Прости мама...

   

         1.Беды  нежданные шаги...

Благослови  Всевышний  слово,
Пусть сказанное невпопад,
Что  многим  вряд  ли  будет  ново,
Не каждый слову будет рад,
О  жизни  светлой,  неприметной,
Забитой, загнанной, тревожной,
С  любовью  к  жизни  беззаветной
И потому быть может сложной,
В  рассказе  о  любимой  маме,
Где всё смешалось – ад и рай…
Где  чаша  горестей  и  драмы
Налита  кем-то  через  край,
И  не  поймёшь,  какие  силы
С рожденья «насолить» спешили
В  судьбу  поправки  заносили
И счастья женского лишили…
Коротким  был  той  жизни  срок,
А ей казался бесконечным,
Висел  над  мамой  Неба  рок,
Как над Землей висит «Путь млечный»…
Но жизнь спешит вперёд, туда –
Где лучше будущность, иль хуже…
А я всё ворошу года
С надеждой, что рассказ сей нужен…
Давно  уж  нет  в  живых  любимой,
В  душе  кричу:  «Меня  прости…
За  то,  что  был  не  важным  сыном,
В  последний  миг  не  смог  спасти.
Прости,  что  я  другим  поверил,
Хоть  видел  точно  –  гаснешь  Ты».
Последний  срок  уж  был  отмерен
И  Ты  стояла  у  черты…
А  я  сестру  не  вызвал,  братьев,
Им  трижды  письма  всем  писал,
Надеждой  жил,  но  время  тратил
И  не  отправил,  опоздал…
Проститься  не  успели    дети 
С  родной,  единственной  своей.
Непросто  жить  теперь  на  свете,
За  всё  я  каюсь  будто  в  ней…
А  Ты  ждала,  сидела,  помню,
На  погребе  все  эти  дни, 
Смотрела  в  переулок  томно:
Не  выйдут  дети  ли  твои?
Не  вышли,…  в  том  вина  моя,
Прости  родная,  грех  тот  смертный,
Ту  кару,  несть  мне,  боль  тая
В  утрате  горестной,  безмерной…
С  утра  ещё  б  мне  спохватиться
От  слов  твоих,  мол:  «Так  легко
Давно  мне  не  было,  как  птица
Душа  всё  рвётся  далеко…».
Где ж знать нам молодым, наивным,
Что так бывает перед смертью –
Был грешен ты или невинен,
Врата ждут рая или черти,
Вдруг отпускает боль земная -
«Простились с миром» чтоб без злобы…
Мы разве это понимаем?
В «мирках» живём своих, «особых»…
Болезнь, я верил,  отпустила
И так надеялся на это,
Казалось,  вновь  вернулась  сила:
Вновь вечера встречать, рассветы…
Был  так  я  рад  выздоровленью,
С тем  на  работу  укатил.
А  в  вечер,  после  возвращенья,
Узнал,  что  новый  приступ  был…
Отец  слезть  с  крыши  поленился,
До  «скорой»  донести  помочь.
Ты  слышала,  как  матерился,
Так  с  «матами»  ушла  ты  в  ночь…
Да  и  сноха  вернулась  сразу  –
Послал  её  брат  в  скорой  той,
По  чьёму-то,  врачей,  приказу:
«Так,  нужен  женщине  покой…».
Но,  не  успев  с  крыльца  спуститься,
Закрыв  лишь  двери  за  собой,
Не  стало  сердце  твоё  биться,
Цепь  обстоятельств  чередой:
В  ответе  быть  медперсоналу
За  слово,  брошенным  случайно.
И  догонять  они  не  стали,
Сноху,  что  делится  печалью
С  подругой,  к  ним  подать  рукой,
Из окон пару эту видно,
Но  до  утра  лежать  одной,
Как не прискорбно, не обидно,   
В  приёмной,  на столе  всю  ночь…
Сны  наши  были  безмятежны,
Не  кинулись  сыны  и  дочь,
Уж не обнять как прежде нежно…
Сноха  словам  поверит  слепо,
Врачам, привыкшим к смерти, боли…
А  мы снохе,  так  всё  нелепо…
Вот и не верь в превратность доли…
Отцу, семье, соседям, людям
Боялась  в  жизни  быть  обузой,
Вдруг не поймут или осудят…
И  на  одре  не  стала  «грузом»,
Мы  в  том  участники  немые,
Боль  от  прощанья  унесла
С собою, в дали  голубые
В июнь,  четвёртого числа,
                В  ту  ночь,  чтоб  нас  тем  не  расстроить,
                Дела  земные  держат  нас,
   Сарай,  позволив  тем  достроить,
   Та помощь  свята, без  прикрас…
Отцу  и  брату  помогал,
Они  ведь тоже  помогали,
«Всё  с  мамой  в  норме…»  –  брат  сказал,
Не  в  первый  раз,  о  том  мы  знали.
Бетон  месил  я,  не  проверил
И молодость  отвергла  лень,
Как  прежде  в  слово  брата  верил,
Всё  изменилось в  этот  день…
За  что  корю  всю  жизнь  себя
И брата  мучают  сомненья,
Возможный  шанс  спасти  тебя, 
И за  медлительность  решений
Стучит  в  висках  как  бой  набата,
Та  мысль,  лишённая  покоя:
«Не  я  ли  в  смерти  виноват-то?»…
Начну.  Что знаю, то не  скрою…

    2.  Село  Ребриха...

Алтайский  край  –  село  Ребриха,
В  год  двадцать  пятый,  в  майский  день,
Ты  родилась, с тобой «пуд лиха»,
Которое и бросит  тень
На  жизнь  твою  отца  родного,
Любил  он  жизнь, любил жену,
Но вот  в тот  миг  проклятья  снова
Ломились  в  память: «Прокляну…»  –
Кричала  бабушка  твоя
Отказом  на  благословление:
«Крестьянку  в  шею, на  поля,
На  каторгу,  иль  в заточенье…».
Уже  родился  их  ребёнок
И прожиты  года  совместно,
Как  явь  тот  голос,  груб  и  звонок
Звучал  частенько  и  не  к  месту…
От  бабки  и  пошла  беда,
Была  она  дворянкой  чистой,
Дорогиных  был  род  всегда
В  почёте  при  дворе,  тернистым
Был  путь  дворян  на  службе  царской.
Не  просто  было  заслужить
Право  вершить  рукою  барской,
Чины  с  именьем  получить…
На  зависть  шли  дела  исправно,
Вложенья  впрок,  всё  было  главным:
Заимки,  фабрики,  лесхоз,
Продукты  пасек:  мёд  и  воск,
Сеть  лавок  сбыта  по  Сибири,
Пушнины  скупка,  шишку  били,
Кедровый  лес  родил  на славу.
Трудись  и  поддержи  Державу!
Рос  капитал  и  крепли  связи,
Наёмных  было  словно  «грязи»,
Фамилия  во  всю  гремела,
Лишь  головы  нужны  для  дела  –
Ведь  Государевы  дела!
За  всё,  Всевышнему  хвала!
А тут  наш  дворянин  Григорий
Крестьянку  Анну  полюбил…
Не  мало  на  Руси  историй,
Где  гнев  дворянский  всё  крушил.
Так  в  прошлом  и  поныне  было,
Но  время  вдруг  всё  изменило.
Уж  революция  свершилась,
Дворянство  крепко  «обожгло»
Вся  голь  и  чернь  во всю  глумилась
И  время  смутное   пришло.
Махнуть  рукой  бы:  «Будь  что  будет…»,
Да  сына  ей  благословить, 
Ведь  победителей   не  судят,
Зачем  же  души  зря   травить.
Но  бабка  не  смогла  смириться,
Считала  временным  «бардак»,
И  до  конца  уж  будет  биться,
Что  воли  вопреки  –  не так.
Так  прокляла  дворянка  сына,
Он  от  любви  не  отступил…
Наследства  был  лишён  и  чина,
Прабабкой  проклят  род  весь  был…
Твоё  рожденье  всколыхнуло
В  отце  те  горькие  мгновенья,
На  время,  боль  внутри  уснула,
В  свой  час  всплывёт  всё  из  забвенья…
В разгар родишься знатных лет
Шёл  НЭП-овский  в  стране  расцвет.
Свободу  дали  вдруг  народу!
Гуляй,  твори  на  благо  всем,
Ильич  «прозрел»  стране  в  угоду
И  много  тем  решил  проблем.
Всё  на  ходу  решая,  меря.
Заставил  в  НЭП  людей  поверить.
Что ж,  отказаться  за  труды,
В  дом  приносящие   плоды,
И  не  плохие,  верно  глупо.
Покой,  стабильность,  миска  супа,
Что  гарантирует  власть  людям,
Слывёт  в  народе  славным  «блюдом».
Всех  эйфория  охватила
От  демократии,  свобод.
Впервые  власть  всем  стала  милой,
Работал  на  себя  народ!
В  сравненье  с  царской  несвободой,
На  много  лучше  всем,  ей  Богу.
Григорий  жизнью  наслаждался
С  дочуркой  славной  и  женой.
И  всё,  за  что  бы  он  не  взялся,
Доход  давало  неплохой.
В  плечах  широк,  силён  и  молод,
Энергией  кипел  ключом,
Но  не  надёжен  мир,  расколот,
Всё  запылает  вновь  огнём.
Срок  НЭПа  короток,  бесславен,
Как  власти  жить,  коль  каждый  «равен»?
А  НЭП  класс  средний  поднимал,
А  беднота  лишь  лицезрела,
У  зависти  один  финал,
Копилась  злость  и  закипела…
Да  так,  что  ахнуло  войною
Гражданской  –  бойней  меж  собою.
Так  грызли  глотки,  лили  кровь,
При  этом  с  правдою  своею…
Основ  России  рухнет  кров –
Имперской  власти  прах  развеян…
Всё  после  смерти  Ильича
Пошло  по  новому  потоку,
Эпоха  Сталина  пришла
И  НЭП  задушен  был  до  срока.
Весь  капиталец  наживной,
Для  бедных,  вроде,  отнимая,
Сметался  властью  как  волной.
Так  плод  труда  «земного  рая»
Кому-то  костью  в  горле  встанет,
Так  власть  народ  опять  обманет…
С  тем  начались  года  лишений,
Отец  «шабашкой»  промышлял
И  мало  от  мужских  «решений»
Семье  доход  уж  добавлял.
И  Анна  в  госпитале  гнулась,
С  больными  больше, как  и  прежде,
Страна  в  болезнях  захлебнулась…
На  Небеса  глядя  в  надежде
Тем  и  кормились,  что  давал
Паёк  её,  остатки  с  кухни,
Рожденье  младшей  добавлял
Проблем  во  всём,  вот-вот  всё  рухнет…
Но  жили  с  тем  безропотно,
Испить  судьбу  всем  личную…
Кому  было  не  хлопотно?
Сулит  власть  жизнь  отличную…
Что ж  остаётся  смертному –
Тяни  свою  ты  «лямочку»,
Тому  быть  что  начертано
Вкушай  судьбу  ты  «дамочку»…
Григорий, как о стену  бился,
Не  в  силах  он  собою  править,
На  безысходность  очень   злился,
Не  мог  за  пайку  рыть  и  драить.
Не получалось  как  мечталось,
Избалован  дворянской  жизнью,
Чем  дальше – хуже  всё  давалось
И невдомёк – беда  в  Отчизне…
Жена  Анюта  вся в  работе
Досужно  быть-то  медсестрою
Всегда  в  трудах,  к  чужим  в  заботе
И дома  «не  горит  искрою»…
Всё  удручало – жив  любовью,
Как  прежде  чувства  горячи...
 Дарилось  младшей  любословье, 
(а  старшей в  «няньках») ...та  кричит)))
Назвал  тебя  Тамарой  он,
Как  знаменитую  царицу.
Сам  в  Клеопатру  был  влюблён  –
То  в  младшую  твою  сестрицу.
А  в  «царской»  доле  мира   нет
И  требует  к  себе  внимания, 
Но  няньке-то  всего  шесть  лет,
И  с  первых  дней  нет  понимания
И  зова  крови  в  сёстрах  нет.
Отец  за  младшую  строжится -
любил  в  тиши свои    раздумья,
Но  вам  с  ней  мирно  не  ужиться,
Где  «царское»,  там  много  шума.
Тому  история  свидетель…
С  сестрой  вы  грызлись  с  ранних  лет,
За  чей-то  грех  в  ответе  дети…

Во сны  вновь  бабка  приходила,
Григорию  покоя  нет,
Вновь проклинала и судила,
Ночь  невзлюбил,  не мил и свет….
Супруга  добротой  щедра:
Тянула  дом, работу,  дочек.
Болезнь  коварна  и  хитра
С  проклятьем  бабки  ставит...
 
Не  потому  ль  крестьянка  Анна
От тифа  в  муках  умерла,
Да  и  моя  сестрёнка  Аня
У  грани  нищеты  жива.
Хотя  в стараниях,  суете,
Но  жизнь  бескрайний  лист  больничный
И  в результате  в  маете,
Пробелы  так же  в  жизни  личной.
Мой  брат  Григорий  с  треском  «жил»
Концы  едва  в  хозяйстве  сводит,
Как  будто  кто  заворожил…
Далёко  злоба  та  уходит.
Два  имени - Григорий  с  Анной
груз  тех  проклятий  получили,
но  род  весь  ниточкою  странной
по  жизни  злобой  зацепили...
Кто  знал,   что  через  сорок  лет
Проклятье  тоже  не  отпустит,
Казалось  в  прошлом  чёрный  след
И  жизнь  уж  больше  не  укусит.
Святое  дело  –  род  свой  помнить
И долг,  казалось  бы,   исполнить:
Детей  родить  под  Небесами,
Родными  сердцу  именами
В честь  мамы  и  отца  назвать,
Чтоб  были,  как  они… (мечтать)
Тем   память  в  «древе»  закрепить,
Чтоб именам и дальше жить,
Чтоб доброму  добром  служить,
Не  думала  ведь  навредить
Одним  лишь  именем,  что  в  злобе
Прабабкой  проклято  на  век.
Таков  наш  рок,  живя  в  утробе
Ещё  ты  плод,  не  человек…
Судьбой  же  каждый  шаг  расписан,
Когда,  где,  что  произойдёт?
Как  приговор  Небес  подписан…
Никто  его  не  обойдёт.
Был  хаос  не  с  тобой  рождён,
Но  в  эти  годы  обострится
И  с  каждым  днём  страшнее  он,
Как  ворон  над  судьбой  кружится…
               

     3. Смерть Анны..

Григорий   Фёдорович  –  отец  твой,
Был  образован  и  умён.
Герой  войны  той  мировой,
Той  первой,  где  и  был  пленён.
имел  он  офицерский  чин,
Знал  «языки»  и  в  совершенстве,
А  в  плен  попасть  есть  сто  причин,
Не  назовёшь  те  дни  блаженством…
Немецкий  плен  отнял  два  года,
Но  знал  «язык»  их,  как  родной.
И  потому  та  несвобода
Была  потерей   не  большой.
Хвалил он  тамошний   порядок,
Их  пунктуальность,  их  расчёт,
Во  всём  дотошность,  их  достаток,
Черту  –  всё  думать  на  перёд.
Работник  был  и  переводчик
При  «бургере»  земли  немецкой.
«Рос»  быстро – дояр,  вот  учётчик,
Вот  старший  он  среди  дворецких,
Вот  управляющего  чин
Ему  дают  не  без  причин.
Что  ж  от  земли:  умён  и  хваток
В  хозяйстве  матушки  учён…
У  Родины  свой  недостаток –
Влечёт  назад -  след  всех  времён,
Как  не  горька  жизнь  на   Отчизне,
А край  родной  ночами  снится…
В  краю  чужом  как  ты  не  признан,
По  дому  сердце  всё  томится…
И  после  «плена»,  где  «расцвет»,
Вернуться  в  хаос  и  разруху,
Ему  немил  казался  свет,
Где  речи  «матом»  режут  ухо...
В  тот  год,  когда  весь  мир  качнулся
И  встретил  он  любовь  свою…
Пятнадцать  лет так, ...вдруг  проснулся,
Сон  это  был  иль  жизнь  в  раю?
У  гроба  Аннушки  сидел,
Тиф  по  стране во  всю  лютует,
Григорий  в  горе  постарел…
А  «тридцать  третий»  голод  чует…
В  семье  нежданно  рухнет  мир,
Мечты,  надежды,  дух  свободы…
Отцу  от  горя  бы  в   «трактир»
Напиться,  но  не  той  породы…
Проклятья  матушки  «вскипали»,
Как  будто  было  всё  вчера…
А  две  девчушки  ласки  ждали,
Скользнут  ли  руки  у  чела?
«Как  поднимать  семью,  меньшую?»
Вновь  закипала  в  жилах  кровь.
Взгляд  нёс  лишь  ненависть  большую,
С  женою  умерла  любовь...
От  младшей злобу  отвело
В  чертах  лица  на  Анну  схожесть,
О  ней  скорбело  всё  село,
При  жизни  многим  та  поможет... -
Достоинствам  не  властно  время…
Отец  с  тем  Анну  схоронил,
Тебя  невзлюбит  –  тяжко  бремя,
К  малышкам  злобу  затаил.
Вдруг  стали  «камнем  преткновения»
В  той  смерти  Аннушки  своей.
Во  взглядах  полное   презрение,
Да  в  сердце  холодность  ночей…
К  тебе  стеною  отчуждения
Стал  день  супруги  погребения…

А  голод  в  «тридцать  третий»  год
Людские  жизни  косит  смертью –
Ответчиком за  всё  народ,
За  глупость  власти  в  круговерти…
Решение  Вас  отдать  в  детдом
Пришло  к  отцу   само  собою.
Сироты  при  отце  живом!?
Всё  видно  решено  судьбою...
И  побежали  дни  твои,
Не  зная  материнской  ласки,
Отца  защиты,  теплоты,
Не  видя  жизни  в  яркой  краске,
Что  за  детдомовской  стеной,
Кипевшей  и  манившей  тайной…
И  жили  Вы  большой  семьей,
Здесь  не  было  детей  случайных...
И  каждого  беда  своя 
Под  эту  крышу  приводила.
Вы  редко  видели  отца,
Расставшись  с  ним,  тихонько  ныли...
А  он  завхозом  в  церкви  был,
Всё  больше  к  Богу  обращался,
Прощенья  мёртвых  всё  молил,
К  дочуркам  редко  появлялся.
По  младшей,  видимо,  скучал
И  больше  с  ней  уединялся,
Возможно  «что-то»  и  сказал,
Протест  с  годами  разгорался...
Всё  чаще  оскорбить  сестрёнку
Стремилась  злобно,  беспричинно.
Детей  обидеть,  что  котёнка,
С  тех  пор  на  сердце  боль-кручина…
Его  ты  тайно  надрывала,
Но  кто  виной  в  том  был,  не  знала.
Ты  сердобольною  была,
От  первых  дней  и  до  последних…
Я  помню,  ты  уж  умерла,
Врач  удивлялся:  «Как  терпенья
Хватало  жить  у  мамы  Вашей…
Всё  сердце  в  шрамах  и  рубцах…»
Что  «чужаку»  на  это  скажешь
О  кровоточащих  сердцах…
Я  это  по  себе  всё  знаю,
Похоже,  всем  пошёл  в  тебя,
Всю  боль  земную  пропускаю
Сквозь  сердце,  пусть  и  знаю  –  зря,
Ведь  мир  ты  этим  не  спасешь,
Болячек  только  наживёшь,
И  зря  огнём  пылает  сердце,
Коль  пережил  чужую  боль, 
Натёрли  словно  острым  перцем
Всю  область  сердца,  словно  соль,
Все  раны   спешно  разъедает
И  стухнет  ли,  увы,  не  зн


      4. Детский дом...

Так  чередой  дни  полетели,
где  за  окном  ревут  метели,
идёт  то  снег,  то  дождь  в  свой  срок,
зовёт  вас  в  школе  на  урок
в  руках  «технички»  колокольчик,
урок,  как  миг,  хотелось  дольше...
Твой  мозг  к  ученью  потянулся,
Не  мало  мучило  вопросов
И  тем  назло,  кто  отвернулся,
Как  будто  были  вы  «отбросы»…
Шесть  классов  словно  на  «ура»
Закончила  с  отличием  в  школе,
На  том  закончилась  пора,
Учиться  не  пришлось  уж  боле...
«Спец  интернат»  далёко  был,
До  города  путь вам не  близок,
Отец  учиться  запретил,
Особых  не  хотел  сюрпризов...
Нет  сбережений,  нет  запасов,
В  детдоме  же  для  старших  классов
Специалистов  не  нашли,
Голодные  года  прошли,
Год  тридцать  третий,  тридцать  пятый…
Детдом  спасеньем  стал  девчатам,
Шёл  «мор»  по  всей  стране  в  те  дни,
В  беде  вы  были  не  одни,
Как  не  крути,  детей  кормили.
Паёк,  конечно,  скудным  был,
Но  жизни  всё  же  сохранили,
Отец  забрать  вас  не  спешил…
Сам  выживал-то  еле-еле,
Душа  чуть  теплилась  уж  в  теле,
Детей  бы  точно  заморил…
ПайкА  часть  Клёпе  приносил,
(Тайком  старался  подкормить),
«В  мешке  иглу  не  утаить»,
ты,  Тома  за  углом  стояла,
Обиды  ком  с  трудом  глотала,
В  подол  уткнуться  и  реветь
Хотелось  в  миг  тот,  мил  ли  свет?
От  сделанного  самым  кровным,
Зачем  же  жить,  коль  всё  условно...
Зачем  ходили  по  полям,
Картошку  мёрзлую  искали
Детдомом  всем,  чтоб  по  ночам
Варить  и  есть,  пайкИ  так  малы…
Хотелось  есть,  почти  всегда.
Зачем  же  выживать  тогда?
Коль  не  нужна  здесь  ни  кому…
И  не  любима  почему?
Наверно  даже  в  стае  волчьей
Законы  были  по гуманней,
Ревёт  в  чулане,  куклу  топчет,
Взгляд  к  небу  –  всё  просила  маму
К  себе  под  крылышко  забрать,
Но  разве  деточке  понять,
Что  на  роду  свой  срок  отмерен…
Не  в  праве  мы   его  менять.
Отцов  поступок  не  намерен,
Хотя  жесток,  ей  не  понять,
Как  можно  детство  всё  отнять?
Любить  одну,  другую  гнать…
Лишь  няньки  смогут  боль  унять,
Придумать  что-то,  обмануть,
Чтоб  та  смогла,  вздохнув,  уснуть,
На  завтра  солнцу  улыбаться
И  жизнью  снова  наслаждаться…
Григория  предупредили,
Эксцесс  подобный  запретили,
Но  слеп  отец  в  любви  и  злобе,
Жило  в  нём  бабки  «твердолобие»,
Не  раз  по  сердцу  бил  «нечаянно»,
Чем  огорчал  и  чрезвычайно.
Так  понемногу  и  росла,
Уже  сдружилась  с  детворою.
Как  святость  дружбу  ту  несла,
За  всех  ручаясь  головою.
С  одной  из  них  –  девчушкой  Ниной
Богоявленской  –  «бой-подружкой»,
Как  две  сестрёнки,  в  те  годины,
Делили  всё:  хлеба  краюшку,
Секреты,  да  и  всё  что  было,
В  сиротской  доле  «под  подушкой».
Делиться  жизнь  их  научила
Любой  простецкой  безделушкой.
Та  дружба  выжить  помогала,
Любить  и  верить,  просто  жить,
Предательством  не  обжигала
Учила  ненависть  тушить.
И  милосердию  учила,
Без  хитрости,  обид  на мир,
Сиротских  дум  огонь  гасила,
Единства  в  доме  дух  парил.
Не  только  горечь  здесь  жила
С  коктейлем  горечи  и  боли,
И  жизнь  вся  «сажею»  бела,
Давали  и  улыбкам  волю
И  радость  в  гости  заходила,
По  праздникам,  в  свободный  час
В  сердцах  вдруг  отклик  находила,
Восторгом  детских  душ  и  глаз.
Зимой  в  мороз  «стоит»  река,
Не  удержать  детей  в  детдоме,
Уж  зеркалом  след  от  катка.
Для  игр  был  инвентарь  их  скромен:
Дощечки  больше  да  салазки,
Но  дети  попадали  в  сказки,
Катаясь  дни  те  напролёт,
Как  птиц  стремителен  полёт,
С  пригорков,  дух  захватит  даже…
Любуясь  –  ели  стоят  важно,
Берёзы,  сосны  и  рябины…
В  снегу  всё,  словно  на  картине,
Глаз  детский  их  запечатлел,
Румянец  на  щеках  алел…
Зачем  летят  так  дни,  года?
Как  хочется  порой  туда
Вернуться…  ...но  одна  беда
Другую  тянет  за  собою.
Вслед  голоду,  как  череда,
Расплата  та  же  головою.
Волна  репрессий  по  стране
Во  всю  катилась  снежным  комом.
И  миллионы  жизнь  в  тюрьме
Закончили,  одним  лишь  словом,
По  глупости,  иль  взгляд  небрежный,
Что  тайну  мысли  приоткрыл
Любому  «стукачу»,  тот  спешно
Доносом  власть  уж  одарил.
Так  покатилось  всё  по  кругу,
Чем  не  всеобщая  «порука»…
Боялись  все  друг  друга...  время
Такими  сделало  людей...
Страх  овладел  умами  всеми
Сдавали  всех:  родных,  друзей…
Чуть  что  не  так:  ты  враг  народа!?
А  коль  дворянских  был  кровей,
То  содрогнётся  мать  Природа
От   действий  правящих  властей…
Под  корень  род  весь  изведут,
А  жить  надумал,  отрекайся -
От  матерей,  отцов  и  тут
Для  власти  ты  уж  постарайся.
Чем  больше  грязи  выльешь  ты,
Тем  «чище»  сам  себя  отмоешь…
Не  каждый,  стоя  у  черты
Мог  устоять,  не  слив  помоев,
Спасая  жизнь  для  мук  в  тюрьме
В  Сибири  или  Калыме,
Баландой  лагерной  питаясь
И  от  болезней  загибаясь…
От  «мясорубки»  той  спасло
Григория  его  молчанье
И  неспроста,  в  глушь  занесло,
Жизнь  в  ожидании  –  на  грани…
Пришлось  девчонок-то  забрать,
Страхуясь  жизнью  двух  сироток,
Роль  стали  те  уже  играть
«Затычкой»  для  «лужённых»  глоток.
Но  дети  святы  и  наивны,
Слова,  поступки  их  невинны,
Не  думали  тогда  о  том,
Для  сИрот  папка  и  свой  дом,
Как  храм  для  страждущей  души,
Хоть  по  годам  не  малыши...
Втроём  в  хатёнке  стали  жить,
Дровами,  сеном  запасаться.
Лес  многих  летом  мог   кормить,
Трудней  зимою  продержаться.
Пол  года  здесь  зима   лютует,
Снег  нанесёт  до  самых  крыш,
Мороз  с  метелицей  флиртует
И  редки  дни,  где  гладь  да  тишь…
Казались  ночи  длинными,
А  в  избах  свет  с  лучинами…
В  мир  книг  ты  часто  погружалась,
Отец  читал,  ты  рядом  жалась.
Плохих  книг  в  дом  не  приносилось,
Всё  перечла  –  отца  черты,
Так  жизни  ты  на  них  училась,
Григорий  с  грамотой  на  ты!
И  полиглотом  был  изрядным,
Но  сёстрам  ласки  бы,  наряды...
Да  где  их  взять  в  такой  глубинке,
За  счастье  и  отца  ботинки 
С  гражданской  что...  на  льду  кататься,
Да  на  юнцов  полюбоваться...
Тамара  чаще  их  носила,
Решали  всё  года  и  сила.
В  любимых  вновь  ходила  Клёпа,
Вся  в  мать  была:  лицом  и  статью,
И  дед  хотя  «особой  пробы» –
«Гостинчик»  где,  а  где  и  платье…
Отец  ей  многое  прощал
Что  старшей,  Томе  запрещал.
Так  и  жила  изгоем  всуе,
Не  зная  ласки  и  любви,
А  жизнь  те  правила диктуя,
«Стирает»  месяцы  и  дни.
И  ты,  как  «золушка»  по  дому,
Только  и  слышен  окрик: «Тома…
Сходи  туда,  исправь,  повесь,
Помой,  смети…»  и  день  так  весь...
Но  ты  о  том  не  горевала, 
Так  жизнь  стремительней  бежала.
Мечтала  ты: «Вот  вырасту 
И  встречу  принца,  как  Ассоль,
На  зло  всем  и  в  укор  отцу,
Чтоб  понял  он,  какую  боль 
Нанёс  мне  с  ранних  детских  лет,
Не  я  виновна  в  смерти  мамы…»
«Тамара  там  готов  обед?...»  –
Отец  позвал,  уж  руки  сами
На  стол  всё  спешно  накрывали,
Вновь  ноги  устали  не  знали,
В  работе  ты  была  «огонь»!
Любое  дело,   только  тронь,
Всё  спорилось,   везде  порядок…
Но  Клёпин  был  характер  гадок  –
Испортит  там,  насорит  здесь,
Кипит  в  ней  ненависть  и  спесь...
Боялась,  что  отец  похвалит,
К  тебе  вдруг  сердцем  отойдёт…
Так  словом,  иль  поступком  «жалит»,
Меж  вами  «пропасть»  стережёт...
У  каждого  свои  причуды,
Кому-то  в  радость  пересуды,
Кого-то  взгляд  косой  гнетёт,
Так  быт  ваш  день  за  днём  идёт...


       5. Юности златые дни..

Отец  любил  походы  в  лес:
Грибник  заядлый,  знатный  травник.
Любил  обзор  красивых  мест,
Лес  –  здравница  и  сил  рассадник.
Зимой  и  летом  он  красив:
Величествен,  задумчив,  строен,
Особый  сказочный  мотив
В  тени  его,  он  будто  скромен…
Случись  гроза  иль  бурь  напор:
Он  грозен  станет,  беспощаден,
В  пожары,  как  «войны»  топор,
Сметает  всё  –  настолько  жаден,
В  своей  прожорливости  жар…
Не  навредить  –  здесь  нужен  дар!
Отец  Природой  дорожил:
Не  сломит  сук,  к  птенцу  с  любовью…
И  вас  тому  всегда  учил,
Как  в  будни  восхищаться  новью...
Смесь  трав  и  хвои  аромат
Благоухает  в  летний полдень,
Для  организма  что,  как  клад!
Грибом  одарит  каждый  пень,
да  ягодой  полны  поляны…
Здесь  воздухом  лечиться  можно.
Но  не  запомнил  "меток  странных»
И  заблудиться  здесь  не  сложно,
Коль  новичок,  не  сторожил,
Отец  и  в  этом  дал  азы…
Вот  только  для  себя  всё  жил,
Счёт  тем  походам-то – разЫ…
Он  вас  с  собою  брал,  тАк  редко,
Брала  вас  тётка  и  соседка
По  материнской  линии,
По  ягоды  да  по   грибы,
Иль,  по  морозу  в  инее,
Рябины  сладкие  плоды…
Были  важны  запасы  в  зиму,
Короток  летний  «вклад»  земли.
В  миг  наполняются   корзины,
Ты  только  не  ленись,  возьми…
Для  жизни  мал  запрос  людской –
Будь  сытен  стол,  гори  очаг…
Но  поломало  вдруг  войной,
Мечты  нарушил  лютый  враг,
Счастливой  юности  расцвет,
Цвет  радужный  сменив  на  серый
Не   скоро  радостно  рассвет
В  любви  и  счастье  с  юной  верой
Ты  встретишь,  утру  улыбаясь,
Печаль  скрывая,  слёзы  пряча
В  речушке  с  зорькой  отражаясь…
Другие  жизнь  внесёт  задачи…


                6
Фашист  напал,  поднялась  Русь
И  все  кто  рядом  с  нею  жили,
Вновь  в  думках  воцарилась  грусть,
Вновь  на  «пределе»  все  зажили.
На  вашу  долю  поколенья,
Как  беды  рухнули  из  ада…
Вся  жизнь  на  лезвии  терпенья –
Безверия  страны  награда…
Страна  ВОЮЕТ,  в  этом  слове
Смешались  горе,  кровь  и  слёзы…
Всем  люди  жертвовать  готовы:
Серпы  где  жали,  а  где  косы,
Рожь  в  поле  сеют,  гречку,  лён,
Подсолнечник,  сбор  нужных  трав…
Сибирский  «клубень»  восхвалён,
Его  посадкам  больше  прав…
Картофель  здесь всегда  родил,
Рассыпчат  после  варки  больно,
Большую  часть  страны  кормил
И  назван – второй  хлеб,  невольно.
Как  пух  земля  и  чернозём,
После лесной-то   раскорчёвки.
Забот  всё  больше  день  за днём:
Звук  топора,  шум  пил,  ножовки…
Работы  всем  хватало в  поле,
Рукам  не  замирать  без  дела
И  вы  хлебнули  этой  доли,
Так  гуд  и  дрожь познало  тело…
Потом  пошли  и  поезда
С  эвакуацией  заводов.
Сдавались  села,  города…
Враг  наступал,  решил  всё  с  ходу
Подмять,  разрушить,  раздавить,
Под  лязг  и  грохот  гусеничный
Людей  в  крови  всех  утопить,
Шагая,  как по  землям  личным.
Загнать  пленённых  в  лагеря,
Жгут  заживо   всех  непокорных,
Злом,  беспощадностью  горя,
Стращая  техникой  отборной…
Кровавый  след  нацизм  оставил
С  разрухой  городов  и  сёл
С  законом  варварским  –  без  правил,
Германец  рабством  править  шёл…
Величием  одних  над  миром  –
К  особой  приписав  их  расе,
Считать  других  мишенью  в  тире,
Рабами  без  судьбы  и  власти…
Нет  отступленья  без  греха,
Кто  ждал  безжалостной  армады?
Не  все  заводы  и  цеха,
В  условиях  огня  из  ада,
Успели  разобрать,  не  мало,
В  переполохе  чёрных  дат,
Разрушено,  к  врагу  попало…
И  разве  люд  в  том  виноват?
Всё  в  спешке  под  огнём  грузилось,
Превозмогая  свои  силы
И  что  спасли,  то  вывозилось,
Под  градом  пуль,  что жизнь  косили…
На  юг,  в  Сибирь  –  подальше  в  тыл.
И  Барнаул  средь  прочих  был.
Не  мало  сделал  он  для  фронта,
Шил  полушубки  и  «верхонки»,
Одежду,  сапоги,  шинели
И  много  всяческих  изделий.
Продукты  тоже  на  фронт  шли:
Крупа,  жиры,  мука  и  масло…
Частицу  все  свою  несли,
Победной  искорки  не   гасло,
Хотя  не  радовали  сводки,
День  ото  дня  Информбюро
И  комиссары  драли  глотки,
Мобилизуя  всё  село,
А  так  же  города,  районы
И  каждый  уголочек  дальний
Не  успевали   эшелоны,
С людьми  и  техникой,  питаньем
Для  перевозок  поставлять,
С  мужскою,  в жизни  главной  силой…
И  всё  на  женщину опять
Страна  свой  тыл переключила.
С  колёс  вступали  в  строй  заводы,
Нет  времени  им  на  раскачку.
В  любую  стройка  шла  погоду.
Ломы,  кирки,  лопаты,  тачки…
Всегда  спасал,  сей  инструмент,
Хотя  и  с  древними   корнями,
В  стране  беды  «больной»  момент
Они  делили  ношу  с  нами.
Шестнадцать  было  вам  уж  с  Ниной,
Попали  вместе  на  завод.
Снаряды,  гильзы,  бомбы,  мины…
Вот  что  от  вас  фронт  ныне  ждёт.
Какой  ценой,  никто  не  спросит,
Дать  план  вам  цель  была  одна,
А  то,  что  ноги  еле  носят,…
Терпи,  работала  страна
Без  отдыха,  Победы  ради,
Краюхе  хлеба,  как  награде,
Все  были  рады  за  труды,
Встав  вместе  против  той  беды.
Тогда  впервые  проявился
Характер  мужественный  твой,
Не  раз  и  взрослый  удивился,
Как  труд  девчонки  молодой
Вдруг  с  мастерами  уравнялся.
Твой  не  был  меньше  сменный  план,
Призыв  «Всё  Фронту»  отзывался
В  умах,  сердцах…твой  детский  стан
Ещё  не  сложен,  неказист,
Но  глаз  был  зорок  и  лучист,
Рука  точна,  верна,  надёжна…
Такими  горы  двигать  можно!
И  ты  старалась,  как  могла
И  за  собой  других  вела.
Но  «оступилась»  по  тем  меркам,
Инстинкт  природный  и  нужда –
Хотелось  есть,  в  глазах  всё  меркло,
Телам  «энергия»  нужна.
С  подругами  в конце  страды
В  ночное время  шли  на  поле,
Не  ждали  этой вы  беды -   
Поймали  и  лишили  воли:
Три  года каторжных  работ –
За  колоски,  что  гнили  в  осень…
Эх,  знать бы  это  наперёд
И  не  легла  бы  в  косы  проседь…
За  шутку  принимали,  игры,
Всё  молодость  и  аппетит,
Но  землю  «полосуют»  «тигры»
И  детству  шалость  не  простит.
Не  только  власть  вас  осудила
И  коллектив,  и   комсомол…
О  вкладе  трудовом  забыли.
Вам  девятнадцатый  лишь  шёл…
Шок  ваш  трудом  был  отрезвлён
И  униженьем  беспощадным
В  ушах  от  грохота  лишь  звон,
Вас  измотает  ТЭЦ  изрядно…
Досрочно  ты  освободилась
За  труд  ударный  и на  «зоне»
Для  дня  Победы  так  трудилась,
Во  имя жизни,  что же  кроме…
Законы  времени  войны
 Порою  жестки,  беспощадны,
Но  дети  вы  своей  страны –
Всё  ей прощали  безоглядно.
Народ  трудился  сил  не меря
Геройством  мир  весь  поражая,
В  Победу  всю  войну  лишь  веря,
Врага  единством  отражая…
И  так  четыре  долгих  года  –
Зимы  четыре  и  весны
Ковалось  мужество  народа,
И  гибли  лучшие  сыны
В  «горниле»  –  на  передовой…
В  тылу  же  женщины  собой
Мужские  руки  заменили:
Пахали,  сеяли,  косили,
Валили  лес  и  сталь  варили…
И  выстояли  –  Победили!!!
Пришли  мучения  к  концу.
Салютом  встретили  весну,
Ту,  в  сорок  пятом,  майским  днём.
Горели  пламенным  огнём
Сердца,  глаза  и  души  ваши,
Заметней  стали  вы  и  старше…
Всё  принимали:  и  восторг,
И  боль  утраты  вдов  сердечных.
Достойный  дан  врагу  отпор,
Но  много  жизней  пали  в  Вечность…
О  них  скорбит  страна  и  плачет,
Но  дух  Победы,  не  иначе,
Смешает  горечь  слёз  и  счастья,
И  раскалит  весны  той  страсти,
И  соком  вдруг  нальются  груди,
Вам  двадцать  в  этот  мирный  час,
Но  дети  вы  ещё  по  сути,
Хоть  женихов  ваш  ищет  глаз.
Налился  стан  и  плоть  играет,
Девчата  жмутся  по  углам
Солдат  степенно  «выбирает»
«Горчинку»  с  «мёдом»  пополам.
Все  были  бравы  и  красивы,
В  мундирах новых,  кителях,
Что  ж,  «форму»  вся  страна  носила
На  мир  весь  нагоняя  страх.
В  послевоенные  года
Промышленность не  сменишь с  хода,
Не  обзавелись  другой,  когда?
В  «зачатке»  прогрессивность  моды.
Ту  форму  много  лет  носили:
В  быту,  в  работе  и  на  выход.
Прочны,  надёжны  они  были,
Нужда  была  в  ней,  а  не  прихоть…
Так  год  прошёл,  прошёл  другой,
На  танцы  в  клубы  не  пробиться
И  как  предписано  судьбой,
Что ожидает  та,  случится…
Парням  ты  многим  отказала,
На  выстрел  запретив  сближаться
Женою  стать,  «вот  не  хватало…»,
А  тело  просит  к  ним  прижаться
Влюблённых-то  не  мало  сохло,
С  рукою  сердце  предлагая:
Тот  ростом  мал,  тот  худ,  тот  рохля,
Тот  выпивкой  в  «любви»  страдает.
На  «принца»  должен  быть похож,
С  походкой  богатырской,  статью…
Добряк,  иль  колкий  словно  ёж,
Но Крым  и  рым  прошедший, кстати…
Чтоб  оценил  твою невинность,
В  которой  ты  себя  блюла.
Но  вот  и  твой,  как  на  картине,
Все  потерялись  вдруг  слова:
Красив,  высок,  силён  как  бык,
А  кисти  рук – кувалды,  гири…
Такой  к  поклонам  не  привык,
Хозяин  будто  в  этом  мире
Горда,  тверда  его  натура
И  звать  сердито  –  Николай,
На  танцах  в  клубе  ты,  как  дура,
Вдруг   растерялась  –  невзначай
Ему  попала  в  поле  зренья,
Пропала,  вся  горишь в огне…
Заметит  он  твоё  смущенье,
Тавро  на  жизнь  всю  в  одном  дне…
Свою  удачу  не  упустит,
Ведь  старше  был  на  девять  лет.
Добавит  в  жизнь  тебе  лишь  грусти,
Не  сможешь  ты  ответить  «нет».
Так  мужем  стал  тот  крестьянин,
Земляк,  но  из  села  другого,
Романовский  –  Тихона  сын
Семёнова,  что  за  «гнедого»
Забили  мужики  до  смерти,
В  селе  соседнем,  за  рекой,
Ещё  в  «гражданской  круговерти»,
Когда  нашёлся  уж  «гнедой»,
Которого  искал  наш  Тихон,
По  следу  шёл  за  ним  всю  ночь…
И  вот  нашёл  смерть  в  месте  тихом,
Двух  сыновей  оставит,  дочь…
Сиротской  долей  наградил,
При  жизни-то  концы   сводил
Он  еле-еле  –  беднота,
И  та  поддержка отнята.
Пришлось  наняться  им  раб  силой,
На  «кулаков»  в  поля  батрачить,
Три  года  Коле  всего  было,
Не  помнит  он  отца-то,  значит.
Но  помнит,  как  в  седле  сидел
Привязанный  к  нему  надёжно,
Конём  чтоб  правил  и  глядел
За  направленьем,  всё  не  сложно:
Конь  по  меже  идти  обучен,
А  так  ребёнок  с  мамкой  был,
Но  в  память  врезались  те  «кручи»
И  страх  со  злобой,  с  этим  жил…
Не  удивительно  –  ребёнок,
Глаза у  страха  велики!
И  мать  судить,  где  ж  взять  силёнок,
Разбогатеть  уж  не  с  руки…
Так  «нанимателей»  клеймя,
Начальство  с  детства  ненавидел,
Как  «порох»  жил,  добавь  огня,
Воочию  ту  б  злость  увидел:
Крушит  вокруг  всё,  матерится
Весь  мир  не  прав,  на  всех  он  злится…
С  добром  он  с  детства не  дружил,
Добавил  зла,  когда  служил,
На  Севере,  в  краю  суровом,
Красивым  не  владея  словом,
Был  конюхом  на  Калыме,
При  кашеваре,  при  тюрьме…
Безграмотный,  в  душе  нет  веры,
Научен  там  пить  спирт  без  меры,
Но  лошадей  любил  и  знал,
Как  с  ними  нужно  обращаться.
Отец  любовь  ту  передал
По  «генам»,  и  любовь  промчаться,
Да  с ветерком,  во  весь  упор,
Чтоб  замирал  в скольжении  дух,
Чтоб  матов  зычных  лился  «шторм»,
И  гвалт  стоял  от  визга  шлюх
На  параконке  или  тройке
В  санях  по  снегу,  по  лесам,
Когда  с  начальством  вдруг  «попойки»,
Или  случись  в  «загуле»  сам…
Чукчанок  тамошних  катал,
Мужья,  за  спирт  их  всем  дарили.
Завидным  был  и это  знал,
Ведь  взглядом  многие  «бурили»
Все  десять  там  «контрактных»  лет,
Кто  с  завистью,  а  кто  с  презреньем,
Не  делал  из  того  секрет,
Лишь  лучшим  в  жизни  счёл  мгновенья.
Сердца  молодкам  разбивал
Без  сожаленья  и  укора
На  лаврах  «мачо»  почивал,
В  «чертах»  колючего  забора…
Таков  был  муж  твой,  зять  отцу,
Отец  мне  –  Николай  Семёнов,
Искала  счастье по  «лицу»,
А  жить  с  «верзилой»  обречённой,
Захваченной  случайной  страстью,
Непонятой  и одинокой  вновь,
В  его  отныне  будешь  власти
С  разрушенной  мечтой  в  любовь,
В  которой  часто  ты  парила –
Из книг  придуманный  роман
Замкнувшись  от  всего  уж  мира,
Познавшей  с  первых  дней  обман.
Где  ж  тот  характер, темперамент,
Общительность,  открытость,  ум?
К  свободе,  к  жизни  твой  «регламент»?
Всё  смял  «громила»,  «тугодум»…
Не  повезло,  так  карта  ляжет…
Вновь небо предъявляет  счёты.
Всё  исполняла,  что  прикажет,
Наивная  была  ещё  ты…
В  то  время  с  мужем  быть  «ловчей»,
«Без  мужиков  вокруг-то  сколько?»
Но  при  таком,  как  и  ничьей,
В  пути  бесхитростном,  но  скользком…
Ну  что  ж,  так  видно  суждено,
Хоть  и  случайно  сделан  выбор,
Так  нравами  заведено,
И  твой  «гонец»  с  сумою  прибыл
Боялась  отступить  назад,
«Не  засмеяли  бы  подруги…»
От  жизни  ты  не  ждёшь  «наград»…
Случилось!  Всё!  Ты  в  центре  круга…
Муж  «хорохорился»,  ершился:
«Знай  брошу,  коли  что  не  так…»,
За  «юбками»  легко  влачился,
Чтоб  развестись  был  Свыше  знак.
Но  время  было  не  простое,
После  войны  был  «перебор»
На  женщин,  быстро  мог  пристроить
Любой  мужик  свой  «экс  прибор»:
Калека  иль  алкаш  пропащий,
Убогий  ли,  или  гулящий,
Мужской  нехваткой  козырял,
Чем  женский  пол  в  руках  держал.
А  женщины  жалели  их  –
Войною  обожжённых  в  «пекле»,
Чтоб  ураган  войны  затих
В  их  душах:  измождённых,  блеклых…
Спать  не  могли,  война  всё  снилась.
Гасили  спиртом  боль  в  висках…
Жить  в  мире  вновь  страна  училась,
В  руках-то  женских,  не  в  тисках…
Боялись  женщины  остаться
В  пустом  дому  и  без  опоры:
«Побаламутят»,  порезвятся
И  под  крыло  вернутся  скоро…».
Такому,  с  виду,  пустяку
Значенья  мало  придавали.
«Зелёный  свет»  здоровяку
Твои  поблажки  придавали,
От  значимости  до  величья,
Где  шаг  один,  а  где-то  пропасть.
Стирая  грань  в  семье  приличья,
Твой  муж  не знал,  что  значит  робость.
Подружки  в  зависти  сгорают,
Громадина  и  ловилас…
О  муже  о  таком  мечтают,
Бесстыдством, наполняя  глаз…
И  приходилось  делать  вид,
Что  лучше  нет  любви   на  свете
И  муж  особый  «индивид»,
И  ты  за  свой  очаг  в ответе,
Что  любит  он,  пылает  страстью,
И  за  тобою,   даже  в  бездну,
Глаза  светились  даже   «счастьем»,
И  приходилось  быть  любезной…
Хотя  в  душе  скребли  коты,
А  по  ночам  в  подушку  слёзы:
От  матов,  хамства,  похоти,
О  лучшей  доле  снова  грёзы…
Сначала  твой  отец  молчал,
Присматривался  к  зятю  тайно.
И  даже  в  чём-то  помогал,
Когда  «скрутило»  вдруг  случайно  –
Желудка  «язва»  подвела,
Не  мудрено,  пил  спирт-то  чистый…
Отец  взял  в  руки  «удила»,
Нашёл  хирурга  из  «баптистов»,
Он  в  церкви  был  тогда  священник,
Вы  жили  в  городе  уже,
Так  по  отцову  наущению
Остался   муж  твой  в  «неглиже»
На  операции  в  больнице.
Ну  что  ж  поделаешь,  свои…
Ни  день  один  ему  лечиться
На  шее  сидя  у  семьи.
Не  грех  и  руку  протянуть,
Плечо  подставить,  если  надо,
Но  реку  вспять  не  повернуть,
Не  ждать и  от  зятька  награды…
Он  был-то  в  жизни  эгоист.
Так  в  благодарность  за  заботу,
Уже  в  квартире,  сыт  и  чист,
Пока  вы  были  на  работе,
Завёл  зять  «шашни»  с  нашей  Клёпой,
О  том  отец  твой  вдруг  узнал,
Не  дрался,  чтоб  не  «лить»  поклёпа,
Но  зятя  к  стенке  ТАК  прижал…
В  годах  был,  но  силён  не меньше,
Чем  зять  блудливый  Николай,
Так  съехать  вам  пришлось  в  тот  день  же
Из  городского  в сельский  край.
Так  Клёпины  интриги  вновь
Меж  Томой  и  отцом  повисли.
Намерен  был  удар,  хоть  кровь
В  вас  одинакова,  но  мысли,
Поступки,  к  жизни  отношенье,
 Как  ночь  и  солнечные  дни
Различны,  как  огонь  и  тленье,
Как  сад  в  цвету  и  там  же  пни…


                7
В  Романово  вы  с  тем  вернулись
К  свекрови   в  избу  на  «постой».
Так  жизни  тропы  повернули,
Где  «норов»  жёсткий,  непростой.
Прислуга  в доме  очень  кстати,
Свекровь  как  будто  и  ждала,
На  ком  свой  показать  характер,
Кому  по  дому  сдать  дела.
Был  Николай  один  в  один
Нутром  и  внешностью  похожим
На  мать  свою  –  простолюдин,
Но  гонора,  как  у  вельможи…
                Тебя  жизнь  к  счастью  закалила,
Похлещи  видывала  в «зоне»,
Ты  злобы  много  пережила,
С  мечтой  о  матушке  и  доме
В  свои,  чуть  больше  двадцати:
Где  мыть  ты  знала,  где  мести,
Где  постирать,  обед  готовить,
Не  успевала  сквернословить
Свекровь,  взгляд  только  спину  жжёт,
Но  во  дворе  встречал  «Пушок»  –
Пёс  рыжий,  он  тебя  любил,
Ещё  Марина  –  дочь  свекрови,
Вот  кто  хорошее  будил  –
Сестра,  да  только  не  по  крови…
Два  существа  на  целый  свет,
Душою  к  ним  ты  прикипела,
Вернее  и  надёжней  нет –
Отдушина  для  гнева  тела…
Один  за  ласку  верен  был,
Как  сторож   охранял  повсюду.
Марина  ж осаждала  пыл –
Мамули  с  братцем  пересуды.
Она  как  старшая  в  семье
Познала  в  няньках  груз  заботы,
Тащила  братьев  на  себе,
Да  и  по  дому  всю  работу:
То  в  сени  воду  принесёт,
То  в  печке  русской  щи  да  каши
Варила,  стол  потом  скребёт,
Ведь  «чугунок»  из  печки  в  саже.
Посуды  не  было  тогда,
Ухватом  ставишь  щи  на  стол,
Сосновых  ложек,  как  всегда,
Уж  «говор»  торопливый  шёл…
Марине  всё:  накрыть,  убрать,
Колодезной  внести  водицы
Полати  после  сна  прибрать,
Стряхнуть  из  дома  половицы
Чтоб  чисто  было  –  пол  смести,
Да  во дворе  порядок  сладить
Обед  Аксинье  отнести,
Та  у  хозяев  моет,  гладит…
Случалось  и  в  делах  помочь,
Привычны  руки для  работы.
Так  целый  день  крутилась  дочь,
Не  зная  отдыха  в  заботе
Поэтому  к  той  бабьей  доле
Привычно  тело с ранних  лет,
Трудом  накормлена  та  вволю,
Порой  немил  был  белый  свет.
И  потому  горой  стоит,
Чтоб  не  садились  все  на  шею.
Невестку,  как  сестру,  хранит,
Как  в  сказках  подопечных  феи…
С  тех  пор  как  в  избу  ты  вошла
Надеясь  мать  найти  вторую
В  золовке  друга  лишь  нашла,
И  тайны  только  ей  даруя.
Во  всём тебе  благоволила,
Золовка – (их народ  не  любит)
За  расторопность  всё  хвалила,
В  защите  словно  саблей  рубит.
Девичьим  с  ней   делясь  секретом,
Слезами  душу  заливала,
От  лишних берегла  наветов,
За  пазухой  что  прячет,  знала
Свекровь  твоя,  что  ненавидит
Свою  невестку,  сироту,
С  минуты  первой  как  увидит,
В  свою  лишь  веря  правоту…
Дочь  ограждала  и  хранила,
 Пыталась  вразумить  родню,
Невестки  хватку  оценила,
Но  не  погаснуть  уж  огню,
В  которой  злоба  зародилась,
Той  злобой  нагнетались  дни.
Свекровь  на  сына  очень  злилась:
«Нет  приданного,  нет  родни…»,
И  у  плохого  есть  начало,
Вас  развести  пыталась  мать.
Свекровь  всё  сына  поучала
Как  нужно  жён  в  «узде»  держать  –
Другую  Коле  присмотрела…
Возможно  ты  бы  всё  стерпела.
Не  стал  муж   в  доме  ночевать,
Марина  срочно  уезжать
Советует,  быстрей  чем,   лучше…
Ведь  механизм  часов  запущен,
В  котором  брат  к  другой  уйдёт…
Телега  к  станции  везёт
Тебя  и  мужа  «бирюка»,
И  не  прогнать  домой  Пушка,
Скулил  он  –  с  вами  всё  просился,
Уже  и  поезд  в  даль  пустился,
А  он  бежал  всё,  лаял,  звал,
О  чём-то  всё  предупреждал…


                8
Везёт  вас  поезд  в  Казахстан,
Спонтанным  то  решенье  было,
В  вагоне  душу  рвал  баян,
Слеза  всё  по  щеке  катила…
Что  сталось?  Что  произошло?
С  блудливым,  непокорным  мужем.
В  Уш-тобе  так  и  занесло,
Потом  в  Карабулак,  по  стуже…
По  осени  всё  было  поздней,
В  дороге  слякоть,  в  сёлах  серость.
Чужбина  показалась  грозной,
Домой  во всю уже  хотелось.
Под  сердцем  жизнь  ребёнка  бьётся,
Но  путь  отрезан  дальним  краем,
Вот-вот  наружу  плод  прорвётся,
Стучит  в  живот,  ногой  играя.
И  впору  кликнуть  «повитуху»,
Боль  схваток  верные  позывы
Но  муж  твой,  как  всегда,  под  «мухой»,
Да  жизни  атрибут  постылый –
В  руках  два  шалевых  узла,
Да  чайник  с  котелком  копчённый,
Ты  понимала  всё  со  зла,
От  безысходности  никчёмной,
Но  что-то  изменить  не  в  силах,
От  боли на  узлы  присев…
Казашка  тут  вас  пригласила,
Твой  случай  оценить  успев,
В  свою  хатёнку  на  ночёвку,
Мир  не  без  доброй  половины.
Так  занесла  судьба-плутовка,
В  зажатую  в  холмах  ложбину
На  край  села  Ешке-Ульмес  –
«Козе  не  сдохнуть»  в  переводе,
В  те  времена  пустынных  мест,
На  край  земли  казалось  вроде,
Что  люди  вскоре  обживут,
В  садах  и  зелени  купаясь,
Прихватит…  Воды  отойдут,
От  боли  по  земле  катаясь
На  мазанном  полу,  в  соломе,
Познаешь  долю  материнства.
Так  дочку  родила  в  том  доме
На  руки  женского  единства…
Купая,  кутая  в  пелёнки
Девчушку  Ирой  назовут,
Так с  голоса  летящим  звонко
Вновь  жизнь  свою  с  нуля  начнут
Отец  и  матушка  в  селе,
Где  довелось  родиться  мне,
Моим  сестрёнкам  и  братишкам,
Загадкой  всем  семьи  «делишки»,
Пять  сыновей  и  пять  дочурок,
Родится  здесь,  настолько  «юрок»
Был  мой  отец  в  «посеве»  том.
В  стране  рождаемость  при  всём
Без  «задней»  мысли  повышал,
Почёта  и  наград  не  ждал…
Такое  время,  жили  этим.
Нужны  стране  как  «воздух»  дети.
В  послевоенные  года,
В  нехватке  драгоценных  рук,
Росла  рождаемость  всегда,
Цикличность  жизни  правя  круг…
Так  встретил  Тому  Казахстан,
Дар  материнства  пробуждая,
Лишь  время  переждать  был  план…
В  попытках  выжить  и  блуждая
По  лабиринтам  и  преградам,
Оставшихся  уж  за  спиной…
Сейчас  же  видя,  вот  награда
В  пелёнках,  тянется  рукой,
До  губ  твоих,  до  глаз,  до  носа…
Искрится  счастьем  взгляд  дитя,
Потом  поймает  ртом  без  спроса
Грудь  мамки  –  тянет  из  тебя
Живительное  молочко,
Всё  тельце  силой  наполняя
И  Ангелочком  личико,
От напряженья  в сон  склоняя
С  соском  во  рту  уснёт  устало,
Чуть  шевельни,  продолжит  труд
Жизнь  без  остатка  бы  отдала
За  счастье,  что  пригрелось  тут,
За  тот,  Природы  чудеса,
 «Комочек»,  что  так  сердцу  мил,
Кем  одарили  Небеса,
Чем  жить  желание  будил…

                9
Добавилось  в  быту  вам  нужд,
За  каждым  ртом  свои  проблемы.
В   «погруз-бюро»  работал  муж,
Где  обострились  и  «пробелы»
Вагоны  разгружал  посменно
На  станции  «Карабулак»,
Прямолинеен  неизменно
И  часто  в  ход  пускал  кулак…
Вспылить  мог  сразу,  без  причины.
Горяч  характер,  заводной.
Он  помнил  как  дрались  мужчины
В  деревне  русской  и  родной:
Без  повода  к  тому  и  мести,
Зимой  чтоб  кости  подразмять
В  мужицкой  удали  и  чести,
И  после  драк  тех  пить,  гулять,
А  синяками  мерить  дружбу
Простив  друг  друга  за  побои,
Налив  очередную  кружку,
Лететь  на  тройках,  матом  кроя
Снега  глубокие,  мороз
И  частые  в краю  метели.
Промерзнуть  на  ветру  до  слёз,
Так  дни  зимы  быстрей  летели
Лишь  только  б  кровь  не  застоялась
В  тех  зимах  длинных  до  весны…
Та  удаль  и  в  отце  осталась,
Бесстрашия  следы  видны.
Он  сам  не  раз  так  кости  мял,
Игрою – драки,  если  пьян
Кровь  молодецкую  гонял,
Его-то  кулаки – «таран»…
За  что  и  под  статью  попал,
На  Колыме  срок  отбывая.
Лицо  он  не  тому  «помял»,
Обжёгся,  удалью  играя.
Война  поможет,  добровольцем
На  фронт  просился,  но  служить
На  Севере  в  войну  придётся  –
Контракт  заставят  заключить.
Судимость  снимут  после  службы,
На  то  страны  расчёт  и  нужды,
Но  с  тех  пор  «гонор»  лез  наружу,
Не  удержать  Тамаре  мужа,
В  душе  нет  мира,  равновесья,
 Щитом  «ежовым»  окружён,
Кричит  вся  сущность:  «Вот  он  весь  я»,   
Где  «заваруха»,  там  и  он.
«Лес  тёмный»  в  спорах,  как  поступит,
Он  свою  «правду»  не  уступит:
За  равноправье,  справедливость,
С  уклоном  чуть  на  «похотливость»…
«Николой  длинным» в  селе  звали,
За  рост  и  рук  его  длину,
«Опаску»  тоже  не  скрывали,
Но  он  у  «язвы»  был  в  плену,
Всего  лишь  год  прошёл  с  тех  пор,
Как  вырезали  ТУ  в  больнице,
Себе  он  шёл  наперекор,
Тяжёлый  труд  вновь  отразится
На  самочувствии  «внутри»,
Опять  огнём  жгло  и  горело
«Не  пей  –  сказал  –  и  не  кури,
Коль  хочешь  чтобы  не  болело…»
Друг  тестя,  тот,  что  из  «баптистов»,
 Природа  в  том  берёт  своё…
Что  ж  молод  был,  забыл  всё  быстро,
Виной,  с  компанией  питьё,
Без  допинга  зелья  непросто,
Трещали  «жилы»  от  нагрузок,
«Пахать»  здесь  нужно  без  вопросов
И  «молодость»  всё  через  «пузо»,
И  через  руки  норовит
Вцепившись  в  неподъёмность  «ноши»
Осилить  всё  –  сознанье  спит…
И  плата  за  труды  те  «гроши».
За  день  вагонов  шло  не  мало –
Району  строиться,  расти.
Со  смены  он  домой  усталый,
И  что  там,  господи  прости,
Слегка  «поддатый»  приходил,
То  веселясь, но  чаще  грустен.
И  папиросы  всё  курил,
При  этом  челюстями  хрустнет:
Названьем  «Беломорканал»,
Да,  «Север»  будто  ностальгией
Свой  разум  тайной  разъедал:
О  Колыме,  да  дни  лихие  –
На  «тройках»  зимние  катанья
И  северных  широт  раздолье
Жгли  душу  те  воспоминанья,
Как  рану  разъедало  солью…
Так  до  весны  лишь  дотянул,
А  самочувствие  всё  хуже.
Потом  вздохнул,  рукой  махнул,
Так  скоро  врач  вновь  будет  нужен.
Решил,  поговорив  с  женою,
Все  взвесив  «да»,  а  также  «против»
Податься  в  МТС  весною,
В  работе  не  бездельник  вроде.
На  трактор  сел,  пахал  и  сеял,
Любил  «баранку»  он  крутить,
А  сам  же  тайно  мысль  лелеял:
«В  Сибирь  как,  к  «милой»,  укатить?…».
И  подвернулся  ему  случай,
Подкинут  шанс  вдруг  Небеса,
Поможет  жалобою  жгучей,
Бывают  в  мире  чудеса,
Но  мать  Аксинья  шлёт  письмо
В  РАЙКОМ,  где  распинает  сына,
Подчёркивая  лишь  одно:
«…Один  теперь  в  семье  мужчина
И  должен  мать  свою  кормить…
Осталось  мало  мне  уж  жить…
Мой  старшенький  пропал  без  вести,
В  войне  проклятой  лёг  без  гроба…
А  в  младшем  совести  нет,  чести…»,
Сама  же  в  сговоре  с  «зазнобой»,
У той  небескорыстны  планы,
 Семью  разрушить  цель  была
И  в  корне  -  поворот  с  обманом,
С  Аксиньей  дочь  с  семьёй  жила,
В  ней  шесть  детей  с  любимым  мужем…
И  не  было  в  письме  том  правды,
Рот  лишний  им  был вряд ли  нужен.
РАЙКОМ  же,  не  подняв  «дела»,
Скомандовал:  «Во  всём  не  прав  ты,
Иль  матушку  сюда  вези,
Иль  там,  на  месте  старость  чти,
Но  имя  не  валяй  в  грязи,
Мы  всё проверим,  ты  учти,
Езжай  и  приведи  всё  в  норму…».
И  Николай  смолчал  покорно,
Не  спорил  с  ними  он  тогда,
Хотя  и  не  был  коммунистом,
Давно  влечёт  его  «звезда»,
Не  та,  что  светит  в  небе  чистом,
А  та,  что  теплица  внутри,
Возможно  и  любви  частица
Жене  сказал:  «Ты  нос  утри,
Поездка  долго  не  продлится
Я  быстро  всё  улажу  там,
Вернусь  со справкой  или  мамой,
Кому-мол  следует  «поддам»,
Чтоб не  познать  людского  срама
И  вновь  приеду,  не  грусти…».
Сел  на   «попутку»  –  был  таков,
Оставив  дочь,  жену  нести
Самим  свой  «крест»  средь  чужаков,
В  чужой  землянке  –  на  квартире,
Запасов  нет,  почти  нет  денег,
В  чужой  стране  и  чуждом  мире,
В  сомненьях  и  догадок  тени.
В  слезах,  с  ребёнком  на  руках,
И  дрожью  в  каждой  клетке  тела
Всё  рухнул  мир…  тревога,  страх,
Спасенье – не  сидеть  без  дела.
Одна  надежда:  «МАТЬ  –  святое,
А  вдруг  и  правда  там  беда?!».
Пошла  в  колхоз  работать  –  в  поле,
Не  выжить,  знала,  без  труда…
А  Николая  там  –  в  Сибири
«Зазноба»  встретит,  охмурит,
На  шее  вновь  повиснет  «гирей»
И  страстью  сердце  распылит.
В  тепле,  уюте,  сыт,  устроен,
Забудет  о  своей  семье,
Обласкан,  обольщён,  подпоен,
Летят  вновь  «тройки»  по  зиме
В  хмельной  компании  по  лесу,
Здоровьем  пышет  цвет  лица.
Тамара  с  дочкой  ждёт  повесу –
Опору,  мужа  и  отца…
И  письма  шлёт,  но  нет  ответа,
Свекровь  их  все  в  печи  палит,
А  сыну: «…видишь,  будто  нету
Тебя  у  Томки…»  – говорит.
Так  год  прошёл,  прошёл  второй,
Сбежал  похоже  твой  верзила.
И  видно  выпало  судьбой,
Не  без   природной  мощной  силы
На  поле  встретить,  полюбить
Женатого  уже  мужчину,
О  всём  на  свете  позабыть,
Зачать  в  любви  той  семя  –  сына
В  то  лето  и  родить  весной
В  дни  пролетарского  единства,
Комочек  смуглый,  но  родной,
Похож  он  кожей  на  кубинца…
Назвать  Евгением  красиво,
Пошить  из  платья  ползунки
С  дочуркой,  с  сыном  жить  счастливо
В  саманной,  тёплой  мазанке.
И  окружит  детей  любовь
И  материнская  забота
Ты  в  счастье  женское  уж  вновь
Всем  сердцем  веришь  отчего-то
И  в  жизни  будто  нет  преград,
Проснутся  вновь  мечты  из  книжек.
Отец  мальчишки  сыну  рад,
Он  ростом  мужа  чуть  был  ниже
Красив  сам,  молод  и  силён,
Умён  и  бригадир  к  тому  же…
Вот  только  был  корейцем  он,
Но  звали  –  Николай,  как  мужа.
В  то  время   грех – смешенье рас,
Любым  народом  или  верой
Всё  проще  стало  лишь сейчас,
Тогда  же  был  поступок  смелый.
Был  парень  жизнью  обожжён –
Из  сосланных  корейцев  в  степи…
Нам  Николай – судьбой  решён
Союз  ваш  тайный,  скован  цепью
Навеки  крохотным  сынишкой,
Теперь  второй  растёт  малыш…
Любвеобилен  знать  был  слишком,
Не  в  каждом  теле  гладь  да  тишь.
Души  теплом  не  обделён-то,
Энергия  кипит  ключом
Не  бросил  он жену,  ребёнка
Метался  меж  семей  сычом.
Хватало  всем  и  средств,  и  сердца,
 В  проблемах сам  был  виноват,
Для  разговоров  «анти средство»
Пустить  бесстрашно  он  был  рад –
Взгляд  сильный  затыкал  всем  рты,
Стальной  закалки  сила  духа
Та  смелость,  честность  и  труды
Являлись  рычагом  от  слухов
В  жизни  особой,  непростой,
Красивой,  яркой,  но  короткой…
Погиб  совсем  он  молодой,
Спешил  в  «райком»  с колхозной  «сводкой»
В  распутицу  был  скользок  путь,
На   лошади  вдвойне  опасен,
Но молодость  стучала  в   грудь –
Так  «лихость»  косит  жизнь  напрасно…
Но  дети  жить  его  остались
И  вносят  в  жизнь  района  лепту,
Впустую,  словом  не  бросались –
Посевы  их – добро по  свету…
Я  верю  матушке  своей –
Любила,  знать  того  он   стоил,
Родного  мужа  был  родней,
Кто  новую  семью  уж строил
Которого  и   не  ждала,
Позорно  бросил  вас,  всем   ясно.
Любовью  той  тогда  жила,
Но  обожглась  на  ней  напрасно.
Как  будто  кто  следил  с  Небес
За  вашим  счастьем  мимолётным,
Болезнью  ОН  в  дочурку  влез:
Огнём  горела,  в желчной  рвоте
В  больницу  Ирочку  забрали,
Не  обнадёжат  результаты.
Тебя  к  ней  больше  не  пускали
К  больничной  коечке  в  палату.
Не  достучалась  до  врачей,
Сердца  их  к  боли  огрубели
Ты  столько  дней  с  ней  и  ночей,
С  дней  первых  детской  колыбели,
Не зная  помощи  ни  чьей,
Три  года  берегла,  любя,
Три  годика  уж  было  ей…
Молила:  «…в  руки  дать  дитя,
Ведь  плачет  солнышко,   тоскует,
Ждёт  материнской  ласки  вновь
Со  мной  разлука  лишь  бичует…
Лекарство  лучшее – любовь…»
Какие  сутки  напролёт
Не  ест,  не  пьёт  и  сна  не  знает
«Взахлёб  ревёт  и  мать  зовёт…
Беде  так  быть,  лишилась  сна  я…».
Каблучкина  же  –  медсестра,
Играя  в  светоча  науки:
«Сознательным  понять  пора,
Капризна,  вот  и рёва  звуки.
А  здесь  больница  –  не  дурдом…
Смирится,  скажете  спасибо
Я  всю  войну  шла  под  огнём,
Лишь  доведёт  себя  до  «сипа».
Я  насмотрелась  на  «капризы»,
Но было  всё  как  я  скажу,
«Соплячке»  далеко  до  «криза»,
А  чья  возьмёт  я  погляжу.
Разборчива  уж  больно  с  детства,
Со  мною номер  не  пройдёт
Я  к  непокорным  знаю  средства,
К  бесстыдству  этот  путь  ведёт…».
Врачи  боялись  «горлопанку»,
В  НКВД  б  не  донесла
Встревать  боялись  в  перебранку,
Кивали  молча  в  драме  зла.
Так  маму-Тому  не  поймут,
Инструкцией,  будто  стеной,
Отгородились,  выбрав «кнут»  –
Порядок  наводить,  слюной
«Сестра»  в той  злобе  изойдёт,
Но  материнства  не  поймёт  –
Принципиальна,  неподкупна,
К  простому  слову  недоступна…
А  силы  детские  всё  гасли,
Висит пустой  «качеля-ясли»…
Ты  слышала  через  окно
Как  плачет  дочь,  тебя  зовёт,
Пустить  молила,… решено
Всё  Свыше  где-то,  разорвёт
Сердечко  детское  на  части,
Неделю  под  окном  санчасти
Ты,  горе  чуя,  провела,
Платком  всё  уши  затыкая
Да  сердце  только  зря  рвала…
Тороса  лёд  тебя  не  слышит
Врачей  халатность,  медсестры
Дитя  любимое  сгубило,
Дочурке  было  только  три…
«Ветрянка…»  –  в  смертном  акте  было…
Себя  корила  в  смерти  той:
«Та  кара  Неба  мне  за  «чувства»».
Так  разорвётся  «связь»  судьбой,
Вживляя  страх  за  миг  «безумства»…
Не  дал  с  ума  сойти  тогда
Сынок  –  «безумства  плод»  в  том  горе…
Вернула  мужа  та  беда  –
Дочь  хоронить  приехал  вскоре…
«Кто  вызвал?!»,  так  и  не узнаешь,
Наверно  кто-то  из  друзей.
Надолго  в  горе  потеряешь
В  то  время  дней  счёт  и  ночей,
Всё  «плавало»…  вдруг  прояснится
Твой  разум,  сына  встретив  взгляд,
У  мужа  на  руках!?  «не  снится  ль?...»,
Но  не  было  пути  назад.
Жалел  как  мог  и  утешал,
Беглец  уж  нагулялся  вволю
Супруг,  в  себе  ж  вопрос  решал:
Отныне  с кем делить  пуд  соли?
«Теперь  то  с  кем  ему  остаться?...
Как  с  неба  кара  смерть  дочурки…
Здесь  «корейчёнок»,  все  косятся»,
Курил  всё  в  доме  у  печурки –
«Не  повторится  ль вновь  беда?
В  Сибири  дочь  уже  росла,
То  «нет»  в  висках  стучит,  то  «да»,
Любовь  «бурьяном»  поросла,
Сам  к  «зелью»  снова  пристрастился,
Наверняка  так  пропадёшь…»
«Останусь!...  –  на  дитя  косился  –
Ну  «корейчёнок»,  что  возьмёшь!...».
Отец  Евгения  в  тот  день
Просил  прощение  за  сына,
Был  коренаст  и  взгляд  –  кремень,
Поговорить  была  причина…
Так  встретились  два  Николая,
Два  кремня,  «счастья»  два  ловца,
Впервые  взглядом  изучая
Друг  друга  жгут  два  «удальца».
Просил  он  не  винить  Тамару,
«Грехи»  взял  на  себя  все  смело.
«За  сына,  коль  обидишь,  кару
Ты  понесёшь…»  –  в  мозгах  засело,
Хотя  в  трусливых  не  ходил,
Но  что-то  не  даёт  «кусаться»
Знал,  грешен  сам  во  многом  был,
Из  принципа  решил  остаться…
В  ответ  ни  слова  он  не  скажет,
Лишь  взглядом  обменялись  жёстким,
Обет  же  сдержит,  не  накажет
Ни  разу  наш  отец  подростка,
Не  попрекнёт,  усыновит,
Людей  в  том  встретит  одобренье.
Что  не  родной  –  подскажет  вид,
Но  тайну  унесёт  в  забвенье,
До  крышки  гробовой  не  скажет
О  том,  чей  сын  и  нам  ни  разу,
Гордился  за  успехи  даже,
«Сын»  умницей  рос  с  первых  классов.
Тогда  же,  пережив  то  горе,
Решили  на  завод  идти  –
Кирпичный,  глины  нужной  горы,
Посёлку  есть  куда  расти.
Завод  тот  только  заложили,
Кирпич  бесценен  был  тогда,
С  ним  люди  край  пустой  обжили,
Так  вырастают  города,
Посёлки,  вся  инфраструктура
И  нал  в  копилках  также  рос,
А  вместе  с  ним  людей  культура,
Что  главный  для  страны  вопрос
В  глубинке  ссыльных  было  больше:
Чеченцы,  немцы  и  поляки,
Они  с  войны  живут  здесь  дольше
Свеклу  выращивали,  злаки…
Эпоха  Сталина  прошла…
Хрущёв  свой  «кукурузный  рай»
Стране  навязывал,  дошла
Та  директива  и  в  наш край,
Что  по  земле  волной   катилась,
Встречая  всюду  одобренье
Сменяя  гнев  «царьков»  на  милость –
Шёл  город  поднимать  деревни…
К  колхозу  Кирова  сады,
В  посёлках  земли  отходили,
Каналов  сеть,  что  для  воды
И  кукурузу,  что  ж,  садили.
Всегда  в  любые  времена
Все  прихоть  «первых»  исполняли,
Пусть  даже  «глупость»  семена,
Но  сеяли,  всё  принимали
И  восхваляли  до  небес,
Ту  «мудрость»  «первых»  –  неземную,
Не  стал  и  мой  Ешке-Ульмес
«Вороной  белой»  в  жизнь  иную…
Всё  пережил:  царизма  след,
И  революции  надежды,
И  голод  натворил  здесь  бед,
И  басмачей  разгул  –  «ком  снежный»…
Граница  рядом  –  за  горами,
Село  на  «шёлковом  пути»,
Всё  нажитое  здесь  годами
Сметалось  вмиг,  как  не  крути,
Беспомощен,  бесправен  люд
От  «жора»  ненасытной  власти
Защиты  с  Неба  только  ждут,
В  беде  он,  как  у  зверя  в  пасти…
А  в  помощь  к  ним  Будённый  здесь
Резню  устраивал  в  аулах…
Всегда  родные  корни  есть,
Бесправьем  всех тогда  хлестнуло…
Похожих  нет  в  одной  семье,
Различны  все:  на  вид  и  нравом.
Что  ж  говорить  о  всей  стране,
Где  грань  меж  правым  и  не  правым?
Нейтрален  кто,  а  кто  за  красных,
За  белых  кто  и  басмачей…
Для  тех,  кто  мстит,  слова  напрасны,
Кровавый  след  тех  дней,  ночей…
Всех  поголовно  в  «мясорубку»,
Иным  чтоб  было  в  назиданье,
Живёт  лишь  память  цепко,  хрупко  –
Фундамент  стройки  мирозданья…
Одни  всех  грабили  с  усмешкой,
Держа  на  «мушке»  недовольных,
Другие  «вырезали»  спешно
Мол  «…всё  отдали  добровольно…»
Так  грабили,  пугали,  били,
Что ж  крайний  тот,  кто  под  рукой.
Стреляли,  вешали,  рубили…
Лишь  снился  бедняку  покой…
Его  не  спрашивал  никто
Чего  он  хочет,  чем  он  дышит.
Его  руками  жили-то!!!
Но  помнит  кто  о  том?  Иль  слышит?
Ввергали  жизнь  из  бед  в  беду,
Бедняк  всё  терпит  –  «разгребает»,
Так  бросили  народ  в  войну,
Но  бедный  цену  беде  знает.
В  любые  дни  и  времена
Не  бросит  ни  страну,  ни  друга,
Прославив  чьи-то  имена.
Из  века  в  век,  так  круг  за  кругом…
Видны  лишь  те  кто  впереди,
Порою  первым  быть  так  важно,
А  быть  «вторым»,  как  не  следи
Не  виден,  если  не  «продажен».
И  у  войны  свои  герои…
В  тылу  нагрузка  давит  втрое,
Здесь  жизни  тоже  «грош»  цена,
На  фронте  будто…  да,  война…
Отдал  стране  сельчанин  труд:
Здесь  скот  пасли,  коней,  баранов…
Казалось  с  мясом,  только  мрут
Как  прежде  с  голоду  крестьяне,
Всё  фронту.  Курт  лишь  да  айран,
На  «мясо»  глядя,  доставался…
После  войны  –  леченье  ран:
С  бедою  долг  не  расставался…
Так  шли  года,  а  с  ними  люди
Односельчанин  мой  средь  них,
Своим  смиреньем  слёзы  будит,
Терпеньем  в  лике  бы  «святых»
Ему  по  праву  находиться,
Но  он  опять  с потухшим  взглядом
И  знает  только,  как  трудиться,
Похвал  не  требуя,  награды
Для  блага  Родины   своей,
Испытывая  все  невзгоды,
Да  притеснения    властей –
В  глубинках,  что  частенько  в моде.
Всё  сносит  так  же,  как  всегда…
На  «первых»  глядя,  шли  года…
Но  ожил  край  наш  в  эти  годы,
Не  смыть  те  факты  вешним  водам.
С  заводами  пришёл  достаток,
А  с  техникой  и  облегченье.
Простой  народ-то  цепок,  хваток,
Ему  работа,  что  леченье,
Коль  направляют  по  уму,
Где  оценили  по  заслугам,
Коль  мудрость  голова  всему,
Там  с  пользой  пашет  сын  от  плуга…
От  «первых»  лиц  всегда  не  мало
Зависит  и  в  селе,  и  в  крае,
Поэтому  надёжней  б  стало,
Когда  мы  «первых»  избирая,
Задумались:  «В  нём  много  ль  чести?
 Достоин  ли?  И  с кем  дружил?
Насколько  мудр?  В  быту  ли  честен?».
Спросить  соседей,  с  кем  он  жил:
«В  беде  протягивал  ли  руку?
Ни  в  ней  ли  познаются  люди?
Спросить,   он  дед  хороший  внуку?»
От  спроса  вряд  ли  где  убудет…
Тогда  и  край   твой  расцветёт,
Коль  лидерами  быть  достойным,
Тогда  достаток  Вас  найдёт
И  снам  красивым  быть  спокойным.
Так  и  Хрущёву  кукуруза 
Не  принесёт  полезной  славы,
Повиснет  лишней  лишь  обузой
Хозяйствам  всем,  в  том  люди  правы…
На  кухнях  пальчиком  грозя,
Шептались  за  спиной,  судили,
В  глаза,  к  богам  превознося.
Заочно  едко  окрестили
Вмиг  «кукурузным  королём»,
Не  сразу  в  слух-то,  а  потом…
Но,  а  Хрущёв  был  всяким,  право
Кому-то  мёд,  кому  отрава.
Был  импульсивен,  но  толков
И  кадры  подбирал  такие  –
Стране  на  славу,  будь  здоров!
Ведь  ожили  края  пустые.
Войны  разрухи  след  был  сглажен,
Гордились  трудовым  подъёмом
И  механизм страны  отлажен,
Вновь  скарбом  обжились  по  дому.
Те  годы  славны  Целиной,
Отменой  на  селе  налогов,
Зарплат  прирост,  с  сельхозценой
Крестьянин  ожил  хоть  немного.
Жильё  народу  стали  строить
«Хрущёвки»  как  грибы  растут,
Не  без  труда,  с  тем  не  поспорить,
Но  пользой  обернётся  труд.
В  послевоенной  той  разрухе,
Жильё  основой  главной  станет,
То  помнят  старики,  старухи
Услышать  правду  их  устами
Ещё  не  поздно,  слушай  только
И  ты  узнаешь:  Кто?  И  сколько?
Вложил  здоровья  для  народа,
А  кто  лишь  жил  себе  в  угоду…
Года  летели  как  минуты,
Удачу  вдруг  суля  кому-то…
Кто  сослан  был,  домой  поедут,
«Закончился»  их  ссыльный  срок,
Никто  за  это  не  ответит,
Но  был  Хрущёвым  снят  «замок»,
Клеймённых  во « врагов  народных»,
И  клике  Сталина  угодных…
 
                10
Завод  наш  силу  набирал,
Для  обжига  пошёл  и  уголь.
Людей  тем  больше  привлекал,
Теперь  в  тепле  их  будет  угол,
Конечно  с  платой  по  труду,
В  любом  «начале»  есть  издержки,
Вручную  всё  и  на  «пупу»,
Ломы,  лопаты  да  тележки
Простому  человеку  в  помощь,
Но  с  песнями,  шальным  задором
                Шла  днём  работа,   шла  и  в  полночь,
                План  в  чертежах,  спецы  в  наборе
В  три  смены  сутки  на  пролёт,
Как  в  муравейнике  потоки
Режим  «авральный»,  план,  учёт…
И  сверху  поджимают  сроки
На  солнце  кирпичи  сушили,
Ногами  «саманы»  месили.
Не  ждали  никого,  спешили…
Потом  станки  людей  сменили.
Пока  же  труд  ручной  обычен,
Не  удивляется  никто,
Он  для  людей,   увы,  привычен
И  будущность  «инкогнито».
В  те  дни  свой  «угол»  был  в  цене
И  «квартиранты»  здесь  не  в  диву,
А  дом  свой…  зависти  вдвойне
В  ячейке  сменного  актива
Людские  взгляды  не  скрывали,
Без злобы  разве  и  последствий.
Ходили  в  гости,  выпивали
Стол  без  излишеств  был,  по  средствам:
Картошка, винегрет,  капуста,
Огурчики  из  бочек  ёмких,
И  на  столах  без  водки  пусто,
Под  выпивку и  песен  громких…
Той  песней  мысли  заглушали,
От пения  слезу  пробьёт
И  отступали  все  печали,
Так  дружно  двигались  вперёд.
Кирпичному  теперь  заводу
Пустые  «мазанки»  отдали,
Облегчить,   чтобы  жизнь  народу
И  стимул  коллективу  дали.
Жильё  –  работу  рук  чеченских
Делил  завод  в  тот  год  в  селе,
Двойным  стал  праздник  в  день  крещенский
В  одном  из  них  моей  семье.
Пусть  низок  был,  обшарпан,  мрачен
Домишко  тот,  но  с  тех  пор  свой!
Запас  сил  к  жизни  не  растрачен,
Давно  ли  угол  был  мечтой…
Сбылось!  Лиха  беда  начало:
«Всё  по  плечу!»  –  душа кричала…
Завод в строительстве  помочь:
Строй  материалом  и  деньгами
Всем  обещал:  кто  жить  не  прочь
В  краю с  прекрасными  деньками –
Где солнце,  в общем,  круглый  год
И  облачность  здесь  крайне  редка.
Построен  не  спроста  завод
В  близи  железнодорожной  ветки…
С  тем  добросовестно  трудиться
Стране  во  благо  и  заводу.
И  в  мазанке  всем  славно  спится,
Ведь  не  работали  и  года,
Уж  крыша  есть  над  головой.
Жить  здесь  предписано  судьбой.
Чуть  тесноват  и  неказист,
Но  труд  приложишь,  будет  чист.
Без  «закорючек»  по  устройству
Те  мазанки  и  строить  просто:
Фундамент  «дома»  –  камень  с  глиной,
А  стены  в  стык  из  самана
И  потолок  из  сучьев  длинных
На  «матке»  –  толстого  бревна,
Что  в  доме  том  –  основа  крыши
Поверх  валькована,  чтоб  мыши
Не  завелись  и  «толи»  слой…
Их  мазанками  меж  собой
Прозвал  народ  за  простоту:
Помазал  раз  в  год  крышу,  пол…
Просушка,  известь  красоту
Придаст  и  домик  ваш  расцвёл…
Стели  солому  под  «лежак»,
Всё с  расстановкой,  не  спеша…
Тепло  зимой,  прохладно  летом,
Хлопот  поменьше,  воля  детям…
После  войны  был  прост,  удобен
Бесхитростный   «проект»  жилья
И  после  смены  ты  свободен,
С  тем  возродилась  вновь  семья.
Дом  метров  двести  до  работы,
Что  поубавило   заботы…
Живи  и  радуйся  всему,
Никто  не  скажет:  «ПОЧЕМУ
Вас  вновь  тревожит  с  Неба  кто-то?»,
Не  любят  счастья  ТАМ  чьего-то…
Там  видимо  свои  любимцы,
Их  «метят»  сразу,  как  родимся,
Была  ты  не  из  их  числа
И  мучеников  роль  несла…
Младенцев  вновь  вы  схоронили,
Близняшек-девочек,  малюток…
Но  каждый  год  детей  родили,
Судьбе  назло  недоброй,  лютой…
Сергея,  Олю,  Гену  с  Анной
И  каждый  был  любим,  желанен,
Но  для  тебя  лишь,  а  отец
Был  холоден,  привык  наверно.
Ему  что  дочь,  что  сын  юнец  –
Эмоций  ноль,  вот  «матам»  верен,
Спиртному,  папиросам,  сну,
Имел,  подвыпив,  слабину,
Обмыв  аванс  или  получку,
Всё  до  рубля  «спускать»,  под  случай,
По  доброте  своей  душевной
И  собутыльники  мгновенно
Отца  на  этом   подловили,
В  дни  ЭТИ  угостить  старались,
«Заквасить»  чтобы  и  «кутили»
За  счёт  отца,  вдрызг  упивались,
Потом  войдя  в  хмельной  «кураж»
К  Тамаре  шли,  её  зарплату,
Гурьбою  взяв  на  «абордаж»,
С  угрозой  отнимали  к  ряду…
Так  раз  и  два,  и  три  «прокатит»,
Мать,  натерпевшись,  скажет: «Хватит…».
Так  обстоятельства  припёрли,
Долги  стояли  «комом»  в  горле…
За  что  поплатится  здоровьем,
Умоется  слезами,  кровью,
Лишится  и  зубов  в  побоях,
Нарушив  вдруг  в  семье  устои…
Впервые  изобьёт  супругу
Униженный  пред  всеми  муж,
Подбадриваемый  пьяным  «кругом»,
Лишённых  вдруг  «бесплатных  груш»,
Считая  женщину  бесправной,
«Отца»  ослушается  мать!
Встав  грудью  на  защиту  права,
Зарплату  святостью  считать,
Долги  раздать,  детей  кормить,
Обуть,  одеть  их  –  жить  достойно,
Не  дать  труды  свои  «пропить»,
Жить  прихлебателям  спокойно
Уж  не  позволить  за  свой  счёт…
Но  разве  пьяному  дойдёт
Пустяк,  что  ждут  жена  и  дети,
Зарплату  ту.  «Сам  угощал
И  сам  за  всё  пусть  муж  ответит…»  –
Дядь  Саша  Черемнов  сказал.
Вот  заправила  среди  тех
Кто  дармовщинку,  как  успех
Воспринимал  и  тем  гордился,
Да,  этот  вволю  поживился
Душ  нараспашку  простотой,
Ленив,  но  с  хитрой  головой,
Ему  ничто  в  семье  скандал…
Лишь  протрезвев  муж  понимал
На  что  обрёк  он  всю  семью,
Да  поздно,  пропил  уж  свою
Зарплату  и  жены  в  придачу,
Но  не  помочь  здесь  слёзным  плачем.
И  маму  долг  вновь  выручал,
Отец  зубами  «скрежетал».
Жена  была  виной  в  проблемах,
А  он,   работая,  молчал,
Тогда  был  в  день,  она  посменно…
Размолвкой  маме  досаждал,
Похрапывая смачно,  спал,
Зарплаты  терпеливо  ждал.
Ему  понравится  культ  силы,
Брал  в  руки  палки,  брал  и  вилы,
Всё  чаще  руки  распускал…
В  лице  звериный  был  оскал
В  минуты  те,  как  будто  мстил
И  было  так,  когда  он  пил
Два  раза  в  месяц  –  в  дни  зарплаты,
И  в  дни  аванса…  ссоры,  маты…
Запой  тот  каждый  дня  четыре,
Как  испытанья  в  бранном  мире.
А,  протрезвев,   вновь  замыкался
И  в  спаленке  уединялся.
Потом  включался  в  круг  проблем,
Всё  мирно  шло  в  семье  затем.
Так  мать,  «зализывая»  раны,
Тянула  «бремя»  беспрестанно:
Работа,  дом  –  детишки  жались,
Но  воспротивиться  боялись
И мать  учила:  «…чтить  отца!»
Так  жизнь  по  кругу  без  конца…
Урок  запомнится  на  век,
«Расплата»  за  зарплату  тоже,
Так  муж,  хозяин,  человек
В  клубок  свернутся  ей  поможет.
В  ответ  колючей,  словно  ёж,
К  любым  нападкам  теперь  будет,
Любое  слово  ценой  в  грош
В  скандальную  пружину  скрутит,
Чтоб  выстрелить  молниеносно,
В  «войну»  пустяк  вдруг  превратив
И  жизнь  совместная  не  сносна,
Но  коль  детей  уж  породив,
Тянули  «воз»  свой,  как  и  все
И  не  противились  стезе
Что  КЕМ-то  Свыше  назначалась,
Терпеть  всем  смертным  полагалось,
Все  жили  так:  друзья,  соседи,
Так  повелось  на  этом  свете,
Поэтому  скрипеть,  тянуть…
Сам  Бог  велел  –  в  том  жизни  суть.
Но  впредь  хитрее  мать  поступит  –
Брала  всё  в  долг:  соль,  сахар,  крупы…
А  в  день  получки  до  рубля
Спускала  всю  зарплату  срочно…
Всё  для  детей  и блага  для,
Чтоб  разорвать  тот  круг  порочный
В  котором  долг  велел  супруге
Отдать  всё  мужу  без  вопросов…
Напрасны  мужние  «потуги»,
Коль  денег  нет,  то  нет  и  спроса…
Так  пользу  принесла  для  дома
Своей  уловкой  мама  Тома,
В  уме  свой  «бухучёт»  вела,
Привычку  с  чем  приобрела
Всё  тратить,  что  в  «бюджет»  попало,
Что  рубль,  что  сто  –  всё  улетало
В  тот  день,  когда  попало  к ней  –
Растратить  цель  была  скорей.
Так  мама  стала   осторожней,
Чтоб  не  попасть  вновь  под   удар.
Непосвящённым  судить  сложно  –
То  прихоть  мамы  или  дар…
Виною  здесь  лишь  жизни  знаки,
Не  голодали  впредь,  как прежде
Всё  относительно,  двояко,
Жизнь  в   долг  была,  но  луч  надежды
Семье  забрезжит  сносной  долей:
Пусть  чаще  хлеб,  но  ели  вволю…
А  в  остальном  житьё  убого:
Детей  «орава»  –  «дырок»  много.
Из  старой,  ветхой  одежонки
Шить  научилась  потихоньку,
Где  телогрейки,  платья,  бриджи…
Не  хуже,  чем  у  прочих,  лишь  бы,
Выкраивала  что  могла,
Не  «шик»  конечно,  но  тепла
Хватало,  чтоб  здоровым  быть,
Среди  людей  достойней  жить…
Из  нищеты  уж  выползала,
Отцу,  родне  в  Сибирь  писала
Что  «…счастлива  с  детьми  и  мужем
И  климат  всем  по  нраву  южный,
Три  месяца  зимы  всего…
Не  то,  что  ваши  шесть  иль  восемь,
У  нас  жить  можно,  ничего,
Дом  строим  и  поднимем  в  осень.
Растёт  арбуз  и  помидор,
Сад  заложили  –  будут  фрукты…
Не  звали  в  гости  до  сих  пор?
Проблем по  жизни  сложен  круг-то…
Как  дом  построим,  ждём  всех  в гости
Погреть  на  солнце  летнем  кости.
Понравится  коль  вам  у  нас,
Найдётся  место  и  для  вас.
Заводы   строятся  повсюду,
Дают  и  землю  ныне  людям…
Трудолюбивым,  всюду  рады,
А  ваш  приезд  –  душе  отрада!».
Скучала  по  отцу,  родным,
Сестре  суровой,  по  Сибири,
По  ягодам,  грибам  лесным,
По  рекам  и   Алтайской  шири,
В  которой  счастье  не  пристало,
Но  красоту  души  впитала
Лесов  сибирских,  гор,  равнин,
Реки  бездонной  и   широкой…
Не  мало  было  тех  причин,
В  большой  семье  быть  одинокой,
И  в  край  родной  всегда  влекло…
А  выбраться  так  не  легко…
Жизнь  от  аванса  до  зарплаты  –
В  большой  семье  большие  траты…

                11
Но  во  дворе  залит  фундамент
Под  новый  дом:  песок  и  камень,
Кирпич,  строй  материалы  всюду,
Пообещал  завод  им  ссуду
По  завершении  работ…
(Немного  забегу  вперед).
С  жильём  порядок  был  таков:
Всё  подсчитать  и  перемерить,
И  возместить,  без  дураков.
Затраты  –  на  слово  не  верят,
Но  только  под  конец  всей  стройки…
А  ныне  выручат  попойки,
Что  после  дней  «кипучих»  в  вечер
За   «помощь»  людям  был  намечен.
На  вес  «валюты»  поллитровка
И  самогон,  хоть  и  неловко,
Но  будет  гнаться  семье  в  прок,
Лишь  «брага»  вызреет  в  свой  срок  –
В  том  матушка  дала  зарок
Дотошной  совести  своей,
Хотя  и  пагубен  исток…
«Заначка»  не  за  семь  морей
И  ТАК  в  то  время  выручала,
Та  помощь  песнями  кричала
В  одном  дворе,  в  другом  и  третьем…
Телам  разгрузка  в  лихолетье
И  помощь  значима  была,
«Горилку»  по  ночам  гнала…
Наш   участковый  точно  знал
Кто  ныне  «зелье»  тайно  гонит,
Частенько  пробу  сам  снимал
Без  лишних  слов  –  честь  не  уронит,
Предупреждал  сельчан  заранее
О  рейдах  и  о  мерах  крайних,
Что  власть  для  «галочки»  ведёт,
Лишь  беспредельщиков  прижмёт…
Во  время  «рейдов»  виновато
Мать  прячет  взгляд,  но  «аппарату»
Лежать  уж  в  дальних  тайниках,
В  малинниках  и  арыках…
Соседи  дружбой  выручали,
Поочерёдно  «зелье»  гнали,
Делами,  словом  прикрывали,
Но  тайн  друг  друга  не  сдавали.
Других  и  не  было  путей
Движенью  к  благу  для  людей,
Семье  без  дома  нет  покоя,
То  быта  правило  простое.
Решит  всё  мать  перетерпеть,
Но  в  зиму  в  дом  зайти  успеть.
Брюхата  в  год  тот  была  мной,
Ритм  жизни  суперскоростной:
Работа,  стройка,  дети,  муж,
Готовка,  стирка  и  порядок
И  всё  на  ней  от  жизни  нужд…
Супруг  имел  свой  распорядок:
С  утра  поесть  и  похмелиться,
В  работу  стройки  подключиться,
В  обед  «добавить»,  отключиться
На  часик,  два,  когда  проспится,
До  вечера  со  всеми  вновь,
Как  «нанятый»  в  труды  включался
«Мат»  рассыпая  в  глаз  и  в  бровь,
На  ужин  вдрызг  вновь  упивался,
Потом  «нотации»  читал
До  двух  иль  трех  глубокой  ночи,
«Супруга,  долг…»  –  и  засыпал,
Кому-то  «ад»,  кому-то  «сочи»…
И  так  два  выходных  своих,
Неделю  всю  вновь  на  работе,
А  мать  крутилась  за  троих,
Готовясь  к  будущей  субботе.
Спасибо  мужики  жалели
Трудягу-мать,  среди  недели
Отцу  подскажут  и  помогут,
Где  глину  подвозили  к  сроку,
Где  лес,  песок,  кирпич,  солому
Для  стройки  и  отделки  дома.
Не  очень  был  отец  речист,
На  трезвый  ум  душа  молчала,
Но  в  деле  ценный  тракторист,
Что  стройку  также  выручало.
Подсказки  мужиков,  супруги
Лень  в  нём  природную  гасили,
Глаза  боялись,  но  вот  руки
Без  устали  наш  дом  лепили.
Спасибо  –  надо  бы  сказать
Друзьям,  соседям  и  всем  людям,
Спешивших  помощь  оказать,
О  чём  всегда  мы  помнить  будем.
Надеюсь,  кто  из  них  случайно
И  нас  вдруг  вспомнит  добрым  словом.
Мы  жили  счастливо-печально,
Встряхнёт  лишь  память  странным  слогом…
Семьям:  Лисовским,  Черемновым
И  Бухтояровым,  Стрельцовым,
И  Фомичёву,  и  Попроцким,
Всем  Шереметовым,  Пригодским,
Липухиным  и  Фоминым,
И  Прохоровым  с  Шарниным
И  Головановым,  всех  чтим,
И  Алпысбаевых… зачем-то
Всех  разбросало  по  иным
Дорогам  жизни  и  краям,
Но  не  забыть  их  помощь  нам…
И  Кенесбаев  одноногий
Детей  на  помощь  отправлял,
И  Нусербаев  без  предлога
Семью  построже  поучал
С  соседями  всегда  жить  дружно,
Все  помогали,  если  нужно.
Так,  в  случай  завтра  им,  помогут,
Таков  был  кодекс  улиц  строгий.
В  то  время  помощь  всем  привычна,
Бесцеремонна,  но  практична.
Ходили  из  двора  во  двор
И  без  особых  приглашений,
Дома  те  служат  до  сих  пор
На  радость  новым  поколеньям.
Постройки  тех  шестидесятых
Край  оживили  мой  родной,
Пусть  с  виду  скромных,  не  богатых
Стен  слепит  известь  белизной.
Зато  детьми  был  каждый  дом
Богат,  количеством  гордились.
Достатка  нет,  но  прелесть  в  том,
Дружны  все  были  и  трудились
Во  имя  «завтрашнего  блага»,
Пусть  босоного  детство,  наго,
Но  детский  смех  –  мерило   счастья.
В  сознанье  «нужность»,  соучастье…
С  тем  не  теряли  оптимизма,
На  том  держалась  вся  Отчизна!

                12
Запаханы  войны  уж  раны,
Всё  дальше  от  кровавой  «брани»
Года  стремительно  несут.
Кто  трудится  –  почёт  найдут.
При  Кирзаводе  врос  посёлок,
Сад,  ясли,  школа,  магазин
И  в  клубе  празднование  «ёлок»
Поддержан  в  Новый  год  почин.
Библиотека,  душ  и  баня,
Соорудили  озерцо,
Плодовый  сад  под  осень  манит…
Всё  на  виду,  всё  на  лицо.
Карабулак  –  районный  центр.
Промзоны  строились,  дороги.
Окупятся  труды  с  процентом,
Всё  меньше  домиков  убогих.
Теперь  и  наш  дом  –  загляденье,
К  концу  шли  стройки  все  мученья.
А  первые  морозцы  жгут
По  осени  зимы  все  ждут…
И  матушка  спешит,  торопит,
И  печку  в  доме  чаще  топит,
Чтоб  сохло  то,  что  вальковалось,
До  родов  месяц  ей  осталось…
Отец  во  всю  дом  «обмывал»
И  вальковать  не  помогал.
Свой  труд  мужской  считал  исполнен:
Вот  стены,  крыша,  брус  напольный,
Обшит  был  рейкой  потолок,
Осталось  потерпеть  чуток…
Не  удержался  –  «загудел»:
«Доделки  –  женских  рук  удел…».
С  детьми  мамуля  всё  тягала,
Досталось  старшеньким  не  мало:
Серёже  шесть,  а  Жене  восемь,
Пять  Оле,  ну  а  младшим  вовсе  –
Три  года  Гене,  Анне  два,
На  честном  слове  я  едва
Держался от  трудов,  во  чреве…
Мать  обессилив  и  во  гневе
Отца  решила  пристыдить,
Напомнив,  что  пора  родить
Уж  вскоре  ей:  «…помог  бы  детям…»,
Но  проклинала  всё  на  свете,
Когда  тот  бить  стал  и  пинать,
И  словом  бранным  поминать…
Да,  лучше  б  потерпела  малость,
Ведь  комната  всего  осталась,
Живот  от  мужа  прикрывала
(Впервые  мне  тогда   «попало»)
Родить  боялась  ненормальным…
Всё  обошлось,  закончив  спальню,
После  побоев  и  в  свой  срок,
На  «шабаш»  ведьм  пройдут  и  роды,
Ища  изъян  у  рук  и  ног…
Цвет  глаз  лишь  разным  был  у  плода…
Вздохнёт,  всплакнёт  и  улыбнётся,
И  Юрием  уж  плод  зовётся,
В  честь  космонавта,  что  в  тот  год
Был  первым  в  звёздный  мир  запущен.
Геройским  в  «бездну»  был  полёт
И  Юрия  нет  имя  лучше!
Всей  улицей  нас  с мамой   встретят,
Ватага  детворы  шумящей,
Тогда-то  имя  и  прилепят,
Уступит  мать  глазам  искрящим
Надеждой  светлой  душ  безгрешных,
Что  «космонавт»  отныне свой
И  улице  быть  впредь  успешной,
Коль  будущий  растёт  «герой».
Жаль  быстро  всё  «перегорит»,
Я  не  принёс  на  Землю  счастья,
И  вот  уж  детворой  забыт,
На  маме  «бремя»,  да  отчасти
На  старших  «няньканье»  лежит,
Мать  на  работу  вновь  спешит.
Декретных:  месяц  был  до  родов
И  месяц  после…  в  будни  с  ходу
Бросает  жизнь  всех  и  торопит,
И  каждому  свой  груз,  и  «допинг»,
Вот  кем-то  рубль  последний  пропит ,
А  кто-то  их  в  копилке  копит.
Другие  же  ряды  сомкнут,
Боль  разделив,  вперёд  идут.
А  матушка,  всплакнёт  в  подушку  –
Её  надёжную  подружку,
По  дому  старшего  назначит,
Круг  дел  на  день  весь  обозначит.
И  закипит  в  руках  работа,
Не  упустить  бы  где-то,  что-то,
До  смены  многое  успеть
Ей  предстоит,  мысль  заболеть
Всегда  пугала,  как  напасть,
Болезни  угоди  лишь  в  пасть,
Сожжёт  безжалостным  огнём,
А  дети?  Что  же  детский  дом?
Нет!  Содрогалась  от  тех  дум,
Спасал  от  мыслей  детский  шум:
«Кровиночки  озорничают,
Не  думают  и  не  гадают
О  том,  как  дороги  и  милы
Все  мне  они…»,  в  комок  все  силы
И  снова  моет  и  метёт,
Чуть  слышно  песенки  поёт,
Родная  «ноша»  не  гнетёт,
Тут  на  работу  срок  придёт…
Труд  круглосуточный,  посменно
И  план  давали  неизменно  –
Снять  тридцать  тысяч  кирпичей
Из-под  пресс-формы  сменой  всей,
На  восьмерых  сто  двадцать  тонн,
К  концу  работы  в  теле  «звон»,
Скуёт  движенье  рук  и  ног,
Угар  сушилок,  в  цехе  «смог»
И  голова  как  «чугунок»,
Кувалдой  кровь  стучит  в  висок…
А  дома  мал  мала  ждут  ласки,
Обеда  пайку,  на  ночь  сказку,
Да  муж  любитель  ежедневно
Менять  «меню»  принеприменно,
Вчерашнее  не  будет  есть,
Скандал  закатит,  будто  честь
Его  задели  вдруг  мужскую,
Особый  статус  тем  диктуя,
О  помощи  и  мысли  нет,
«Ведь  он  мужчина,  что  ж  за  бред…».
И  приходилось превозмочь
Своё  разбитое  уж  тело,
А  день  ли  это  или  ночь
Навряд  ли  значимость  имело…
Латала  вещи,  вновь  варила,
Попутно  мазала,  белила,
Зимою  дважды  печь  топила,
Полола  летом  огород,
Мне  грудью  «затыкала»  рот,
При  всём  и  старших  приласкает,
Кому  что  нужно  точно  знает.
Смахнёт  слезу,  коль  не  под  силу
Ответ  дать  вечным  «почему?»…
И  доброму  всех  нас  учила,
Хотя  быть  злобной  по  всему
Могла  бы  стать,  под  гнётом,  Свыше,
Но  злобы  сердце  не  услышит,
Не  отзовётся  скверным  словом,
А  будет  к  помощи  готово
Любому  руку  протянуть…
От  «боли»  ночью  ныла  грудь,
Бывает  доля  так  горька,
Как  в  клетке  «ценного  зверька»…
Да,  заковырист  жизни  путь,
Следов  обид  не  вычеркнуть,
Но  жизнь  летела  незаметно,
Так  и  сгорала  безответно,
Всё  ради  детства  своих  «чад»,
Её  чем  Небо  обделило,
Так  горный,  мощный  водопад,
Спасенья  в  водах  не  сулило,
Всё  рушит  на  своём пути…
Вряд  ли  живущего  найти,
Кто  не  заплатит  по  счетам
За  свой  «износ»  и  впредь,  и ныне,
Так  в  сорок  маме  по  годам
За  пятьдесят,  хоть  сердцу  милы
Черты  лица,  походка,  стан  –
Сигнал  к  старенью  первый  дан…
А  «умники»  твердят,  что  труд
Облагородит  человека.
Всё  вымысел,  словесный  «блуд»
Спросите  чукчу,  негра,  грека…
Твердят  так  те,  кто  сам  не  прочь
Пожить  за  счёт  труда  чужого,
Влача  так  в  неге  день  и  ночь
Без  стрессов,  встрясок  или  шока…
Так,  не  в  обиду  всем  живущим
Аналог  приведу  я  жгущий:
Сравните   руки  крестьянина,
Сапожника  иль  скорняка
С  руками  писаря,  раввина  –
«Ума»  трудяг  и  «языка»…
Вот  так  и  с  мамой,  с  детства  я
Был  удивлён  её  руками,
Заставил  труд  растрескаться
Все  пальцы  рук  её  с  годами,
И  кожа,  словно  от  обиды
Вся   сморщилась  –  поизносилась,
Ни  эластичности,  ни  вида,
«Заботься  обо  мне…»  –  просила…
Не  сил,  ни  времени,  увы,
Ни  средств  не  хватит  моей  маме,
Как  годы  в  этом  не  правы  –
Так  безвозвратны  и  упрямы,
Безжалостно  бичуя  тех
Кто  сам  себя  уж  не  жалеет,
А  жертва  то  иль  смертный  грех
Сравнить  и  взвесить  не  сумеют…
Быть  старой  в  сорок  с  небольшим,
Так  рушим  тело,  чем  грешим…
Но  утро  новое  приходит
И  солнце  на  небо  восходит,
Вновь  птицы  зорьке  «гимн»  поют,
Стрижи,  как  молнии,  летают…
Поспать  бы,  дети  не  дают  –
Чуть  свет  они  уже  играют
В  постели  меж  собой,  вдыхая
Манящий  кухни  аромат,
Растут  (труд  мамин  поглощая)
Кто  ж  дню  грядущему  не  рад?
Уже  Григорий  заменил
В  отцовской  спальне  моё место
И  мамин  волос  теребил,
Смакуя  грудь… сказать  уместно
Поочерёдно,  все  в  свой  срок
«Хозяйничали»  в  той  кроватке,
С  портретов  взгляд  наш  сон  стерёг
Родителей  –  мол,  всё  в  порядке.
И  деда  здесь  же  был  портрет,
Любовью  матушки  согрет.
Их  ссоры  старые  забыты:
Где  временем,  где  расстояньем.
Сердечны  письма  их,  открыты…
И  в  доме  больше  пониманья.
Скрипучая  кровать  в  ночи
Нас  «мерным»  шумом  вдруг  будила
 Жара  колодцев  от  печи,
Вновь  разомлевших,  в  сон  вводила…




                13
В  годах,  жней  не  заметен  бег
Дождались  в  гости  мы  и  деда.
Зов  крови  сглаживает  брег…
Всё  лучшее  на  стол  к  обеду,
У  матушки  поёт  душа,
Диван  бельём  был  лучшим  застлан,
Всё  гость  изучит  не  спеша,
Григорий  –  брат,  в  честь  деда  назван,
Чем  горд  был  дед,  что  ж,  угодили,
Роднее  всех  Григорий  с  Анной.
Мы  хором  гостя  облепили,
Нам  не  понять  любви  той  странной.
Мать  плакала  слезой  счастливой,
Была  приветлива,  красива
И  мужа  быть  добрей  просила.
Прониклась  вновь  душевной  силой
К  отцу  –  зов  крови  оживёт,
Дед переменам  удивится.
С  минуты  той  к  ним  мир  придёт
И  больше  тяжба  не  случится…
Та  злоба  не  проснётся  впредь,
Сердца  удастся  отогреть,
Ища  прощенья  друг  у  друга
За  столько  лет,  сойдя  вдруг  с  круга
Упрёков  горьких  и  обид…
По  нраву  деду  горный  вид
Джайляу  –  часть  гряды  Тянь-Шанской,
Рек  области  Талды- Курганской:
Кок-Су  и  Каратал  –  фонд  края,
Холмов  богатых  разнотравья…
Шёл  в  горы  он  босой  и  с  тростью,
Лаская  взгляд  и  грея  кости,
Под солнцем  южным  щуря  глаз,
Любовь  ту  заложил  и  в  нас  –
В  совместных  рейдах  и  в  рассказах,
Что  лились  книгой  интересной,
Подвластны  мы  его  приказам,
Бесед  не  мало  тех  словесных.
Попутно  травы  собирал,
Для  них  мешок  нёс  рюкзачком,
Названьями  всех  удивлял,
Хлеб  запивая  молочком.
С  собою  нас  частенько  брал
И  в  одиночестве  был  редко.
Тактично  «тайны»  раскрывал –
Платили  искренностью  детки.
Расспрашивал  и  вёл  рассказы,
Делился  теплотой  без  меры,
Чем  впечатленья  лишь  украсил –
Без  красоты,  нет  должной  веры…
Был  роста  среднего,  «кряжист»,
Хотя  за  семьдесят  годами,
Был  взглядом,  помыслами  чист,
Нашёл  «язык»  он  общий  с нами.
Красив  был  выправкой  и  статью,
Седой  бородкой,  мудрой  речью.
Соседям  с  дедом  тоже,  кстати,
Беседы  впрок  пошли  и  встречи.
Он  много  знал  и  много  видел,
Советы  дельные  давал.
Он  в  жизни  мать  только  обидел,
А  в остальном  не  сетовал:
На  жизнь,  людей,  на  время,  власть…
Не  смел  грубить,  юлить  и  красть.
Свой  «крест»  по  жизни  нёс,  как  мог,
Судьёй  ему  не  мы,  а  Бог…
Ему он  жизнь  всю  посвятил
И  тайно  нас  всех  окрестил,
В  домашней  ванне  погружая
И  крестик  каждому  вручая.
Но  Атеизм  был  в  нас  сильней,
Те  крестики  не  сохранились,
Но  коль  судить  о  жизни  всей,
Всегда  нас  Ангелы  хранили,
Присутствуя  как  видно   тайно…
Но  дед,  я  верю,  не  случайно
Нас  Небесами  оберёг,
Он  знал,  что  скоро  выйдет  срок  –
Безбожья  время  канет  в  лета
И  лучик  доброты  и  света
Заставит  верить  в  чудеса,
Благословят  нас  Небеса
И  от  домашнего  порога
Нас  ждёт,  как  всех,  своя  дорога,
В  которой  нужен  и  Хранитель,
А  значит  Ангел  –  Неба  житель…
Дед  Николаем  был  доволен:
Высок  дом  новый  и  просторен.
При  том  держался  зять,  не  пил.
Речь  вёл  степенно,  старость  чтил.
Был  уважителен  с  женою.
Гордился  в  доме  тишиною,
А  в  нём  семь  шумных  «детских  ртов»…
Да,  дисциплина  «будь  здоров».
Отец   воспитывал  нас  взглядом,
Наверняка,  ругаясь  «матом»,
Но  про  себя,  да,  сила  в  нём
При  деде  гасла,  «окуньком»
Вдруг  в  мутных  водах  исчезала…
И  так  до  самого  вокзала,
Всё  честь  по  чести  –  дед  в  вагоне,
А  магазинчик  при  перроне
Манит  столь  долгожданной  «дозой»…
В  ночи  мать  льёт  уж  снова  слезы
От  мужниных  ночных  «нотаций»,
Но  как  не  молит,  не  уняться  –
Супругу  до утра  бурчать,
Днём  выспится,  а  ей  вставать
Чуть  свет  забрезжит,  вновь  ждут  будни,
С  больной  головушкой,  разбитой…
В  той  доле  хлопотной  и  трудной,
Вновь  одинокой,   неприкрытой…
Обиды  в  памяти  всплывут…
С  тем  лета  нового  все  ждут.
У  деда  трав  запас  иссякнет
И  к  сенокосу  он  уж  здесь.
В  «зятьке»  замочек  нужный  «квакнет»…
Дед  вновь  из  трав  готовит  смесь,
Зять  лапочка,  мужик,  хозяин…
Вновь  дух  семейный  весел,  спаян.
Мы  все  как  праздник  деда  ждём,
Хотя  гостинцев  нет  при  нём.
Он  вещи  за  год  в  рюкзаке
Вёз  старшей  дочери  на  стирку
В  полувоенном  сюртуке  –
С  «гражданской»  (знали  мы  по  «биркам»).
Уж  младшей  –  Клёпе  он  не  нужен,
Лишь  с  внуком  дед  своим  там  дружен,
А  та,  что  душу  жизнь  всю  грела,
Одним  лишь  именем  своим
Отца  с  трудом  уже  терпела,
Жила,  как  видно,  днём  одним:
Сынишку  тайно  наживёт,
Открыто  смерти  деда  ждёт,
(В  квартире  места  стало  мало) 
В  скандалах  быта  тем  клеймит,
Что  детям  делать  не  пристало,
Клокочет  злоба  в  ней,  кипит:
Не  варит  деду,  не  стирает.
Тот  сам,  как  может,  выживает.
Ждёт,  не  дождётся  летних  дней 
Уехать  к  Томе  чтоб  скорей.
Вот  потому  добрее  быть
Нам  надлежит  всем  в  семьях  к  детям,
Лишь  Богу  ведомо,  с  кем  жить
Нам  дни  последние  на  свете.
Себя  кому-то  не  вверять,
Деля  их:  на  плохих,  хороших,
На  всё  лишь  Божья  благодать,
Ведь  выбор  может  быть  оплошным.
Так  дед  душой  здесь  отдыхал,
Дней  летних  на  весь  год  хватало.
Остаться  с  нами  не  желал,
А  так  бы  лучше  всем  нам  стало.
Как  не  просили  мы  его,
На  уговоры  не поддался  –
Сибирь  ему  милей  всего
И  притеснить  нас  тем  стеснялся.
Душа  рвалась  к  своей  Анюте,
По  жизни  всей  любовь  ту  нёс…
Был  однолюбом  он,  по  сути,
В  плену  далёких  сладких  грёз…


                14
Налаживался  быт  семьи,
«Загулы»  бати  стали  реже.
Мы  лета  ждали  и  зимы,
Как  все  вокруг,  проблемы  те  же.
Достатком  редко  кто  кичился
Скромнее  были  все  в  быту.
Отлично  Женя  наш  учился,
Сергей  всё  в  скользь  и  на  бегу.
А  Оля  вышла  в  хорошистки,
Геннадий  тройки  получал.
«Летала»  Анна  в  небе  чистом  –
В  мечтах,  урок  лишь  докучал.
В  кружке  всё  пела,  танцевала  –
При  школе,  глазки  строя  всем.
И  в  Грише  дедова  начала
В  познаньях  нет,  лишь  именем
Был  видно  схож,  я  в  середине  –
То  мой  удел  и  так  поныне.
Вот  Женя,  этот  в  деда  точно,
Набит  и  «генами»  «заочно»,
Чем  старше,  тем  заметней  сходство,
А  умственное  превосходство
В семье  средь  нас  было  реально.
Ей  Богу  это  так  нормально,
Коль  хоть  один  в  семье  умён
И  в  жизни  смог  чего  добиться.
Знать  род  его  не  обречён
И  в  новой  жизни  тот  родится
В  семье,  пожалуй,  уж  познатней,
Чем  у  крестьян  в  убогой  хате.
Ступенью  выше  к  Богу  значит,
Жизнь  не  должна  идти  иначе.
А  если  «умников»  поболе  –
Есть  смысл  в  житье  и  в  нашей  доле.
Должны  быть  грамотней,  практичней,
Благополучней  в  жизни  личной
Своих  родителей  все  дети,
Тогда  и  роль  свою  на  свете
Родитель  выполнит  сполна,
А  если  нет,  то  как  волна
Смывает  на  песке  следы,
Оставив  памяти  забвенье…
Вот  так  и  глупость  у  беды,
Как  будто  ходит  в  услужении.
В  веселье  праздном,  в  наслаждении
От  собственной  вальяжной  лени,
В  сегодняшних  запросах  в  плене  –
Прокутят,  что  трудом  нажито
И  как  старуха  у  корыта,
В  той  знатной  сказке  уж  сидят,
В  своей  беде  других  винят…
Поэтому  преумножать 
Сам  Бог  велел,  что  кем  нажито,
Да  и  плоды  лишь  те  вкушать,
Что  потом  и  трудом  добыты.
Тогда  и  жизнь  ценней,  и  краше,
Продуманней  поступки  наши.


                15
Мы  жили  на  границе  сёл:
Ешке-Ульмес  и  Кирзавода.
Путь  шёлковый  когда-то  шёл
По  землям  тем,  где  сёла  с  ходу
Обосновались,  расцвели,
К  холмам  с  ущельями  вросли
Дома  все  наши,  огороды.
Не  раз  с  ущелий  тех  нас  воды
Топили  «дружною»  весной,
Иль  после  ливней  в  летний  зной.
По  улицам  размывы  часты,
Один  у  дома,  нам  на  «счастье»
Природой  вымыт  был  без  спроса,
Его  отец  специально  в  осень
Водою  ночью  заполнял,
Чтоб  грузовик  какой  застрял.
Раскиснет  тот  размыв  к  утру.
Шофёру  же  не  по  нутру
Ходить  и  мерить  ямы,  лужи  –
Летит  вперёд,  мотор  не  глушит.
По  улице  всей  шла  дорога
Не  в  лучшем  виде,  а  убогом.
Арбузы  возят  с  гор,  с  бахчи,
А  тут « ловушка»:  «Шутки  чьи?...»  –
Шумят,  кричат,  но  уж  попались
И  выбраться  самим  едва  ли.
Вот  тут  отец  наш  выходил,
Бог  силой-то  не  обделил,
Упрётся  в  борт  и…  будь  здоров,
У  шоферов  нет  даже  слов
От  удивленья  силе  той.
Отец  же,  будто  бы  «святой»,
Попросит  угостить  арбузом…
Кто  ж  пожалеет,  полный  кузов
Добра  того,…  мешки  набиты,
Следы  «афёры»  тайной  скрыты
И  детский  шёл  уж  «пир»  горой:
Своим,  соседским,  всем  хватало,
Доволен  был  отец  собой,
А  нас  так  гордость  распирала
За  «афериста»,  Боже  мой,
Был  и  таким  отец  порой.
Он  редко  чем-то  удивлял,
Не  без  смекалки,  скажем  прямо,
Его  по  силе  народ  знал,
Да  нравом  жёстким  и  упрямым.
Так  к  случаю  бревно  припёр  –
Столб  электрический  от  фермы,
Тот  факт  сражает  до  сих  пор
Свидетелей  той  «были»  верной.
До  фермы  километра  три,
Не  меньше,  он  ночной  порою
Шёл  из  гостей,  как  не  мудри,
Изрядно  выпивший,  игрою
Вдруг  показался  столб-то  этот,
Конец  взвалил  на  «горб»,  пыхтит,
Другой влачился  –  землю  «метит»,
Зарыться  глубже  норовит,
С  предательским,  глубоким  следом…
Так  по  селу  всему  тянул,
На  улице  разгар  уж  лета,
Не  раз  затею  «матюгнул»,
Но  бросить,  видно,  было  жалко
(Хорошая,  видать,  «строй  балка»)…
Пропажи  поутру  хватились,
Гурьбой  у  дома  уж  толпились  –
Привёл  их  след,  лишь  не  поймут
С  кем  дотащил?  Нет  следа  тут
Ни  трактора  и  не  подводы…
Неужто  сам  –  такого  с  роду
Ещё  не  видели,  доныне…
Разбудят  «вора»,  тот  в  унынье
Глаз  прячет,  мямлит: «Чёрт  попутал…»,
Но  повернулось  всё  вдруг  круто.
Начальство  и  народ  шумят,
Глазами  видеть  всё  хотят
И  слово  дали,  всё  «замнут»
И  столб  оставят  в  знак  прощенья,
Коль  Николай  при  всех  же  тут
Покажет  это  «представленье»:
Поднимет  столб  и  чуть  протащит…
Не  долго  просят,  тот  уж  тащит
Во  двор  свой  злополучный  «брус»,
Все  ахнули  и  в  смех,  с  тем  «груз»,
Всех  мучавший,  с  душ  поснимали
И  разошлись,  так  былью  стали
Отцовской  удали  «забавы»…
А  матушке,  увы,  «отравы»…
Всё  причитала:  «Добузишь…
Посадят  ведь,  и  отсидишь,
Будь  ты  неладен,  но  за  дело!
А  мне-то  как  семь  ртов  кормить?»
Но  слово  пользы  не  имело
И  с  этим  приходилось  жить.
Мать  признавала  только  то,
Что заработано  руками.
А  что  не  честно  нажито,
Как  по  лицу  пройтись  ногами…
А  тут  с  поличным!  Жуть!  Позор!
И  долго будет  прятать  взор
От  всех  соседей  и  знакомых
Борец  за  правду  –  мама  Тома,
Надеясь  лишь  на  справедливость…
Но  у  судьбы  свой  взгляд  на  милость
(Чтоб  был  в  добре  и  зле  баланс)
Кому-то  в  случай  выйдет  шанс:
Кому  «летать»,  кому  «тонуть»,
Кому-то  воз  проблем  тянуть.
И  не  понять  хорошим  людям
Одобрят  где,  а  где  осудят,
В  чём  не  позволят,  в  чём  уступят,
Где  мудро  поступать,  где  глупо…
Кто  лучше  трудится,  кто  хуже,
Кто  бьёт  «балду»,  кто перегружен…
Итогов  года  жадно  ждут  –
Там  премия,  почёт,  хвала…
Не  раз  и  матушке  за  труд   
Сказали  добрые  слова.
«За  труд»  был  орден,  «материнство»
И  грамот  каждый  год  не  счесть,
Не  любит  мама  подхалимства,
Не  любит  козни,  хамство,  лесть,
Возни  не  любит  бестолковой…
Подход   разумного  труда
К  любой  работе,  пусть  и  новой,
«Стахановкой»  была  всегда.
Все  качества  ей,  как  награда
За  стойкость  и  её  терпенье.
В  труде  и  в  детях  вся  отрада,
Лишь  здесь  нет  мужнего  давленья…
Во  всём  следы  сноровки,  хватки  –
Руководителя  задатки,
Нет  только  малого  –  удачи…
А  так,  лишь  дело  рук  коснётся,
Освоит  за  день  все  задачи
И  мать  уж  «мастером»  зовётся,
И  выполнится   план  за  смену,
И  даст  совет  другим  бесценный…
Жаль  только  дел  домашних  масса
Не  позволял  занять  ей  «пост»,
И  шесть  детдомовских  лишь  классов
Перечеркнут  карьерный  рост -   
Не  продвигали,  не  хотели…
Что  ж  у  таких  другие  цели  –
Людей  всех  за  собой  вести,
Ведь  сколько  нужно  «разгрести»,
Чтоб  жизнь  построить  лучше,  краше
И  «едут»  все  на  тех  кто  «пашет»…
За  Томой  многим  не  угнаться,
На  тысячу  одной  дан  дар,
Но  может  так  порою  статься,
За  цифрами,  где  плана  «жар»,
Сам  человек,  увы,  не  виден,
Таков  подход  порой  обиден…
Поступят  так  не  только  с  Томой,
Та  чёрствость  множеству  знакома…
Промышленность  в  расцвете  бурном,
Зарплата  выше  каждый  год,
Народ  стал  грамотней,  культурней
И  план  нормирован  вперёд.
Два  выходных  в  неделю  светят,
Положен  отпуск  раз  в  году.
Путёвкой  на  курорт  отметят,
Коль  ты  не  бил  в  делах  «балду».
Толково  шли  дела  вполне,
Успехи  те  б  нам  на  селе…
И  ломанулся  наш  крестьянин
От  непосильного  труда,
Что  ждал  в  колхозе  с  зорьки  ранней
И  до  темна:  в  полях  страда,
На  фермах  тоже  беспросветно,
Уход  за  живностью  «терзал»,
Убого  жил  сельчанин,  бедно,
Размер  оплаты  скудно  мал:
Раз  в  год  по  трудодням  платили
Пшеницей,  сахаром,  кормами…
Хозяйством,  огородом  жили,
Не  ждали  милости  и  сами
В  труде  нелёгком  на  земле,
Свой  «горький»  хлебушек  «вкушали»
В  заботах  о  своей  семье…
И  лучшей  долюшки  всё  ждали.
Простой  закон,  народ  что  «дышло»  –
Куда  сверни,  туда  и  вышло…
Так  повелось  из  лет  далёких  –
Крестьянин  сам  себя  кормил
И  в  памяти  живы  уроки,
Где  голод  всю  страну  морил,
Но  крайний,  как  всегда,  крестьянин
И  никогда  кто  у  «руля»…
Поэтому  бежал  селянин
По  зову  «длинного  рубля»,
Который:  «Не  приносит  счастья…»,
В  чём  убеждал  всех  власть  имущий,
В  плену  рубля  был  сам  от  части
И  знал,  что  рубль-то  всемогущий:
Он  жизни  смело  направляет,
С  ним  глаз  уверенней  глядит,
Из  серости  вдруг  выделяет
И  голос  страхом  не  дрожит,
(Как  в  час,  когда  в  кармане  пусто)
И  детям  пробивать-то  «русло»
Сподручней  и  надёжней  право.
Не  признавала,  жаль,  Держава
Проблем  крестьянства  на  селе…
Так,  чтоб  не  быть  всегда  в  хуле,
За  лучшей  долей  шло  село…
Бросала  молодёжь  деревни,
Чем  в  безысходность  завело,
Согласно  в  них  укладов  древних.
Кому  страну,  увы,  кормить?
Ведь  надо  кушать,  чтобы  жить.
А  рук-то  всё  в  колхозе  меньше,
Надёжней  нет  рук  наших  женщин!
Борьбу,  что  с  сорняком   ведут
И  спины  терпеливо  гнут
Сезон  весь  годовой  на  поле.
Власть  пожалела,  дав  всем  волю
В  свободном  выборе   труда,
Коль  голод  снова,  что  ж  тогда?
Негласно  шлёт  в  «низ»  директивы
«Урезать  земли!»  –  что  ж  не  диво,
Что  бригадиры,  звеньевые
Рванули,  словно  псы  шальные
Народ  в  «шесть  соток  загонять»,
Ленивым  впрок  –  груз  лишний  снять…
Трудяги  шок  все  пережили,
Не  возмущаясь,  слёзы  лили…
Исполнен  в  срок  приказ  усердно,
Вернуть  людей  был  способ  верный.
Не  мало  заявлений  сразу
«Прошу  уволить…»  –  с  общей  фразой
На  стол  легли  директоров
Заводов,  фабрик  и  цехов…
Давил  ком  в  горле,  сердце  жгло,
Но  вот  начальство,  как  на  зло,
В  проблемы  быта  не  вникало,
Предательством  лишь  посчитало
Уход  работников  своих,
Была  и  Тома  в  числе  их…
Начальство  не  усмотрит  глубже
Чем  позволяет  человек:
Мать-Героиня,  да  при  муже,
Неплохо  в  наш  двадцатый  век…
И  заявление  подпишут
Без  лишних  слов  и  на  бегу,
Желающих  других  отыщут,
В  том  нет  проблем,  так,  на  беду,
Ответят  там,  где  двадцать  лет
Считалась  лучшей  на  заводе,
А  о  здоровье  слов  уж  нет,
Как  свечка  гасла  год  от  года…
Два  дня  ревела  на  пролёт  –
Что  в  новой  жизни  Тому  ждёт?
Крутясь  как  белка  в  колесе,
Всё  успевая:  дом,  работа,
С  землёй,  включаясь  по  весне,
До  поздней  осени,  от  пота,
Не  просыхая  весь  сезон:
Была  задача,  был  резон…
Какие  помидоры  с  грядки
Ей  удавалось  получать:
Крупны,  рассыпчаты  и  сладки,
На  выставках  их  выставлять.
Картофель  как  шкала  достатка,
Капуста,  тыква,  огурцы…
Как  не  иметь  в  душе  осадка,
Коль  поступают  так  «отцы»…
Так  «саданула»  власть  по  маме,
Отрезав  землю,  что  годами
Кормила  семью  и  в  поту,
Из  неудобий  в  огороды,
Труд  превращал  сор-лебеду,
Заботясь,  как  там  нынче  всходы?
На  завтра,  как  там  всё  растёт?
Дождя  ли  тучка  принесёт?
А  может  град,  иль  с  пылью  бурю?
Что  день  грядущий  всем  нам  сулит?
И  радуясь  кускам  земли,
Что  от  завода  вдруг  добавят.
А  тут  «урежут»  –  для  семьи,
Как  в  рамки  жёсткие  поставят…
Постройки,  сад,  а  что  же  есть?
Проблему  ту  в  глазах  прочесть,
Слёз  полных,  в  миг  тот  было  можно…
Рыдала  мама,  как  всё  сложно…
И  почему  всё  ей  одной?
Проклятья  бабки  за  собой
Вновь  в  нищету  на  дно  тянули…
Руки  в  тот  час  не  протянули
Ни  руководство,  ни  друзья,
За  труд,  ответственность  и  честность,
Где  нет  сказать,  увы,  нельзя,
Так  мать  шагнула  в  неизвестность…
Ведь  двадцать  соток  на  «кону»,
У  прошлого  была  в  плену,
Где  в  голод  живность  выручала,
Надел  земли…  в  ушах  звучало:
«Даём  тебе  неделю  срока!...»,
И  не  упрёшься,  нет  в  том  прока.
Коль  не  в  колхоз,  прощай  земля…
И  допустить  чего  нельзя!
Не  эшафот  ждал,  тот  же  труд.
Сложнее,  но  и  здесь  живут.
Смерившись,  тяпку  в  руки  взяв,
Промышленный  свой  стаж  прервав,
Колхозный,  с  сорока  пяти
Счёт  новый  ей  пришлось  вести.
Так  новою  страницей  ляжет,
Вернув,  как  в  молодость,  в  поля,
Судьба,  чем  в  чём-то  и  накажет,
Вновь  жизнь  практически  с  нуля…
Достойно  трудности  встречая,
Всех  нас  к  прополке  подключая,
Вновь  в  лидерах  «передовик»,
Во  всём  быть  первой  мозг  привык.
В  итоге:  сахар  и  пшеницу
Мы  получали  больше  всех.
Стряпнёй  наш  «пекарь-мастерица»
Нас  балует,  вновь  шутки,  смех,
На  сытый-то  желудок  в  доме…
Довольны  все,  отца  лишь  кроме.
На  жертвы  для  семьи  не  шёл
И  маму  ревностью  извёл,
Ведь  матушки  теперь  день  в  день
С  семи  и  до  семи  нет  дома,
А  он  судьбы-то  «баловень»,
Привык  что  рядом  жена  Тома:
Стирает,  шьёт,  готовит,  моет…
И,  видимо,  душонка  ноет:
«Недоработала  б  жена!».
Но  маме  голова  дана
Не  бугорок,  а  сущий  «клад».
Во  всех  делах  любила  лад.
Её  не  ждали  чтоб  дела,
По  дому  график  завела
По  дням  –  когда  и  кто  дежурит
И  муж  уж  меньше  брови  хмурит.
Мы  всё  умели  лет  с  семи:
Белить,  готовить,  прибираться…
И  это  гордость  всей  семьи,
Приятно  нам  было  включаться
В  дела  семьи  и  пользу  несть,
В  том  матушке  хвала  и  честь!
Она  к  труду  нас  приучала,
Коль  «ляпсус»  в  чём,  о  том  молчала,
Обнимет,  поцелует,  гладит
Головку  детскую  и  хвалит,
Отпустит  к  сверстникам  играть,
При  этом  радостно  смеётся,
Стараясь  как  бы  подыграть…
Всё  переделает,  сдаётся.
Сейчас  понятно,  а  тогда…
Лишь  похвала  из  уст  летит,
Подбодрить  чадо  норовит…
А  в  благодарность  рад  ребёнок
Вновь  новые  дела  дерзать,
В  «бой»  рвутся  парочка  ручонок,
Стремился  больше  ум  познать
О  всём,  что  звался  «женский»  труд,
В  «мужских»  делах  пробелы  ждут…
Отец  сам  много  что  умел,
Вот  в педагоги  не  дозрел…
Был  каменщик  он  первоклассный
И  дровосек,  печник  потрясный,
И  столяр,  слесарь,  моторист
И  косарь,  кочегар,  «артист»  –
Когда  больным  казаться  в  пору,
Иль  провернуть в  быту  «афёру»…
Не один  дом  в деревне  нашей,
Его рукам  благодаря,
Был  «русской» печкой  приукрашен:
Хлеб  свежий,  сдобу  всем даря.
И  бани  строил  и   навесы,
Давал  и  дельные  советы –
Не  впрок семье,  для  интереса
На  многое  он  знал  ответы.
Камины  с  печкой  долго  служат,
Коль  мастером  отца  позвали,
Спасибо  скажут  люди  в  стужу –
Не  зря  кормили,  обмывали…
В  строительстве  любом  стал  «дока»,
Как  дом-то  свой  с   нуля  поднял,
Но  знания лежат  без прока,
Коль  детям  их  не передал.
Он  нас  лишь  пьяным  поучал,
А  трезвым,  большинство  молчал
И  охранял  свой  инструмент,
Чтоб  что-то  взять,  лови  «момент»:
Ножовка,  дрель  иль  молоток
Нам  не  доступны  были  чаще.
Возьмёшь,  ударит   словно  «ток»
Град  ругани,  что  с  матом  «краше» 
И  нам  страшнее,  враз  желанья
Все  отобьёт  в  «мужских»  познаньях.
Боязнь:  «Растащат  инвентарь…»,
Не  покидала  папу  Колю,
Так  упустил  «бесценный  ларь»
Талант  из  нас  «родить»  на  волю,
Проявится  который  позже,
У  каждого,  конечно,  свой.
Тогда  же  было  невозможно
Рукам  поладить  с  головой…
Где  есть  запреты,  чёрствость,  злоба,
Где  нет  экспериментов  пробы,
Где  нет  веселья,  новизны,
Там  нет  и  счастья  от  весны,
Пьянящей,  к  новому  зовущей,
Бурлящей,  звонкой,  не  гнетущей,
Цветами  яркими  кричащей,
Безмерной  –  жизни  настоящей,
Что  через  край  кипит  вокруг,
Для  нас  был  замкнут  этот  круг…







                16
Но  время  шло,  мы  все  взрослели.
В  свой  срок  из  дома  полетели…
В  пехоте  Женя  отслужил,
В  Германии,  мечтой  он  жил
Стать  моряком,  «нырнул»  же  глубже  –
Стал  офицер  подводных  сил.
Стране  на  Севере  он  служит,
Так  гордо  «кортик»  свой  носил,
Когда  раз  в  год  был  в  «отпусках»
И  гордостью  стучит  в  висках
За  сына   маме  и  отцу  –
Евгению  мундир  к  лицу.
Серёга  всё  над  ним  шутил:
«Ты  «ножичек»  свой  не  забыл?»,
Когда  случалось  возвращаться
Ночной  порой  с  кино  иль  танцев.
«Вас  с  ним  учили  обращаться,
Маньяк  вдруг,  выжить  есть-то  шансы?».
Ему  в  рот   пальцы  не  клади…
С  тем  юмором  всю  жизнь  идти,
Душа  компании  любой  –
Ум  цепкий,  острый  и  живой…
Сергей  по  юности  бузил  –
Курил  со  всеми,  даже  пил,
«Гремел»  в  гитару  –  муть  орал,
Всех  девок  «портить»  обещал
И  был  как  жердь  –  два  метра  роста,
Чуть  завышал  все  нормы  ГОСТа…
Носил  причёску  стиль  «карэ»,
Но  срок  пришёл,  сказал:  «Харэ…»
И  стал  примерным  офицером,
Но  в  ПВО  –  шлют в  Ленинград.
Он  с  дальновидным  был  прицелом,
Безмерно  назначенью  рад.
(Цивилизацию  «почуял»)
Жизнь  здесь,  в  глубинке,  памятуя,
Пустил  так  корни,  что  не  вырвешь,
Теперь  он  в  офисе  и  в  фирме…
Дай Бог  ему  всех  благ  земных
За  то, что  не  бросал  родных
В тяжёлые  минуты  будней,
За  то  ему только  пребудет…
За  то,  что  стал  семье  опорой,
Не  ждал  от  дел  наживы  скорой,
А  в  них  вникал  и  растворялся,
Чему  благодаря  поднялся…
Лишь  после  службы  все  признали,
Что  «бизнесмена» в  нём  проспали,
Настолько  хваток  и  толков,
Что ж,  есть  в  кого, без  лишних  слов.
Тогда  же  молод  был,  беспечней,
Уклад  всей жизни   скоротечней
Женился  сразу,  лишь  погоны
Он  лейтенанта  получил.
И  внуков  бабушке,  с  поклоном,
Он  лето  каждое  возил…
 Пол  ста  четыре  брату  ныне!
 И  в  каждом  прожитом  есть  прок.
                В  поступках  не  видать  унынья,
 Он юморист,  педант,  игрок…
                В  компании  хорошей  млеет,
 Беззлобной  шуткою  разит,
 Работать  брат  и  жить  умеет,
 Два  метра  ростом,  глас  басит.
 Причёска  «ёжикам»  сродни
 (Он  «новый  русский»,  там,  в  Европе)
 Друзей  хватает  и  родни,
 Спешит, но  жизни  не  торопит…
  И  время  с ним  уже  на  ТЫ –
  Шагают  в  ногу,  не  толкаясь,
  С  чем  воплощает  в  жизнь  мечты
  Судьбе,  фортуне  улыбаясь…
  С  женою  и  с  детьми  в  ладу
  (Бог  любит  «троицу»,  брат  помнит)
  Достоинств  много  в  том  ряду…
  Людьми  и  Высшей  властью  понят.               
  Бог  дал  ему  «зеленый  свет»
  За  мудрость и,  увы,  терпенье:
  С  ним  тесть и тёща  много  лет
  Живут  в  уюте,  без  давленья.
  Бог  видит кто  к  «годам»  с  почтеньем –
  Делящий  кров – Небес  любимец.
  Здесь  нет  хулы,  нравоучений…
  В ответ  удача – дар,  «гостинец»…
  Мой  брат,  на  небеса  надеясь,
  Сам  не  плошал – трудом  и  потом:
  В  заботах,  планах  и  идеях
Из  ничего  ваял  всё  что-то…
Достаток  полный  у  семьи,
Брат  для  неё,  что  ось  земная
Для  нашей  матушки  Земли,
                В  его  же  жилах  кровь  родная.
                Горжусь,  что  парень  из  глубинки
Не  хуже воротил  столичных
(Знать  стоит  выделки  овчинка)
Его  победам  рад,  как  личным…
Так  вышло,   в  нас струя  дворянства –
В  ком  слабо  бьётся,  в  ком  фонтаном,
А   в  ком-то  верх  берёт  крестьянство
(Согласно,  видно  Высших  планов)
Всё   встанет на  места  свои.
И  что  предписано – свершится.
Дай  бог,  чтоб и  мечты  твои
Успели  в  жизнь  все  воплотиться

Евгений  проще  и серьёзней
И  каждый  шаг  просчитан  точно,
Он  пунктуален,  собран,  «грозен» -
Порою,  где  проблемы  срочны…
Ценим  матросом  и  коллегой
За  прямоту  и  ясность  мысли.
Стране  он  отдал  четверть  века
И  в  пенсионный  штат  зачислен…
Два  сына,  дочь – все  «вундеркинды»,
«Покоя»  в  детстве  не  давал,
Стезя  и  внуков  «не  завидна» -
Такой  в  нём  к  знаниям  «накал»…
С  ним  чувствуешь  себя  «дебилом»
Деревни,  ну  почти  «Козлова»,
Хотя  настолько  сердцу  мил  он,
Не  подобрать здесь  краткость  слова…
Талантлив   он  во  всём,  что есть
Интеллигент до кости мозга –
Порядочность  жива  и  честь…
В  трудах  своих  заслужит  «Оскар»,
Настолько  взгляд  его  хорош –
Фотолюбитель  и  со  стажем…
Он  не  носил  по  моде  «клёш»,
В  делах  и  слове – чист,  отважен.
Художник  он  в  стихе  и  фото,
«Его мир»  смотришь  с  наслажденьем,
Коль  интерес  проявит  кто-то –
Дам  «ключик»  от  его  владений…
   
Лет  в  двадцать  замуж  выйдет  Оля,
Лишь  техникум,  успев  закончить,
Хороший  муж  ей  выпал  долей,
Счастливый  век  им  мать  пророчит…
Бывало  всякое  в  их  жизни –
Трудяга  муж,  сестра  как  «квочка»,
«Обскачет»  всех  без  укоризны –
Родит  три  сына  и  две  дочки,
Коль  не  развал  страны,  глядишь
Ей  в  пору  с  мамой  потягаться…
В  дни  «перемен»  почутче  спишь
От  мысли:  «…завтра  как  держаться?»
Но  молодцы,  не  пали  духом.
Единство  в  детях  закрепили –
В  Москве  те  обрастают  «пухом»
И  любят  жизнь,  как  их  любили.
Родителям  благодаря:
Их  трудолюбью  и   терпенью
Любовь  светилась   как  заря
И  мудрость  слова  в  поученьях…
Гостила  Оля  в  эту  осень
За  много  долгих  лет  разлуки
Уже   не скрыть   нам свою  проседь…
(Бессильны  «светочи»  науки
В  процессе-то  омоложенья)
Уж больше  «гены»  власть  берут…
 Отступит  и  крови  смешенья –
«Уз  Геменеевских»  и  «пут»…
Настолько  мамино  начало
В  сестрёнке  закрепилось,  въелось,
                Что  сердце  трепетно  стучало
 И  ВЗГЛЯД  запечатлеть  хотелось,
 Казалось  бы  давно  забытый,
 И  Небом  отнятый  до  срока,
 А  он  в  сестрёнке  был-то  скрытый -    
  Без  осужденья  и  упрёка,
  С  осанкой  маминой,  походкой,
                «Букет»  наследственный  у  хворей,
   Прищуром  глаз,  склад подбородка –
   Всё  вдруг  знакомо  и  до  боли…
   Душа  ввысь  птицею  вспарила,
   Открыть  все  тайны захотела,
   Судьба  вновь  шанс  нам  подарила
   Излить  друг  другу,  что  «болело»…
   За  пятьдесят  лет  мы  впервые
   В  глаза  пронзительно  смотрели,
   Слова в  безудержном  порыве
   Суть  жизни  донести  хотели.
   Мозг  поражался  прожитому –
   Не знали  мы  с  сестрой  друг друга!...
   По  счёту  жизни  по  «большому»,
   У  судеб  схожи  «вехи  круга»…
   Нам  в  диву:  мамин  «пуд-то»  лиха
   На  семь  частей поделен  Небом!?...
   И  корни  из  села  Ребриха
   Нас  кормят  ядом,  словно  хлебом…
   Чем  дальше  «ветвь»,  тем меньше  «пайка» -
   Те  части  по числу-то  деток…
   С  тем  мы  с  сестрой,  всё  без  утайки
   В  роду  блуждаем  между  «веток»:
   То  вдруг  хохочем  до  упаду,
   То  вдруг  слезою  мы  исходим,
   То  за  успехи  чьи-то  рады,
   То  вдруг  «пробел»  какой   находим…
   Но нет  конца  слов  излияний
   И  удивленью  конца  нет:
   От  сходства  душ,  родства  познаний
   И  опыта  в  текучке  лет…
  Одно  различие  меж  нас –
   Сестра  одна  всю  боль  хлебала,
  А  я  средь  родственников  глаз
  (Жизнь  на  виду  у  всех  клевала),
  А   в  остальном  один в  один
  Характеры,  поступки  схожи –
  Старался  Неба  Гоподин
  Нас  озадачить  общей  ношей…
За  тридевять  земель  стезя,
А  шли  как  в  цирке  по  канату:
Вперёд  лишь  взгляд  и  вниз  нельзя
Иначе  в  бездну  жизнь  как  брата…
Мы  смотрим  видео  и  фото
Всё  удивляясь  «генной»  сказке:
Вдруг в  детях  узнавался  «кто-то»,
Да  и  свои  мы  сняли  маски
Надетые  когда-то  в  спешке,
Чтоб  строже  выглядеть  и краше,
А  с  тем общались  только  реже
 Семьи  теряя  корни  наши…
 Простите  племяши  родные,
 Прости  сестра, и  ты  зятёк,
                Что  годы  наши  молодые
 Пустили  мы на  самотёк…
 За  то,  что  братского  плеча
 Не  ощутить  сестре  в  миг нужный,
 За  то,  что  братья  сгоряча
 Считали  «шиком»  «мир  ваш южный»…
 И  вместо  помощи  сестре
 Мы  осуждали  да  корили…
 Семьи  единства  на  костре
                Сжигая  тем.  Боль  породили…
 Забыли  было  каково
 Мамуле  семерых  кормящей
 Два  «рта»  и  три  поднять  «слабо»,
 А  пять  так  подвиг  настоящий…
 Не  видели  мы  как  росли
 Пять  детских душ  и  чем  дышали,
 Как  скот  в  черёд  с отцом  пасли,
 Чем  дни  рожденья  отмечали.
 Как  Жени  жизнь  на  волосках
 Висела -  каракурта  «метка»…
 Сережа  в  гипсе  как  в  тисках
 Лежал  в  палате,  словно  в  клетке…
 И  случаев  таких  немало,
 А  мы  в  неведении  жили.
 Сестрёнка  в  гости  звать  устала…
 Уже  и  дети  в  жизнь  вступили –
  Да  так,  что  сердце  радость  полнит.
                «Зелёный  свет»  даёт  столица!
Москва  все  их  мечты  исполнит
С  одним  условием -  не  лениться…
                Удачи  вам родное «племя»
 Во  всех  делах  и  начинаниях.
 Живите  так,  чтоб  рода  «семя»
 Ласкало  слух  одним  названьем…
 Поступки!  Не  слова  оценят.
 Об  этом  помните  всечасно
 Любовь  к  родителям бесценна
 Огонь  её  пусть не  угаснет
 С  теченьем  времени,  в  награду
 Одарит  Небо  вас  по  царски!
 Ничто  вам  будут  все  преграды,
 Коль  жизнь  родителей  как  в  «сказке»…
 Поклон  вам  из  казахской  дали,
Где  наше  «семя»  зацепилось.
С  сестрою  встречи  мы  ТАК  ждали –
Всё  вам  благодаря свершилось!
Серёженька  родной  спасибо!
 Тебе  от  нас поклон  особый
 За  взгляд  сестры  от встреч  счастливый,
 Которых  не  забыть  до гроба…
 Пример  с  братишки  все  берите!
 Добра  его  не  забывайте!
                Талант  не  всем  дают -  элите!!!
 Достойно  «роль»  свою  играйте:
 Роль  сына,  дочери,  коллеги,
 Подруги,  друга,  семьянина
 Жены  роль,  «господина»,  «леди»…
 В  свой  срок  лишь – жизнь  тому  причина…
 Вы молоды, красивы,  статны.
 Я  вами   любовался  просто:
 В  Сереже  жесты  все  понятны,
 А  в  Жене  строго  всё  по  ГОСТу,
 Писать  картины  можно  с  Иры,
 Величье  царское  и  в Томе,
 В  «медовом»  Костик  с Юлей  мире
 Диана  с  «Юлей - два» в  роддоме…
 А  Олин  муж  в  «тени»,  как  прежде.
Он,  как  и  я  стареть  стал  рано:
Отдали  семьям  всё,  с  надеждой,
Что  дети  вкусят с  Неба  «манну»…
Нам  в  наслажденье  свадьбы  сцены,
Не  раз  я  к  ним  вернусь  в  досуге.
Вы -  радость,  боль  и  наши  «гены»…
Молю  заботьтесь  друг  о  друге!
Единства,  что  меж  вас  как  песня
Храните  как  зеницу  ока.
С  годами,  коль  признаться  честно
Всё  больше  тянет  к  тем  «истокам»,
Что  мать  Природа  в  гены  вложит –
Жаль,  нас  за  что-то   обделила…
Кровинушки  храни  вас  Боже!
Где  б  вас  Судьбина  не носила…
               
Геннадий  был  «бедовый»  с  детства,
Характер  вздорный,  озорной,
«Пыл»  удержать  не  будет  средства,
Беду  вёл  следом за  собой:
То  параконка  понесёт  –
С  телеги  к  ним  слетит  под  ноги,
Ключицу  выбьет  –  «пронесёт»,
В  больницах  мама  бьёт  пороги,
Чтоб  в  строй  поставить  «непоседу»,
Покоя  днём нет  и  в  ночи,
Но  не  отстанут  на  том  беды,
«Торопит»  жар  разжечь  в  печи,
Солярку  льёт  на  угли  в  печке,
(Успел  лишь  на  ноги  он  встать)
Взрыв  от  паров  и  вновь  увечье,
Ожогам  долго  заживать…
Учиться  в  школе  не  желал,
Чем  огорчал  и  чрезвычайно,
 На  ферму  часто  убегал,
К  труду  пылал  любовью  тайной…
Любил  он  лошадей,  скотину,
От  тракторов  входил  в  «экстаз»…
Отец  не  раз  брал  хворостину,
За  ним  был  нужен  глаз  да  глаз.
Механизатором  стал  вскоре,
Работал  сутки  напролёт,
Готов  был  жить  всё  время  в  поле,
Но  Армия  парнишку  ждёт.
Служил  в  Германии  он  тоже,
Но  в  самоходном  артполку.
За  время  службы  стал  построже,
Не  бил  там  время  без  толку.
В  запас  сержантом  он  ушёл
Жену  с  ребёночком  нашёл,
На  шесть  лет  старше  по  годам.
Глуха  любовь  к  любым  словам,
Что  обрастали  слухом  грязным,
За  что  бил  морды,  да  напрасно.
Любовь  чрезмерная  к  мужчинам
Была  для   слухов  тех  причиной.
Снохе  быть  с  матушкой  любезной,
По  дому  в  помощи  полезной.
Но  видно  есть  всему  предел
И  брат  не  долго так  терпел.
Не  выдержав  здесь  пересудов
В  Сибирь  рванут  –  начнут  с  «нуля»,
Но  похоть  приживётся  всюду,
По  жизни  «трещины»  суля…
Геннадий  –  копия  отца
Не  только  внешне,  но  и  нравом.
«Ломал  в  пылу»,  как  водится,
В  любви  ж  к  супруге  был  бесправным…
Зря  места  жительства  менял,
(Гулёне  адрес  не  помеха)
С  детей  своих  он  «пыль  сдувал»,
Дом  полон  шуток,  игр  и  смеха,
Чем  от  отца  и  отличался,
Он  в  «чадах»  просто  растворялся
Без  памяти,  любил  их  всех,
Но  выпивать  стал,  как  на  грех…
Снимал  от  слухов  напряженье  –
Сомненья  все  глушил  вином,
«Под  гору»  так  пошло  движенье,
С  тем  пошатнул  очаг  и  дом…
С  компанией  повёлся  скверной,
Хотя  и  был  супруге  верным.
Бузил,  строптив  стал,  куролесил,
Когда   вдруг  зол,  когда  и  весел.
В  любовь,  как  в  цепь  закован,  брёл,
По  тропке  скользкой  кто-то  вёл…
Беда  случилась,  в  день  морозный
Под  лёд  с  друзьями  угодил
На  Жигулях  –  в  Ишим,  с откоса…
Все  силы  он  в  себе  включил
И  стал  нырять  на  глубину,
Вытаскивая  всех  на  берег.
Троих  спас,  в  теле  слабину
Он  ощутил,  но  дружбе  верен
И  за  четвертым  вновь  нырнул,
Но  сил  уж  нет,  не  дотянул…
Об  лёд  весь  лоб  себе  расшиб,
Не  спас  дружка  и  сам  погиб,
Пролом  во  льду  он  не  нашёл,
Никто  на  помощь  не  пришёл
Из  тех,  кого  он  спас  в  тот  час…
Ему  бы  посвятить  хоть  раз
В  пролом  простою  зажигалкой…
Прогнал  мороз  всех,  словно  палкой,
В  ближайший  дом  –  себя  спасать…
Спасителю  руки  подать
Уж  было  некому  в  тот  миг…
Не  слышен  был  предсмертный  крик
Геройски  бившегося  брата  –
За  дружбу  с  мразью  та  расплата…
Перед  аварией  успели
ГАИшника  машиной  сбить  –
Со  страху  видно  и  летели,
Спешили  беззаботно  жить.
И  за  рулём  сидел  хозяин
Того  авто,  а  не  мой  брат…
Финал  трагичен  и печален,
В  ответе  –  кто  не  виноват…
Узнал  хозяина  «ГАИшник»,
Тот,  кто  был  сбит,  дал  показанья,
Но  денег  получил  он  «лишних»,
И  изменил  свои  признанья…
Так  мразь,  в  суде тот  грех  безмерный
По  сговору,  сведёт  на  брата…
Герой  стал  «зэком»  с  тем  посмертно.
Тюрьма  заочно  –  не  награда…
Вот  так  «дружки-то»  поступают,
Спасая  шкуры  от  возмездья,
Но  час  придёт,  в  воротах  рая
Их  встретит  брат  за  то  бесчестье,
Что  на  него  «дружки»  взвалили
В  ответ  за  жизнь,  в  которой  жили  –
Подарок  им,  ценой  в  две  жизни…
А  горе  матушке,  отцу.
Сиротам  жизнь  скомкать  от  тризны…
В  аду  гореть  «дружкам»  к  концу…
Нет  подлости  той  оправданья,
Ответ  всем  несть  за  все  деянья
Творимой  глупостью  и  страхом.
Покойся  с  миром  брат  мой   в  прахе…
Тебе  лишь  было  двадцать  семь…
Геройской  смертью  ты  нам  всем
Дал  сто  очков  вперёд  для  «Фора»  –
Мужской  поступок,  нет  здесь  спора.
Готовы  ли  на  жертвы  мы?
Вопрос  для  светлого,  из  тьмы.
Живём-то  для  семьи,  по  сути,
Лишь  для  неё  на  всё  готовы.
Сумеем  ли  как  брат,  в  минуту,
Жизнь  в  жертву  на  Алтарь,  не  слово?…
Гордимся  братом  мы  таким,
Но  нам  он  нужен  был  живым…


                17
Об  Анне  с  Гришей  уж  сказал,
Хорошего  по  жизни  мало,
Удачу  будто  кто  отнял  –
В  их  именах  проблем  начало.
И  быть  им,  как  и  мне  смирнее,
Надежд  больших  не  ждут  от  нас.
В  селе  мы  жили,  быт  скромнее,
В  кругу  родительских-то  глаз…
Так  Анне,  младшей  из  сестёр
 С  пол  сотней  лет  пришлось  смириться.
Пол  жизни, как  дрова  в  костёр –
Вопрос – а  твой  ли  разгорится?...
Сестры  костёр  дымил,  да  тлел,
Не  в  силах  разгореться  ярко,
Горел  порою,  но  не  грел –
Мечтала  ж,  всем  чтоб  было  жарко…
Мечты,   мечты -  хороший  стимул…
Тебе  ж  они  мешали  чаще,
 Как  будто  кто  «тавро»  на  спину,
Чтоб  жизнь  не  показалась  слаще…
 Та  на  уроках  в  классе,  дома
  «Ворон»  всё  за  окном  считала,
  Как  не  старалась  мама  Тома
 Та  не   внимала – всё  мечтала:
  «Вот  принц  на  розовом  коне
Со  мною  унесётся  в  дали,
 Одарит  златом в  той  стране,
 Разгонит  нищету,  печали…»
 А  между тем  жизнь  мерно  шла,
 И  Анна  ко  всему  с  ленцою,
 Лишь  Оля – старшая  сестра
 От  мамы  получала  втрое:
За  того  «парня»  и  сестрёнку
 (Та  что-то,  где-то  да  забыла,
 Махнув  на  всё  сбежит  к  девчонкам)
С  тем  по  теченью  жизни  плыла…
Спешила  повзрослеть  до  срока
 И  влюбчива  была  безумно…
Но  в  мыльных  пузырях  нет  прока,
Так  пролетело  время  «юной»…
 И  замуж  вышла  второпях
 И  жизнь  вся  почему-то  наспех:
С тем  быт  мирской  бежит  скрипя,
 В   душе  полно  бедлама,  распрей…
 Теперь,  став  бабушкою  дважды.
«Туман»,  увы, не  розовел…
 Мужей  меняла  не  однажды –
 Забытой   быть  кем,  весь  удел…
У  каждого  своя  задача.
 Её –  лишь  здраво  рассуждать!
 Она  же  норовит  «иначе»,
За  то  берёться,  что не  взять…
Начать  с  себя,  начать  с  уюта,
С  разумных  взглядов,  слов,  улыбок
Ведь  мудрость  ценная «валюта»,
Она  с  ней,  как  с  ненужной  глыбой…
Судьба  с Удачей  с  тем  на  ТЫ,
Кто  сам  с  собою прежде  честен,
Кто  миру  нёс добро,  цветы,
Чья  жизнь,  как  лучшая  из песен…
Но  Анна  душу  настежь  встречным,
Надеясь – пожалеют  люди…
Но  жалость  та,  так  скоротечна
И  за  глаза  тебя  же  «судят»…
Не  ты  одна  несёшь  свой крест,
У  каждого болячек  куча.
 Счастливых  всем  не  хватит  мест,
 Кто  не  мечтает  быть  везучим?
 Так  жизнь  проходит мимо  нас,
 Дом  Анны  затерялся  с  краю…

 С  Григорием  небесный  Глаз
 Судьбой  жонглирует  играя –
В   семье  большой  он  младший  долей,
Но  возраст  сорок  пять  трубит!
Он  не  любил  уроков в  школе –
Раздольем  улиц  ум  забит…
Упрямый,  вздорный,   самовольный…-
 Всех  младших  доля  такова.
 Дед  именем  его  довольный,
 На  дом,  в  наследство,  все  права…
 Курильщик  злостный  и  охотник,
 Рыбак  и  к  технике  с  душою,
 Десятый  в   счёте-то  работник
 Не  проявлял  себя  «левшою» -
 Отлынивал  всё  чаще  к  ряду,
 Другим  влетало  за  тот  «драйв»,
 А  он  свободу,  как  награду
Использовал  себе  лишь  в кайф
В  труде  поблажки  и  в  застолье,
Отца  и  матушки опека…
Вблизи  Тянь-шаньского  нагорья
Жить  суждено  почти  полвека…
Так годы  шли,  он  в  ПТУ –
Сапожника  диплом  в  кармане.
На  счастье  или  на  беду,
Но  ТАМ  любовью  одурманен…
С  тех пор  немало  он  сменил
Профессий  разных,  мест  рабочих.
Супруге  лишь  не  изменил
(Хотя  глазами,  видел -  хочет…)
Немного  позже  предстоит
Черпнуть  от  мастеров  те  «курсы»,
С  которых  дом  вновь  устоит –
Семье  как  воздух  те  «ресурсы»…
Аккумуляторщик  и  карщик,
И  выставщик,  причём  отменный…
Я  был  при  этом,  помню,  «старшим» -
За  тридцать  тысяч  «брали»  в  смену…
Он  слесарь,   сварщик,  энергетик,
Затем  и  зверовод  «не  хилый»,
В  охране  сахзавода  с  «плетью»…
А  после  дома,   возле  милой –
 Златые  горы  обещая,
И  дом  вновь  выстроить  хрустальный…
Валюшу  «сказки»  восхищали,
Но  «быль»  заканчивалась  в  спальне…
Потом  и  зять  свой  хлеб  «отломит» -
Стал  в  холодильниках  он  спец,
Так  холод  гонит – зубы  сводит,
(Всему  селу  стал  МАТЬ…  ОТЕЦ…)
Но  с  высоты прошедших  лет
Всё  видится  уж  по  иному.
Ошибок  не  исправить  след –
Стареть  и  нам,  ветшать  и  дому…
Надеждой  живы,  что  не  зря
В  «копилочку»  свой  вклад вложили –
 Чтоб  детям  красочней  заря,
Да  люди  мирно,  ладно  жили…
Перенесём  всё, стерпим,  сдюжим,
Как  наши  прадеды  и  деды.
Треск  жил  кому-то  видно  нужен,
 Сам  Бог  велел – всё  для  победы…
Родительским  терпеньем  живы,
А  дети – нашим,  теперь,  значит
Удел  крестьянский:  грабли,  вилы…
И  вряд  ли  будет  что  иначе…
За  каждый  шаг,  поступок,  слово
 Держать  ответ  нам,  где-то  в  «бездне»…
 Достойны – знать  родимся  снова,
Придётся  род  тянуть,  хоть тресни…
Поэтому,  чем  выше  «планку»
 В  стезе  своей  мы  установим
Достойней  в  будущем,  по «плану»,
Начнём  свой  «старт» - (в  богатом  доме)…
Конечно,  коль  в  детей  своих
Мы правильные  «стержни»  вставим,
К  тому  и  подвожу  свой  стих
Желая  всем  живущим   здравья…

Молва  в народе  говорит:
« В  земную жизнь  семьи  вторгаясь
Сто  лет  проклятье  зло  творит,
На  муки  род  весь  обрекая,
В  беду  ввергая  вновь  и  вновь,
Жить  в  напряжении,  заставляя -
Вражда  в  посеве,  не  любовь,
И злобу  кто-то  направляет…
Но  век  минует,  зло  отхлынет,
Как  не  старается  «хранитель»,
Кто  выпустил  его  к  нам  ныне,
На  всё  есть  Высший  избавитель…
Вернув  зло  бабке  чёрной  тучей,
Но  только  уж  в  стократной  мере…
И  жизнь  вновь  станет  краше,  лучше…».
Так  водится  в  христианской   вере,
Чтоб  люди  словом  не  бросались
И  зло  не  сеяли  без  меры,
За  что  б  в  аду  гореть  боялись…
Без  них  хватает  судеб  серых…
Не  много  ль  ненависти?  Хватит!
Не  застилайте  злобой  Землю,
Не  горьковат  ли  вкус   расплаты
За  слово,  брошенное  в  семью
Любви  земной,  не  безответной,
Возвышенной  и  беззаветной,
Дворянкой  старой  в  лихолетье…
Что  ж  мы  творим  на  этом  свете?
Всегда  за  каждого  из  нас
Сердечко  ныло  мамы  нашей.
Мы  не  хотели  близить  час,
Нежданный  всеми,  в  скорбь  окрашен…
За  то  прости  нас  мама  Тома  –
Не  сомневаясь  в  том  прощении
Сердцам,  оторванных  от  дома,
Разбросанных,  как  по  веленью
Судьбы  руками  по  стране…
Не  осознали  мы  вполне
Ту  роль  и  ту  заботу  к  нам,
При  твоей  жизни,  как  бальзам,
Питавшей  нас  твоим  теплом,
Которым  был  пропитан  дом.
Ты  наш  покой  хранила  тайно
И  знаю  точно,  не  случайно
Мы  жалоб-то  твоих  не  помним…
Душевность  лишь  и  твой  приём.
Был  сытным  стол  твой,  пусть  и  скромным,
Достатком  не  «ломился»  дом.
Очаг  семейный  ты  хранила,
К  тебе  стремились  каждый  год
Все  дети  с  внуками,  манила
Их  доброта  твоя  и  тот,
Кто  был  в  гостях,  знал,  он  всех  лучше,
Желанный  самый  в  этот  час.
Поверить  в  это  твой  лишь  лучик
Нам  помогал  –  он  шёл  из  глаз:
Усталых,  милых,  добрых,  мудрых
И  жизнерадостных,  как  утро,
Что  миру  с  зорькой  предстаёт,
Увидишь  свет  –  душа  поёт…
А  вы  с  отцом  делили  что-то,
Друг  другу  уступить  не  в  силах.
Не  вышло  «парного»  полёта
И  жизнь  не  шла  у  вас  –  бурлила…
То  зло  вас,  так  и  не  отпустит,
Чтоб  «насолить»  миг  не  упустит…
С  тем  спорила  с  отцом,  ругалась,
С  годами  дальше  отдалялась…
Был  ненавистен  голос,  шаг,
Будто  не  муж  был  в  доме,  враг…
Жизнь  на  Алтарь  ты  положила,
Чтоб  детям  сохранить  отца.
Боялась,  чтоб  не  осудила
Жизнь  «Бесконечного  Кольца»,
Но  голосом  твоих  детей…
Так  и  ждала  благих  вестей
От  «чад»  твоих,  по  миру  шедших,
Уже  свой  уголок  нашедших,
В  дали  свою  судьбу  вершащих,
Где  горькую,  где  малость  слаще…
Не  оценил  твоих  стараний
При  жизни  наш  отец…  наверно.
Лишь  после  смерти  ком  терзаний
Покой  нарушил,  знаю  верно.
Частенько  плакал,  коль  зайдёт
Речь  о  супруге  его   верной,
На  восемь  лет  переживёт
Тамару,  но  ни  слова  скверны
Он  в  её  адрес  уж  не  скажет.
Жалел,  что  путь  твой  был  изгажен
Его  побоями  и  нравом.
Слова  народные  так  правы:
«Что  мы  имеем,  не  храним,
А  потеряем,  так  жалеем…
Жив  человек  ни  днём  одним,
Осознаём  когда  взрослеем».
Ты  не  звезда  и  не  министр,
Не  виден  след  твой  оком  мира,
Но  был  он  ярким,  светлым,  чистым…
Ты  не  нарушила  Эфира:
Ни  словом  грязным,  ни  поступком,
Ни  сплетнями,  ни  злобной  шуткой.
Таким  как  ты  благодаря
Вновь  зажигается  заря
И  мир  века  уже  стоит…
После  раздоров  вновь  царит
Покой,  уют,  прогресса  шаг,
Таких,  как  ты  путь  скромен,  наг…
Но  мир  развалится  без  Вас
Хранящих  Истину  для  нас,
Любовь  и  доброты  начало…
О  том  душа  моя  вещала,
Быть  может,  словом  неумелым,
Стихом  корявым,  недозрелым,
Но  голос  тот  из  сердца  шёл.
Спасибо  Тем  Кто  меня  вёл
За  всё,  что  память  сохранила.
За  образ  добрый,  светлый,  милый,
Что  в  мире  Мамою  зовётся!
В  других,  коль  боль  та  отзовётся,
Жить  матерям  всем  станет  легче,
Храни  Вас  Боже  в  мире  вечном,
Кто  для  семьи  жизнь,  как  на  плаху,
Во  имя  детства  положил,
На  всё  идущих,  и  без  страха,
Чтоб  только  в  детстве  счастлив  был
Ребёнок  их  –  прекрасный,  лучший…
Поклон  Вам  до  земли  под  случай!