать, перед смертью, обязательно, нужно запалить этот чертов склад. От этой страшной мысли стало легче. Снегирев набрал спирта в пустую фляжку и не выдержал, сделал большой, жадный глоток. Во рту полыхнуло нестерпимым пламенем, но желание пить на время пропало.
Подавленный, Снегирев поплелся назад, к слабо мерцавшему костру. Время от времени он отхлебывал из фляжки. С каждым глотком становилось чуть легче. Крепла уверенность, что все будет хорошо. Все будет хорошо! Сейчас для него это означало лишь одно: надежду отыскать питье. Усталость и спирт сделали свое дело. Не было уже ни желания, ни сил сопротивляться и Снегирев забылся тяжелым, мертвецким сном. Сколько он проспал, Снегирев не мог и представить. Но не мало! От когда-то жарко горевшего костра — единственной надежды — не осталось и искорки. Самое досадное - пришлось тратить спичку. Теперь их оставалось тринадцать, «чертова дюжина». Еще тринадцать раз вот так хорошо поспать. И все, остался без огня.
Когда-то, давным-давно, сто, двести лет назад Снегирев жил в казарме, а до войны, в это уже совсем не верилось, работал учеником монтера на электростанции. И кругом были люди и солнце, а он не ценил этого, считал, что так будет всегда.
Пока были факелы, Снегирев рыскал по складу. Он наткнулся на стеллажи с продовольствием и, уже не думая о будущем наказании, метался по рядам и вытаскивал ящики в проход. Тушенка, повидло, сухари. Не то, все не то. С радостью Снегирев отдал бы находки за глоток воды. Самой отвратительной, самой зловонной, но воды. Но что он ищет. Воду? Заключенного? Скорее, он просто убивал так свои мысли, боясь остаться с ними наедине. Ах, как жаждал Снегирев встретить своего врага, с какой радостью разрядил бы в него карабин или просто придушил голыми руками. Ведь это онво всем виноват, из-за него, Снегирев здесь.
Все чаще он возвращался к шальной мысли, мелькнувшей тогда у бутылей. И она не казалась уже такой дикой. Сколько он еще может протянуть? День! Два! Больше? Но зачем, к чему продлевать агонию? Ведь ясно — никто ему не поможет. И тогда все достанется этой сволочи. Он, Снегирев, умрет, а этот... Ну уж нет!
Чудо случилось, когда Снегирев, набрав ведро спирта, шел к костру. Поджечь склад он решил с двух сторон, чтобы наверняка, а после этого застрелиться. Смерть солдата, хорошая и быстрая.
Внезапно вспыхнул электрический свет и Снегирев выронил ведро, сел на каменный пол и разрыдался, мгновенно осознав, что свет мог зажечься и через полчаса, когда его уже не было бы в живых. Он сидел и, размазывая счастливые слезы, твердил: «Все будет хорошо».
Теперь Снегирев верил, сил продержаться, пока откопают — у него хватит. А в том, что откопают, он не сомневался. Не для того судьба дважды спасала его, чтобы предать потом. Он подбежал к завалу и прислушался. Тихо. Но так и должно быть. Расстояние-то большое. Главное теперь — беречь силы и Снегирев прилег.
Только сейчас он заметил, что лежать на камнях жестко и холодно и сходив к стеллажам, принес тюк с обмундированием. Снегирев соорудил из белья постель и снова лег. Задремать ему мешало едва уловимое чувство беспокойства. Ну конечно же! Снегирев вскочил. Тюк-то ведь с кальсонами, а внизу, на первой полке, везде должны быть гимнастерки.
Желая проверить догадку, он поднялся по лестнице на второй ярус и вспорол ближайший тюк. Так и есть. Кальсоны. Подстегиваемый азартом, Снегирев пополз вперед. И почти сразу, метра через три, попал в яму. Что-то похожее он и ожидал увидеть. В углу стояла банка. А вот это уже был настоящий сюрприз. Снегирев встряхнул банку. В ней что-то булькнуло. Не раздумывая, он жадно припал к дыре. Теперь все. Он спасен!
В банке оказался яблочный сок. Зек опорожнил ее почти наполовину, но и оставшийся можно было растянуть, пока он сам отыщет этот чертов сок. Это первое, ну а потом обыск, тщательный, дотошный, в каждую щелку заглянуть. Или еще лучше, устроить засаду. Пойдет ведь когда-нибудь зек на водопой.
Откладывать свои планы Снегирев не стал. Освещенная пещера казалась, совсем, другой, не страшной и чем-то даже родной. Он чувствовал себя хозяином в ней. Держался Снегирев настороже, не забывая про врага. Это его и спасло. Вверху что-то шоркнуло. Он вскинул карабин, увидел падающий мешок и успел вжаться в стеллаж. Мешок упал рядом. Снегирев выстрелил и полез наверх. Там уже, конечно, никого не было. И только сейчас он представил, что стало бы с ним, не отскочи он вовремя. Вот тебе и хозяин пещеры! От этой страшной картины Снегирев мгновенно взмок. Ничего, еще свидимся. Вот тогда и посчитаемся.
Не один день провел Снегирев в поисках. Но все тщетно, словно враг умер. Мысль эта совсем его не радовала. Не такую смерть, тихую, неприметную готовил он ему. И получалось, что смертью своей опять обманул его зек, опять обхитрил.
Он шел вдоль прохода, не забывая по привычке осматривать осточертевшие полки. Одно место показалось ему подозрительным. Смутили ящики. Они стояли как-то неровно. Может быть еще одно место, где зек отсиживался. Нужно проверить.
Снегирев почти одолел второй ярус, как внезапно, под самым ухом, услышал пронзительный взвизг. Что-то больно укололо плечо, и ящик, в который Снегирев вцепился, пополз на него.
ГЛАВА II ТАНЯ
То, что случилось что-то необычное, Таня поняла, едва увидела лейтенанта. Его полубезумный взгляд не обещал ничего хорошего. В ней что-то дрогнуло, предчувствуя беду, когда майор Бокарев посмотрел в ее сторону. Она как раз присела отдохнуть, уверенная, что охране не до нее. Таня испуганно вжалась в узкую щель между тюками. Вжалась, совсем не собираясь прятаться. Скорее инстинктивно, по хорошо усвоенной заповеди заключенного — не лезть на глаза.
— Ну! — услышала Таня сердитый окрик майора. Она уже хотела выйти из укрытия, но поспешный ответ лейтенанта: — Немцы, товарищ майор, — остановил ее.
Только сейчас она поняла, что еще не замечена и подалась назад. Не дыша, Таня дослушала конец разговора, переведя дыхание, лишь, когда Иванов громко закричал: — Сержанты, ко мне!
Солдаты поспешно выгоняли людей, а Таня все еще не могла выползти из своего укрытия, мешал лейтенант. Каждый раз, когда его фигура скрывала крошечный лоскуток света, сердце у Тани тревожно замирало.
Наконец, когда Иванов убежал подгонять заключенных, Таня приподнялась и тотчас тысячи мелких иголок вонзились в руку. Через секунду такой же пытке подверглась нога. Таня застонала, не столько от боли, сколько от обиды, что все так нелепо получилось.
По наступившей тишине она поняла — все ушли. Вылезать не хотелось, да и зачем? Бежать к воротам и кричать: — Эй, подождите, меня забыли? Глупо. Кто ей поверит? И бежать глупо, и оставаться глупо.
От такой несправедливости Таня расплакалась, тихо-тихо всхлипывая в своей норе-погубительнице. Чем больше слез лилось, тем ясней становилась голова:
— Может ничего, пронесет? Уйдут, а она останется. А там или немцы выручат или сама как-нибудь изловчится, выберется.
От сладостных мечтаний ее избавил грохнувший, словно выстрел, голос:
— Эй, кто тут есть, живо выходи!
Таня замерла лихорадочно соображая: — Выйти? Не выйти? Нет, лучше остаться! Хуже не будет! Сверху она прикрыла щель тюком и осталась словно в маленькой пещерке. Теперь пусть ищут.
Отчаянный вопль: «Эй», заставил Таню вздрогнуть. У входа стоял еще один охранник. Что произошло дальше, Таня в первые секунды даже не поняла. Ее лишь испугал чудовищный грохот и больно ударившая по глазам темнота. Вскоре вспыхнул свет и Таня радостно вскрикнула. Первое, что она увидела — громоздившаяся на месте входа гора камней. «Ура! Одна! Одна!»
Таня выползла из укрытия и лишь тогда заметила слившегося с камнем вертухая. Он сидел к ней спиной и вертел самокрутку. Живой и невредимый, непонятно как уцелевший. Таня испуганно юркнула назад.
Теперь все, конец. Рано или поздно, он найдет ее. Навернувшиеся слезы высушила зародившаяся надеждочка. Что если вход взорвали немцы? Пусть даже нет, но ведь они могут откопать его! Ей нужно лишь не попасться на глаза вертухаю.
Охранник куда-то пошел, а Таня, выждав, поднялась по лестнице на самый верх. Казалось, там можно найти местечко понадежнее. К счастью, она вовремя заметила солдата. Что делать? От выбора завысила жизнь.
Мысли ее смешались. Сейчас одно казалось спасением, через секунду — другое. Наконец Таня решила: вторая полка, вот что ей нужно. Был и там недостаток — невозможно убежать, но с этим пришлось примириться.
Верткая как ящерица, Таня проворно заползла вглубь и сбросила вниз пару тюков. Предатели-руки дрожали. Ей показалось: грохот от падения гулкой волной прошелся по пещере (на самом деле тюки мягко шлепнулись на пол). Еще несколько тюков и у нее получилась просторная прятка, недалеко от лестницы. Привстав, можно было наблюдать за входом. Ведь только оттуда могла прийти помощь или гибель.
Сжавшись в комочек, Таня затаилась, боясь лишний раз пошевелиться. Неизвестно, где бродит солдат. Но вот чуткий слух уловил далекий еще топот. Охранник шел к ней.
— Выходи, стрелять буду! — прокричал он. Таня замерла, прикусив ворот куртки. Где-то внизу, рядом, вот также, не дыша, стоял ее враг, глотая воцарившуюся тишину. Вертухай прошел дальше и Таня облегченно вздохнула. Не заметил и, значит, на какое-то время она в безопасности.
Таня целиком отдалась своим невеселым думам. Время от времени она прикрывала глаза и пыталась забыться. Даже те жалкие крупинки сна, которые теплились в ней, мгновенно улетучивались, стоило зажмуриться. Чудилось, что солдат только того и ждет.
Она сердито открыла глаза и словно не делала этого. Даже ущипнула себя, не спит ли, но нет, вместо уже привычной полутьмы зловещая чернота. Свет! Кто-то там наверху выключил свет! Таня не знала еще, плохо это или хорошо. И значит оставалось самое трудное: лежать и ждать.
Какое-то время она так и делала. Но валяться, превратившись в неподвижный придаток ушей, стало невыносимо. Возбужденный темнотой и бездельем мозг, то пугал ее — нужно уходить отсюда, худшего места на всем складе не найти, то нашептывал новый план — пока темно, нужно найти пить. Пить хотелось, хотя жажда и была еще терпимой. Спина, живот, бока от долгого лежания начинали побаливать и это решило вопрос.
Таня сразу наткнулась на лестницу. Это ободрило ее. Спустившись, она осторожно, на цыпочках, пошла вдоль прохода. Пока все шло отлично. Выстрел, словно бомба взорвавший тишину, бросил ее на пол. Сердце бешено колотилось, хотя страха, удивительно, не было. Пусть стреляет, если патронов не жалко. Выждав минут пять, Таня стащила с ног ботинки и пошла дальше, вплотную прижимаясь к стеллажу.
Взбешенный вертухай чем-то грохотал. А ей под этот грохот шагалось веселей. Она знала, где ее враг и понимала, он тоже ее боится. Темнота, еще недавно казавшаяся главной союзницей, превратилась во врага пострашней охранника. Новый страх — вот-вот опять упадешь — сковал ее движения. Каждый шаг давался с трудом. Таня уже жалела, что выбралась из своей норы.
Наконец она добралась до центрального прохода. Большая часть пути была сделана. Далеко, на том краю, призывно полыхал костер. Возле него сидел вертухай и чувствовал себя хозяином склада. О, как она его ненавидела.
Таня хорошо помнила, где находятся ящики с соком. Место приметное, рядом лестница.
Оказалось мало найти ящики. Таня в кровь изодрала пальцы, обломала ногти, и все напрасно — крышка не поддавалась. Оставался последний способ открыть злополучный ящик. Небезопасный, но ничего лучше она придумать уже не могла. Два погоняла — страх и жажда - торопили ее. Она подтащила ящик к лестнице и сбросила вниз.
Так ловко спуститься Таня больше не смогла бы и при самом ярком свете. Она подхватила банку, доску с гвоздем и побежала. Тотчас бег ее прервался, она на что-то налетела и поневоле пришлось перейти на осторожный шаг.
Только у главного прохода Таня немного успокоилась. Костер все так же заманчиво горел. Идти куда-то еще она и не могла, и не хотела. Забор, разделяющий пещеру, казался самым подходящим местом. И отдохнуть можно, и - самое главное - видно костер. Тут-то и пригодились бесполезные до этого ботинки. Они так и болтались на плече. Обуть их она не решалась. Три удара по доске с гвоздем и бодрящая влага тонкими струйками потекла в рот, возвращая утраченные силы.
Только сейчас Таня осознала, как устала. Она прикрыла глаза. Как хорошо. И захотелось посидеть вот так, ни о чем не думая, хотя бы немножечко, пару секундочек.
Разбудило ее кольнувшее, даже во сне, ощущение опасности. Открыв глаза, Таня оторопело уставилась на неведомо откуда взявшегося вертухая. Как с неба свалился. Она хорошо видела в свете факела его возбужденное лицо. Вот и конец! Словно обреченный кролик, уставилась Таня на своего удава, не сообразив даже вскочить и попробовать убежать. А солдат, поспешно сунув факел между ящиками, набросился на бутыли со спиртом. Да он ее просто не видит. Ему вообще не до нее. И с любопытством и злорадством Таня наблюдала, как он бесится.
Какое мерзкое лицо, а глаза как у взбесившейся собаки. Теперь-то она знала, что делать. Затаиться. Жажда сама за нее все сделает. И тогда она свободна.
К тому времени, когда вспыхнул свет, Таня уже освоилась в пещере. Ни темнота, ни охранник (его нелепые факелы были видны за версту) не пугали ее. В разных местах Таня сделала несколько укрытий. В каждом она могла провести не один день. Там стоял сок, продовольствие. Да ради одного изюма или галет, вкус которых она успела забыть, стоило остаться здесь.
Вертухай еще держался, но Таня уже окрестила его «ходячим трупом». И вот, этот неожиданно вспыхнувший свет в одну секунду уничтожил ее. Обидно. И больно. Еще давно, на первом этапе, какая-то тетка, старая зэка, учила ее: — Запомни девочка, слезы — последнее дело. Это для барышень, забудь про них.
И она почти забыла. А сейчас все невыплаканное, все, что успело оттаять за дни надежды, выплеснулось и она тихо расплакалась, и веря еще, и уже не надеясь на спасение.
Не один час пролежала Таня, опустошенная, без мыслей, без движения. К жизни ее вернули шаги. Она затаилась. Вертухай сам шел к ней. Ну что ж, хоть ему она сможет отомстить. Ненавистные шаги раздались рядом. Пора, и Таня налегла на мешки. Через секунду вертухай выстрелил и Таня бросилась бежать.
Время шло. Казалось, ничего не изменилось, но в Тане что-то сломалось. Отчаяние, немое, холодное, облепило ее. А вертухай, осмелев, рыскал по складу. Изредка Таня заставляла себя выползать из укрытия, подразмяться или перебраться в другую прятку, понадежнее. И все же случилось то, чего она так боялась.
Вертухай остановился внизу, прямо под ней. Немея от ужаса, Таня поняла, что он пытается подняться. Увидел! Вот и все! В щелке, оставленной для обзора, мелькнуло лицо. Жить! Ей снова хотелось жить! Ткнув не глядя палкой с гвоздем, она навалилась всем телом на ящик. Получай. И пока охранник барахтался внизу, проворно подползла к краю и спустилась. Теперь их разделял стеллаж и она могла убежать.
ГЛАВА III ЗАПИСКИ ПЕЩЕРНОГО ЧЕЛОВЕКА
3 июля. Какое счастье — вот этот обломок карандаша. Ни за что не поверила бы, что когда-нибудь снова усядусь за дневник. Надеюсь хоть он, на время, отвлечет меня от этих безумных забот о чуть живом вертухае. Ну почему он не умер? Зачем я вообще подошла к нему? Ведь могла убежать и оставить его одного. Он бы умер сам. Нет, вру, а самой себе врать нельзя. Не подойти я еще могла, а оставить — уже нет. Это все равно, что вот сейчас взять и застрелить его, беззащитного. Да, узнай про это мои девчонки, они бы точно не одобрили. Ну и что. В жизни есть моменты, когда человек должен доказать себе, что он — человек. Пусть даже это и всего лишь глупое, пустое слово — я хочу остаться человеком.
На минутку, уважаемый читатель, хочу отвлечь твое внимание. Все дальнейшее повествование, растянутое во времени, — дневниковые записи героев. Следить за перипетиями их жизни изо дня в день занятие долгое и нудное. И для краткости я выбрал из этих записей лишь самое интересное.
4 июля. Ему лучше. Меньше мечется в бреду, температура немного спала. Почти уверена, теперь он не умрет и рада, как последняя дура. А все потому, что нашла лекарства. Главное! — его рука. У него открытый перелом. Скажи мне кто-нибудь, хоть месяц назад, что я буду вот так ухаживать за каким-нибудь вертухаем, я бы такой прорицательнице... Какая насмешка судьбы! Всю жизнь мечтать пойти по стопам отца, два года отучиться в медицинском институте и все для чего? Чтобы лечить своего смертельного врага, которого сама и изувечила. К тому же, совсем не уверена, что получится. Первая моя практика. А может, учтут, когда откопают, что я спасла от смерти советского солдата. Написала и самой смешно стало: как же, учтут! И добавят лет пятнадцать за излишнее усердие. Недавно опять ходила к. завалу. Посмотрела и тошно стало. А потом решила: глупо! Жива, свободна — что еще тебе надо...
6 июля. Чего только нет на этом складе. Настоящая пещера Али-бабы. Есть все, кроме обычной питьевой воды. А как хочется умыться, завалиться в постель и спать, спать, но... увы!
Когда же нас откопают? И главное кто? Стараюсь не думать об этом. Стараюсь вообще ни о чем не думать. Внушаю себе: главное — выходить этого человека. Ну вот, я уже называю его человеком, а иногда и вовсе по имени. Стыдно признаться, обшарила его карманы, нашла красноармейскую книжку. Оказывается, он совсем недавно в охране, какую-то неделю. Зовут его — Антон. Хорошее, доброе имя, раньше оно мне нравилось. Господи, когда же это все кончится. Хочу и боюсь, что он очнется. Что тогда делать? Честное слово, не знаю...
9 июля. Наверное, случилось чудо. Он пришел в себя. Правда ненадолго. Уставился на меня, взгляд блеклый, чуть живой. «Где я?», — прошептал одними губами, еле расслышала. Сейчас спит. Интересно, что наверху: день, ночь? У меня уже вечер, скоро и я лягу. Никогда еще ни один врач не желал так выздоровления своего больного. Он мне даже снился. На всякий случай прячу карабин и ложусь спать. Пока он со своей рукой, мне не страшен…
10 июля. Когда я проснулась, он лежал и смотрел на меня. И первое, что я увидела — глаза, радостно ожившие. Я и сама обрадовалась. Как же, живой человек, да к тому же я его и оживила. Так что радость объяснимая и простительная. Он, оказывается, почти ничего не помнит. Если не врет, то последнее, что отложилось в памяти, построение на развод. Дальше смутные, перемешанные куски воспоминаний. Так бывает: сотрясение и частичная потеря памяти. Он принял меня за медсестру. (Вот смех, хотя и недалеко от истины).
С каким удовольствием я ему растолковала, кто есть кто. А потом жалко стало: так он сразу сник. Да и как не пожалеть. Сколько трудов в него вложила, а он возьмет да еще умрет от потрясения. Организм-то слабый. «Болтушка» из пережеванных сухарей и сок - вот и все, чем я его кормила. Так мы целый день с ним и отмолчали, отворачиваясь друг от друга. А на ночь я ушла подальше, так спокойнее…
12 июля. Пришла, а его нет. И куда ушел, дурак несчастный. Ведь еле на ногах стоит. Кажется, будь моя воля, с удовольствием очутилась бы в лагере. Так соскучилась по солнцу, по людям, по человеческому голосу...
13 июля. Зачем-то расчувствовалась и нашла его. Да и куда он, больной, спрячется. Принесла открытую банку сока, еду. Он лишь зыркнул на меня, даже спасибо не сказал. Все, теперь я ничего ему не должна. Пусть хоть голову себе разобьет с горя, мне-то что. Одной заботой меньше...
18 июля. Интересная у нас жизнь получается. Веселая. Меня она устраивает. Разделили, не сговариваясь, склад на две половины! Он обосновался у входа, я в глубине. Живем и не видим друг друга. Только ждем, когда же нас откопают. Я уверена, что первыми сюда придут немцы, а он еще верит своим, надеется...
26 июля. Сегодня он сначала испугал меня до полусмерти, а потом удивил и обрадовал. Вообще, этот день, особенный, его стоит запомнить. Но, лучше по порядку.
Разбудили меня его вопли: «Эй, где ты есть, выходи. Сюда! Быстрей, быстрей!». Я уж подумала, с ума сошел. А оказалось у входа местах в десяти к нам просочилась вода. Должно быть, наверху прошел хороший ливень или наводнение случилось, но наше «небо разверзлось» и началось «каплепадение». А он со своей рукой ничего сделать не может, вот и прибежал за мной. Мы насобирали десять ведер воды. Каждому по пять. Я сразу же согрела воды и вымылась. Господи, какое удовольствие! Даже нет, не удовольствие. Неслыханное, словами не передаваемое блаженство, вот что. Как я была ему благодарна. А потом... потом я вымыла ему голову. Вот что я наделала. Ну не могла же я не помочь ему, когда он ко мне так. А потом мы разговаривали. Нас будто прорвало. Какое это счастье — обычный человеческий голос. А он ничего, не такой уж и противный. Даже покраснел, когда начала мыть. Завтра обещала посмотреть ему руку. Ведь давно пора снимать гипс.
27 июля. С рукой произошло что-то неладное. Пытаюсь вспомнить, как все было. Наверное, я что-то упустила. Ему я ничего не говорю, но подозреваю, что поврежден лучевой нерв. Неужели кости срослись со смещением? Нужно ломать повторно, но я боюсь. А он ничего. Держится молодцом, еще и благодарит...
8 августа. Как-то незаметно в наших отношениях что-то изменилось. Не хотела, да и сейчас, кажется, не особенно хочу его видеть, а придет он — и на душе теплей. Утром под «честное слово» отдала ему нож. Полдня он его, бедный, точил, а потом попытался побриться. Пришлось нож отобрать, а его перепачкать йодом. Он вопил как мальчишка, а я уверяла, что с бородой ему лучше. Как будто для меня это имеет значение. (Хотя, если честно, борода ему идет). Иногда задаю себе вопрос: сколько нам еще «куковать» здесь? И с ужасом понимаю, что долго. Ведь знай про склад немцы, они его уже откопали бы.
17 августа. Где я? В тюрьме? На воле?.. Нет охранников, наставленных на тебя винтовок. Лагерный кошмар начинает забываться... Значит, свобода? Но раньше я каждый день видела солнце, эту ослепительно-желтую прелесть, чувствовала дыхание ласкового ветерка. Где все это сейчас? Тысячу раз! прав Пушкин: «Не дай мне Бог, сойти с ума... » Бррр, даже жутко представить: безумная, с распущенными волосами я мечусь по пещере. Взад-вперед, взад-вперед, одна-одинешенька. А ведь так и могло быть, смалодушничай я тогда, не выходи Антона.
24 августа. Теперь мы часто встречаемся. Хотя нет, часто, так можно было сказать несколько дней назад, сейчас мы иногда разлучаемся. Так верней. У нас даже появилось общее занятие. Это забота о костре. Спичек осталось; три штуки. Среди всей этой кучи нужных и ненужных вещей (здесь хранятся запасы на целую армейскую бригаду, а это не одна тысяча человек) мы пока еще не нашли спичек. А как хорошо сидеть у костра. Сидеть и думать о доме. Боюсь признаться самой себе, но, кажется, я влюбилась в Антона. И главное, я чувствую: я тоже нравлюсь ему. Смешно, простила ему то, в чем он и не виноват. Даже подумать мерзко, что на его месте мог оказаться Чистяков...
7 сентября. Я благодарна судьбе! Это не преувеличение, благодарна искренне. Антон (мой Антон) — удивительный человек! И не потому, что произошло это. Нет. Зачем кривить душой, случилось то, что и должно было произойти между мужчиной и женщиной, если они любят друг друга и все время вместе. Я восхищаюсь его выдержке, такту. Он ждал! Терпеливо ждал, пока я сумею забыть все, что стояло между нами. Разве можно простыми, мертвыми словами описать то немыслимое, пьянящее чувство, бушующее у меня в груди. Я счастлива! Это невозможно, но я счастлива! Счастлива там, где невозможно быть счастливой, счастлива тогда, когда и подумать об этом не смела. Я люблю Антона! Я люблю тебя, Антон! Слышишь...
18 сентября. Теперь мы можем не дрожать за костер. Антон придумал «вечный огонь». Он нашел свечи. Много ящиков, точнее ровно двести штук. Дальше все просто и вместе с тем гениально. Я бы сама ни за что не додумалась. Нужно лишь свечи расположить так, чтобы одна зажигалась от другой. Одна догорает, вторая зажигается. Зато я придумала пещерное время. Свеча сгорает за десять часов. Один час равен шестидесяти минутам, одна минута шестидесяти секундам. Все. Размечаем свечи и да здравствует Пещерное Время! Наше! Личное! Сгорело три деления, прошло три часа, здорово! Антон высчитал; свечей нам хватит на сорок пять лет и восемь месяцев. Жаль, что столько долго мы здесь не просидим. Я тоже кое-что в математике понимаю и подсчитала, что изюма и сухофруктов нам хватит на триста лет и три года...
20 сентября. Я уже привыкла просыпаться, ночью. Словно кто-то в бок толкает: «Вставай, вставай... ».
Антон даже не заметил, что я проснулась, весь погружен в свои думы. Должно быть правда, что влюбленные понимают друг друга без слов.
А ведь я теперь, как сказала бы моя бабушка, «невенчанная жена». Я и сама думала об этом не раз. Кто бы нас ни откопал, это конец нашего счастья. В лучшем случае нас расстреляют вместе, а про худший — разлуку — не хочется и думать. Антону пришла в голову замечательная идея. Вчера я рассказала ему о Робинзоне Крузо. Мой... большой ребенок ничего не слышал о нем. Приятно хоть чем-нибудь, да удивить его. Но он удивил меня больше. Решил построить убежище в камнях, чтобы мы могли отсидеться, если придут немцы. Чудесная мысль. Жаль, невыполнимая. Не с его рукой. Ужасно чувствовать себя виновной. Левая рука все еще наполовину неподвижна...
20 сентября (вечер). Целое утро Антон изучал стены, выбирая место. И выбрал! Кто бы мог подумать, что в нашей пещере можно найти «клад». Да еще какой! Метров триста длины. Уму непостижимо и как только мы раньше не решались перебраться через этот забор. Весь день разбирались в нежданно свалившемся на нас богатстве. Теперь понятно, почему у ворот, словно статуи, вечно торчали два вертухая. Здесь они прятали боеприпасы. А вторая половина, б;льшая, склад конфискованных НКВД вещей. И быть может среди этих, небрежно сваленных гор книг, есть и библиотека моего отца, а в ворохе платьев я отыщу и свои.
4 октября. Мысль о потайном месте Антон оставил (как уверяет — на время) и заразился новой идеей. Построить небольшой домик, как у Наф-Нафа, самый настоящий, с печкой и трубой. Уже осень, и зимой нам придется несладко. Уже сейчас температура чуть выше нуля. Меня он не слушает и, наверное, прав. Но как хочется верить, что о нас на земле забыли!
6 октября. Наш «проект» очень прост. Ставим ящики один на другой и набиваем камнями. Стройматериала у нас хватит на целый город. Трудимся c утра до позднего вечера. Вот уж не думала, что когда-нибудь буду так работать на воле. Дом строим во втором складе, нашли там подходящую площадку. Одна стена уже готова. Это забор. Для других заложили фундамент. Семь ящиков — длины, десять — высоты. Таким будет наш дом. Придумали свою меру длины: ящик короткий и ящик длинный. Не нужны нам никакие метры, придуманные цивилизацией...
28 октября. Дом наш почти готов, но, думаю, еще несколько дней провозимся с крышей. А все я! Это меня вчера осенило. Антон сказал, что я — гений! Хотя все до смешного просто: класть в ящики вместо камней винтовки. Вот и вся идейка. Простенькая, но наши стены растут, как грибы после дождя.
3 ноября. Если постараемся, то праздник будем встречать в новом доме. Осталось лишь собрать печку. С крышей справились, на удивление, быстро. Все решил главный архитектор, так я в шутку называю Антона. Положили на стены доски, на них одеяла в несколько рядов и снова доски. Все. Крыша готова... И еще нам повезло. В нашем складе, в сторонке, стоят бочки с керосином. Настоящий подарок судьбы. Лампы и примусы мы нашли уже давно.
7 ноября. Прошел месяц и у нас новоселье. Не верится, что наконец-то можно расслабиться и отдохнуть в нашей чудесной, двухкомнатной квартирке. Вся наша мебель: огромная кровать, да еще рояль. Он немного расстроен, но все равно — прелесть. И уже забылось, что нам стоило притащить его сюда. Сегодня было как-то особенно радостно и грустно. Вспоминали землю. Даже поссорились, впервые за все время. Помолчали немного, обиженно посопели и помирились. Сейчас Антон уже спит. Праздник кончился, завтра — будни...
15 ноября. Начинаю входить в роль хозяйки. Восхитительная роль! Уставший муж (!) приходит домой (!) и я подаю ему обед. Если уж быть честной до конца, то я довольна жизнью. Довольна до неприличия! Рядом любимый человек и я свободна. Именно об этом я и мечтала еще девчонкой. Я сижу в кресле, он у моих ног. Я читаю ему вслух. Он слушает и довольно зевает. Я делаю вид, что сержусь и отдаю ему книгу. Теперь слушаю я и сладко зеваю. Потом я играю ему на рояле. Все сбылось. Но даже в самых смелых фантазиях я не могла предположить, что все это будет происходить в пещере.
Понемногу обживаем дом. Постелили ковры, появился стол, самодельное производство которого скрывает зеленая скатерть. Рядом кушетка. Только вместо стульев — все те же незаменимые ящики. Почти все время провожу дома. Даже не верится, что на Земле громыхает война. А я ведь должна быть благодарна ей. У Антона появилось новое увлечение. Вчера он заготавливал дрова и в трех ящиках, вместо винтовок, нашел землю. Может и правда есть «враги народа»!? А может просто воры.
Землю он вывалил и совершенно случайно увидел проросшую картошку. Я бы на нее и внимания не обратила, ну, в лучшем случае, сварила бы и съела, а он решил заняться растениеводством. У него еще есть много-много гороха и восемь семечек подсолнуха! Он прямо-таки на седьмом небе от счастья. Ну, «чем бы дитя ни тешилось». Я рада, что ему хорошо...
27 ноября. Уж лучше бы Антон накричал на меня. А он утешает, говорит: «Не смертельно, обойдемся». А сам не смотрит в глаза. Никогда себе этого не прощу. Я случайно потушила свечу...
3 декабря. Антон все еще на что-то надеется, суетится, а я уже смирилась с мыслью, что мы остались без огня. Прожектора, освещающие проход, висят высоко, до них просто так не добраться. Антон что-то задумал, но мне ничего не говорит. Сейчас он перекидывает камни у входа. Я было сунулась помогать ему, но только навредила. Расстроила и себя и его. Как представишь, что от земли тебя отделяют метров пятьдесят вот этих самых камней, тоскливо становится. Антон вполне серьезно пообещал заминировать вход. Пусть только кто-нибудь сунется к нам...
5 декабря. Наверное, судьба решила вознаградить нас за наши страдания. Антон в завале откопал машину. А я про нее совсем забыла. На ней развозили тяжелые грузы. В кабине, среди прочих мелочей, он нашел зажигалку. Теперь мы спасены. А ведь полез он туда за гаечными ключами. Хотел добраться с их помощью до прожекторов. Но и это еще не все. Под сидением он отыскал пять луковиц и три полусгнивших огурца. Я очень плохой агроном и не думаю, что Антон лучше, хоть он и уверяет меня, будто семечки огурцов годятся для посадки. Дай-то бог! Но главное: Антон сияет, как именинник, и мы снова счастливы...
14 декабря. Сегодня целый день переносили книги. Какие они тяжелые. Зато на душе легко и радостно. Никак не ожидала, что это произойдет так скоро. Наша гостиная ожила, совсем другой вид. Впрочем, от таких сокровищ преобразилась бы и тюрьма. Не могу налюбоваться. Один Брокгауз чего стоит! А Бунин, Толстой. Большинство этих книг «наверху» и «днем с огнем» не найти!
30 декабря. Завтра Новый Год! Каждый раз ждешь от следующего года чего-то необычного. А что он принесет нам? Ненужную свободу? Смерть? Или все останется по-прежнему? Готовлю моему «суженому» подарок. Новогодний сюрприз. Уж он точно изменит нашу жизнь. Шучу. И шучу сквозь слезы. Ужас, как я буду здесь рожать? До последних дней все еще надеялась, что ошибаюсь, но сколько можно себя обманывать. Как не вовремя! И как отнесется к моему «сюрпризу» Антон?
31 декабря. С новым 1943 годом тебя, Танечка. Еще утром непредсказуемый Антон ошарашил меня своими новогодними дарами: настенными часами с кукушкой и настоящим оренбургским платком. Такая прелесть!
На нашей «Спасской башне»: 15. 00 — пора готовить праздничный ужин. Свой «подарок» я вручу Антону попозже. Сейчас язык не поворачивается огорчать его...
1 января 1943 года. Пещерное время двенадцать часов дня. Есть хорошая примета: как Новый год встретишь, таким он и будет. Дай-то бог! Антон еще спит. Вчера, как и все нормальные люди в новогоднюю ночь засиделись допоздна.
Стол по земным, даже довоенным, понятиям вышел шикарным. Я очень старалась. До двенадцати мы болтали, дурачились, мечтали о будущем. А когда стрелки перебрались в новый год я, собравшись с духом призналась Антону. Представляю, какой смешной я была, смущенно лепечущая: «Антон, кажется, я беременна». Я еще ни разу не видела его таким довольным. Дурачок! Бросился целоваться, потом выбежал из дома и вернулся с патефоном. «Вот тебе за это!» Наконец-то я сбросила с плеч такую ношу и по-настоящему развеселилась. Мы танцевали (сто лет не танцевала), слушали музыку, опять мечтали и даже поспорили. Он хочет помощника, а, мне кажется, будет девочка. На время совсем забыли, где находимся. Да и когда вспомнили, не очень расстроились. Прав тот умник, что придумал «с милым рай и в шалаше». С этим не поспоришь...
6 января. Какой сегодня плохой день. Поссорились из-за ерунды, Антон и сейчас еще дуется. Все равно я тысячу раз права. У меня какое-то нехорошее предчувствие: если он полезет наверх, то его убьет током. Зачем мне это дурацкое электричество, если Антона не будет. А он уже притащил стремянку, установил на стеллаже. Еле-еле отговорила от этой авантюры. Со слезами, со скандалом. Ничего. Ночью помиримся, еще прощения попросит...
14 января. Антона все еще нет. Он так и не отказался от своей невероятной идеи сделать потайную пещеру. Одно место он уже подыскал, но чем-то оно его не устраивает. Сейчас Антон ползает уже в самом конце пещеры, среди нагромождения камней, которые то ли не успели, то ли не захотели убрать...
20 января. Только что вернулась со смотрин нашего будущего убежища. Вот уж не думала, что тут можно отыскать такое. С виду ничем не приметная щель, зато, если протиснешься внутрь, окажешься словно в пещерке. Не очень широкий, зато длинный коридор, уходящий вверх, но, к сожалению, никуда не выводящий. И самое обидное, шагов через пятнадцать, он сужается и становится не больше метра.
Ничего, — заверил меня Антон, — подожди пару месяцев. Я попробую совершить чудо... Только как я туда пролезу рез пару месяцев?
20 марта. Я и думать забыла, про наш давний спор-разговор, поэтому Антон меня сегодня удивил:
— Два месяца прошло, — напомнил он, — пойдем, посмотришь, что изменилось.
Не раз я хотела помочь ему, но Антон под разными предлогами оставлял меня дома. Вот уж не думала, что тогдашние мои сомнения обидят его. Пещерка сказочно преобразилась. Окультурилась. Единственный недостаток — она слишком низкая, голова почти упирается в потолок. Но это я так, отметила про себя. Не дай бог, сказать это ему. Антон потрудился на славу. В случае необходимости заселяться в нее можно хоть сейчас. Освещают пещерку две керосиновые лампы. Во всю ширину огромная кровать. В изголовье шкафчик для провизии, уже заполненный всем необходимым. У входа оружие.
- Ну, как? — притворяясь спокойным спросил Антон.
Удивительно! — Что, еще я могла сказать.
- А теперь внимание! — и он прикрыл вход щитом, так что мы оказались в настоящем каменном мешке. Антон предусмотрел все. В самом конце туннельчика есть даже туалет с герметичными емкостями. Убежище получилось, что надо. Хотя на этом Антон вряд ли остановится.
- Теперь я, — говорит он, — отвечаю уже за две жизни.
25 марта. Вчера вечером придумали великолепный способ, как обмануть наших врагов, кто бы они ни были. Началось все в шутку, со скелета, который Антон нашел на складе. Скелет, конечно же, не настоящий — муляж. Раньше, должно быть, принадлежал какому-нибудь ученому. А теперь послужит нам. Придумали настоящий «английский» детектив. Если на пепелище нашего домика найдут кости, то может нас и вообще искать не будут. Конечно, в нашей идее можно найти много «но», хотя Антону она очень понравилась и прямо с утра он принялся воплощать ее в жизнь.
8 апреля. Утром, в торжественной обстановке, при большом скоплении публики (в моем лице), Антон выкопал картофель. Целых пять штук. Он нянчится с ними, как с младенцами. А вот подсолнух и горох не проросли. Наверху вовсю бушует хмельная весна. Люди нежатся под первыми лучиками робкого еще солнышка. Счастливые! Хотя и не подозревают об этом. Стараюсь не думать о Земле, но иногда, вот так, срываюсь. Через месяц Антон собирается садить огород, а пока штудирует книги по садоводству. Теоретически он заткнет за пояс любого агронома...
12 мая. Главный «землерой» решил не рисковать всем семенным фондом и, на всякий случай, оставил несколько огуречных семечек. Хотел оставить и картофель, но передумал. Побоялся, что не сохранится. Еще посадили лук. Правда одну луковицу я съела, Антон настоял. Все-таки, хоть какие-то витамины. Будем надеяться на урожай. Чего-чего, а естественной органики в земле хватает. Вот только с водой проблема. Весной, у входа, опять капало и насобирали двадцать одно ведро. Пять Антон расщедрившись, выделил мне на гигиенические нужды, остальное оставил на огород. И вообще, вода у нас на вес золота. Антон придумал безотходное производство: поднял ящики над полом и положил под них желоба. Водой можно пользоваться не один раз. Голь на выдумки хитра...
15 мая. Наш малыш (а теперь и я уверена, что будет мальчик), впервые дал о себе знать. Стукнул ножкой и Антон перевел меня на «легкий труд». Теперь вся моя работа — приготовить обед, а это с нашими запасами совсем не трудно. Вечером он придумал обязательную прогулку перед сном. Вычитал где-то у римлян и постоянно цитирует мне противным, учительским голосом. - «Мэнэ сана ин корпорэ сано. — В здоровом теле — здоровый дух,» - и добавляет: — И другое здоровое тело». С ним не поспоришь.
Доходим до завала. Антон проверяет ведра — последнее время они пусты — и мы возвращаемся домой. С завтрашнего дня он решил заняться окончательной инвентаризацией. Хочет знать что где лежит. Работы здесь еще непочатый край. Как бы Антон не сердился на меня, но это я не пропущу. Не такая уж я еще беспомощная...
19 мая. Последние два дня, что только я не пережила. Вся гамма чувств. От лютейшего страха до безумной радости. 17 числа у нас погас свет. Я была дома одна, готовила обед. Господи, как я испугалась. Я не могла пошевелиться от ужаса, просто окоченела. Все, конец нашему счастью. Разбирают завал. В голове билась лишь эта мысль. Я немного ожила, когда вернулся Антон. Бедный, ему нужно было и меня успокаивать, проклятые слезы, помимо воли текли рекой, и что-то решать. В конце концов я овладела собой и Антон побежал к выходу. Я, глупая, прямо коршуном вцепилась в него, не хотела отпускать. Какой же он все-таки молодец! Вернулся (там все было тихо) и с шуточками-прибауточками, словно ничего и не случилось, полез на свою глупую стремянку и что-то там сделал с проводами. Еще и меня заставил светить. Уже потом Антон признался: ни о каком электричестве он не думал, просто хотел отвлечь меня, успокоить. И на какое-то время главный мой страх забылся. Я лишь переживала за него, как бы он не свалился. Но отделаться от меня, когда он снова пошел к завалу, ему не удалось. Мы провели там несколько томительных часов, но ничего не услышали. Наконец он уговорил меня уйти и на ночь отвел в нашу пещерку. Туда же перетащил и всю нашу воду. Каждый час Антон прибегал ко мне и успокаивал. Я ненавидела тогда все человечество. Почему они не могут перестрелять друг друга и оставить нас в покое? Так я и дрожала до восемнадцатого. А в четыре часа вспыхнул свет и мы, наконец-то, облегченно вздохнули. Сейчас сижу за столом. На душе покой и умиротворенность. Вот что удивительно: я привыкла к нашей жизни, люблю ее и не хочу никакой другой. Случись сейчас чудо, появись возможность оказаться наверху, я бы ей не воспользовалась. Из всей этой передряги извлекли одну несомненную пользу. Надо мной горит самая настоящая электрическая лампочка. Даже непривычно — такой яркий свет, после наших фонарей. Все вещи, вся обстановка смотрится по-другому...
11 июня. Сегодня в нашей небогатой событиями жизни замечательный день. Сняли первые огурцы. Сочные, изумительно вкусные...
3 июля. Уже год, как веду дневник. А можно сказать, только год. Какое это имеет значение? Время для нас ничто. Главное, мы вместе и не хотим никакой свободы, если она нас разлучит. Страшно подумать, что случилось бы со мной, убей я тогда Антона. Вчера решили: пусть сначала на Земле забудут о том, что мы существуем. Вот потом можно будет и выбираться...
1 сентября. Когда же это начнется? Скорее бы! Уже несколько часов как начались схватки. Какой же дурой я была, что не интересовалась этим раньше. Трижды, чуть ли не по слогам, прочитала учебник по акушерству и все равно трясусь, как осиновый лист. Безмятежно сопящий рядом Антон — моя единственная «повивальная бабка!..» Как он испугался, а потом увидел, что ничего страшного еще не произошло и сломался, уснул. Мысленно я уже тысячу раз родила. Мне бы тоже нужно поспать, поднабраться сил, но не могу. Стоит только прикрыть глаза и в голову лезет всякая чушь. Антон, милый, если со мной что-нибудь случится, знай, что я люблю тебя...»
4 сентября. С иронической улыбкой перечитываю предыдущий бред. Господи, действительно, о чем только я тогда не думала. Сейчас, когда все позади, вспоминать и смешно, и стыдно. Вот он лежит рядышком, уютно посапывает. Небольшой красный клубочек, так мало еще похожий на человечка, моя маленькая радость. Счастливый папа не хочет мешать нам и целые дни проводит на улице. Но никуда не уходит, кружит вокруг, то и дело наведывается, узнает, не надо ли чего. Папино лицо — сплошная улыбка, не сходящая даже ночью. Слава богу, мальчик кажется здоров. Пока беспокоит лишь одно — почему он так мало кричит и почти все время спит. Нормально ли это? Единогласно назвали Володей. У нашего Вовочки кривые ножки. Еще одна моя тревога. Антон говорит, что это наследственность. Ножки папины, все остальное — мамино. Это он льстит мне...
10 октября. Сегодня Вовочка первый раз улыбнулся. Открыл глазки, увидел, что я склонилась над ним, и ответил на мой голос не смелой еще, но уже обозначившейся улыбкой. Он почти не плачет. Вот уж не думала, что ребенок может быть таким спокойным. В моем представлении все малые детки сплошные плаксы. Может наш — счастливое исключение?
В голове не укладывается, как это раньше я могла целыми днями бездельничать. Как расточительно я относилась к своей свободе. Почему-то только сейчас занялась шитьем штанишек и распашонок для Вовочки. Нужно торопиться и в то же время приходится осторожничать. В запасе у меня лишь две иголки, совершенно случайно оказавшиеся в пилотке у Антона. Зато ниток... Хватит всю землю опутать. Еще одна моя «кровоточащая рана» — отсутствие воды. Кое-что к нам сейчас попадает, но это жалкие крохи. Приходится и Вовочке устраивать «березовые ванны». Дождевая вода с березовым соком. Не повредит ли ему?
1 января 1944 года. Вот и еще один Новый год миновал. Сколько их у нас еще впереди? Интересно, кончилась война или нет? Может быть, они там наверху, поубивали друг друга и во всем мире нас только трое: я, Антон и Вовочка?
Наш папа в своем неподражаемом амплуа. Куда моим подаркам до его даров. Володечке он, втайне от меня, смастерил чудесную колыбельку. Легонькая, очень удобная, ее можно подвешивать и мы пристроили ее рядом с нашей кроватью. Стоит лишь протянуть руку... А мне Антон подарил карманное зеркальце. И где только он все это берет? Подарок века! Полтора года причесывалась перед безобразной жестянкой. Антон — чудо. И праздник прошел замечательно. А может быть, и правда, я большая оптимистка, как говорит Антон, за это он меня и любит. Сбылась прошлогодняя примета: год был прекрасный. Как хочется, чтобы и этот не подвел...
12 марта 1944 года. Потрясающая новость! После рождения Володи это событие № 1. Антон нашел воду. Самую настоящую, родниковую воду, удивительно вкусную. Сто лет не пробовала ничего слаще. Еще с неделю назад Антон затеял маленький электрический ремонт. За то время, что мы здесь, многие лампочки перегорели. Не очень-то удобно ходить в полутьме, хотя мы уже привыкли. И продолжали бы ходить, но, к счастью, Антон расшиб себе нос. Нам, честное слово, молиться нужно на камешек, за который он споткнулся. Рассвирепев, Антон решил ввернуть лампочки. Благо их целые ящики. Наша пещера изменялась на глазах. Наконец, он добрался до нашей ойкумены. Так мы называем дальний конец второго склада. Не обустроенный, заваленный камнями, среди которых наше укрытие. Я забредаю туда очень редко, а Антон, в свое время, облазил там все, заглянул в каждую щелку и ничего не заметил. Последний светильник висит у самого края стеллажа. Дальше пустота. Антон уже закончил работу и собирался уходить, как случайно ему в глаза «бросилась» подозрительно блестящая стена. Она вся оказалась влажной, а вниз стекал маленький ручеек. Хотя «ручеек», конечно громко сказано. Тонюсенькая, с палец, струйка воды, тут же теряющаяся среди камней. Не удивительно, что раньше он ее не видел. Сегодня мы собрали уже девять литров воды, а она все течет. Наконец-то мы можем позволить себе такую роскошь, как настоящий чай по утрам, а может быть устроим и настоящую баню. Ну вот, размечталась, тьфу, тьфу!.. Не стоит загадывать, и все же решено: сегодня закатываем банкет...
1 сентября 1944 года. К Вовкиному дню рождения — сегодня ему годик — выкопали огород и наконец-то попробовали вареный картофель. Настоящее объедение! По большому счету, это еще одна невозможность, вырванная у судьбы. Урожай, по нашим меркам, выдался неплохой: сто тридцать две картофелины. В отличие от Робинзона, у нас проблема с землей. Всего лишь четырнадцать ящиков. И то не земли, Антон это называет компостом. Два под лук, три под огурцы, остальное — под картофель. Хорошо еще, что у меня есть молоко. Буду кормить Вовочку грудью до тех пор, пока оно не пропадет. У Вовочки уже четыре зубика и еще два пробиваются. Кажется, так и должно быть. Если мне и хочется иногда отсюда выбраться, то лишь из-за сына. Неужели он никогда не увидит настоящее небо?
9 мая 1945 года. Не думала, что после трехлетнего пребывания в пещере, когда, кажется, знаешь каждый камень, еще можно делать какие-то открытия. Да еще не где-нибудь в ойкумене, а прямо под носом. Антон, прямо-таки бредит железяками, которые валяются около бочек с керосином. Оказывается — это какой-то движок или динамо-машина, в общем, что-то в этом роде. Мне эти слова ни о чем не говорят, он же ходит сам не свой от радости. Опять что-то мурлычет, значит, готовит очередной сюрприз. Антон до них большой охотник и, надо признать, мастер. Вчера сходила в укрытие. После той страшной ночи я там не была. С виду ничем не привлекательная щель. Я ее не сразу и нашла. Зато внутри уже настоящие апартаменты. Шикарная постель, прежний топчан (слова Антона) выброшен, большой стол, табуретки. Продуктов не на один месяц. И главное — подарок Антона — книжный шкаф.
— Кто знает, сколько нам здесь сидеть — скромно объяснил он. И ведь нельзя сказать, что ему нечего делать. Просто Антон относится к той породе людей, которые не могут жить спокойно...
30 августа 1945 года. Поссорились с Антоном. Да так, что он ушел из дома. Любая ссора абсурдна, а в наших условиях вдвойне. Стыдно вспомнить, как безобразно я себя вела. И все на глазах у Вовочки. Я и сама замечаю, что иногда становлюсь злой и раздражительной, но поделать с собой ничего не могу. Обычно Антон (умница!) все это глотает молча, а сегодня вспылил, и самое мерзкое, я не люблю извиняться. Мой главный недостаток — мой язык, который не поворачивается просить прощения. Может быть, это давят эти мерзкие стены поглотившие нас. Иногда так хочется вырваться отсюда. Хотя бы на день. Глотнуть свежего воздуха, посмотреть на солнышко, потрогать травку сочную, ароматную, впитать все это в себя и можно назад, снова на годы. Надо идти искать Антона. Я так виновата перед ним. И Вова еще лезет: — А где папа? Где папа?..
12 октября 1945 года. Я снова беременна. Не очень приятная новость. Антон опять лишь широко расплылся своей неотразимой улыбкой.
— Давай, рожай помощницу, выведем наверх целый выводок снегирят.
Легко ему говорить, мучаться-то ведь мне. Хорошо, что Вова уже подрос. Скоро ему нужно будет объяснить, что на свете, кроме папы и мамы, существует еще множество людей: добрых и злых, белых и черных, стариков и малышей...
15 марта 1946 года. Больше месяца не заглядывала в тетрадь после того кошмара. Просто не могла. Говорят, время лечит. Может быть, но это, если не думать. Иногда чувствую себя чуть ли не убийцей. Словно ржавчина, разъедающее душу чувство виновности: я потеряла ребенка. Так больно, что и жить не хочется. Умом где-то понимаю, Антон прав — глупая случайность — и все равно не могу себе простить. Проклятый, мерзкий камень. Если бы не Антон, который нянчится со мной целыми днями, и Вова, притихший и преданно заглядывающий в глаза, я не вынесла бы этой муки...
12 апреля 1947 года. Сегодняшнее утро началось с неприятности. Сломалась иголка. Ушко ни с того ни с сего взяло и лопнуло. Кажется, не сильно и потянула. Расстроилась страшно. А днем еще одно событие в нашей, не блещущей разнообразием жизни. Приятное. Даже событие с большой буквы. Антон таки добился своего. Запустил движок. Грохот стоял дьявольский. На Земле, наверное, и то слышали, и обходят теперь нас за версту. Вовочка даже заплакал от испуга. Зато теперь у нас своя электростанция. На ВСЯКИЙ случай.
1 сентября 1948 года. Начался учебный год. Вова пошел в школу, как миллионы детишек наверху. С каким нетерпением он ждал этого момента. Все уши прожужжал:
— Когда в школу! Когда в школу!
Школа для одного ученика с двумя педагогами. Игра не только для ребенка, но и для нас. Он уже знает немного арифметики и алфавит. Чуть-чуть играет на рояле. Нормальный ребенок, неплохо развитый в ненормальных условиях. К сожалению, из меня вышел никудышный медик. Руку Антона давным-давно (еще в самом начале) нужно было ломать и сращивать по-новому. Но тогда у меня не хватило смелости, да и сейчас не хватит. Я (да и он) уже смирились с его сухорукостью. А она все больше дает о себе знать. Как хорошо, что подрастает помощник, скоро он возьмет на себя часть отцовских забот.
6 января 1949 года. Дела у Вовы пошли на поправку. Температура спала, но с постели вставать, еще рано. Пусть лежит, пока не вылечится. Антон нашел кремень и мы учимся добывать огонь. Кремень, напильник, кусок ваты и мы — первобытные люди. Хотя, конечно, напильников у них не было.
3 июля 1950 года. Давно не садилась за дневник. Но сегодня восемь лет, как была сделана первая запись. Правда, «восемь лет» — величина относительная. Разве могла я тогда считать дни? Знала лишь, что начало июля, и мне очень хотелось, чтобы было именно третье. Просто 3 июля 1950 года, в этот самый день передо мной должны были распахнуться двери тюрьмы, и я обрела бы свободу. Нисколько не жалею, что попала в пещеру. Вряд ли я прожила бы эти годы лучше на Земле, даже если бы случилось чудо и мне сократили срок. Были дни, и много, много дней, когда я чувствовала себя по-настоящему счастливо здесь. Но все чаще появляются душой выстраданные мысли: появись мы сейчас на Земле нас никто не узнает. Ведь мы давным-давно умерли.
Должно быть, Антон думает так же, но сказать вслух не решается. Ведь это из-за меня он здесь. Сколько раз мы думали, как выбраться отсюда. Однажды, лет пять назад, даже пытались разобрать завал, но ничего из нашей затеи не вышло. Не успеешь откатить один камень, как на его место падает другой. Антона чуть было не придавило, и я запретила ему даже подходить к завалу. А может теперь, когда Вова подрос, стоит попробовать? Хотя бы ради него!
9 ноября 1951 года. Неужели я беременна? Не верится и все же. Подожду еще немного, вдруг ошибаюсь. Ведь после того падения мы поверили, что больше я не смогу рожать. Как к этому отнесется Володя? Безумно жаль его иногда. Он ни на шаг не отходит от отца. Прямо бредит Землей. Пока мы его не разочаровываем, но исподволь готовим к мысли, что там ему будет трудно. Я и сама иногда с ужасом думаю о том дне, когда выберемся отсюда. Уверены, что лучше, чем здесь, нам нигде не будет. Но Вова? Во многом любой трехлетний ребенок развит лучше его. Солнце, ветер, звезды - это и многое другое он знает лишь по рассказам. Почти ничего (специально) не пишу о туннеле, боюсь сглазить. Пока, слава Богу, все хорошо.
15 мая 1952 года. Все-таки посадили огород, хотя мыслями уже наверху. Штольня почти готова. А там останется заложить заряд и все. Больше от нас ничего не зависит. Неужели через месяц, а то и раньше мы увидим солнце? Все еще не решили, где мне лучше рожать: дома или там?..
ГЛАВА IV НЕВИДАЛЬ
(Из дневника Глеба. )
20 марта 1970 г. Совсем ничего не хочется делать. Уже три дня как нет мамы. У нее и последние мысли были о нас. Она все повторяла: «Детки мои, как вы тут без меня! Выбирайтесь отсюда, выбирайтесь. Похоронили ее в отцовском завале. «Хочу лежать рядом с мужем и сыном». Она нам так и не рассказала, как они погибли. Случайный взрыв. Вот и все, что мы знаем.
Мамочка, ты бы только знала, как нам тебя не хватает!..
22 апреля. Жаль, что мама не дожила до этого дня. Как бы она обрадовалась. Теперь у нас много воды. Целая река!
Борька давно подбивал меня узнать откуда начинается наш ручеек. Но мама даже думать об этом запрещала. И вот теперь, когда мы одни, он не выдержал.
Тысячу раз поднимались мы к месту, откуда вода появляется. Небольшая, в палец толщиной, трещинка и все. Вокруг камни, казавшиеся нерушимыми. А на деле случилось все так быстро и до обидного просто. Мы самые настоящие олухи, могли сделать это давным-давно. Самым трудным, над чем ломали головы не один день, оказалось придумать - как закрепиться наверху. Ведь руки должны были оставаться свободными.
И вот, забив самодельный крюк, нашу гордость, Борька принялся расширять щелку. Два часа кипучего, напряженного труда и камни, про которые мы с детства знали, что они вечны, поддались и кирка провалилась в пустоту.
Еще несколько ударов и мы увидели настоящее Чудо. Столько лет пряталось оно от нас за узкой, в патронный ящик, перегородочкой. Слов нет, чтобы описать эту невидаль. Наш поилец — всего лишь маленькая капелька настоящей реки. Да еще какой! Широченной, не меньше нашего дома. Угольно-черная вода несется в ней с бешеной скоростью. Совсем как в детских задачках: из-под одной скалы вырываясь и под другой исчезая.
Бережок у нее совсем маленький, шагов пять. Стоит наклониться и можно потрогать воду. Река сразу показала нам свой крутой норов. Сдуру Борька ринулся в воду. Тот берег казался таким близким. Три, четыре хороших прыжка и ты там. Он и «мама» не успел крикнуть, а вода, которую мы всегда считали ручной, уже сбила его с ног и потащила к скале. Хорошо я успел схватить за волосы. Перепугались мы оба до смерти.
А туда мы все равно попали. По стене. Внутри все так и кипело от нетерпения. Вдруг там — свобода. Хотя и пришлось рискнуть. Открытая нами пещерка, словно большая перевернутая тарелка. Низкий потолок, пологие, гладкие стены, а по краям свирепствует вода.
Почему-то всегда, когда бросаем жребий, везет Борьке. Так и хочется иногда надавать ему подзатыльников на правах старшего брата (пусть я и старше его всего на полчаса). За умение ползать по скалам я называю Борьку Пауком. На всей Земле не найти человека, кто делает это лучше его. Я и глазом не успел моргнуть, как он оказался на том берегу. Прошла минута и по его унылой фигуре я понял: наши надежды рухнули...
29 мая 1970 г. Вода исчезает прямо на глазах, не успеваем делать заметки. Если и дальше так пойдет, попробуем проникнуть вниз по течению. Вдруг там есть выход. А пока дали название реке — Невидаль.
Все то, что выше, писал днем. А сейчас пошли посмотреть и, как в сказке, по щучьему велению, по нашему хотению, в стене обозначился проем, в который вода уходит...
1 июня 1970 г. Одна-единственная, смутная догадка (что, если Невидаль выходит на поверхность) перевешивает все наши страхи. Прекрасно понимаем подстерегающие нас опасности и все равно идем. Если далекие, любопытные земляне отроют нашу пещеру и найдут дневник, то значит мы не вернулись. Вся наша надежда на маленькие плотики, которые будем держать перед собой. Осталось лишь помолиться и в путь. Господи, помоги нам! С собой берем лишь самое необходимое: немного еды и керосин…
1 июня (вечер). Молча, преисполненные решимостью, любой ценой, осуществить задуманное, мы полезли в реку. Неплохое начало для приключенческого романа, но именно так все и было. Вода оказалась жутко холодной. Уже через несколько шагов захотелось домой, к жаркому костру.
Крепко вцепившись в спасительные плотики, мы медленно двигались вперед, подбадривая друг друга. Незабываемое ощущение: вода плещется у нижней губы, а ты должен сделать следующий шаг.
Невидаль бежала по небольшому, полукруглому коридорчику, такому низкому, что головами мы достигали свод. Я уже сто раз пожалел о затеянной авантюре, как внезапно мы очутились в огромной пещере. Словно сумасшедшие мы носились по берегу и орали во все горло. Нам казалось: мы попали в большой мир. Поспешно натянув одежду, мы оставили у входа один фонарь и бросились вперед. Радость наша была недолгой. Путеводная ниточка, в которую мы так верили, исчезла под скалой. Эта пещера намного выше нашей. Потолок лишь смутно угадывается где-то вверху и непонятно, то ли он есть, то ли просто мерещится. Еще здесь много вязкой, препротивной глины. Не так-то просто оказалось перебраться на другой берег. Сначала, когда забрались в эту кашу, было весело, а потом забавлялся лишь Борька, наблюдая, как я тащу свой ботинок из грязи.
Наши фонари уже подозрительно заморгали, когда я заметил маленький, узкий лаз. Заметил случайно. Споткнулся и чуть не влетел в него головой. Жаль, мы так и не узнали, куда он ведет. Перемазались глиной, как черти, вымотались до предела и все зря. Стоит доползти до одного, определенного места (кажется еще рывок, и одолеешь эту треклятую горку) и словно, заговоренный беспомощно катишься вниз.
Вода оживила нас и избавила от налипшей глины. Но дурацкое течение мешало идти, да еще нечаянно я окунул в воду фонарь. Бр-р, еле выбрались. Даже сейчас в тепле и неге, мурашки по коже от пережитого ужаса.
2 июня 1970 г. Как ни устали мы вчера, но прежде, чем заваливаться спать, подготовились к новому походу. Сколотили плотики, приготовили еду, одежду. А уже в кровати Борьку осенило: нужно привезти туда побольше дров.
Со свежими силами «проклятое место» мы одолели с первой попытки. Вот только радоваться было рано. Лаз не расширился, как мы надеялись. Наоборот, пришлось даже лечь на живот. Казалось, ползли целую вечность. И все же наступил миг, неизбежный и роковой, когда пришлось остановиться. Ход продолжался, но попробуй я сунуться вперед еще хоть на миллиметр, непременно бы застрял.
Обратная дорога... Это было что-то ужасное. Сил уже не осталось. Минуты две-три мы юлили вниз, не жалея изодранных в кровь животов, потом отлеживались, с каждым разом все дольше и дольше, и снова вниз. А вокруг черный, холодный мрак. Зато какое наслаждение: в полубреду очнуться в пещере и осознать, что все позади. Кое-как мы дотащились до оставленных вещей и развели костер. Наше счастье — догадались захватить с собой свечи. Зато теперь уверены — выход есть, и мы его обязательно найдем...
1 июня 1971 г. Семь месяцев не видели нашей пещерки. А в ней все по-старому. Та же пыль, те же камни. Нужен не год, а столетия, чтобы хоть что-то изменилось в их жизни. Мы же обречены из года в год наблюдать их неподвижность, хотя нам и недолго осталось. Уже месяц как пропало электричество. Нашего дизеля хватит лет на пять-шесть. И постепенно мы превратимся в троглодитов, зрение станет ненужным атавизмом и мы с радостью примем смерть. Последняя наша надежда — продолжение пещеры. За зиму мы все обдумали и подготовились. Не буду хвастаться, но в плавании я превзошел Борьку. Вода еще немного спадет и рискнем…
28 июня 1971 г. Не знаю, как у мамы хватало мужества почти каждый день вести дневник. Мне же или писать нечего, или нет времени. И вот сегодня вкратце хочу описать прошедшие дни. Они стоят этого. Итак...
21 июня. Как и положено настоящему летописцу, ничего не буду скрывать.
Сердце у меня бешено ухало и дрожали ноги. От страха. Что-то там меня ждет? Мысленно я попрощался с Борькой, набрал в легкие побольше воздуха и нырнул. Секунд через десять я уже оказался на поверхности. От Борьки меня отделял маленький уступчик скалы, так неудачно задуманный природой. Знай мы об этом в прошлом году, разве остановил бы он нас. Со стороны пещеры у него большая тупая сторона. Там же, где я вынырнул, уступ круто поднимался вверх. Все это коварство я, конечно, тогда не разглядел в окружавшей меня черноте.
Через минуту я вернулся сюда с Борькой. Главное мы узнали: путь дальше свободен. Но этого нам показалось мало и, точно глупые, сопливые мальчишки, мы поплыли вперед, в полную неизвестность. Нашу Невидаль было не узнать, словно мы вынырнули в другой реке. Она сжималась каменным руслом, становясь глубже и уже. Очень скоро Борька налетел на стену и расцарапал руку. Только это нас и спасло. Кто знает, куда бы мы забрались в темноте.
22—24 июня. Все эти дни готовились к осуществлению нашего плана. Появись у нас другая, пусть самая опасная, возможность выбраться отсюда, мы бы предпочли ее, но... увы. Мы решили взорвать уступ. Откопали в библиотеке какое-то руководство для сержантов и два дня его перечитывали, разбираясь что к чему.
Наконец, заложили заряд и долго еще сидели, не решаясь взорвать. Если мы чего и боялись в детстве, так это оружия. Так нас воспитала мама. Больше всего мы опасались, что пещера рухнет и нас завалит. Но, слава Богу, все обошлось. Чуть слышный хлопок, дьявольский грохот и возмущенная Невидаль уже прокладывает новую дорогу среди обломков. Скалы больше не было.
25 июня. Наше открытие сбросило свою непроглядную паранджу и предстало во всем великолепии. Высокий неровный свод, местами — три моих роста. Замечательные стены. Не вылизанные водой, как дома, а словно сложенные из множества беспорядочно поставленных глыб. А повороты! Невидаль петляет, а ты с трепетом ждешь, что там, за следующим...
Постепенно русло расширялось (забрались мы уже далеко) и река мелела. Если бы не плотик с фонарем, который плыл впереди и освещал дорогу, мы, наверняка, просмотрели бы маленький коридорчик, отходящий в сторону. Оставив его на потом, мы поспешили дальше. Где-то впереди заманчиво рокотала вода. Еще поворот и, вновь появившееся течение, подхватило наш огонек. Мы еле поспевали за ним, а потом и вовсе отстали. Неожиданно он исчез. Мы даже, не поняли куда, словно сквозь землю провалился. Тогда мы еще не знали, как близки к истине. Плотик упал в водопад, грохочущий впереди.
Испугавшись странного шума, исчезновения лампы, а больше всего течения, валившего с ног, мы повернули назад, решив не испытывать судьбу. Уж лучше заняться коридорчиком. Переодевшись в сухую одежду, мы ринулись по круто уходящему вверх проходу. Не знаю от чего мы дрожали больше: от холода или от нетерпения. Но путь преградил широкий, не перепрыгнуть, провал. Пришлось возвращаться, так и не разгадав ни одной тайны...
28 июня. Рано утром отправились в путь. Первым делом Борька решил узнать, что там грохочет. С ним бесполезно спорить. Наша «скалолазка» не подвела и на сей раз. «Скалолазкой» мы назвали, намертво закрепленный на некотором расстоянии от спины, фонарь. Ближние трещины просматриваются замечательно. Бориска ухитрился зависнуть над самым водопадом. Кажется, наша Невидаль, впадает в другую реку. Может быть и стоит поломать голову, как до нее добраться. Но это на досуге.
А тогда, разобравшись с одной загадкой, мы поспешили к другой, влекущей меня куда больше. Опасения наши, к счастью, не оправдались. Доски, что мы взяли с собой, как раз хватило, чтобы перебросить ее через трещину. Ах, эти шесть шагов над бездной! Оступишься и полетишь в тартарары. Дна не видно, а камень падает вниз десять секунд.
Чуть дальше мы попали в пещеру Дождя, так я окрестил небольшую пещерку, в которой с потолка непрестанно капает вода. Мы промокли насквозь, как под самым настоящим дождем, прежде, чем отыскали ход. Самое забавное и необычное: дальше ход опять сухой и мы продолжили наше победное шествие по многовековой пыли. Она глушила наши шаги, словно мягкий ковер.
Мы старательно держались самого широкого прохода, не обращая внимания на боковые ответвления. А он взял и закончился тупиком. Из коридорчиков же лишь один, на первый взгляд самый безнадежный — узенькая щелка, еле втиснешься, — имеет продолжение. Очень скоро пришлось опуститься на четвереньки. Что последует дальше, мы знали, но упрямо лезли вперед, не обращая внимания на разбитые колени и пораненные руки. Да мы тысячу километров согласны были так ползти, лишь бы выбраться наверх. Но путь нам преградил частокол сосулек. Они поднимались с пола и почти упирались в свод. Между ними могла пролезть разве что рука. Так нам и пришлось возвращаться не солоно хлебавши. Сегодня мы решили отдохнуть, поднабраться сил.
6 июля 1971 г. Опишу, пока есть время, вкратце еще одну неделю. Наверное, самую удачную. Вот только боюсь у меня и слов не хватит, чтобы рассказать про все открытые нами чудеса. Вначале нам пришлось расправиться с целой армией сталактитов. Так по научному называются эти проклятые сосульки. Зато этот адский труд, что называется, воздался нам сторицей. Мы проникли в коридор, который по праву назвали Волшебным. Он весь покрыт причудливыми натеками и замысловатыми сталактитами, сказочно искрящимися в свете наших фонарей. Мы лишь успевали крутить головами и восторженно таращиться на удивительную игру природы. Но все это оказалось лишь жалкой прелюдией к тому, что мы увидели в зале Чудес. Мы и сами окаменели от охватившего нас восторга. (Нет, это слово слабое, но другого мне не придумать). Удивительные сосульки: длинные и короткие, тонюсенькие и толстые, всевозможных форм и размеров свешивались с потолка и топорщились из пола; кое-где они срастались и рождали еще более причудливые фигурки. А на потолке, тут и там, словно звездочки, поблескивают искорки-вкрапления. Прошла неделя, а мы все еще не можем привыкнуть и подолгу разглядываем восхитительный зал. Не верится, что это чудо сотворила простая вода, и невольно вспоминаются детские страшилки о гномах и злых колдунах. Это они своим волшебством скрывали от нас продолжение пещеры. Но судьба расщедрилась и сделала нам королевский подарок: маленький лазик, скрывающийся за необъятной колонной.
1 июня 1972 года. С каким нетерпением мы ждали этого дня. В прошлом году наши походы оборвались в самый неподходящий момент. Всю долгую зиму прожили с ощущением, что не хватило каких-нибудь пару дней. Нашли еще два неведомо куда ведущих колодца, и пришлось уйти. Мы запретили себе говорить о них, но не могли запретить думать. И думали, с наслаждением терзая себя мечтами. Завтра, наконец-то, узнаем, что же нас там ждет...
3 июня 1972 г. Мы знали каждый свой шаг, каждое движение. И колодец нас не подвел. Сухой и прямой, как стрела, ход повел нас вперед. Неприветливые камни с тревогой вслушивались в глухие шаги. Еще больше их беспокоил раздражающий свет фонарей. Ничего, им придется привыкать. Завтра мы опять вернемся туда. С едой, одеялами, керосином. Там есть что посмотреть...
15 июля 1972 г. Почти две недели не заглядывал в дневник. Ничего интересного. За все время лишь одно событие достойное внимания. Да и то лишь моего. Борька не верит. Он же у нас твердолобый. Я нашел кремень, обработанный человеком. Природа никак не могла сделать таких сколов. Теперь это мой талисман. Камень Надежды. Если здесь жили первые люди, то и выход должен быть...
20 июля 1972 г. У меня, наверное, «дурной глаз» или как это еще назвать. Стоило посетовать на бедную событиями жизнь, как случилось такое! Но по порядку. Мы еще плыли Невидалью. Вокруг все знакомо, уже примелькалось. И вдруг... Тот странный шум, донесшийся сзади, нас невольно насторожил. Течение убыстрилось и через несколько минут наши плотики уже швыряло из стороны в сторону. О возвращении домой не могло быть и речи. Первым опомнился Борька. Проносясь мимо (нас разбросало), я краем глаза увидел, как он метнулся на скалы. Повторить его трюк я не успел. Мой плотик налетел на стену. Каким-то чудом я успел вцепиться в камни. Борька, следивший за мной, поспешил на помощь. Если бы не он, долго бы я не продержался. Мы забились в небольшую расщелину под самым потолком и с ужасом наблюдали как прибывает вода.
Сколько мы так просидели, я не знаю. Вода проносилась рядом. Наши «скалолазки» уцелели, Борькина даже не разбилась. Без них мы бы точно сошли с ума. Нам оставалось лишь притушить огонь и терпеливо ждать, чем все кончится. Вода, наконец-то, начала убывать, но керосин у нас кончился быстрее. Лишь когда и второй фонарь начал мигать, мы решились действовать. Ничего другого уже не оставалось. Борька пробирался вперед по стене, а я плыл рядом. Не раз течение уносило меня, и я терял Борьку из виду. И все же до коридора мы добрались вместе, а уж там, с нашими припасами, мы могли просидеть и целый месяц...
25 июля 1972 г. Теперь я знаю какого цвета свобода! Она голубая. Как небо! И так же недосягаема. Мы можем лишь любоваться ею и этим улыбчатым небом через щелку в потолке высоченного зала. До нее не добраться, разве что научиться летать.
11 августа 1972 г. Бориска, не веривший, что здесь когда-то жили люди, сам нашел неожиданное подтверждение. Целую неделю мы провели в пещере и возвращались домой. Борька, шедший впереди, неожиданно рассмеялся, повернулся ко мне и начал грозить пальцем. Я даже растерялся, так это на него не похоже. — Твоя работа! — выдавил он из себя, хохоча, и ткнул в пол. — Ну, молодец! Рассмешил!
Я присмотрелся и увидел след босой человеческой ноги. И как это мы раньше его не заметили, ведь сто раз здесь проходили. Я выхватил у Борьки фонарь и вошел в еще не обследованный проход. Чуть дальше я увидел еще один след и еще. Целая цепочка следов, прекрасно сохранившихся на некогда глиняном полу. За многие века глина превратилась в камень и он сберег для нас это чудо.
Местами следы терялись, но потом появлялись вновь. Они привели нас к широкому — настоящий туннель — коридору. Подлый фонарь заморгал и пришлось возвращаться. Как мы не спешили, но на подходе к Поднебесной он потух. Еле нашли наши запасы керосина. Случись это чуть раньше, и мы бы обязательно заблудились. Остаться здесь без света, значит похоронить себя заживо. А умирать после таких находок не хочется.
12 августа 1972 г. Продолжение есть, да еще какое! Мы нашли настоящий музей. Следы отыскались шагов через сто. Вот только опознать их, наши ли, мы не смогли.
Они затерялись среди других. Пол в проходе — обычный, каменный и лишь в одном месте, в низинке, когда-то лежала глина. В ней-то и осталось множество следов на память о тех временах, когда здесь проходила «оживленная улица». В голове не укладывалось, что мы идем дорогой, которой брели первобытные охотники. Коридор вывел нас в зал. — Смотри? — заорал Борька. Но я и сам уже видел. Это, невозможно было не заметить. В центре зала стояло каменное чудовище. Вместо головы у него торчал страшно оскаленный череп. Подойдя ближе, мы поняли, что туловище у чудища глиняное. Сама природа решила сохранить для нас это диво, покрыв его известковой коркой. В великане я с удивлением признал медведя, стоящего на задних лапах. Именно таким я видел его на картинках. Пока я завороженно рассматривал скульптуру, Борька отыскал еще одну. Мастерски вылепленную маленькую лошадь, а неподалеку притаился еще кто-то, безголовый. Поверженный череп валялся у лап.
А на стене я увидел несущийся табун. Рядом мирно «паслись» лошади с другой картины. Все стены оказались разрисованы сценками из давней-давней жизни. Бизоны, олени, зубры смотрели на нас отовсюду, куда хватало света фонаря...
Эпилог
Измученный мозг давно сдался. Лишь избитое тело продолжало тупо крушить ломом камни, расширяя проход. Время от времени несильный порыв ветра на секунды оживлял мозг и тогда Глеб отдыхал, стараясь не думать о возвращении домой, к больному Борису. Еще утром он уверил и его и себя, что осталось немного. Но сейчас где-то позади забылись и вера, и отчаяние, и надежды и сомнения. Лишь злость еще теплилась в нем. Злость на себя, на судьбу, на эти проклятые, упрямые камни. Глеб ударил еще раз и с наслаждением вытянулся, давая отдых истерзанному телу.
Ему показалось: он задремал, и разбудили его далекие голоса. Глупости! Не раз уже принимал он за человеческий голос бормотание незнакомого ручейка или свист ветра. Непослушное, словно чужое, тело с трудом задвигалось, делая невозможное. Оно сжималось, вытягивалось, медленно ввинчиваясь в расщелину и Глеб с радостью понял, что ход расширяется.
Возмущенный вторжением, ветер яростно набросился на слабый огонек в разбитом фонаре. Но прежде чем он расправился с последней искоркой, Глеб успел заметить впереди, на полу черноту. Это могло означать лишь одно — провал. И значит еще один потерянный день.
Глеб осторожно прополз вперед. Так и есть, он не ошибся. «Все — пора возвращаться!»— решил он. Внезапно мощный луч света осветил дно глубокой пещеры, разверзнувшейся у его ног. Следом выплыл еще один и Глеб во всем, великолепии увидел свою двадцатилетнюю мечту — человека с далекой Земли.