мне стали часто говорить о Боге – ты только верь и станет проще; впусти в себя – и все пройдет; раскайся и будет тебе прощение. вот только он по ночам нашептывает мне, что все входы и выходы давным давно забиты. и ядом по каплям – тебе не выбраться, грешник /потом закуривает ментоловые, берет в руки томик Булгакова печально улыбаясь (наверняка скучает по своей Маргарите), раскладывает пару пасьянсов хмурясь и время от времени поправляя терновый венец, потом сжалившись протягивает пару таблеток, чтоб стало легче. чтобы убить меня во мне. забивает очередной гвоздик в мои ладони и уходя обещает, что завтра будет новая пьеса. (если оно будет, завтра – это уже темноте шепотом)/
кто выбрал этого Бога для меня? кто назначил главным этого режиссера человеческих трагедий?
«да не будет у тебя других богов перед лицом моим» - какая отвратительная заповедь. и если люди по образу и подобию – то как вы можете верить такому низкому, лживому, лицемерному, трусливому и просто несчастному существу? /последняя дверь забита. привет, бетонная коробка ада. мне имя Иуда. сероглазый Иуда с памятью о чем-то похожем на любовь и вечность. у меня есть 30 серебрянников. ставлю на все. играем?/
на этой сцене актеры предельно искренни. они сами пишут сценарии /грея их потом пламенем зажигалки и читая звездам молитвы/. и вроде бы не фарфоровые, а вот только опять целится объектив камеры, а сверху юродивый святой дух /сбиваясь на истерический смех на первом псалме. блажен/ дергает за ниточки, пряча ножницы за спиной.
Бог вливает ртуть страха в кровь /простерелизованный бессонницей, детским смехом и виски Chivas Regal/
сколько было оправданно «во имя мира и любви» слез, смертей и боли. этот воскресший безумец жаждет крови /слишком много в этом сценарии шизофренических войн обведенных красным маркером/
сколько душ им было проиграно, сидя на кухне вечером, играя со спонсором из нижнего мира в подкидного? /при этом, не забывая черным закусывать после каждой кружки мутного/
я отказываюсь платить его цену за посредственную роль в лживой постановке «рай»
вот только революции не произойдет. и фундамент театра Бога не пошатнется.
Иешуа, проклятый Маргаритой, все так же будет продавать билетики на счастье и врать, врать и врать, что рукописи не горят, косясь на мой новый сценарий и подсовывая в руки зажигалку.
и я не знаю, чем закончить, потому что последняя сигарета дотлела и нужно идти за новой, потому что дух святой внутри ножницами по ребрами. отец греет святую воду в ложке, затягивая мне грязными пальцами жгут на руке. а сын божий /моего-то сына два года назад врачи разорвали на мелкие, пока ты плакала на кушетке и рвала ногтями простыни/ запускает барабан. и я понимаю, что проиграл свои 30 серебрянников.
«вдави курок» - нашептывают мне эти трое свихнувшихся с твоими глазами.
ах да, я же хотел быть с тобой за секунду до смерти /и патронов оказывается шесть, и смех разрывает легкие, и руки кто-то тянет – «папочка»/
до упора. завтра не будет.
молодой человек, билеты распроданы.
вам вниз.