Ганна Кралль.
Диббук.
1.
Адам С., высокий, интересный, с голубыми глазами и белозубой улыбкой преподаёт историю строительного искусствав американском техническом колледже. Он уже бывал в Польше. Интересовался деревянными божницами*), которые сгорели во время последней войны.
Я спросила Адама С., почему он, честолюбивый американец, ста восьмидесяти- сантиметрового роста, интересуется тем, что уже не существует.
Он ответил мне в письме. Написал его на компьютере. Очевидно у него не было времени, так как он не оборвал перфорированные края с обеих сторон. Его отец - писал он - был польским евреем, он потерял в гетто жену и сына. После войны отец выехал во Францию и там женился. Адам С. родился в Париже, дома говорили по-французски. "Зачем же я в Польше? - писал он на компьютерной распечатке. - Из-за диббука. Это мой кровнородственный брат, сын моего отца от первого брака, родившийся до войны, которого звали Абрамом и который исчез в гетто. Он сидит во мне давно, с детства, со школьных лет..."
Слово диббук пооисходит от древнееврейского "диббук" и означает слияние, соединение. По еврейским поверьям это душа умершего, поселившаяся в живом человеке.
Адам С. рано сориентировался, что он не сам. На него вдруг находила волна необъяснимой ярости, чужой ярости, в других случаях его охватывал неожиданный чужой смех. Он научился распознавать эти настроения, неплохо управлял ими и не проявлял их в присутствии посторонних.
Время от времени этот жилец что-то ему говорил. Адам С. его не понимал, потому что диббук говорил по-польски..Адам С. стал изучать польский язык, он хотел понять, что говорит ему его брат. Освоив язык он приехал в Польшу. Тогда-то он и заинтересовался архитектурой деревянных божниц, которые существовали триста лет и только в Польше. На их стенах были нарисованы райские сады,,чудесные звери, стены Иерусалима или реки Вавилона. Их невидимые снаружи купола, прикрытые обычной крышей, внутри создавали ощущение бесконечного исчезающего пространства.
Этих садов и стен уже давно не было, Адам С видел их только на старых несовершенных фотографиях, но описывал их в прекрасных эссе. Со временем он защитил докторскую диссертацию и перешёл в другой колледж. Женился. Купил дом. Жил как каждый
нормальный образованный американец. только это была сдвоенная жизнь. Собственно его, и его младшего брата, которого звали Абрам и который в шесть лет "исчез в гетто".
2.
В апреле 1993 года Адам С. приехал в Польшу. Он не был здесь несколько лет, поэтому сначала посетил Полянец, Пинчув, Заблудув, Гроец и Нове Място. Непонятно зачем. Может быть,на этот раз он надеялся увидеть в Гройце.божницу и в ней реки Вавилона и вербы, на которых "в том краю повесили мы лютни наши..." Может в Заблудове хотел найти, грифонов, медведей, павлинов, крылатых драконов, единорогов и рыбозмей...
Как и следовало ожидать он нашёл только траву и несколько грустных деревьев.
Вернулся в Варшаву, где торжественно отмечалось пятидесятилетие восстания в варшавсом гетто. Во время перерыва научной сессии мы пошли пообедать.
Я поздравила Адама С. с рождением первенца, осмотрела фотографии и спросила:
- А... он?
Не знала каким словом его назвать: брат? Абрам? диббук?
- Он ещё есть?
Адам С. попонял сразу, о ком я.
- Есть. Сидит во мне, хотя мне бы хотелось, чтобы он ушёл. Вмешивается, гримасничает, сам не знает, чего хочет. Ему со мной плохо и я чувствую себя с ним всё хуже и хуже.
- Я узнал - продолжал Адам С, что в Бостоне живёт буддийский монах, американский еврей, который принял буддизм и стал монахом. Один из моих друзей сказал мне: этот человек сможет тебе помочь...
Я поехал к монаху. Он уложил меня на кушетку и стал массировать плечи. Сначала я ничего не чувствовал, просто лежал, но через полчаса вдруг расплакался. Я ещё ни разу не плакал с тех пор как стал взрослым. Я слушал этот плач и знал, что это не мой голос. Это был голос ребёнка и этот ребёнок плакал во мне. Плач становился всё сильнее, я стал кричать. Ребёнок стал кричать. Он кричал. Я видел, что он чего-то боится, это был крик ужаса. Он был испуган, был взбешён, метался, размахивая моими кулаками. Порой он утихал, уставал наверно, потом все начиналось снова. Это был ребёнок в полубессознательном состоянии от усталости и страха... Самуэль, - этот монах,- пробовал что-то ему говорить, но он не переставал кричать. Это продолжалось несколько часов, я думал, что умру, не было сил. Вдруг я почувствовал, что что-то во мне происходит. Что-то у меня внутри зашевелилось. Крик утих, и у меня на животе замаячила тень. Я знал, что это мне только кажется, но монах наверно тоже его заметил, потому, что обратился прямо к нему. - Уходи отсюда - говорил он ласково. - Иди к свету.. Не знаю. что это значило, потому, что всё это происходило при нормальном свете, днём. - Ну, иди... И тень начала двигаться. Самуэль не переставал говорить, это были несколько слов, одних и тех же: - Иди к свету...Ну, иди... Ну, не бойся, там тебе будет лучше... И он шёл...Не шёл, скорее скользил, всё дальше и дальше, и я понял, что через минуту он уйдёт совсем Мне стало его жаль. - Ты хочешь уйти? - сказал я. Останься. Ты же мой брат, не уходи. Он как будто ждал этого. Повернулся и одним быстрым движением вернулся в меня - и я его уже больше не видел.
Адам С умолк.
Мы сидели в азиатском ресторане на Театральной площади. Все дни этой годовщины были слякотными и холодными. На машинах оседала серая морось, люди куда-то спешили, не оглядываясь по сторонам. Мы смотрели на них и думали об одном и том же: трогают ли кого-либо годовщины восстания в гетто, деревянные синагоги и плачущие диббуки.
- В Америке они тоже никого не трогают - добавила я, хотя Адам С. знал об этом гораздо лучше меня.
На нашем столе лежали снимки жены и сына Адама С. весёлого шустрого мальца
в объятиях серьёзной женщины с карими глазами за толстыми стёклами очков. - Моше... - сказал Адам С .- Как и мой отец. Только мой отец был настоящим, обычным Моше, а малыша зовут Михаэлем.
- Ты сказал отцу о монахе и о Бостоне?
- По телефону.Он жил в штате Айова, я позвонил ему, когда вернулся домой, думал,
что он не поверит или хотя бы удивится, но он не удивился. Слушал спокойно, потом сказал: я знаю, какой это был плач. Когда его выбросили из укрытия, он стоял на улице и громко плакал. Это был плач моего ребёнка выброшенного на улицу.
Впервые я разговаривал с отцом о своём брате. У отца было больное сердце и я
не хотел его беспокоить. Я знал, что брат погиб как и все, о чём ещё можно спрашивать? Теперь я узнал, что малыш прятался где-то со своей матерью - первой женой моего отца с группой других евреев. Не знаю даже где, в гетто или на арийской стороне. Иногда я представляю себе какую-то кухню, сгрудившихся людей. Сидели на полу. ..Старались не дышать... Он расплакался... Они пробовали его успокоить... Но чем успокоить плачущего ребёнка? Конфеткой? Игрушкой? У них не было ни сладостей, ни игрушек. Он плакал всё громче, люди, сгрудившиеся на полу думали об одном и том же. Кто-то шепнул: из-за одного ребёнка погибнем все... Но может это была не кухня... Может быть, подвал или бункер. Отца не было с ними, была только мать Абрама. Осталась со всеми. Выжила. Жила в Израиле, может быть. и сейчас живёт, не спрашивал, не знаю...
Отец умер.
Моя жена отпровилась в больницу рожать. Я пошёл с ней и лёг на соседнюю кровать.
Когда акушерка сказала жене: - Натужься. сейчас родишь - я почувствовал как будто что-то внутри меня происходит, Какое-то движение, копошение... Я догадался: это он. Готовился выйти. Готовился войти в моего ребёнка. Я соскочил с кровати. - Э, нет - сказал я громко. - И не пытайся. Никакого гетто. Никакого Холокоста.. Ты не войдёшь в моего ребёнка.
Я не кричал, но говорил твёрдо. Говорил по-польски, поэтому ни жена, ни акушерка меня не поняли. Зато он понял. Я успокоился и снова лёг. Все это меня настолько утомило, что я задремал. Меня разбудил громкий плач, но в нём не было ужаса. Это кричал здоровый нормальный малыш, пришедший в этот мир. Мой сын. Моше.
3.
Буддийский монах сидел на кровати с неподвижно вытянутыми ногами, они находились в белых гипсовых трубах, из них выступали только пальцы, длинные и подвижные.
В руках он держал флейту длиной с метр. Время от времени он подносил её к губам, пальцы торчащие из труб начинали, вторя, подрагивать и качаться и комнату заполняли высокие суровые звуки.
У монаха было две флейты, обе из кедрового дерева. Та, что покороче, из белого кедра, была подарком от индейцев Севарной Дакоты, та, что подлиннее была из Аризоны, с гор. Вид дерева можно отличить по запаху. - Проверь - он подвинул флейту в мою сторону. Флейта была насыщена одуряющим таинственным ароматом, который не вызывал страха.
В комнате монаха находились кровать, инвалидское кресло, костыли, кухонька, чашка на столе и немного книг. Вспомнилось: я уже однажды была в такой же комнате в средневековом замке в Германии. У Акселя фон дем Буша, барона и офицера Вермахта. Он увидел как убивают евреев в Польше, и решил убить Гитлера. Я узнала запах постели, кофе и лекарства. Сказала монаху::
- Я однажды была в такой же комнате, только на кровати сидел немецкий барон без ноги...
Монах оживился. И он дружил с немцем, но не бароном. Этот немец был коммунистом, бежал от Гитлера в Штаты. В Вашингтоне преподавал буддийскую философию. Выступал против войны во Вьетнаме, в шестьдесят восьмом поддержал взбунтовавшуюся молодёжь. За радикальные взгляды его выслали из США.
Благодаря Эдуарду Гонзе, немецкому коммунисту, Самуэль Кёрнер, еврейский мальчик из Бронкса, увлёкся буддизмом..
Это были шестидесятые годы. Сэм и его университетские коллеги ходили с волосами до плеч и в сандалиях на босу ногу, с отвращением смотрели на американское изобилие, особенно у себя дома, глотали ЛСД и ждали революцию. Революция должна была быть всемирной. в защиту справедливости и против богачей. Их называли позднее поколением New Age, Нового Века, или Aquarian Age, Эры Водолея, которая должна была наступить с новым тысячелетием.
Как люди начитанные, они знали, что революция в чистом виде продолжается недолго. После первых порывов приходят политики и революция пожирает своих собственных детей.
Возникали три возможности.
Выехать в одну из бедных стран, например в Южной Америке, и там организовывать народ для борьбы.
Грабить американские банки, а деньги раздавать бедным.
Отстраниться, чтобы в спокойствии и тишине совершенствовать свой разум и характер.
Они выбрали усовершенствование.
Когда революция загниёт, когда начнётся алчная борьба за деньги и власть, они выйдут из своего затворничества - чистые, облагороженные, не поддающиеся искушениям - и спасут идеал.
Не имея ни малейшего представления куда направиться в поисках усовершенствования, Самуэль посоветовался с Эдвардом Гонзой.
- Ты же еврей - сказал Гонза. - Обратись к собственным традициям - и Сэм пошёл к раввину.
- С чего нужно начинать?
- С Талмуда - ответил раввин.
- Как долго надо учиться?
- Лет пять.
- А потом?
- Каббала.
- Долго?
- Лет пять.
- А потом?
- Прийдёшь ко мне. Поговорим...
Такие советы не могли быть приняты всерьёз человеком, который должен был спасать революцию. Тем более для американца, который всё получал в упрощённой и легко растворимой версии, как кофе инстант.
Самуэль Кёрнер и его друзья поехали в Сан-Франциско. Сняли развалюху в Чинатауне. Спали в спальных мешках, мылись холодной водой, ели раз в день, в полдень, всегда одно и то же, капусту и рис. Под руководством Ду Луна, китайца из Маньчжурии, медитировали и вели беседы о буддизме.
Ду Лун не требовал от них десятилетней учёбы. Без длительной подготовки они могли сесть и погрузиться в медитацию.
В группе Самуэля было тридцать евреев. Их родители родились в Штатах,но братья и сёстры их дедушек и дети этих братьев и сестёр остались в Европе и погибли в газовых камерах.
Они спрашивали у Ду Луна, почему Бог допустил, чтобы была Тремблинка.
Ду Лун не знал и просил, чтобы они глубже и сосредоточенней медитировали.
Медитировали по десять, двенадцать часов. Всё чаще, больше чем будущая революция,занимал их Бог, который допустил Холокост.
Через год Самуэль Кёрнер поехал на Тайвань, потом в Южную Корею, потом на остров Макао. Стал буддийским монахом. Облачился в полотняные одежды и поселился в маленькой деревянной хижине в горах Монтаны. Читал, размышлял, слушал как падает снег. Когда сердце и разум спокойны, человек слышит, как падают хлопья снега. Слышит ли он ответ, которого не знал Ду Лун, китаец из Манчьжурии? Или, может быть, когда сердце и разум спокойны человек не задаёт вопросов?
Самуэль Кёрнер закончил свой рассказ. Задумался. Вдруг нагнулся и сунул руку под кровать. Вытащил ноутбук, раскрыл его на гипсовых коленях и стал что-то искать. Всматривался в экран. Я подумала, что он ищет ответы на те самые важные вопросы, но это был только еврейский календарь на 5754 год.
- Ханука! - воскликнул он. - Я чувствовал, что сегодня первый день!
Он попросил меня снять с полки ханукальный подсвечник, зажёг свечку, первую с правой стороны и произнёс молитву благословения..
4.
Американских раввинов беспокоило то, что их хорошие еврейские дети стали покидать родные дома, ради китайских развалюх и буддийских гуру. " Если мы оттолкнём эту молодёжь, то утратим самых впечатлительных, глубоко одухотворённых людей нашего времени" - написал Залман Шахтер, теолог. родившийся в Жолкве. Он решил обратиться к юным бунтовщикам.
Старался объяснить им, что всё то, что они ищут в буддизме, они могут найти в еврейских традициях. Его первая лекция начиналась такими словами: "Свыше двухсот лет тому назад на Подолье, Баал Шем Тов, Человек Доброго Имени, создал движение, которое называется хасидизмом. Множество дорог ведёт к Богу. а божественное желание состоит в том, чтобы ему служили по разному. Не надо мешать людям в их служении"
Следующие встречи раввин Шахтер посвятил выдающимся деятелям хасидизма - Нахману из Брацлавля, Зюсе из Аннаполя, Менделю из Коцка... Издал несколько книг. Привлёк тысячи сторонников. Для поколения Эры Водолея стал современным еврейским гуру..
Путь к Богу, которым он вёл взбунтовавшихся евреев из Филадельфии и Сан-Франциско проходил через Лежайск, Коцк и Избицу Любельскую.
5.
Самуэль Кёрнер вернулся в мир из горнего одиночества, чтобы помогать страждущим
Поселился в Бостоне, в Bay Village, в квартале наркоманов,гомосексуалистов, студентов и непризнанных художников.
Страдающим помогал с помощью китайских техник: прикосновением, травами и акупунктурой.
Лечение прикосновением заключается в извлечении памяти. Память укрыта в человеческом теле, в мышечных плёнках.. Её можно обнаружить прикасаясь к голове, затылку и ступням. Вещи, вытесненные в забытьё и наново вызванные перестают мучить.
Изнервничавшихся американцев Самуэль обычно освобождал от кошмаров детства. Немец с с головными болями оказался командиром подводной лодки во время Второй мировой войны.. Лодка с командой утонула, командир уцелел. Самуэль задумался над тем, должен ли он лечить этого немца. Решил - да, нужно, так как немец, потерявший экипаж был человеком страдающим.
Однажды к Самуэлю Кернеру пришёл Адам С. Рассказал, что в нём живёт брат, который сгинул в гетто, и спросил, сможет ли он ему помочь.
Монах растерялся. Адам С. родился после смерти мальчика, памяти о войне в нём не было. Поиски в мускульных плёнках не имели смысла, однако, несмотря на это он уложил Адама С. на кушетку и стал массировать ему затылок. Не происходило ничего. Самуэль ещё раз повторил, что может вызвать только сохранившуюся память, но не закончил фразы. Адам С. расплакался и закричал. Ещё минуту назад они говорили друг с другом по английски, а теперь Адам С. выкрикивал что-то на незнакомом языке, полном шелестящих звуков.
Самуэль поражённо слушал. Адам С. отчётливо звал кого-то детским жалобным голосом.Потом разозлился. Потом испугался. Без сомнения: в комнате был кто-то третий. Порой он затихал,порой становился яростным, как бьющийся дикий зверёныш.
Самуэль припомнил, что на Тайване говорили о людях, погибших внезапно или неожиданно насильственной смертью. Они не знают, что умерли. Их души не могут оторваться от земного мира. Китайский буддизм это народная религия, а верованья народа переполнены духами. Тем, которые не могут уйти, китайцы стараются помочь. Указывают им дорогу.
Самуэль Кёрнер указал дорогу брату Адама С.
Он сказал ему: Иди к свету.
Не понимал, почему говорит так, но был уверен, что это верные слова.
Тот, кто был с ними, кто был только воздухом и страхом. двинулся за словами.
И тогда Адам С. сказал что-то на этом шелестящем языке.
Тот задержался и поспешно двинулся в сторону Адама.
В комнате наступила тишина..
- Что ты ему сказал? спросил Самуэль.
- Я сказал - не уходи... - ответил Адам С. уже своим голосом и по английски.
- Значит ты хочешь что бы он остался с тобой?
- Но ведь это мой брат... - шепнул Адам С.
6.
Восемь месяцев тому назад автомобиль раздавил Самуэлю обе ноги. Врачи сказали, что через два года он будет ходить. Он ежедневно ездил на интенсивные тренинги, а когда он возвращался, я садилась на его кровать и изводила его вопросами.
- Ты хоть что-нибудь понимаешь во всём этом?
- Нет. И не стараюсь. Китайцы говорят: почитай духов, но держись от них подальше. Я не призывал брата Адама С. Я только придал ему голос, сделал так, что его было слышно.
- Это имеет какое-то отношение к Богу?
- Не знаю. С Богом иудаизма всё неясно и трудно. С буддийским Богом легче, он не такой важный, и меня он не беспокоит. Это он должен заботиться обо мне.. Моё дело заботиться о страдающих людях, а не о страдающем Боге.
Мы прерывали разговор когда Самуэль начинал хрипеть.
Сначала я думала, что он хрипит от простуды, но выяснилось, что это опухоль. Ему вырезали только половину. рака не было. Осталось выфрезать другую половину, в которой врачи не были уже так уверены.
Уставая он тянулся за флейтой. Я что-то говорила, он отвечал на флейте. Кедровый инструмент индейцев не знал спокойных звуков, поэтому в комнатке становилось всё печальней и предвечней. В конце-концов Самуэль заказывал мне такси - одинокие женщины не ходят по тёмным улицам Bay Village - и я возвращалась домой.
Поздним вечером Адам С. позвонил мне с Западного побережья.
Рассказал о том, как прошёл день. Закончил реферат, экзаменовал студентов, сын в порядке, всё в порядке, только снова проснулся в три часа ночи и не смог заснуть до утра
Мужчины в его семье умирали молодыми, и все от сердечной недостаточности. Это нехорошо. Это значит, что ему осталось не больше десяти лет. А что потом?
- Ты не должен был его возвращать - ответила я, понимая о чём он думает, спрашивая "а что потом?". - Он пошёл бы к свету, где бы этот свет ни находился. Забылся бы.
- Я знаю - согласился Адам С. - Но когда он стал так идти...
Когда он стал уходить, я почувствовал...
Не знаю, как сказать это по-польски...
Я такую rachmones почувствовал...
Такую жалость...
Ойёйёй, какую я rachmones почувствовал, когда он покидал этот мир...
7.
Он просыпается в три часа ночи и не спит до утра.
- Не спишь? - спрашивает его жена и садится на кровати.
- Я знаю - говорит Адам С. предупреждая её слова. - Я должен пойти...
- Он хочет тебе помочь - говорит жена и начинает плакать.
- Во время последнего визита он предложил мне нарисовать стену гетто и арийскую часть.Дал мне лист, авторучку и сказал: сделай набросок, я не понимаю, о чём ты говоришь.
- Как он может понять - говорит жена Адама С, родившаяся в Бруклине. так же как и их психиатр. - Объясни ему, в этом же нет ничего плохого. Когда он поймет, тогда попробует тебе помочь.
- Постарайся заснуть- отвечает Адам С, одевает джинсы, рубашку и выходит из дома.
Он бегает между тёмными сонными садиками коллег-профессоров.
В шесть открывают спортзал. Он идет в клуб и тренируется на снарядах.
Тренирует сердце.
Поседевший, он всё больше становится похожим на отца. И всё меньше на того, заключённого в нём, нетронутого смертью, шестилетнего навсегда.
Перевёл с польского Г. Ходорковский.