ЗОНА Глава двадцать восьмая. Лагерный Апостол Пётр

Константин Фёдорович Ковалёв
Стреляли!.. С вышки!.. В общем гуле
Мы все к запретке понеслись,
Боясь как будто, что под пули
Подставить не успеем жизнь!..
Бежали чёрные бушлаты
Туда, где  э т о... Страшно там –
А вдруг ударят автоматы
Свинцом по бритым головам!..
Но не повиновались ноги –
Бежать не хочешь, а несут!..
Так с мыслями о грозном боге
В с е  побегут на Страшный Суд.
Колючей проволоки сетка
Толпы остановила бег...
Проборонённая запретка...
А где ж убитый человек?..
А, может, кто сбежал?.. Едва ли...
Вдруг ужас на толпу нашёл:
Все разом головы задрали
И глянули на частокол –
Там, наверху, где между палок –
Колючей проволоки ряд,
Висел недвижно, мёртв и жалок,
Какой-то зек – наш общий брат.
Он сделал шаг уже на волю
Через колючки, но... убит...
И рухнул он глазами к полю,
Да зацепился и висит –
Висит вниз головой... В штанину
Колючки ржавые впились...
Вот за такую бы картину
В Москве художники взялись!
Здесь рисовать совсем немного –
Здесь всё старание уйдёт
На зацепившуюся ногу,
На обнажившийся живот.
Ведь головы не видно вовсе,
Не видно ран, не видно рук...
Он – натюрморт, он мёртв, – не просит
Спасти... – Он кончился без мук!..
Пронзён свинцовыми гвоздями,
Но, слава богу, неживой,
Он как апостол Пётр, над нами
Висел, распят вниз головой.
Почти мальчишка, срок – три года,
Зачем бежать задумал он?
Иль только там ему свобода,
Где ни «больших», ни «малых» зон?!.
А с вышки, дурищи дощатой,
(Был поднят караул «в ружьё»)
На нас глядели автоматы
И в сердце целились моё.
Солдат малиновые лица,
Фуражки с красною звездой...
Не угадаешь, кто убийца
Висящего вниз головой...
Кто – тот боец, который в пропасть
Беднягу выстрелом свалил?
Кто – молодец, который отпуск
Свинцовой пулею добыл?
Кто – окаянный тот счастливец,
Что будет десять дней гулять?!.
Ему бы в старину «убивец»
Сказала собственная мать...
Эх, предрассудки жизни древней! –
Теперь про выстрел роковой
Он раззвонит по всей деревне,
И скажет мать ему: «Герой!»,
Поставит самогон на скатерть,
Кусок отрежет пирога,
Всплакнёт: сынок без страха насмерть
Сразил опасного врага!
Любуясь сыном, повздыхает...
Где вспомнить ей средь пирогов
О том, что матери бывают
И у застреленных «врагов»!..
А сын, он будет всем примером!
Прильнёт к нему девчат цветник,
Его покажут пионерам,
Сказав: «Н а ш  бывший ученик!»
...Мы бушевали, мы шумели,
Ругали матерно солдат;
Свободу слова  м ы  имели,
Свободу пули  –  а в т о м а т.
Вот, наконец, снаружи, с «воли»
Стремянку ставят. Вестник бед,
Над частоколом в новой роли
Явился надзиратель Швед.
Ему свистят, а он смеётся
И тянет жертву за штаны...
Бросает вниз... – ведь не убьётся
Мертвец, по мненью старшины!..
Глухой удар о землю слышен...
Всё... Мы расходимся без слов,
Но чуют спины взгляды вышек
И сталь голодную стволов.
А в вышине, но близко, близко! –
Печален, болен и не строг,
Не защищен, на грани риска
Парил наш безоружный бог.
Впервые зримый, вездесущий,
Войти не мог он в нашу ночь,
И потому, хоть всемогущий,
Он нам не в силах был помочь.
Видать, колючая ограда
И деревянных вышек ряд
И тьма вершиной были ада,
А бог лишь раз спускался в ад!..
Здесь Сатана пока что правит,
Обмундирован и здоров,
И преступивших  г р а н ь  дырявит
Свинцом из огненных стволов.
Так вечный бог под облаками
Парил в потоке светлых риз,
Хоть зрим, но не замечен нами,
Глядевшими угрюмо вниз.
...Мы разошлись... Вдруг слышим: снова
Какой-то шум, какой-то хай...
Один сказал: «Жидёнка Лёву
Шерстит в бараке полицай!» 
– За что? – «За что-о! Вот бестолковый!
Во всем замешаны жиды!
Когда бы не пархатый Лёва,
С парнишкой не было б беды,
С тем, что убили на заборе, –
Про  в о л ю  с ним болтал жидок:
«Свобо-ода!» – Вишь, случилось горе,
А так бы жил, тянул бы срок!..
Три года! Тьфу! Да я бы в крытке
Их оттянул, не похудев!»
Гляжу: с крыльца летят пожитки,
А следом их владелец – Лев.
Упал. Расшиб бедняга темя.
Кругом сиянье гнусных лиц:
Припомнили  б ы л о е  время
Со сладострастием убийц.
И вдруг – удар. Стальной. Боксёрский.
И рухнул замертво фашист.
Гляжу: над ним стоит геройский,
Как рыжий бык, Баскетболист.
Он мне мигнул, и, как ведомый,
Его прикрыл я со спины,
С  н и м  храбрым став. Жрецы погрома
Дружка, знакомого с войны,
Поднять подкрались... – Не до шуток! –
И унесли... А наш герой
На четверо был брошен суток
В ШИЗО за тот удар прямой.

-----
Продолжение – Глава двадцать девятая. 14 октября 1964 года.
http://stihi.ru/2009/11/18/687