Вот умер папа, и мы пришли на поминки - на третий, девятый и сороковой день. Как водится. Когда пришли на сороковины, Ирукина мачеха Людочка скорбно посмотрела на Ируку, ее дочку Марусю и младшую сестру Катю и сказала: "Лева приходит сюда - и я и кошки (в то время их, помнится, было восемь и собака - одна) чувствуем, как он влетает в комнату и все осматривает. Тяжело без него, но когда прилетает, страшно. Как дальше жить не знаю. И с вещами, которые его помнят, расставаться не могу. Это потом когда-нибудь. А пока вот тебе, Ирука, фотографии и письма".
Завещания не было, да никто про него и не думал и не вспоминал.
А надо сказать, что у папы от деда - международного разведчика - остались вещи редкостные и дорогие - даже и с исторической точки зрения. Например, картины, которые для него нарисовал фельдмаршал Паулюс в заключении (дед его готовил к Нюрнбергскому процессу, подружился с ним, папа потом до самой смерти поддерживал дружеские отношения с детьми Паулюса), сабля работы братьев Бушуевых (как в Оружейной Палате, "подарок Кремля" - рассказывали Ируке папа с мамой), серебряная табакерка Фаберже, кольцо с бриллиантом в два карата и другие достойные вещи.
Людочка казалась безутешной (да и была в то время безутешной, я думаю).
Прошел год и Людочка, которая продолжала работать старшей медсестрой в поликлинике МГУ, на "собачьей прогулке" встретила молодого (на 30 лет младше, чем она сама, а ей тогда было 63 года) человека по имени Александр. Александр работал на метеостанции МГУ, жил в общежитии МГУ с собакой и испытывал от этого большие неудобства и даже гонения. А у Людочки уже началась саркома. Александр был безумен и расчетлив. Он мечтал стать артистом и для этого набивал свой дешевенький чемодан реквизитом, как то: крылья ангела, пара широкополых шляп и ковбойский хлыст. Очень скоро он со своим чемоданом и, стало быть, реквизитом обосновался в отцовской ведомственной квартире ( есть в МГУ такой корпус для преподавателей - жить можно, а приватизировать нельзя).
Прошло три года, и Людочка упала на выходе из маршрутки, перелом шейки бедра. По иронии судьбы ее положили на четвертом этаже больницы, где в палате с таким же номером (только этажом ниже) и таким же диагнозом в то время уже лежала мать Ируки.
Людочке тоже сделали операцию, к ней ходили медсестры из поликлиники, Александр, который очень хотел поскорее (пока не поздно, ведь тогда его бы прописали) жениться, и еще один молодой человек, ушлый юрист из Мордовии, который каким-то боком приклеился к МГУ. С теми же целями. Несколько раз в неделю ходила Катя с мужем. Она все чаще вспоминала о наследстве и квартире. А Ирука и Маруся после выписки Ирукиной мамы (соответственно, Марусиной бабушки) приходили раз в неделю, потому как хлопот хватало, а у Людочки, и без них постоянно толпился народ.
Между тем, после операции у нее обострилась и стремительно перешла в последнюю беспроигрышную стадию саркома, словно почуяв запах крови загнанной жертвы. После выписки все ходили уже в квартиру, и часто после этого что-то пропадало, а кто и когда "прихватил", разобраться было невозможно. Пропали картины Паулюса, и портсигар Фаберже, и знаменитая сабля. И, конечно, кольцо с бриллиантом. Причем Александр валил на Катю с мужем, а та возмущалась и подозревала Александра.
На день Победы Ирука успела поговорить с Людочкой по телефону. Та была очень слаба, но в здравом уме. А на следующий день начала помирать, и Александр резво побежал искать нотариуса, который в праздничный день придет и на дому оформит его гражданское состояние супружества с несчастной Людочкой. И тогда можно остаться в квартире… Но вернулся он к вечеру один и застал в квартире голую мертвую Людочку на диване, рядом на стуле сидела ближайшая подруга, а посреди комнаты стояли два милиционера, которым он потерянно пробормотал, указывая на Людочку: «А это – моя жена». Стали искать завещание, оно тут же обнаружилось – подруга знала – где(написали за два дня до смерти). Посмотрели в присутствии милиционеров – все было записано на подругу. Александр впал в состояние амок и долго из него не выходил. А когда вышел, стал доказывать, что его нельзя выселять, пока он не пристроит кошек. И опять началось растаскивание, взаимные обвинения, в дело ввязалась сестра Ируки, которая хотела доказать через суд, что Людочка в момент написания завещания была не только невменяемая, но и отравленная лучшей подругой. Она умоляла Ируку подтвердить этот прискорбный факт. Но Ирука не могла. Почему-то. В порядке компромисса сходила в отделение милиции при МГУ и написала, что пропали ценные вещи, кто взял неизвестно, но просит, чтобы нашли и отдали в музеи. Над ней посмеялись, но заявление приняли. Через несколько дней Александр выехал, пристроив кошек. Ему с собакой в общежитии почему-то дали двухкомнатный блок. В квартире остались бронзовые люстры и антикварная мебель. Позже выяснилось, что в опечатанную квартиру можно было входить с черного хода.
Прошло полгода и лучшая подруга, которая признавала теперь только Ируку, приехала разбираться с наследством и разрешила Ируке войти вместе с ней в квартиру – поискать фотографии и семейный архив. Еще до смерти Людочки подруга успела «спасти» папины ордена, которые хранятся теперь у Маруси. Ирука не была в отцовской квартире с тех пор, как туда въехал Александр. Разграбленное, опустошенное гнездо.
Подруга Людочки разрешила Ируке забрать коллекцию трофейных немецких пластинок. Ирука помнила, что в середине 60-х на половину этих пластинок удалось построить для бабушки однокомнатную кооперативную квартиру и надеялась, что в старости они будут ей подспорьем. Ох, и тяжеленные же они были! Перетащила их домой, а когда выяснилось, что не стоят теперь и ломанного гроша, подарила меломану-японцу (пока в несколько приемов перетаскала на работу, десять раз прокляла свою глупость), и он увез в Японию.
Но семейный архив, фотографии и документы по реабилитации деда, попавшего в 37 г. в тюрьму по обвинению в шпионаже в пользу Японии(!) – эту драгоценную память удалось найти и сохранить. А уже к концу дня в углу среди хлама обнаружили крылья ангела.