Та комнатка была обшарпанной, вонючей,
вверху, над подозрительной таверной.
Виднелся из окна какой-то переулок,
замусоренный, тесный. Доносились
глухие голоса рабочих снизу –
там в карты резались и веселились.
И в этом-то притоне, на дешёвенькой кровати,
я телом обладал любви, я обладал губами,
пунцовыми, пьянящими, исполненными
такой жестокой чувственности, что и теперь,
когда пишу я это – после стольких лет! –
в моём холодном доме, то пьянею вновь.