Край лезвия Посвящение Бродскому

    
     КРАЙ   ЛЕЗВИЯ               
                Посвящается И.Бродскому
               
            …Навсегда расстаемся с тобой, дружок.
            Нарисуй на бумаге простой кружок.
            Это буду я: ничего внутри.
            Посмотри на него, и потом сотри.               
                И.Б. 

                1
            
Рассекаясь по лезвию переулков,       
Задыхаясь объемами многоточий,
Расплавляясь течением гиацинтов,
Нарушая игру черно-белых пешек,
Шаг за шагом, неясно, светло и гулко
Ухожу золотой анфиладой ночи,
Замирающим – масти икон и инков,
Выпадаю пространством орлов и решек.

Тихо. Влажен туман в повороте розы.
Кто предвидит конец стихотворной тайны,
Кто глядит на Восток, усыпив прозренье,
На скрещенье дорог, проходивших рядом.
Время – семя метаморфозы,
Или мысли полет и мотив случайный,
Лишь на миг нам дарует свой слух и зренье,
Лишь на вдох насыщает вином и ядом.

По строке твоей резкой и всеобъемной,
По игре твоей величин и качеств,
По веленью твоих - и стиха и прозы,
По желанию – вплыть и войти в провалы,
Твоё небо  навеки – насквозь - огромно,
И живет  оно вне неземных чудачеств,
По законам нездешним  ветров и розы,
В голубое как в сердце вливая алый.

Травный мякоть. И снова в зубах осока.
Ноги тонут овалами вод Ла-Манша.
И несет темно-белый песок дрожанье,
Молоко, не разбавленное луною.
Говорить одно, видеть тем же оком,
Никогда не поняв простоты реванша,
Смерти скрытого дна обожанья,
Парашюта крыл и лент за спиною.

Ничего, что не встретились, не впервые
Разминуться пришлось зеркалами ливней,
О себе молчу. Разговора вереск
Не обжег ни душу, ни радость встречи.
Верховые судьбы пришли – Вековые,
Положили на кон, как слоновых бивней,
В камень кубков плеснули халву и Херес
В виде шутки, принявший вид человечий.

Кто-то шутит всерьез. Чучела печалей
Обращают глазницы в полночный купол.
Удивленным дитя – умирает старец.
Слишком мудрым рождается каждый сотый.
Анаисовый сад зеленит вуали,
Для несчастных детей – поднебесных кукол,
Засыпает апрель, в рот засунув палец,
Каждый живший из нас – шестигранник соты.


Плавясь медом, каким – золотым, нетленным,
Обращаясь затем в мумиё – прополис,
Для чего сахар глаза, впитав душою,
Мы подолгу сидим у обрыва смерти?
Мы становимся пищей для пчел вселенной,
Прилетающих в зимний, надземный  полюс,
Мы становимся чьей-то игрой большою,
В тайном бешенстве круговерти.

Но и это вздор. Треуголье комнат
Нам вернет объём одиночеств наших.
И сирени трон пятицветьем ляжет
Нам под ноги и ветер войдет в бумагу.
Обруч радуг всех на куски расколот,
Белый цвет, смотри, и черней и краше
И пространство уже нам сплетенье вяжет –
Продолженью строки, наподобие магу.

Тем, кто смог палачу протянуть пожатье
И глаза отвести, когда били душу,
Тем, кто выдал поклон в мизансцене смерти
И наладил жест целовать запястья,
Не понять огня и не сбросить платья,
Прокаженного, чей-то запрет нарушив,
Потому так бесстрашно и долго вертит
Ветер розу твою в золотом ненастье.

            2

Старый, отвесный дом.
Дерево стен глухих.
Ржавый сундук – и в нем –
Чей-то забытый стих.

Медленным молоком
В душу начну вливать
Памяти снежный ком
Радостью умирать.

Тающий дня огонь.
В небо смотрю, скользя.
Облачная ладонь
Помнит гранит ферзя.

Солнечный анорак
Прячет седую прядь.
Вывело время знак
Равенства умирать.

Мимо идут часы,
Вне наготы и губ,
Лают чужие псы,
Лай их далек и груб.

Плаванье - кораблю
В водах этих и тех.
Счастье равно нулю,
Круглому, как орех.

Где-то стоят дома,
Сжатые кварцем гор,
Может быть я сама
Поймана и не вор.

Только лететь наверх.
Только рыдать глазам.
Мимо отсутствий тех,
Чьих поднебесий храм.

Глажу тетрадь и мох.
Не опустив ресниц,
Пальцы, застав врасплох,
Трогают секс страниц.

Темя диктует такт.
Морзе - в мозгу планет.
Я совершаю акт,
Как поэту – поэт.

Я совершаю гимн
Всяким, умершим - из,
Вышедшим из глин
И – падающим вниз.

Всем у кого в кольце
Меткою – бирюза,
Свет изнутри в лице
И солена слеза.

Я совершаю путь
Тления – из зол –
Петлей на шее, где в грудь
Пьяной звезды укол.

Следствием из причин,
Я выхожу в блеф,
Женщиной – из мужчин
И сыновьями – из дев.

Я выхожу – как
Рыбы с реки – в реке,
Раскаленный пятак
Зажимая в руке.

Вечной игрой жить,
Тешить богов  сад,
Тайную их нить
Перенося в ад.

В ножнах храня нож
Берега и тепла,
Я понимаю ложь
Комнаты в три угла.

Нежась – постелью – слух
Выключить, сны дробя,
Чтобы в квадратах мух
Вновь обрести себя.

Первый квадрат мал,
Зол лабиринт за ним.
Долго твой дух спал.
Утренним лег дым.

Желтая бязь ив.
Лента ночного шва.
Если воздух жив,
Значит, и я – жива.

Значит, пока стучит
Темя – пульсами ста
Тех, кто в тиши молчит,
Тех, кто лишен рта.

Тех, кто лишен век,
Объема карандаша,
Чей заключен бег
В прошлое – не дыша.

Чей палец не согнут – над
Бумагой и дрожи нет,
Чей счет устремлен назад,
Чьи ласки  - слепой свет.

Во имя всех Вас - жечь
Чернила и ламп угли.
Во имя всех Вас - лечь.
В амбразуры земли.

Поэзии злой венец -
Сквозь траурные фонари.
В дефинитивный конец –
Точку. А, может, три.

                3

В запотевшие окна размытого сна
День втекает - и кажется мертвенным – ложе.
Золотистою зеленью томит весна,
И зеркальное небо на сказку похоже.

Ах, зеленое золото майской росы,
Хрустали хризантем и пронзанье мимозы!
Под изгибами нервной, как ток полосы
Мы запомнили мир – содроганием позы.

Что нам бледных, телесных одежд череда.
И поступков пустых ежедневное блюдо.
Кто-то спросит – Вы снова отобраны? – Да.
Только родом мы – Из Никуда – в Ниоткуда.

Вновь, лишенные памяти, вышли в игру,
Как неведомых сил запрещенные дети,
Чтобы выпустить птиц и стоять на ветру,
Наблюдая полёт их и взмах на рассвете.

Только где-то в душе, опасенье живёт –
Что не просто пришли мы в нужде катастрофы.
Что страна наша музы и гения ждет
Где-то там далеко наши души и строфы.

И не брошен на ветер ни разум, ни стих
Как молитвы мелодии  - послеобедней,
Всё имеет свой смысл, пусть не выявлен штрих,
Каждый прочерк пера, каждый выдох последний.

Пусть зеленое золото моет весна.
И, сомкнувшая веки, печаль нас тревожит.
В запотевшие окна размытого сна
День втекает. И кажется – мертвенным ложе.
 
 
                4

Предрекая печаль, всё лежу на зернистом  песке.
Состояние рук равносильно дневному балансу.
Чуть намечена жилка зари на небесном виске,
Наподобие старому, всуе забытому, стансу.

Не была на могиле. Венеции мало окрест.
Знаю только, что плавно качается полдень и сухо.
Роза моря, разлада и тонкий, заветренный крест
Тебе вместо дыхания, вместо прозренья и слуха.

А потом тишина, что лежит у тебя на груди
И похожа она на кристаллы моллюсков и мидий.
Что за смертью стоит, что за нею стоит –  впереди -
Ты ведь знаешь уже, друг моих стихотворных  наитий.


Я люблю твои строки и логику – капли в объем –
Наполнение ядом как воздухом – значимость круга.
Состояние творчества и воплощение в нем,
Треуголье твоё и спиральный мой танец испуга.

А затем будет миг – для меня распахнут небеса
Белокрылые кони и резко придержаться вожжи,
И тогда с высоты ляжет взгляд на поля и леса
И тетрадь на песке так и будет лежать,
Много позже.