собака съест его лицо,
обгложет до кости.
под звуки траурных канцон
торжественно внести
тяжёлый чёрный длинный гроб,
и в печь его, и в печь,
а после пить горячий грог
и рождество стеречь.
ну а пока идёт, один,
позёмка под ногой,
за ним, в квартале позади,
идёт и тот, другой,
из тени в тень переходя
и тенью становясь,
сам весь изломанный, хотя
высокий, словно вяз.
вот подворотня, вот фонарь,
качаясь на ветру,
льёт свет, а в нём едва видна
развилка, ветер груб,
куда пойти, решать тебе,
он - за тобою вслед,
в твоей проигранной борьбе
ты гол и нем и слеп.
и он идёт, ускорив шаг,
а тень - за ним, за ним,
направо, нужно поспешать,
и будешь невредим,
но он упрямо головой
мотнул, и напрямик
шагнул налево, сам не свой,
а стрелки шли к восьми.
и тьма за ним свела крыла,
и тень скользнула в тьму,
была зима как снег бела,
свела себя саму
с ума воскресная метель,
снег заметал следы,
в хрустальной снежной пустоте
растаяли, как дым
и он, и тень, дрожал в ночи
один лишь только звук:
когда собака замолчит,
гробовщика зовут.