В толпе отрешенной, самозаботной,
Кажусь привидением, тенью бесплотной,
Забитым, отверженным, диким животным...
Иду- от стены до стены.
Мой пункт назначенья- Садовая, тридцать.
Иду. И читаю усмешки на лицах.
Мне с этой толпой никогда не сродниться,
В массивах великой страны.
Вновь память воскреснет из прожитой жизни,
Наполнит мне душу смятением чистым,
Вновь выплывут полузабытые числа,
Как знаки пророчеств немых.
И что-то толкнет меня в мир тупиковый.
Я буду искать в этом мире основу,
Оставшись без веры, приюта и крова,
В краях, беспредельно чужих...
Так долго бродила в холодном тумане,
С отчаяньем в сердце,
с дырою в кармане,
Вскрывала, тревожа, душевные раны...
Теперь же- стою у дверей.
Как в прошлом- стою, не дыша, без движенья,
Как немощный призрак, как тень, привиденье...
На грани потери, на грани спасенья.
Лишь имя твое- в голове.
И снова надеюсь на...
Впрочем, неважно-
Была ли
тогда и сейчас - обезбашенной,
Жила ль
- горячо, исступленно, бесстрашно;
Остался ли
видимый след...
Жила ли- надеждой, любовью, безумьем,
Была ли
- святою, пророком, колдуньей,
Поэтом, влюбленною, демоном, лгуньей,
Иль в Книге времен меня нет...
НевАжны- ни город, ни сны, ни скитанья,
Ни ярые песни, ни жгучие тайны,
Ни старые-новые воспоминанья,
Ни скромность свиданий с тобой...
Забудется все. Пролетит, пронесется
Пора безнадежно влюбленного солнца.
Останется только- пустот превосходство.
Умрут- и печаль, и любовь...
Но рано загадывать все, что случится:
Жива в моем сердце Садовая, тридцать.
И вновь к ней иду я, самоубийцей.
Позвольте!
Не вынести боль!
Позвольте сгореть до конца, до кончины,-
Без видимых мук, без открытой причины,
Не выдав ни признака тяжкой кручины,-
Без славы,
без слез
и без слов.