Шел 1996 год. Правительство, наконец, решило железной рукой пресечь вопиющие хищения социалистической собственности. Бросили клич по стране, и партийные ячейки, яро выполняя поручения центрального комитета партии, направили лучшие производственные кадры на работу в отдел ОБХСС.
В районных структурах МВД появились новоиспечённые специалисты гражданских профессий: товароведы, финансисты, прорабы…. Для получения необходимой в работе оперуполномоченного юридической грамотности и навыков оперативной работы одного из райотделов ОВД Свердловской области, всех вновь прибывших специалистов отправляли на полугодовые курсы в школу милиции в Нижний Новгород.
Нижний Новгород встретил бывшего прораба Михаила Бугрова и геодезиста Сергея Сыча настоящим бабьим летом. После Уральской осени им было просто жарко. Новые шинели натирали шею. Кое-как они добрались до Нижегородского центра усовершенствования высшего и среднего звена командного состава МВД РСФСР. Приехали раньше на пару дней, чтобы успеть посмотреть город.
С разных точек страны на курсе переподготовки оперуполномоченных ОБХСС приехало семьдесят офицеров. Расселились в комнатах, которые почему-то впоследствии стали называть кубриками, по десять человек. Компания у Бугрова и Сыча подобралась неплохая. Трое молодых лейтенантов из Тольятти, двое капитан и лейтенант с Уфы, два капитана из Кемерово, один старший лейтенант – бывший начальник медвытрезвителя из Подмосковья, лейтенант Сыч и старшина Бугров из Екатеринбурга.
Правила в школе введены достаточно суровые – казарменное положение, то есть не о каком свободном выходе в город не было и речи. Только через КПП и через увольнительные - строго по разрешению начальника курса. Глупо держать взрослых людей в возрасте от двадцати пяти и до тридцати пяти лет, коммунистов, офицеров, как солдат срочной службы под неусыпным контролем. Полгода ни выпить. Не культурно отдохнуть после занятий. Естественно, что при такой постановке вопроса, некоторые офицеры посмелей стали тайком уходить в самоволки.
Народ в “Бугровском” кубрике собрался дружный, быстро сообразили вечерние чаепития, но с этого и начались первые проблемы. Комната находилась напротив дверей туалета. Курить господам офицерам разрешалось только в туалете. Каждый, кто шёл курить, брал с собой одну сигарету, а прикуривать все почему-то стали в нашей комнате.
Кроме этого, увидев, что вечерами эта дружная комната пьёт чай с печеньем, к ним зачастили гонцы с других комнат, кто за щепоткой чая, кто за сахарком…. Так продолжалось неделю. Решение по прекращению этого бесконечного “попутного” попрошайничества и лишнего дыма от прикуривающих взял на себя Бугров. Взяв лист ватмана, он крупными буквами написал фломастером: спичек нет, чая нет, и сахара тоже больше не завозили, а про кофе просьба вообще не заикаться!
Это объявление висело на двери неделю. Ходоков - просителей после этого как обрезало…. А через месяц Бугров, нарушив строжайший запрет начальства, демонстративно закурил в умывальной комнате. Выкурив сигарету, он бросил её в принесённую с собой трёхлитровую банку, предварительно поставленную на подоконнике, заявил присутствующим:
- А не стыдно ли вам, господа офицера, курить на толчке? Курить надо с удовольствием, на свежем воздухе, на крайний случай, в умывальной комнате, и уж никак не в туалете! Вы офицеры, в конце концов, или твари бессловесные? Курите здесь, и точка!
Действительно, после, после того, как Бугров, начал курить в умывальной, курилка там прижилась, и только самые осторожные и дисциплинированные члены КПСС, опасаясь начальственного гнева, продолжали курить в туалете.
Инцидент с переносом курилки не прошёл не замеченным. Бугров почувствовал это буквально через несколько дней. При переходе на другой этаж на лестничной площадке Бугрова остановил замполит школы. Внимательно осмотрев Михаила, он задал вопрос:
- Старшина Бугров, почему нарушаете ношение уставной формы одежды, почему у вас обувь коричневого цвета?
- Мне уставная обувь, товарищ подполковник, ноги невыносимо жмёт! И чем вам собственно, моя обувь не нравится? Погоны красные, петлицы красные, туфли красноватого оттенка, мягкие, румынского производства – по-моему, очень гармонично!
- Ишь ты, обувь ему уставная жмёт! А совесть у тебя не где не жмёт? Так с политработником школы МВД разговаривать! – возмутился в праведном гневе подполковник.
- Насчёт совести вы это, товарищ подполковник, напрасно разговор затеяли! Меня в милицию партийная организация направила, с преступностью бороться! А вы как свои звёзды заработали, это ещё вопрос!
- Да, Бугров, вижу, ты наглец первостатейный! И с политработниками ты не очень любишь общаться!
- Совершенно верно, я их ещё с армии терпеть не могу - замордовали с дурацким конспектированием никому не нужных тезисов напрочь!
На этом и расстались. Для тех партийных времён дерзость Бугрова была неслыханной. Но за этой дерзостью Михаила стояла постепенно вызревавшая идея уйти из органов внутренних дел, а также личная драма – перед самым отъездом он застал свою жену с любовником. Перед Новым Годом Бугрова поймали на самовольной отлучке. Где был Бугров не скрывал – у женщины…. Замполит живенько организовал партийное собрание коммунистов курса. В адрес районной партийной организации РОВД отправлено сообщение: Старшине Бугрову объявлен строгий выговор без занесения в личное дело за “не деловую связь с женщиной”.
Хохотали после такого сообщения в райотделе до икоты…. Время командировки тянулось нудно – масса глупых не нужных занятий. Всё, что было нужно будущим операм, можно было бы преподать в течение месяца и практика, практика, практика….
Чем больше сидел Бугров в этом бессмысленном время провождении, тем больше понимал, что вся эта затея с ОБХСС очередная пропагандистская компания всесильной партии коммунистов. Интересны были занятия только по ОРД – оперативно-розыскной деятельности и криминалистике. ОРД вёл седой подполковник, интересно выговаривая слово “взятничество” вместо взяточничество, а криминалистику вел майор “Цвэт” – буква е у него не проговаривалась, и он смешно говорил цвэт волос, цвэт глаз….
На одном таком из занятий Бугрову пришла идея. Он заложил за щеку кусочек чистой бумаги и притворился, что у него страшно болят зубы. Убедившись, что все вокруг, включая начальство, поверили в его болезнь, Михаил регулярно, в течение целой недели, в десять утра без всякой увольнительной выходил в город. Сразу после выхода из КПП он выплёвывал кусок бумаги, и шатался по городу в своё удовольствие. Появившись в казарме после обеда, он заваливался спать.
Весь курс был преисполнен сочувствия к старшине Бугрову – ведь он целую неделю безуспешно лечит свою распухшую щёку…. В один из таких вечеров, после занятий, возле кровати Бугрова собрались сочувствующие. Больше всего сокрушался верный друг Сергей Сыч:
- Да, праздники скоро, женщины нас ждать будут, а Михаила такая неприятность с этими зубами!
- Мужики, хотите, я вам фокус покажу? – спросил Михаил и достал из-за щеки кусочек чистой свёрнутой в несколько раз бумаги.
Сокурсники некоторое время изумлённо смотрели на Бугрова, а потом, поняв, поняв, как
Бугров всех ловко одурачил, начали хохотать так, что в кубрик стали заходить соседи – что-то, говорят уж очень весело у вас!
Сергей Cыч размахнулся, и даже хотел ударить Михаила:
- Вот, сволочь, я за него неделю переживаю, что друг от боли мается, а он, целую неделю по городу гуляет, на занятия забил, пиво пьёт!
Как чудесно выздоровел Бугров, весь курс узнал в мгновение ока, донесли, естественно, и начальству. Но реакции никакой не последовало – за что наказывать, человек проявил сноровку маскироваться под больного согласно уроков ОРД…., опять же дураками кому хочется выглядеть, в общем, не заметили и всё….