Письмо из норы. Осеннее

 
В осени мужского – лишь на треть.
Обнажаясь, но не размножаясь, мир сгнивает заживо. Смотреть
на стриптиз, что вызывает жалость,больно. Вольно думать самому
о предполагаемой кончине на примере дерева, ему
доверяя больше потому, что к весне (как и в любом мужчине)
в ствол положен влиться кровоток возрожденья.
А пока красиво можно умереть на срок.
Итог очевиден: слабость, как и сила, следует пропорциям ствола:
столь живой, насколько задубелый ствол наощупь.
Мягкость надоела – коли умерла, так умерла.

Доверять осенней красоте принято при жизни. Так откуда
восхищенье смертью на кресте осени? Где ожиданье чуда
теплится в живом, что это – сон?
В перезвон дождей, на фоне грязи, холода, ветров, мы, без боязни
сами сдохнуть, блеем в унисон: все пройдет… И все проходит, но
осенью – больней. А значит, круче достается все, что пройдено –
помнится, и любится, и мучит, и живется – на обрыв струны иль перед падением с обрыва,
что, возможно, выглядит красиво с противоположной стороны,
и хоть нет природы в том вины, все равно она несправедлива.

Мы-то здесь при чем? Нам жить без сна, доставая – тратить, добывая,
доедая – лезть в долги. Живая суть природы, в общем-то, ясна:
лето, осень, скоро ли весна? О зиме обычно забываем.
Так, немного снега, Новый год, теплая одежда, рукавички.
Ну, мороз, ну, может, гололед. Все проходит, и зима пройдет.
Это дело времени, привычки.

Осень не проходит, а идет, длится: в лицах, отцветах, тоске,
непересказуемой в языцех.
Боль в виске и жизнь на волоске – виснет, бьется, рвется – длится, длится…

Пытка… Боже! Если бы не ты, Cолнце, пусть чуть слышно и невидно,
из мобильной трубки темноты не звучала, было бы обидно
предаваться голым деревам, лежа в раскладушке на подушке
черт-те где, покуда есть диван где-то там… И ты на нем… И Пушкин
с болдинскою осенью вдвойне меркнут в яме с Лисьею норою,
если сей «унылою порою» до сих пор ты помнишь обо мне…

Пятый час. Бессонница. Заря на подходе. Пусть тебе приснится:
осень длится, поцелуй в ресницы, в губы, шею, груди, ягодицы…
Это – я…

Ночь. Третье октября.
Сорок километров от столицы.