1. Давным-давно леса покрывали землю в несколько раз плотнее. Городов и селений было гораздо меньше, чем в те времена, когда люди стали представлять свою землю шаром. Сами люди в разных сторонах света доверялись привычному поведению и верованиям настолько, что считали соседние народы полулюдьми, а дальние – совершенно диковинными существами.
В ту пору в Индии люди, обладавшие силой и богатством, ездили на колесницах, имели слуг и рабов. Слоны сражались в битвах, но царства были по большей части невелики. Читать и писать умели лишь жрецы и знать.
Люди наследовали традиции и предания своего рода, члены которого селились вместе или поблизости, защищаясь сообща от окружающего мира. В домах горел священный огонь, куда приносились масла, патока, молоко с рисом в жертву богам. Приносились богам и другие жертвы – быки, кони, козы, овцы. Такие жертвы совершались в особых, приготовляемых местах, и чем больше было подношение, тем большую заслугу и долгую райскую жизнь или успех в мирских делах рассчитывал получить жертвователь.
Если кто-либо из царей укреплял стены своего города, то соседи воспринимали это как угрозу. Суд совершали цари, полагаясь на свое разумение
и справедливость, дарованные благородным происхождением.
Ночью, пока травы и цветы заполняли притихшую землю своим ароматом, знатоки астрологии наблюдали движение светил и составляли прогнозы будущего для вселенной, народов, отдельных людей.
Всякий знатный или обладающий достатком человек тогдашней Индии щедро платил предсказателям за составление гороскопа, в особенности для родившегося наследника. Может быть, благодаря этому астрология, достигнув устоявшихся форм в Египте и Вавилоне, распространилась по всей Азии и Средиземноморью, приспосабливаясь к местным представлениям о вселенной, но сохраняя общность подходов к прогнозированию. Жажда жить долго, богато и удачливо, избегая неприятностей загодя, вполне свойственна и людям, и животным. Однако люди, поднявшие глаза к небу, ощутили в нем силу, превосходящую их накопленный опыт. Поэтому они охотно пользовались искусством предсказателей.
Одним из новорожденных того времени оказался сын царя племени Шакьев, потомков Солнечной династии индийских царей. Ребенка назвали Сиддхартха, что означает – ’’Исполнение желаний’’. Говорят, что гороскоп, составленный для Сиддхартхи, предвещал ему славу. Выбор жизненного пути всё же оставался за ним – под величественным и светлым взглядом звёзд.
Философы-отшельники того времени часто говорили о существовании двух главных путей: вверх и вниз. Вверх – к небу, свободе, свету человеческих существ ведут добрые, достойные дела и знание, а вниз – к смерти, к несвободе, ко тьме – дурные, недостойные, пропитанные невежеством поступки.
Отшельники, жившие в лесу, предавались длительным упражнениям в созерцании и самоанализе ради достижения спасения. Однако сейчас, когда маленький Сиддхартха появился во дворце, они были вдали, будто на другой планете. Их жизненные пути пока что никак не пересекались.
2. Мать Сиддхартхи, Майя, умерла вскоре после рождения принца, но близкие окружили его любовью и заботой, заполнившими, казалось, всё существование ребенка.
Кроме любви, жизнь Сиддхартхи отличалась роскошью. В разные времена года он жил в различных дворцах, и в каждом дворце были изысканные лотосные пруды, выступали актёры и танцовщицы. Там присутствовало всё, служащее услаждению чувств.
Любовь и нежность близких были счастьем для Сиддхартхи, роскошь же настораживала его. Он ощущал в ней нечто обманное и пугающее. Ведь и его мать была когда-то окружена роскошью, но это не продлилось вечно.
Молодой принц присматривался к старым и больным людям, размышлял о судьбе умерших. ’’Как я могу пренебрегать ими?’’ – спрашивал он себя. ’’Ведь и мне предстоит пережить это.’’
Как у любого царевича, у Сиддхартхи был наставник воинского искусства и брахман-учитель, обучавший его грамоте по священным писаниям, повествующим о создании мира, богах, обрядах, истории династии Сакьев. Пытливый ученик задавал им вопросы о пути спасения от страданий, но учителя избегали прямого ответа. ’’Воин служит славе рода. Боги приветствуют его за доблесть. ’’ – ответил искушённый в сражениях наставник.
’’Я мечтаю победить в битве сами страдания. ’’ – загадывал в сердце царевич. ’’Каждый человек имеет путь, предопределенный прошлыми деяниями,’’ – сказал брахман,’’боги посылают знамения и вестников, указующих нам то, чему надлежит быть свершенным.’’ ’’Я видел уже троих вестников,’’ – размышлял Сиддхартха: ’’Ими были больной человек, лежащий без сил, зависимый от других, а также старик, слабеющий телом, и с ними умерший, безразличный ко всему, к чему он был привязан в земной жизни. Они указали мне ясно путь, который проходят все живые существа. Я должен найти спасение от страданий.’’
Порой юношу охватывал внезапный восторг, причину которого он не мог
объяснить иначе, чем ощущением близости решения поставленной задачи, однако этот восторг исчезал, не оставляя следа, и Сиддхартха возвращался к наблюдению происходящего в жизни.
Тело царевича, закаленное упражнениями в верховой езде, стрельбе из лука, борьбе и других воинских искусствах, стало красивым и крепким, а искусство размышления, укрепленное запоминанием священных текстов и упражнением в диалоге, стало блистательным.
Сиддхартха восходил по лестнице величия. Судьба поднесла ему ещё два щедрых дара: любимую жену и сына. Царствующий отец готовил наследника престола к тому, чтобы он возглавил славный род потомков Солнечной династии.
Однако главный вопрос, сложившийся в сознании Сиддхартхи, оставался
нерешённым. ’’Каков путь освобождения от страданий и неуверенности в своей судьбе, сопровождающих жизнь и смерть людей?’’ – так вопрошал он себя, не находя достаточными ни воинскую доблесть, ни ответы священных писаний.
3. ’’Ради чего эти люди ведут жизнь нищих?’’ – спросил как-то Сиддхартха, увидев группу лесных отшельников, просивших пищу в городе. ’’Они полагают, что их путь ведет к освобождению из мира страданий’’
– отвечал Чанна, колесничий принца.
’’Роскошь и почитание не дают мне той отрешенности и спокойствия, которое выражают их лица и движения. Я испытаю их путь, познаю, выражает ли он высшую истину.’’ – решил Сиддхартха.
Простившись в сердце с родными, ночью принц тайно покинул дворец. Он ехал верхом, сопровождаемый несколькими преданными слугами. Вскоре они достигли леса. Сиддхартха спешился, сменил дорогие одежды на простую накидку и срезал свои длинные волосы мечём. Затем он достал простую чашу, отдал коня и вещи слугам, повелев рассказать о своем отречении во дворце. ’’Познав истину, я вернусь к вам, чтобы поведать её.’’ – пообещал он.
Так Сиддхартха, а ныне отшельник с простым именем Готама, примкнул к общине лесных философов. Это братство возглавлял наставник-йогин, обучавший своих последователей правилам дисциплины и созерцания, ведущими к постижению несуществования.
’’Это есть высшее благо, блаженное пребывание ума в своем истоке,
возвращение домой,’’ – так наставлял он. ’’Всё существование возникает из
несуществования и погружается в него вновь. Ум, способный к пребыванию в чистом, незапятнанном несуществовании, зовется умелым. Обычные умы страдают от неискушенности, блуждая в мире перерождений, очарованные существованием, переходя из тела в тело, подобно свободному концу той нити, на которую нанизывают бусы.’’
Усердно обуздывая свои чувства, не поддаваясь желаниям, Готама сначала учился сосредотачивать свой ум на геометрических фигурах – квадратах и кругах, окрашенных в красный, голубой, желтый или белый цвета. Научившись продолжительно направлять свою мысль на определенный объект, Готама переживал различные степени восторга, переходя затем к размышлению о пространстве, вмещающем в себя все вещи и живых существ. Отшельники называли это первой сферой созерцания – сферой бесконечного пространства.
Затем, по достижении обширности восприятия, Готама размышлял о бесконечном сознании, вступая во вторую сферу созерцания. ’’Мысль вращается в мысли, ощущения пребывают в ощущениях, телесные качества порождают вновь телесные качества,’’– учили размышлять отшельников, вступающих во вторую сферу созерцания, дабы они могли освободить себя вполне от вовлечённости в поток возбуждения, порождаемого существованием.
Переживая глубокое расслабление, отшельник сосредотачивал свой ум на
третьей сфере – Ничто, из которой возникает сознание и в которую оно погружается вновь, как это происходит во сне без сновидений. Готама быстро овладевал приёмами созерцания, не останавливаемый препятствиями, мешающими его товарищам. Он, казалось им, не ведал сонливости, спутницы телесной слабости, и сомнений, уводящих с пути.
Постижение сферы Ничто заняло у Готамы время, близкое к солнечному году. Молодой искатель познал исток отрешенности и покоя, поразивших его когда-то в лицах лесных созерцателей. Прийдя к своему наставнику, отрекшийся от мирского величия принц поведал йогину о пережитом опыте растворения в несуществовании, истоке умственной деятельности.
’’Ты достиг высшего состояния’’, – сказал наставник. ’’Помоги мне управлять общиной.’’
Однако Готама ощущал, что существует достижение, превосходящее его опыт. Ведь и брахманы-жрецы, презиравшие лесных отшельников за нищенский вид, также знали о том, что весь этот мир возник из Великого Океана, безмолвного, где существовало лишь дыхание жизни. Это и другие описания первичного состояния вновь приводили разум к сфере Ничто. Отшельники и брахманы – те и другие – почитали свой образ жизни лучшим и достойным подражания, споря, подобно соседям-царям, превозносящим благородство своего происхождения, дабы возвыситься в глазах окружающих людей. Этот спор Готама ощущал бесполезным, относящимся к состоянию страдания.
Учтиво простившись с наставником и товарищами, отшельник, выделявшийся исполненным достоинства и духом воина обликом, продолжил созерцательные упражнения вне общины. Одинокий скиталец Готама испытывал вдохновение познания, ведшее его к цели. В некоторые мгновения понимание становилось ясным и отчетливым, но это состояние исчезало, оставляя лишь привкус уверенности в избранном пути.
4. Спустя некоторое время Готама встретил другого учителя созерцания, возглавлявшего многочисленное братство искателей истины.
Узнав о прошлых опытах и сомнениях нового слушателя его проповедей,
учитель произнес: ’’Ты прав, благородный Готама. Переживание сферы Ничто пресекает любую деятельность ума, не освобождая его. Это подобно тому, как если бы некий сильный человек, борясь с противником, собрал силы и охватил его крепко, не давая сопернику пошевелиться, пресекая всякую опасность нападения на себя. И все же этот сильный человек, охвативший противника, сам будет несвободен – ведь он связан своим удержанием.
Тебе нужно познать высшее, четвёртое сосредоточение, свободное от
борьбы и двойственности, превосходное, ничем не запятнанное созерцание
сферы, где нет ни восприятия, ни невосприятия.
Однако путь сосредоточения на бездушном предмете не может привести
тебя в эту высшую обитель. Несуществование – предел отвлечённости, а
бездушное отвлечённо по своей сути. Не сей на камнях семена своего мудрого устремления.
Путь, идущий выше, – это сосредоточение на бесформенном дыхании, в котором суть жизни и сил сознания.’’
Вновь отшельник Готама начал учиться созерцанию, упражняя ум в сосредоточении на бесформенности. На сей раз он охватывал сферу пространства не взглядом, а расширяющимся ощущением, затем входил в созерцание сферы бесконечного сознания, ощущая явственно движения жизненного ветра в теле.
Здесь созерцателя ожидало узнавание того, как ветры тела порождают,
поддерживают и рассеивают восприятия чувств. Когда он насытился созерцанием телесных ветров, то вошел в третью сферу созерцания – Ничто, где умственное самоощущение поглощало саму потребность в обдумывании. Готама обнаружил, что в этом способе созерцания сфера Ничто осознается непостоянной, конструируемой из представлений о неуязвимости.
Затем отшельник приступил к исследованию качеств действительности, конструирующей три сферы созерцания. Он обнаружил её внутреннюю связность и естественность. Будто светильник находился над головой Готамы – так ясно воспринимал он суть событий и возникающих мыслей. По мере обретения им некоторых сверхъестественных способностей, таких, как ясновидение и знание мыслей других людей, подвижник убедился, что укрепился в сфере ни восприятия, ни невосприятия. Он ощутил явственно свободу движений собственного ума.
Учитель Готамы просиял, узнав об этих достижениях, и сказал: ’’Ты равен мне. Поступай, как сочтешь нужным.’’
Готама ответил: ’’Наставник! Есть у меня сомнение в том, что этот высший, незапятнанный опыт созерцания достаточен для освобождения от
страданий. Ведь он, устойчивый, не имеющий неблагих качеств, все же не
препятствует возникновению неустойчивого, запятнанного, имеющего неблагие качества существования .
Это подобно тому, как если бы слон, гордый своей силой, ощущающий
себя в безопасности, брел, не разбирая пути, через джунгли, и его ожидала яма, вырытая охотниками.’’
С дружеской теплотой простившись с наставником и товарищами, Готама
покинул общину ради дальнейшего поиска высшего пути.
5. После расставания с общиной созерцателей бесформенного Абсолюта
Готама посетил различных учителей, обучавших тем или иным способом
истинам, познанным ими. Он хотел получить толкование, способное связать безупречный опыт созерцания с достижением окончательного освобождения от страданий.
Философские системы, изученные отшельником Готамой, оказались весьма различными и порой прямо противоречили друг другу. Оказалось, что все виды воззрений, которые можно было измыслить, имели своих последователей и защитников. Анализируя их, Готама пришёл к заключению, что расхождения основаны на различиях представлений спорящих о самих себе. Скрыто или явно, философы говорили о своём ’’Я’’. Несомненно, каждая позиция предоставляла определённые преимущества для управления деятельностью ума. Беда состояла в том, что достоинства различных воз-зрений никак не поддавались объединению, в то время как недостатки под-питывали те или иные пороки ума и поведения.
Две школы спорили относительно существования ’’Я’’. Первые утверждали его, вторые отрицали. Оба направления мысли приносили своим последователям наслаждение определённости и превосходства. Удивительно, но тип их представлений о реальности ’’Я’’ не влиял на установление правил нравственности. Последователи обоих направлений могли быть приверженцами жёсткой дисциплины или, с такой же убеждённостью, отрицать сам закон воздаяния.
Были философы, объяснявшие ’’Я’’ как сущность, регулирующую взаимоотношения двух оснований истины – материального и духовного.
Иные утверждали, что ’’Я’’ существует как отражение явлений и событий человеческой жизни.
Среди последователей учителей-брахманов было широко распространено представление, что реальным ’’Я’’ наделён лишь Брахма – Творец. Он распространяет ’’Я’’ во все свои творения подобно лучам света.
Некоторые философы избегали прямых ответов. Не обладая высшим знанием, они упражнялись главным образом в искусстве манипулирования вниманием и чувствами вопрошающего. Их деятельность состояла целиком в опровержении чужих взглядов на Истину.
Доводы спорящих не удовлетворяли Готаму. В дополнение к этому многие из учителей занимались созерцанием без углубленного рвения, предпочитая ему силу убеждения. Чем больше приверженности тому или иному подходу проявляли философы, тем явственнее было, что воззрение служит им костылями. Через их убеждения проглядывали обычные человеческие слабости. Истинное же воззрение должно быть подобно знамени победы над неведением.
’’Бесполезны бесконечные размышления, основанные лишь на желании подтвердить значимость своих привязанностей. Я не смущу созерцание предвзятостью или убеждением, соблазняющими меня своей удобностью, но найду утешение в чистом рвении к освобождению от всяческого порока и слабости.
Я буду памятовать о болезни, старости, смерти, как о судьях истинности моей нравственности и достижения,’’ – размышлял отшельник Готама, переходя из одного селения в другое.
Он проводил много времени подле кладбищ, созерцая стадии разложения трупа и уничтожая в себе привязанность к телу. Готама ощущал мир перевоплощений как пламя, окружившее его плотной стеной.
’’Эти тела умерших, подобные моему, покуда наполненному духом жизни, – они состоят из костей, мяса, желчи, слизи, крови, внутренних органов, органов восприятия, мозга, нечистот, покрытые кожей, как мешком.
Эти-то тела и есть предмет привязанности, повод к самообману. Ради забвения их непостоянства и создаются противоречивые мнения, ведутся жаркие споры.
Все спорящие и безразличные – не обманывают ли они себя, отказываясь
от поиска пути спасения? Я не уподоблюсь им, но достигну победы над неведением!’’ – Так укреплял свою решимость отрекшийся от мирской власти подвижник.
6. Учёные-философы увлекались опровержениями чуждых их учению направлений мысли, и, в числе прочих, традиции ’’устроителей переправы’’ – аскетов, истощавших свое тело долгими постами, неподвижным стоянием с поднятыми руками, и другими упражнениями, имевшими своей целью от-вергнуть соблазны мира перерождений путём развития неколебимой воли.
Готама же ощущал все более, что именно с этими людьми его связывает понимание истины о страдании. Ведь именно они, ’’устроители переправы’’, ставили своей целью прекратить страдания во всем мироздании, очищая свой ум. Один из их главных учителей, называемый Махавира, что означает ’’великий герой’’, достиг полного пробуждения, победы над неведением, и возвестил миру благую весть о пути спасения.
Основой его проповеди стал принцип ’’ахимса’’ – непричинение вреда живым существам, включая животных и растения. Махавира был крайним аскетом, питавшимся лишь изредка и тем, что было добыто без насилия, как, например, плоды, сами опавшие с дерева. Он ходил нагим и часто подвергался за это гонениям, а то и побоям от деревенских жителей, но мучения не сломили, а лишь укрепили его доброжелательность ко всем живым существам.
В возрасте сорока лет он достиг ясного видения всех миров существования, включая мир существ, наделенных тонкой формой и мир бестелесных сиддхов ’’совершенных’’, проявляющихся в чистом сиянии разума. Махавира стал джиной – победителем страданий, и его пример вдохновлял собрание аскетов, к которым решил примкнуть отшельник Готама.
Действительно, ни одно из учений, слышанных им ранее, не было
столь близко и понятно. Махавира смело проповедовал истину, полагаясь на личный опыт постижения. Он описал вселенную, как колесо времени, ступицей которого являются высшие миры освобождённых существ, а ободом – миры страданий. Ряд аскетических теорий, указывающих путь освобождения, Готама воспринял, как нечто, уже испробованное и познанное им. В первую очередь это относилось к абсолютной ценности доброжелательного отношения к живым существам.
Отчасти знакомой оказалась также теория пяти тел, образующих своим взаимодействием человеческое существо. Первые четыре созерцатель познаёт прямым опытом сосредоточения:
1. Тело, составленное из материальных элементов.
2. Тело восприятий.
3. Тело ума – тонкое, способное к магическим превращениям.
4. Огненное тело, совершенствуя которое Махавира достиг полного исчезновения материальных элементов. После своего ухода из обусловленного страданием существования в возрасте 72 лет Он оставил лишь волосы и ногти, растворив форму в чистом сиянии. Это достижение соответствовало укоренению в сфере ни восприятия, ни невосприятия.
Хотя отшельник Готама из рода Сакьев не ощущал в себе полноты этих
сил, но он уже понимал: они развиваются благодаря уточнению техники созерцания. Та свобода ума, что он переживал в сфере ни восприятия, ни невосприятия достигалась аскетами уже в третьей сфере сосредоточения. Это становилось возможным благодаря неотвлечённости от нервной силы, приводящей в движение само дыхание. Аскеты называли эту силу волей.
Упоминаемое в теории аскетов пятое тело было, повидимому, тем звеном познания, которое искал Готама. Именно из пятого тела, говорил Махавира, исходят импульсы, приводящие к накоплению дурных действий, кармы, приводящей к приливу материи в сознание, и оттуда же исходят благие устремления, очищающие сознание от материи, ведущие к несравненному состоянию Победителя.
Относительно явлений этого мира мнение Махавиры было взвешенным и практичным: ”Любая вещь имеет неограниченный набор признаков. Мы можем судить о ней лишь в некотором отношении, не являющемся окончательным. Космос приводит признаки явлений во вращение. Невежественных, опьяненных материальной реальностью существ это вращение вовлекает в рабство, победители же вырываются из неволи, подобно лебедю, освобождающемуся из сетей.”
Отшельник Готама, взвешивая эти теории, как золотых дел мастер – золотой песок, ревностно приступил к аскезе. Он уже явственно ощущал близость окончательного постижения – ненадуманного, могущего озарить темноту всего мира, избавить от страданий отца, жену, сына, племя Сакьев.
7. ”Этот ум, опьяненный материальными восприятиями, я скидываю, как одежду, как привычку, как сон разума. Оставляю его без жалости и скорби, устремляя все свое существо к небу.
Подобно пламени, подобно Солнцу вспыхивает, сияет мой высший разум, освещая весь этот мир с богами, титанами и людьми, колесницами и домами, лесами и животными, адожителями и духами.”
Терпеливо взращивал плод аскет Готама, желая обрести Небесное око Истины. Постясь и терпя жажду, подчиняя телесные ветры дыхательными упражнениями и неподвижностью, употребляя в пищу навоз и птичий помет, высушенные и очищенные огнем, подвижник сокрушал привязанность к приятному.
Его мужество и стойкость снискали почитание товарищей, и пятеро аскетов следовали за ним, как за старшим.
Позабытое тело, ясное сосредоточение стали как бы привычным состоянием аскета Готамы, но однажды он ощутил, что ум его перестал переживать радостность, отяжелел и помутнел. Небесное всеведение еще не было обретено, а телесные силы отказались поддерживать рвение.
Готама почувствовал себя неспособным входить в сферы сосредоточенного созерцания и внезапно осознал, что всё это время тело было не врагом, а опорой в его стараниях.
Вспоминая руки, ноги, лицо, шею, части туловища, затылок, связующую все части воедино спину, макушку, Готама увидел тело, как необходимое для дальнейших усилий драгоценное средство. Углубляя своё постижение ценности человеческого рождения, истощённый созерцатель совершил омовение в реке, удивлённо наблюдая, как наслаждение расслабления и чисто-ты укрепляет его ум.
Девушка-пастушка из ближней деревни, увидев благородный облик аскета, предложила ему молоко и рис, как доброму богу. С радостью принял подношение Готама.
Увидев такое непристойное, по их пониманию, поведение, последователи Готамы покинули его. Аскет не останавливал их. Он готовился к решающему, проникающему усилию ума, и ощущал, что покуда всякие объяснения бесполезны.
Готама увидел тенистое дерево, которое показалось ему знакомым и дружественным. Тут он постелил подстилку из травы и сел, скрестив ноги, укрепившись в решении исследовать природу сознания вплоть до полного освобождения от неведения.
Сиддхартха вспомнил, что ещё живя во дворце, не раз переживал радость ощущения полноты жизненной силы, и легко вошёл в первую сферу сосредоточения, затем во вторую, когда осознал причины этого радостного состояния. Ими были удовлетворённость, открытость чувств.
Затем он исследовал состояние сосредоточенности, присущее удовлетворённости. Сиддхартха наблюдал, как внутренняя бессодержательность ума, “Ничто“, становится основой для свободного становления мыследеятельности. Это состояние достигалось полным развитием чувства доброжелательности к ближним.
Естественность созерцания позволила созерцателю Готаме исследовать самого себя: тело и ум были не едины и не различны. Недвойственность открыла глубокое и связное переживание сострадания, направленное и вовнутрь и вовне. Так была достигнута сфера ни восприятия, ни не-восприятия.
Что надлежало совершить далее, чтобы познать загадочное пятое тело, пятую сферу? Может ли разум охватить её – причину причин? Созерцатель, закалённый аскетическими упражнениями и поддерживаемый пополненными силами тела, продолжал исследование, решив избрать объектом анализа само ощущение затрудненности, запутанности.
Что же это за тёмное облако проклятия, скрывающее свободу, подобную по своей притягательности свету полной Луны в летнюю ночь? Не из этого ли облака неведения возникают мириады живых существ, обречённых на многократную гибель и страдания?
Проникая за покровы разума, наполняясь сочуствием ко всем живым существам, размышлял бодхисатва (пробуждающийся в благости). Он ощутил, что даже малейшие проявления недоброжелательности оставили Его, а сияние разума становилось всё шире и глубже.
8. В несмущённом покое тени дерева пребывал бодхисатва, когда прояснившееся внутреннее восприятие явило ему образ Мары – демона, чьё имя означает: “Несущий горечь смерти“. Вот он – источник проклятия, повелевающий армиями царей-разрушителей, странами соблазна и миражей. Как его проклятие обретает силу? Почему живые существа попадают в расставленные сети обольщения миром перерождений?
“Я познаю истину!“ – решил бодхисатва. “Это знание для меня оказалось дороже царской власти и молодости. Я сумею одержать победу над чарами. Магические силы неотделимы от того, чем они повелевают. Стало быть, я буду видеть в них не более, чем дорожный прах!“
Так, в высшем отречении, бодхисатва узрел, что живые существа ведомы из воплощения в воплощение верой в “я“, зависимы от неё. Эта вера образует волю – благую и неблагую. Вера, облачённая волей, образует пятое тело, неотличное по качествам от Мары, не имеющего в себе иной опоры, кроме неведения.
Как будто бы тончайший фитиль осознанности вспыхнул в центре тела Мары и его облик, озарённый изнутри, превратился в сияющий облик творца вселенной – Брахмы, чьё имя означает: “Распространяющий себя“.
Увидев Брахму лицом к лицу, бодхисатва распознал в нём тончайшее и
высшее проявление собственного ума. “Вот благой, возвышенный Брахма, вершина этого существования, возвысившийся благодаря подвигу развития беспредельных чувств: духовного восторга, ясной безмятежности, любящей теплоты и сочуствия. Однако даже Он зависим от закона причины и следствия: Он таков вследствие своих помыслов и деяний, как и все жи-вые существа. Не некое совершенное “Я“ создало Его счастье, а мудрость и добродетель.
Вера в постянство “я“ держит невежественных в плену, праведных в опасности заблуждения. Те, кто восклицает: “Нет никакого “я“!“ – как будто из одной тьмы идут в иную тьму – они развивают веру в прочное “я“ несуществования.
Так существа отвлекаются от восприятия непостоянства явлений и мыслей, их проявления и исчезновения. Так они поддерживают неумелые привычки сознания, приходят к заблуждению.
Связанный ничем иным, как собственной неумелой активностью, ум развивает целый лес заблуждений, обращающихся в троичную жажду: жажду существования, жажду чувств, жажду несуществования.
Я истощил в себе вовлечённость в неведение и зависимость от суждений. Этот путь пройден, завершён мною. Добродетель обретённая , хорошо усвоенная, обретающая ещё большую добродетель посредством мудрости – вот мой удел. Свидетельствуя о своём опыте, я не боюсь слов, не избегаю их. Совершая возвышенные, благородные деяния, избегая низменного, недостойного поведения, не создаю ни привязанности, ни отвращения: моя склонность к формированию представлений о себе подобна прожаренным зёрнам, которые не способны дать всходов.
Исчерпав прошлые кармы в этом теле, избегну повторного рождения. Так осуществлю я превосходную, незапятнанную нирвану – угасание страданий.“
Осознавая всё глубже своё достижение, Будда, Пробуждённый, пребывал в Истине.
9. “Открывшееся, достигнутое – смогу ли я поведать о нём людям? Ценой столь невероятных для обычного существа усилий очистил я ум – пройдут ли иные этой тропой?“ – размышлял Будда. Он окинул Небесным взглядом мир людей и увидел, что его учение может быть постигнуто лишь немногими. Как же расширить этот путь, сделать его более доступ-ным и простым?
Будда пересматривал свой опыт, отыскивая в нём необходимые составные достижения Истины. Глубокие размышления поднимали в уме волны чувств, создавая напряжение и запутанность. Однако Будда пребывал в равностности, лишь углубляя самадхи (пребывание в пустотной природе умственных проявлений, несмущённой возникновением и исчезновением).
Охватив Небесной мудростью колесо существования, Будда представил возникновение страданий на почве неведения в форме причинно-следственной связи:
1. Неведение.
2. Санкхары (санскары) – остаточные впечатления, следы накопленного опыта, умелого и неумелого.
3. Индивидуальное сознание – согласованное взаимодействие санкхар.
4. Зародышевое сознание – соединение индивидуального сознания с опо-
рой (чревом матери или яйцом, зерном, спорой).
5. Развитие органов чувств и действия в материальном теле.
6. Контакт – взаимодействие чувств и действия с объектами.
7. Ощущения.
8. Зависимость от приятного и отвращение к неприятному.
9. Намерения.
10. Поступки(кармы).
11. Рождение в иллюзорно возникающем пространстве шести миров: богов, титанов, людей, животных, голодных духов, аду.
12. Разрушение и смерть.
Разрушение и смерть вновь ведут живых существ к погружению в неведение(1).
“Велика сила неведения. Прочно колесо обусловленного существования.
Отречением поверну я это колесо, превращу его в колесо святой Дхармы – учения, станущего переправой из миров страданий в чистые обители совершенства.“
10. Будда направился к своим прежним последователям, продолжавшим аскетические упражнения. С обидой и досадой вспоминали они падшего, по их представлениям, друга, бывшего когда-то примером для общины, состоящей ныне из пятерых подвижников.
Недоверчиво посмотрели они на приближающегося к ним Пробуждённого, но внезапно благой трепет охватил их тела, а тонкое восприятие явило сияние, исходившее от облика Победителя.
Первыми услышали они о сокровище Срединного пути, найденного Совершенным.
“Друзья! Крайности зависимости от телесных удовольствий и отвращения к телу вредны, ведут к заблуждению. Путь освобождения превосходит крайности, он пребывает в Истине. Что же есть Истина, очевидная, совершенная, обитель постоянства?
Истина о страдании такова : неблагоприятные изменения, разрушения и смерть – страдание. Зависимость, отвращение, безразличие, страх – страдание. Неведение – страдание.
Истина об источнике страданий такова: три вида жажды – источник страданий. Это жажда чувств, неутолимая, подобно жажде человека, пьющего солёную воду; жажда существования, истощающая чувства и силы ума, ог-лупляющая и без пут связывающая алчностью и самодовольством; жажда несуществования, извращающая очевидное и естественное, приводящая к запутанности ум.
И вот Истина о прекращении страданий – о незапятнанной, несравненной нирване – угасании жажды, исчерпании обусловленности неведением. Достижением нирваны Будда свидетельствует обо всём этом мире с богами и людьми, титанами и животными, голодными духами и адожителями, как о капле утренней росы, как о фокусе чародея, как о сновидении, как об опьянении, порождённом смешением различных материальных элементов.
И вот Истина о пути достижения освобождения: это благородный срединный путь, не впадающий в крайности. Срединный путь не следует ненависти, отвращению, безразличию – чувствам опасным, вводящим в заблуждение.
Этот срединный путь, порождён зрелым размышлением, благим устремлением. Он свободен от крайних, фанатичных убеждений. Срединный путь устойчив, опираясь на чистоту сознания, уравновешенность речи, доброже-лательное, сострадательное отношение к живым существам. Следуя самому себе, он освобождает ум от неведения, подобно тому, как распутывается верёвка, завязанная узлом.“
По мере слышания объяснений Победителя аскеты обретали ясное видение Истины и проникались уверенностью. Их подготовленные длительной практикой очищения умы освобождались от заблуждений так же легко, как хорошо прокаленные орехи освобождаются от шелухи.
– Я отправляюсь к Шакьям. – сказал Пробуждённый, дав наставления.
– Господин, позволь нам следовать за тобой. – попросили ученики.
– Пусть будет так. – согласился Будда.
Сопровождаемый учениками вернулся он к Шакьям.
Восторг переполнил сердца отца, жены, сына Будды, когда они увидели обликом подобного Брахме Пробуждённого.
Вера близких наполнила блаженным покоем сознание Будды. Он ощутил, что давнее и благое желание, носимое Им, осуществляется.
“Не испугаюсь я этого восторга, радости, охватывающих меня при виде достойных и созревших для получения учения людей, привечающих меня, как своего господина. Ведь ради спасения живых существ пришёл в этот мир Архат, вожатый людей и богов, устроитель переправы, как явственно вижу я своим Небесным оком, обозревая прошлое.
Много жизней подряд я трудился ради утверждения Благородного пути спасения от страданий сансары – сейчас же я исполню своё намерение без колебаний. Не смутит меня злой дух нерешительностью, сомнениями или безразличием.“
Проповедуя близким, Будда Шакьямуни (мудрец из племени Шакьев) рассказал им о Благородном пути посредством трёх правил:
Не наносите живым существам вред,
Очищайте свой собственный ум,
Творите благо.
Очевидные истины наполнили сердца слушающих уверенностью и духовным рвением. Многие из Шакьев освободились от острой жажды, свойственной запутавшимся, неискушённым в глубинах добродетели существам.
11. Однажды, когда Бхагаван (божественный) Готама наставлял своего
сына Рахулу, Индра, верховный владыка царства богов, наслаждающихся
собственной формой, с удивлением обнаружил, что обитатели его небес во
множестве собираются вокруг отшельника, прислушиваясь к содержанию проповеди. Любопытствуя, в сопровождении пышной свиты явился и Индра.
“Праведность не удерживается в том, кто лжёт,“ – говорил Будда Рахуле, – “создавай в себе сосуд для накопления праведности. Доброжелательность – это твоя глина. Речь, не ослабляемая ложью, не испорченная злостью – гончарный круг. Достойное поведение – огонь для обжига.“
С одобрением внимал этим словам Индра, царь справедливости. Вернувшись в свой небесный дворец, он устроил великолепный пир, посвящённый прославлению добродетели и красоты Истины.
На пир явились множества божеств, и он начался. Позже всех пришла одна из богинь медицины, так как она задержалась подле Учителя Готамы, слушая дальнейшие наставления: “Привязанность к приятному и отвращение от неприятного влияет на намерения человека. Ложные намерения побуждают к порочным действиям. Порочные действия ведут к воплощению в низших по отношению к делателю сферах. Такое рождение сопровождается страданием, привыканием к новой форме жизни, привя-занностью к ней. Так привязанность усугубляет саму себя.“
Обдумывая услышанное, медицинская богиня прониклась глубоким сочуствием к живым существам. Спина её согнулась под ношей раскаяния, кожа сморщилась от непривычного усилия духа, но в чреве её затеплилась уверенность в освобождении от неведения. Согбённая, неукрашенная, по-глощённая размышлением, появилась она на пиру Индры.
– Кто эта убогая старуха? – возмутился Индра. – Гоните её прочь из чертогов красоты! Всё в моём мире справедливо, стало быть её место там, где есть соответствие такому жалкому и печальному виду!
Тут же, неузнанный, в облике бесформенного присутствия, Будда наблюдал происходящее с богиней, ставшей Его ученицей. Он произнёс:
“Неисчерпаемы превращения добродетели.
Терпение подобно плодородной почве.
Отказываясь сеять на этой почве,
Не обманываешь ли сам себя?“
– Я не понимаю! Что сеять? – раздражённо спросил Индра, но Будда уже последовал за изгнанной старухой.
“Кто это был?“ – перешёптывались собравшиеся. “Стража не заметила его или, заметив, не сумела остановить? В безопасности ли мы, собираясь пировать на этих великолепных небесах?“ – так они пребывали в сомнениях и неуверенности.
Изгнанная богиня удалилась тем временем на север, достигнув Гималаев. Среди трав и цветов строила она хижину размышлений, поднимаясь по заснеженным склонам, находила тропинки понимания. Бесформенное присутствие Будды поддерживало её в постоянстве усилий и доверия. Ум, повернутый вспять, начал осознавать сам себя в качестве объекта углублённых размышлений и созерцания.
12. Один из Мар, поражающих молнией, захотел смутить дух Будды. С насмешкой явился он к Пробуждённому: “О великий аскет! Ты видишь – Индра, царь справедливости, презрел твои наставления. Сочуствую тебе. По-видимому, твоя мудрость не от мира земного, который лишь бессмысленная круговерть! Оставь этот мир – убогое жилище для убогих, предоставь его самому себе!
Будда твечал:“И царь богов зависим от веры в своё “я“. Эта вера, затрудняющая, бесполезная для достигшего, высится, подобно горе мироздания. Учение пробуждённых не возносит вверх, оно ведёт к основе – прекращению страданий. Утвердив основу, Учение поддерживает миры богов, указывает благие пути во всех сферах существования.
Ты же, Мара, держащий молнию, пришёл испытывать Пробуждённого. Какую награду получишь, вверившись своей гордыне?
Посмотри в глубочайшую из пропастей, раскрываемых твоей молнией. Она тесна для света, не имеет опоры для тела – таково место существования, созданное твоим проступком. Таково пребывание в гордыне. Осведомлен ли ты об этом?“
Сострадание Шакьямуни очистило ум Мары. Глаза демона наполнились слезами, тело задрожало. Сложив руки в молитвенном жесте, он прекло-нил колени перед Пробуждённым.
“Я ищу убежище в тебе, Славный! Освободи меня от гордыни!“
“Ты хочешь освободить себя от гордыни – знай же, что неполной молитвой ты молишь. Надлежит тебе склониться не только предо мной, но предо всем собранием живых существ, как перед отцами и матерями – пробуждёнными и не пробуждёнными, ведающими свою свободу или блуждающими в лесу помрачений.
Служи своей любящей теплотой всем встречным сообразно их нуждам и возможностям.“
“Да, склоняюсь я перед отцами и матерями! Уверенность в добродетели и есть мудрость. Мудрость, не отлучаемая от своего истока, станет молнией в моей руке!“
Облик демона, освободившегося от заблуждений, подобный грозовой туче, наполнился блаженством. Благородная природа ума стала отчётливо видна в сиянии его глаз и улыбке.
“Хорошо, совершенно освобождает Блаженный от забвения!“ – воскликнул он. “Я желаю петь от счастья, подобно лесному духу, опьянённому собственными чарами!
Гнев превращается в любящую теплоту!
Как прекрасно!
Проходя мимо сокровища собственного ума,
Я не сумел убежать от удачи.
Будда, помыслом с силою льва,
Сумел разодрать завесу несозданного!
Глядя в природу, порождающую моё проявление,
Я понимаю, что не могло быть иначе.
Моя песня понятна пробуждённым,
Мои чувства понятны преданным!
Гнев и любящая теплота
Не созданы, не разрушимы.
Они тождественны в своей телесной природе,
Лишь заблуждение делает гнев гневом,
Пробуждение лишь добавляет немного опыта
К любящей теплоте.
Сам себя я освободил,
Встретив собственное благое устремление.
Покуда живые существа этого мира
Называют Его Буддой, Победителем,
Я буду Дхармой.
Моя песня – подношение к стопам Благого.
Моё опьянение – подношение этому миру.“
Пробуждённый склонился вновь перед Шакьямуни и в этот миг вся округа замолкла, очарованная звуками начавшегося ливня.
Хозяин своей гордости, прославленный под именами Ваджрапани (Рука, держащая молнию) и Шивы (Благого) взошёл на небеса, и множесто земных богинь окружили Его гневные и чарующие проявления Формы.
13. Многие люди приходили к Будде в поисках убежища, переправы через океан страданий. Запутавшись, они задавали вопросы, не имеющие прямого отношения к осуществлению их цели, но Татхагата (Тот, кто переправляется) доброжелательно объяснял им отличие полезных размышлений от бесполезных, вводящих в заблуждение мудрствований.
Татхагата объяснял слагаемые достижения: правильную нравственность, умелое сосредоточение и неотвлечённую мудрость.
Правильная нравственность – словно сосуд питьевой воды, не имеющий
течи, чистый, приспособленный для своей цели.
Умелое сосредоточение – как питьевая вода, не имеющая иного вкуса, кроме удовлетворённости.
Неотвлечённая мудрость – внимательное следование пути прекращения страданий, как если бы кто-то нёс сосуд, не расплёскивая питьевую воду.
Для запутавшихся и простота – испытание.
Чанна, бывший когда-то колесничим Сиддхартхи, заболел болезнью “сына богов“. Он заявил: “Будда и Дхарма – всё моё. Я был колесничим молодого хозяина, когда он обнаружил истину. Я управлял колесницей, мне пристало управлять и Сангхой (Общиной).“
Чтобы протрезвить беднягу, примкнувшего к Сангхе, но смотревщего на собратьев свысока, Татхагата велел не увещевать и не ругать его. Вскоре Чанна почувствовал, что гордость наскучила ему, и он стал ревностно следовать наставлениям Будды.
Девадатта, родственник Будды, вначале следовал установленному в общине порядку, но позавидовал славе Татхагаты и создал свою общину, утверждая, что он достиг Просветления и пытаясь подражать поведению Учителя. Кончилось это тем, что его покинули все ученики в то время, покуда Девадатта спал, сказав, что удалился заниматься созерцанием.
Сорняки восходят быстро. Воспитываемые деревья растут, постепенно достигая зрелости. Время шло своим чередом, и многие ученики Пробуждённого достигли Архатства, свободной обители нирваны. Один из них приблизился к Блаженному с вопросом: “Возможно ли для иных существ самопроизвольное освобождение от неведения, подобно тому, как это про-изошло с Бхагаваном?“
“Знай же, друг мой,“ – ответил Будда,“ и я в прошлых перерождениях имел добродетельных и освободившихся от неведения наставников, руководимых уверенностью в Истине, благой в начале, середине и завершении. Их мудрость была облечена в иные слова, но вкус у неё был тем же вкусом прекращения страданий.“
Другой ученик заявил как-то: “Я убеждён, что не было и не может быть Будды, равного Тебе, столь же блистающего добродетелью и мудростью!“
“Скажи мне, друг,“ – обратился к нему Шакьямуни: “ты знаешь качества
всех Будд прошлого, настоящего и будущего?“
“Нет, я не знаю их, Господин.“
“Так зачем же ты провозглашаешь, устанавливаешь перед другими своё
восхищение мной? Не потому ли, что сосуд твоего смирения не вмещает его? Может, посредством этого провозглашения ты увеличиешь собственную гордость?“
Одной из трудностей, встречаемых учениками, было установление правильного отношения между объяснением Учения и его осуществлением.
Будда разъяснял:”Слова Татхагат подобны плоту для переправы. Будете ли вы нести плот на себе, достигнув нужного берега?“
“Нет, Господин.“
“А как вы поступите, если понадобится вновь собрать плот, для какой-либо цели? “
“Воспользуемся знанием о нём и собственной умелостью.“
“Что же есть знание об освобождении, кроме самого освобождения, совершенного, наделённого всеми достоинствами? Будды передают своё учение, как прямой опыт освобождения, передавая его в тех или иных Истинах. Поэтому имя Будды и учение Будды не в тягость последовате-лям. Не сковывает оно их, не делает косными.“
“Как же узнать человеку незрелому, встречающему Учение, изложенное
в иных, непривычных словах, что перед ним Учение Бхагавана?“
“То учение, где найдёте вы единство мудрости и добродетели, благородный, возвышенный путь прекращения страданий посредством очищения ума и совершенствования поведения – ни более этого и не менее – это и есть мой Путь.
И если вы найдёте там некие необходимые условия, кроме сказанного, то это связанность мирской слабостью.
Если найдёте вы там менее, чем единство мудрости и добродетели, то это – болезнь “сына богов“, Мары, обольщающего той или иной крайностью.“
14. – Господин, позволь мне спросить.
– Спрашивай, друг мой.
– Что происходит с Пробуждённым после смерти тела?
– Что беспокоит и терзает тебя?
– Меня беспокоит и терзает неизвестность. Я хотел бы найти опору
в своём помышлении о нирване, но я не нахожу её.
– Не то ли беспокоит и терзает тебя, что при помышлении о совер-
шенной, не имеющей недостатков нирване не находит опоры троич-
ная жажда: жажда чувств, жажда существования, жажда несущество-
вания?
– Да, Господин.
– Но ведь и в обыденном помышлении, имеющем опору, троичная
жажда беспокоит и терзает тебя?
– Да, Господин.
– Значит, имеет ли твоя мысль опору или служит опорой сама себе,
она должна освободиться от жажды?
– Это так.
– Поэтому, помышляя о нирване, дабы иметь опору, сознавай её сво-
бодной от троичной жажды, незапятнанной ею.
– Есть у меня , Господин, ещё одно сомнение.
– Говори, друг.
– Действия Пробуждённого не порождают нового существования. Од-
нако даже в погребальном костре остаются пепел и зола. Каков же
остаток, достающийся этому миру после ухода Татхагаты?
– Остаётся остаток, подобный хорошо изготовленному сосуду.
– Где же хранится этот сосуд, как он обнаруживает свои чудесные
свойства?
– На небесах Формы хранится этот сосуд, и служит святилищем для
Брахм – творцов и обращённых на путь Дхармы Мар. Когда Их под-
ношения наполнят сосуд до краёв, тогда он проявляется в сансаре,
как Будда Майтрейя (Будда любящей теплоты). Он проявляет качест-
ва Будд трёх времён, проповедуя телом, речью и умом. Таковы буду-
щие следствия ухода Татхагаты, таков остаток, достающийся сансаре.
– Восхищён я, Бхагаван, потрясён. Вижу я колесо сансары, останов-
ленное Дхармой. Вижу Будду Майтрейю, подобного дождю милости.
– Хорошо осознано, друг. Развязывай теперь узлы неведения один за
другим, обращаясь то к прекращению троичной жажды, то к укреп-
лению рвения на пути добродетели.
– После объяснений Пробуждённого я обретаю ясность и покой, но в
одиночестве я вновь ощущаю беспомощность. Как же мне быть, Гос-
подин?
– Так же, как ощущение и вид узла составляют поддержку для сосре-
доточенных усилий человека, развязывающего его, так и освобождая
свой ум от неведения, ты можешь поддерживать внимательность и не-
отвлечённость углублённым осознанием препятствий, встречаемых то-
бой. Осознай, какова твоя слабость, следствием какой жажды она яв-
ляется, каким видом добродетельной умелости преодолевается. Ведь
ничего, кроме жажды, не скрывает слабость, ничем, кроме добродете-
ли, не замещается она.
15. В одном из парков, посещаемых Готамой, был построен дом без окон, с маленькой дверью. Будда созерцал в этом затворе бесформенную светимость ума, блаженную, без недостатков и ограничений, достигаемую существами, прекратившими в себе недоброжелательность и жажду чувств.
Переживание ясной осведомлённости переходило в ощущение мира сиддхов, когда волны благого устремления к освобождению живых существ от страданий вводили телесные ветры в область межбровья. Как-то, ощущая себя наделённым обликом, подобным облику существ этой сферы, во-шёл Будда в их собрание. Там мудрецы, погружённые умом в ум, будто укутанные собственным сиянием, пребывали в тишине, поддерживая её, поддерживаемы ею. Из пор тела они источали аромат благости, углубляя более и более узнавание собственной природы. В их видении весь мир тёк священной рекой и они были удовлетворены им, как слоны, обливающие себя жидкой грязью в жаркий день, не смущаясь нечистотами существования.
Часть присутствовавших в этом собрании склонилась перед Буддой, Победителем. Один из них, чьё тело сияло золотым светом, сказал, поклонившись: “О Владыка мудрости! В прошлой кальпе (космической эпохе) я достиг пребывания в этой сфере бдагодаря сочуствию к людям и отрешённости от понятий “я“ и “моё“. Мне было предсказано, что в этой сфере я встречу Архата, совершенного, и обрету Его милостью окончательное пробуждение.
Прошу Тебя, Благословенный, устрани неведение и беспокойство всех, кто находит убежище в моём сердце!“
Перед взором Будды открылось сердце вопрошавшего, бывшего титаном-сиддхой. Оно являлось самой сансарой, так как обнимало сочуствием всех живущих и пребывающих в промежуточном состоянии существ.
Из пустого пространства извлёк Пробуждённый цветок лотоса – свежий, источающий аромат, и поднял его вверх, вновь погрузив в пространство. Цветок исчез, но аромат его продолжал распространяться. Будда ободряюще улыбнулся вопрошавшему титану.
Лицо ученика озарилось светом завершённости, наполненности сосуда, и он произнёс молитву принятия убежища в Будде, Сангхе и Дхарме. Будда дал новому последователю имя Манчжушри, что означает: “Господин, Владыка мудрости.“
Многие существа той сферы ощущали удивление и недоумение, вопрошая: “Что это, сотрясающе наше незыблемое, незамутнённое состояние? Это величественное, несотворённое переживание сострадания – откуда оно?“
Некоторые из них приобщились к пробуждённости Манчжушри, некоторые задались вопрошением о сути, иные же остались в недоумении.
Служитель Бхагавана, один из учеников, решился в то время спросить Его, примет ли он посетителей – местных брахманов, прибывших во множестве и ожидавших поблизости от затвора. Будда решил, что время благоприятно для беседы и вышел к ожидавшим, сев на приготовленное для Него сидение.
16. Люди, общавшиеся с Пробуждённым, проявляли не только почтение, но и привычные для отношений соперничества качества: высокомерие, хитрость, недоверие. Брахманы, принадлежавшие к “высшему“ сословию общества, вели себя глупо чаще других.
“Эй, грязный отшельник!“ – обратился как-то один из них к Будде, проходившему рядом с чашей для подаяния.
“Не то является грязью, что ты знаешь, как грязь.“ – Сочуственно сказал ему Бхагаван, заметив, что дерзкий брахман имеет благие наклонности Дхармы, скрытые тонким налётом повехностного ума, приобретённого в настоящем рождении.
“Что же?“ – Насмешливо спросил брахман.
“Зависть и недоброжелательность – вот подлинная грязь. Понимаешь ли ты мои слова?“
Брахман остолбенел, поражённый внезапным пониманием. Он посмотрел на Будду глазами, полными слёз.
“Возможно ли для меня вступить на путь, Милостивый Господин?“
“Не уходи с пути.“ – Мягко ответил Пробуждённый.
Посетителям, настроенным на спор или умствование, Готама предлагал размышлять о ценности человеческого рождения и серьёзности: ведь способность познания может быть подвергнута тяжёлым испытаниям перерождения в низших мирах адожителей, голодных духов или животных. Также она может колебаться во время болезни, угасать от старости. Вырывая сорняки ума, человек обретает подлинное счастье, избавляясь от потреб-ности утверждать свою значимость в споре или умствовании.
Часто Пробуждённого спрашивали о Его отношении к священным Писаниям. “Я говорю о вещах того и этого мира, полагаясь на изведанное мной. То же я советую и вам. Исходите из собственного опыта, сколь бы незначительным он ни казался. Ведь и доверие к советам Пробуждённого рождается из вашего собственного опыта общения, слушания и размышления. Не ведающий, сомневающийся человек ищет опоры в слепой вере или неверии. Я объясняю Дхарму, не ограниченную крайностями, постижимую через умелость поступков и глубокое, незапятнанное жаждой воззрение, и именно эту Дхарму называю я путём прекращения страданий, познанным мной.“
Указывая путь, Будда советовал старательно развивать осознанность четырёх основ:
1. Осознанность поведения.
2. Осознанность тела, опирающуюся на ощущения.
3. Осознанность ума, предполагающую внимательность к возникающим
мыслям и намерениям.
4. Осознанность качеств ума.
Когда эти качества проявляются неумело, то они принимают форму пяти помех: алчности, недоброжелательности, косности, беспокойства и терзаний, сомнений. Их умелые противоположности – это щедрость, благодарность, неотвлечённая внимательность, уверенность в ценности добродетели, различающее понимание. Исследование качеств ума приводит к искушённости в их очищении, которую Будда сравнивал с искусством банщика.
Это учение было развито Шакьямуни из наставлений отшельников о четырёх сферах созерцания, и содержит существенное усовершенствование: внимание созерцателя перемещается с общей идеи о бесконечности сфер на восприятие возникновения, развития и исчезновения явлений. Прозрение в Учении Будды стало значимее концентрации – метода созерцателей, оставлявшего возможность для повторного появления заблуждений.
17. Случилось так, что гордость Индры, созрев, достигнув выражения в поведении, привела его к перерождению в царстве животных в облике оленя. Он блуждал в лесах на склонах гор, щипал травы, пахнущие запахами небес богов, пил воду из поющих голосами небесных дев родников, покуда не повстречал охотника, ранившего его остро отточеной стрелой.
В смятении бежал раненый Индра – олень, спасаясь от погони, и нашёл убежище в пещере, расположенной высоко в горах. Там его обнаружила старуха, собиравшая травы и изготавливавшая из них лекарства. Она ухаживала за раненым оленем, покуда силы не вернулись к нему.
Лекарства восстановили не только силы, но и память оленя – божества,
и он узнал в целительнице богиню медицины, изгнанную им когда-то из собрания. Жгучее раскаяние овладело сердцем Индры - оленя, и он поклонился милосердной старухе. Сияющие божества спустились к Ней в этот момент, пригласив вознестись в небесные миры, но Она отказалась поки-нуть леса и горы, и просто окинула все небесные миры одним взглядом.
Тогда, поклонившись, божества попросили целительницу назвать своё Имя, чтобы они могли обращаться к Ней в молитве повторения (Мантре). Она открыла им суть созерцания без опоры, затем назвав своё Имя – Читтамани (Сокровище ума).
Достигнув старости, Индра покинул тело оленя и воплотился вновь в небесных мирах. Родившись путём мгновенного переноса сознания в лотос, распустившийся посреди небесного пруда и охранявшегося свирепыми божествами, пьющими кровь, он однонаправленно устремил свой ум к размышлению о качествах Читтамани. В скором времени его тело обрело пробуждённую Форму.
Усилие доброжелательности и сочуствия выразилось в обретении Им одиннадцати лиц и тысячи рук. Десять Его ликов обратились в десяти направлениях света, одиннадцатый пребывал в поглощённом созерцании Читтамани. Тысяча рук протянулась из небес, оказывая поддержку существам, колеблющимся между крайностями мирского мышления. Его слух простёрся, став тождественным самому пространству, отличая Истину ото лжи.
Увидев это чудо, гневные и мирные божества во множестве перенеслись
на лепестки лотоса, служившего престолом преображённому Индре, чтобы пребывать подле стоп Пробуждённого. Позднее Он стал известен, как Авалокитешвара (Слышащий, сострадательный Творец). Верный примеру своей наставницы, во многих чудесных и обыденных обликах Он решил пребывать в обусловленном мире до полного прекращения страданий всех чувствующих существ.
Будда Шакьямуни странствовал во время преображения Индры, сопровождаемый своим молодым учеником Анандой, и они пребывали в молчании на протяжении всего дня.
18. Новое весеннее утро вело Будду и Ананду через цветущие луга.
Пчёлы наполняли воздух струящимся во всех направлениях гулом, широким и ровным. И всё же на сердце Ананды лежала печаль.
Имя “Блаженство“ он получил от Шакьямуни при вступлении в Сангху, но не блаженство, а беспомощность и бессилие ощущал Ананда, странствуя с Пробуждённым. Часто он расспрашивал Блаженного о стадиях духовного пути и размышлял о том, в каких мирах переродились умершие ученики Будды – миряне, монахи и монахини.
Покуда Учитель наставлял его беседой, Ананда ощущал некоторое облегчение, в особенности от различения стадий:
1. “Вступление в поток“. Принятие убежища и обретение уверенности.
2. “Однократное возвращение“. Состояние ума, достаточное для решительного пересмотра собственных недостатков и неумелых качеств.
3. “Невозвращение“. Стадия взращивания естественного, несконструированного блаженства проникновения в природу ума.
4. “Архатство“. Совершенство достижения, пробуждения, успокоения ума в самом себе.
Однако даже вдохновляясь размышлениями, Ананда будто нёс на себе камень тоски.
“Сколь прекрасен этот вид!“ – часто обращал внимание юноши Татхагата, указывая на просторные луга и поля, зелёные горы и холмы.
“Никому из своих учеников Пробуждённый не указывает столь настойчиво на красоту и простор, и никто не бесчуственен к ним, как я!“ – думал Ананда, погружаясь в переживание чувства вины...
“А ведь этот груз тоски и сомнений, носимый тобой, друг Ананда, есть
ничто иное, как Чистая Земля Блаженства, Сукхавати.“ – Неожиданно обратился к нему Бхагаван.
“Как же так, Господин?“ – воскликнул Ананда.
“Просто увидь это.“
В уши Ананды струилось жужжание и аромат цветения трав стал ещё
явственнее. Он всё ещё чего-то ждал.
“Друг! Как молоко превращается в масло, как нектар цветов превращается в мёд, как мука превращается в хлеб, – так и разобщённость твоего ума, сформированная остаточными впечатлениями необозримого прошлого, становится материалом для возникновения благих, умелых, целостных качеств. Обдумай это.“
Вскоре они расположились на отдых в тени манговых деревьев. Ананда
скрестил ноги, расслабил плечи и солнечное сплетение. Он ощутил выпрямившуюся спину и стал обдумывать сказанное Учителем.
Ум юноши обнял подавленность и смятение чувств, царившие в его сердце. Он осознал их как одно из явлений в беспредельном пространстве мира. Затем, переходя к второму уровню созерцания, Ананда ощутил очертания подавленности и тревоги, их преходящесть, сконструированность. Входя в созерцание сферы Ничто,он распознал, что подавленность и тревожность, как и прочие состояния, обнаруживают сами свою пустотную природу, подобно шуму крыльев взлетающей птицы или прорехе в одежде.
Восприятие Ананды стало ясным и свободным, и он ощутил непроявленные качества ума, накопленные благодаря общению с Бхагаваном Шакьямуни. Глазам Ананды предстала Чистая Земля Блаженства, лежащая по направлению к западу, куда отправлялись вслед за Солнцем умершие праведники.
Гармоничные краски и формы видения показались Ананде знакомыми и
вместе с тем преображёнными. Всё живое переживало здесь счастье освобождённости от неумелых качеств, делясь радостью с самим пространством, пребывая в дружелюбии, питаясь ясностью ума. Рождение и исчезновение происходили тут в зависимости от накопления или недостатка добродетельных качеств. Существа возникали из лотосов или молитв, вознесённых сиддхами. Смерть в этом мире не имела ужасного облика, она представала проводницей и наставницей при переходе в иные сферы.
В прекрасном дворце, окружённом цветущими садами, среди богов, духов, животных, растений и сияющих кристаллов сидел Пробуждённый, будда, обликом юноша, проявляющий тело благостного красного свечения, подобного свету заходящего Солнца. Увидев его, Ананда пережил полноту радостного покоя и слёзы счастья появились у него на глазах.
Восхищённый Ананда поведал Учителю о видении, и Будда пояснил ему: “Такова Чистая Земля, познанная тобой в собственных остаточных впечатлениях. Таков будда этой Земли, почитаемый как Амитабха (Беспредельный свет). Таково угасание сомнений, благое, щедрое, несущее радость и наставление всем живым существам, страдающим в огне жажды.“
Созерцая щедрость и светимость своего сознания-Дхармы, Ананда постепенно исчерпал сомнения и подавленность чувств.
19. Почтенный Маудгальяна, искушённый в путях сиддхов, уже возглавлял одну из общин, созданных учениками Будды, когда у него возникло затруднение, приведшее его вновь с расспросами к седому Наставнику.
“Мои родители оставили этот мир,“ – рассказал Маудгальяна, – “ и я,
проницая оком Пробуждения тонкие сферы, обнаружил, что мой отец воплотился в чистых, райских обителях. Мать я увидел воплотившейся в горячем аду. Как ни пытался я остудить пламя этого ада, спасая её от мук, оно вспыхивает вновь и вновь, истощая меня и повергая в отчаяние.“
“ Маудгальяна ! Ведь ты пытаешься уничтожить сам ад вместо того,
чтобы спасать свою мать, не так ли?“
“Действительно, Господин!“ – Отвечал поражённый ученик.
“Какая же склонность направила твой ум таким образом?“
“Не ведаю, Господин.“
“Склонность к отделению, отвращение, недоброжелательность к матери, старые обиды, непрощённые и разрастающиеся, подобно сорнякам – вот что направило твой ум таким неумелым образом.“
“Воистину, именно так я прозреваю это сейчас, Господин!“
“Как же преодолеть склонность к отталкиванию, отвращение?“
“Так, как мы совершаем это по отношению к телесным восприятиям – осознанием, пересмотром, изменением, оставлением, Господин.“
“Верно, верно говоришь, Маудгальяна! Обними осознающим умом болезненное, исполненное страдания восприятие, что связывает тебя с матерью.“
“Обняв его, вижу я, что моё истощение и отчаяние и есть это восприятие, Господин.“
“Чувствуешь ли ты облегчение, друг?“
“Великое облегчение, Господин!“
“Чем же вызвано это облегчение?“
“Тем, что ощутил я, как недоброжелательность к матери оставила меня. Это подобно исцелению от тяжёлого недуга, о Бхагаван!“
“Что же происходит с этой недоброжелательностью?“
“Она остаётся без опоры, без пищи, она иссякает, не будучи поддерживаемой моим заблуждением, Господин.“
“Хорошо, верно осознано, друг. Как теперь видишь ты Пробуждённым оком свою мать?“
“Я вижу её покидающей обитель страданий, испытывающей отвращение к ненависти, идущей к повторному перерождению в семье людей, чтущих Дхарму Пробуждённого.“
“Хорошо, умело осознано, друг.“
После бесед с учениками Будда пребывал во внимательности к уму, увлекаемому, жаждущему завершения начатого действия, торопящемуся. Он смотрел на рост, оформление представлений о себе, как на огонь, возникающий из жара, накопленного во взаимодействии сознания с явлениями ми-ра. В этом огне, прозреваемом Пробуждённым, не оставалось места для
строителя сансары – жаждущего “я“. Будучи обращённым сам на себя, исчезал копящий заблуждения, тяготеющий к крайностям ум, преображаясь в осведомлённость.
20. В чудесной роще, подаренной Сангхе одним из владетельных царей, Будда и Ананда отдыхали в хижине, построенной у ручья. Они лежали, укрывшись монашескими накидками – пожелтевшими кусками ткани, подобранными при дороге.
Будда испытывал недуг, вызывавший боли, утомивший тело. Старец Готама решил направить энергию неотвлечённого осознания к исцелению, уравновешиванию телесных ветров – способ, который он неоднократно применял во время болезней и слабости.
Расслабляя тело, Пробуждённый ощущал обнажение ума-пространства. Неотвлечённо наблюдая проявление сфер сосредоточения по мере успокоения потоков ума, Будда смешивал ясную пустоту с возбуждением нервных каналов. Затем Царь Учения перешёл в состояние осознанного сновидения.
Будда увидел Майю, свою мать, пребывавшую в Чистых Землях мирских божеств. Она взирала на сына, и слёзы благодарности наполняли её глаза. Многие боги выражали ей своё почитание и благоговение, но царица, ставшая ещё величественнее в небесном воплощении, казалась безразличной к роскоши и чудесным переживаниям рая. Объяв сердцем сердце матери, постиг Шакьямуни, что она опечалена, видя своего состарившегося сына, пребывающего в недуге.
Глядя ей в глаза, Пробуждённый преобразил печаль в белую светимость сознания. Белая светимость ввела ум Майи в сферу Ничто. Затем её тело обрело радужное свечение, именуемое светом невозвращения. Радостно улыбнулась царица и произнесла в собрании божеств: “Когда учение моего добродетельного Сына переполнит монашескую общину, я поддержу распространение Дхармы среди мирян с помощью искусных методов, превращающих обусловленное существование в поле освобождения!“
В этот миг различающая способность Майи охватила сферу ни восприятия, ни не-восприятия. Тело Её достигло полного преображения, явив форму богини зелёного света жизни, восседающей в радужном сиянии среди божеств, выражающих сострадание действием и наставлением. Они принимали мирные, экстатические и обнажающие силу формы. Зелёная Тара (Утренняя Звезда) погрузилась в глубокое самадхи (пребывание в природе ума), созидающее благую устремлённость, неотделимую от освобождения.
Переходя от состояния сновидения к бодрствованию, Будда ощутил окрепшее тело, прошедшее недуг, подобно путнику, вышедшему с узкой петляющей тропинки на широкую, удобную дорогу.
21. Половину века Будда проповедовал людям и божествам Дхарму, странствуя в ветхой одежде отшельника. Его тело состарилось, терпеливо перенося лишения и болезни. Однажды старец Готама ощутил наступление смертельного недомогания. Ананда втайне проливал слёзы, думая о предстоящем расставании с наставником, но Будда заметил его слёзы и печаль.
– Не говорил ли я тебе, Ананда, что всё рождённое должно рано или поздно покинуть этот мир?
– Говорил, Господин.
– Не печалься же, не давай смятению похитить уверенность в Дхарме. Учитель – это сама лучезарная осведомлённость, открывшая тебе видение Чистой Земли. Она не рождена, не подвержена исчезновению, не нуждается в опоре. Освободи же её от неумелых накоплений, следуя по пути.
Ананда принял слова Шакьямуни, ощутив, что с ними он принимает в сердце самого Татхагату. Сосредоточенно обратился он к исполнению указаний Бхагавана.
Видя, что жизненные ветры вошли на путь невозвращения, Будда решил
всё же поддержать жизнь в теле ещё некоторое время, достаточное для прощальных наставлений Сангхе. Выполнив это, в собрании учеников Пробуждённый позволил своему уму принять изначальную форму.
Жизненные ветры продолжили перенос восприятия по пути невозвращения, пересекая промежуточное состояние смятения и запутанности, расщепляя боль. Тело, оставленное Пробуждённым, перестало существовать в качестве деятельного целого.
______________________________
Ученики, следующие Дхарме Будды, совершают поклонение Его Мудрости и Достижению перед ступами – святильнями, воздвигнутыми во многих местах того мира, в котором стало меньше лесов и животных, где люди летают, ездят и плавают на чудо-машинах, где найдены спасительные лекарства от многих болезней и где попрежнему существуют радость и печаль, гнев и страх, тревога и забвение.
Тропа Шакьямуни то скрывается за порослями невежества и заблуждений, то как бы сама покажется под ногами искателя, ведя по пути осознанности и доброжелательности к мудрости и состраданию.
Итак, я протягиваю читателю записки о ступе Будды, виденной мною в Чистых Землях. Как смог, изобразил я и объяснил начертанное на ней повествование.
Пусть будет благо.