Мой упрямый и смелый мальчик,
Отвечаю тебе не сразу,
Тридцать дней и ночей балаганчик
Колесил по седому Кавказу.
И я теперь тоже другая.
На том свете была и вернулась.
Не нашла там ни ада, ни рая,
Видно рано с душой разминулась.
Возвратилась в любимую Ниццу,
Но она уже сердце не грела,
Отпустивши однажды синицу,
Журавля отыскать не сумела.
Дом мой полон был роз и фиалок.
Каждый вечер приемы у мэра.
Разноцветные дни куртизанок.
Надоело. Пустая химера.
Убежала к мальчишке-студенту,
Рисовавшему юных натурщиц,
И читавшему оды абсенту
С ароматом недельных устриц.
(Тогда студии были в моде,
Хотя мода времен упадка
Напоминала свободу
В эпилептичном припадке).
Тоже наскучил. Скверно.
Мыльный пузырь. Пустышка.
Вот и старею, наверно,
Вот и попалась, глупышка,
В сети, чье имя возраст,
С билетом в один конец,
Шутка ли, женская гордость
В кокетстве и под венец.
Новый мой был ученым,
Опыты ставил над миром,
Был окружен почетом,
Но мне он не стал кумиром.
Далее был военный
В строгом мундире с лентой,
Милый, послушный пленный
Страсти своей безответной.
Знаю, винят и судят
Жизнь мою разбитную,
Совесть во мне будят,
Шепчут, рядят, колдуют.
Думают, будто знают,
Как за телесным свертком
Сердца огонь мерцает,
Боль воет диким волком.
Думают, не умела
Я заглянуть в душу,
Нет, я лишь просто болела.
Тобою. И нынче трушу.