1
Попытку сделаю, друзья,
О службе в доблестных СА,
Рассказ не малый, не большой,
Где жизнь бросала по кривой,
Вам передать, чтоб знали Вы
Как служат Ваши же сыны
На благо Родины своей,
Вдали от мест родных, семей,
Вмиг поменяв «домашний сыр»
На незнакомый, жёсткий мир,
Где распорядок, дисциплина
И в пользу доброй половине
Пойдёт та служба наперёд,
Как старт, в свой «жизненный полёт»…
Сейчас всё переменилось право.
Давно уж рухнула Держава,
Названием СССР в миру,
Мы приняли судьбы игру,
Границы многие сместились,
Устои, нравы изменились,
Но Армия служить осталась,
В названиях что-то поменялось,
Но форма, строгость и Устав,
Как было у больших Держав,
Теперь у стран, пусть и поменьше,
Как прежде восхищает женщин…
Так было в древней старине
И в будущем так будет тоже,
Любая власть, в любой стране
Без Армии, увы, не сможет.
На Армии вся власть держалась,
Как кто об этом забывал,
Другая сила в бой бросалась
И чья возьмёт? - никто не знал…
Уж четверть века за спиной
С тех пор как в Армию призвали.
В висках стучит та жизнь порой,
Но что-то вспомню я едва ли…
Я дважды проводы справлял,
Верней родители… Зимой
В Уш-Тобе я отправки ждал,
Но перст судьбы вернул домой.
Московский олимпийский бум
Шёл по стране – в ходу все силы!
А наш солдат без лишних дум
Объекты строил, сердцу милы
До сей поры: красой, размахом…
(Всех ПАРТИЯ держала в страхе)
Но стадионы всё росли,
Согласно «пятилетки» плана…
И пользу людям тем несли
Спортивным духом неустанным...
В стройбат московский набирали,
Пред олимпийской той зимой.
Меня ж физически признали,
Комиссией мед. областной,
Лишь годным к службе в ВДВ…
Сказал – «Прощайте...» – я «братве»
И с радостью рванул в «пенаты»
Где писем ждут, а не солдат –
Отсрочка, словно с неба снег,
Возвратом в шок родню поверг…
Потешно было возвращаться,
«Вчера» ведь только за столом,
Я чувствовал себя «орлом»,
Напутствия в меня качались
И деньги мне в карман совались
(Не отдавать же их назад)
Вот от того и прятал взгляд.
А сам свободой наслаждался:
Ходил на лыжах, любовался
Красою зимних гор, холмов,
Дымком из труб в селе домов.
Прекрасен вид с холмов в долину,
Восторг души, где беспричинно,
Взрывной волной вгонялся в кровь –
К родным местам жива любовь!
Глаз созерцал всё не спеша.
И птицею парит душа,
Когда на лыжах с гор летел.
Я вряд ли в Армию хотел
В тот миг, настолько жизнь беспечна,
Но время в «неге» скоротечно,
Срок подходил суровый, новый,
Познать «казенные оковы» –
Глоток свободы до весны
Мне дали…, но уже видны
Проталины на сопках наших,
Рукой мне матушка вновь машет,
Отец, родные и друзья…
Сижу в автобусе уж я,
А он меня в Уш-Тобе тащит,
Где раздаются – шутки, смех,
Но прапорщик глаза таращит.
(Опухший вид, как и у всех)
В сопровождении он был,
Всю ночь, как видно, водку пил…
(Похмелье любит тишину)
А молодость кипит весельем…
Терпел недолго он «шпану»,
И вряд ли шутки душу грели.
Автобус вскоре тормознул,
Со злобным матом двери пнул,
С вещами вывел всех на поле
И здесь уж был в своей он роли…
Как «бомбу» в рюкзаках искал,
Спиртное всё «конфисковал»,
Для, якобы, «уничтожения»,
Затем продолжили движение…
Наш рыжий прапор был доволен,
Хоть и похмельем «обескровлен»…
Но вот и прибыли в Уш-Тобе,
Хмель в голове, полны «утробы»,
То после маминых «харчей»
И полных в рюкзаках припасов…
Мы ждали «приговор» врачей:
Ты годен к службе иль в запасе.
Служить не плохо бы заочно,
Но нас не спросят, знали точно…
Для «галочки» всех раздевали,
По кабинетам всё мотали
И строгий взгляд врачей, как «лазер»,
«Всё, проходи…», и подпись сразу,
«Здоров и годен к строевой…»,
Да, эти не вернут домой.
Казалось, годны были все:
С пороком сердца, «шиз» вполне
В строю с тобой мог оказаться,
От «зоны» можно там спасаться…
Ловили нас любых, везде…
На службу срочно призывали,
Так осенью и по весне
Служить мальчишек отправляли.
Комиссию прошли, теперь
Кому в Певек, кому-то в Тверь,
А нас в пехоту в Усть-Каман,
Усть-Каменогорск так называли,
Рассеялся о ВДВ туман,
Напрасно бицепсы качали,
Оттуда не пришло запроса
И я не поднимал вопроса:
Был скромен и покладист в меру
И не терял во власть я веру,
Возможно «умные» найдутся,
На месте, думал, разберутся.
В войска мы ждали отправления.
За эти ночи три и дня,
С бесправием и унижением,
Вдруг понял в Армии «огня»,
Пожалуй, больше, чем я думал,
«Рвачи» всё больше, тугодумы…
За два последующих года,
В солдатской робе и погонах,
В том мнении лишь укрепился,
Дух «солдафонства» испарился,
Хотя военным стать мечтал.
Мой Ангел шанса-то не дал
Носить лампасы генерала,
Прославить тем свой край родной…
Мечта в Уш-Тобе умирала
В игре загадочной, чудной,
Где выгоняли, как скотину,
На дождь холодный и сквозняк,
Часами держат, так что спины
Мы шевелили кое-как.
Полковник злобный измывался
Над нашим без году бойцом,
И в выражениях не стеснялся,
С чуть перекошенным лицом.
Он ненавидел нас как пленных,
Захваченных в бою жестоком.
Начальство он менял посменно,
Лишь наше «Я» под небом мокло.
В тепло на время заводили,
Давая малость отдохнуть,
За болтовню, вновь выводили
В попытках молодость согнуть…
Но молодость не сдастся сразу,
Она упряма, своенравна
За трое суток видно глазу,
Что перед «формой» мы бесправны.
Три дня мурыжат: «зуб за зуб»
В конце концов, загнали в клуб.
Так, измотав друг другу нервы,
Фильм разрешил смотреть «урод»,
С рядов последних и до первых
Храп раздавался – спал народ.
Кто победил тогда, не знаю,
Скорее молодость и сон.
Какой шёл фильм, с тех пор гадаю,
Я, как и все, был измождён,
Весь вечер спал, пока приказ
У клуба не построил нас…
Глубокой ночью мы на «нары»
Из клуба строем шли «толпой».
Не видно в метре, если «фарить» –
Стоял туман густой такой.
Казалось мы все в подземелье,
Где эха отзвук, как в ущелье.
Тот эха звук – от шага топот
В ушах звенел от сотен ног…
Всем звук по нраву, стих и шёпот,
По телу лился будто ток,
А шаг всё громче, громче, громче…
Ни рота – Армия идёт!
Всё содрогнулось этой ночью,
А нам уж хохот рвёт живот…
Мальчишки, что с нас взять, ей Богу,
Шального детства, дури много
И каждый гонор норовит
Свой показать, и ум здесь спит…
Прошли мы первый свой экзамен,
Команда: «По вагонам!» тут,
«Славянки» марш! На сердце камень…,
И слёзы сами из глаз прут.
Гудок и тронулись вагоны,
И вот уж сжалось всё внутри.
Всё вдруг смешалось: крики, стоны…
Что ждёт мальчишек впереди?
Нам скажут: «Доброго пути!
Полезных встреч Вам на привале»,
Младенцев будто от груди
От материнской оторвали…
2
Колёса свой рассказ вели,
В душе тоску наводят стуком,
Места в вагонах отвели,
Мы стали изучать друг друга.
Вот шарм знакомства всеми включен
И путь наш дальше был не скучен.
С Виталиком свела судьба,
С «Наумом», Басовым, с Давидом
И дружба наша до конца
С тех пор крепилась миг за мигом.
С Муратом нас свели пути,
Он другом детства был, соседом.
Лет пять как разошлись они,
Теперь в вагоне рядом едим…
Сначала правил мы держались,
Потом немного разболтались,
А к ночи начался хаос…
Всё уж гудело и тряслось.
Проводники во всю наглели –
Побольше выжать с нас хотели,
Так водка «золотою» стала,
Едва всё двигалось, «мычало»…
Я к водке тягу не питал,
Всё больше ел и наблюдал…
И вот он беспредела пик –
Что можно «пить» всё перепито
И в новобранцев «червь» проник,
Всё разорвать, что было сшито.
«Умоются «деды» слезами
Когда вещички те увидят…».
Что было в том «порыве» с нами?
Но мы предстали в жалком виде.
Что началось вдруг: крики, хохот,
Всё на себе порвёт толпа,
Друг другу помогают…, плохо
Тут мне пришлось, сберёг едва
Свою я шапку, брюки, куртку…
Слух ведь летел, что «дембеля»
Отнимут вещи, с той минутки
Царил инстинкт лишь дикаря.
Не я один так защищался,
Рассудок кое в ком остался.
К утру всё стихло понемногу,
Везли нас в Усть-Каменогорск
И спящий «клан» наш по дороге
Не брал «начальство» на измор –
Их дело довезти, а там
Найдут «подходы» к пацанам…
Да, набесились, оторвались…
Теперь же просто отсыпались.
Проснувшись, стихли, присмирели,
Задумчиво в окно смотрели,
Разрыв переживая с домом,
Начало службы вроде «комом»,
«Как сложится всё дальше? – в мыслях,
За ночь «бедлама» совесть грызла,
«Не воины, а оборванцы…»,
С минутой каждой гасли шансы
В часть заявиться с гордым видом
В «лохмотьях», насолив открыто
«Дедам», берите, что осталось…
Себе вредили, оказалось.
Снег за окном «триумф» гасил,
Пейзаж зимы умерил пыл…
Встречает станция «Защита»,
Словно из лета да в пургу,
Тела лохмотьями прикрыты,
В глазах немое: «Почему?»,
Везде весна, а тут метели?
Разгар практически зимы?
Весь день на холоде жалели
О той злой ночи «кутерьмы».
Остатком денег всех «заначек»
Скупался хлам, чтоб на ветру
Здесь не застыть, да сибирячек
Не рассмешить тем поутру…
А жители нас словно ждали,
Видать не первый год бойцы
На ленточки одежды рвали
И те смекнули… – молодцы.
Свой хлам за деньги нам сбывали,
В том торге холод подгонял,
«Уж лучше б всё «деды» отняли…» –
Ту мысль мороз теперь вгонял…
И так мы целый день дрожали,
Лишь к ночи свет колонн слепил,
В «УРАЛы» мы сайгой влетали…
А за брезентом снег валил.
От ветра спрятались, прижались
Друг к другу, стало потеплей…
Пейзажам дивным поражались –
Ночного города огней.
Как в сказку детства вдруг попали:
Зима, огни цветных витрин,
Искрилось всё, глаза играли,
Все были в трансе как один.
Нас деревенских, полудиких
Сразили городские блики,
Мы жили, знать, в глухих местах,
Пред новым в души вкрался страх.
Манил уютом в окнах свет:
Там ужин мамами согрет,
Там музыка и телевизор
И мягкая всех ждёт постель,
Там позволительны капризы,
И только нас везут в метель…
Но вот и воинская часть.
В солдатском клубе разместились
И сил лишь в кресла нам упасть
Хватило, словно отключили.
А утром, как пришли в себя,
Последнего не досчитались:
Часы с нас, обувь дембеля,
С мертвецки сонных поснимали.
Да, холод за день что гипноз,
По сговору или по плану…
Но было больно нам до слёз
Терять, что дали папы, мамы…
Мы шума поднимать не стали,
Такого хода ожидали.
И больший понесли б удар
Не осенИ в пути нас «дар»
Предвидения, ясновидцев…
Пора с армейской жизнью слиться.
В столовую сводили строем,
Всё по уставу, по часам –
Мы не притронулись к «помоям»,
Чему свидетель лично сам,
Такой «жратвой» свиней кормили,
Когда мы на гражданке были.
Потом обед, а следом ужин,
А углевод с белком-то нужен…
Но так терпели мы три дня,
Припасы съели, ни рубля.
Желудки голодом свело,
А манны с неба не бывает
И те «помои» как смело,
Смерили гордость «краснобаи»…
Как харч солдатский есть мы стали,
Нас в баню всех и форму дали…
Помылись тёплою водою,
Надели форму, Бог с тобою,
Друг друга потеряли будто,
«Ты где?», «Да тут», «А ты?», «Да тут-то»
И так все первые дня два
Мы узнавались все едва –
Нас всех так форма изменила.
Судьба куражилась, шутила.
Потом привыкли: пели, ели,
«Время» по телику смотрели,
Тоску свою скрывая шуткой,
В наряд на кухню шли на сутки…
По дому я скучал до слёз,
Когда от мамы письмо нёс.
А мама первой написала,
В глазах «туман», рука дрожала
И сердце выскочить могло,
Но, слава Богу, всё прошло…
За первым вслед пришло второе,
Затем их приходило боле,
Их получать – бальзам от «боли»
И с этим вряд ли кто поспорит.
Не я так думал, все герои,
Что службу вдалеке несли.
А с письмами, того не скроешь,
Быстрее вдвое дни-то шли...
3
Шёл месяц первый в «карантине»,
Как не крути, а всё ж чужбина.
К режиму привыкали сложно:
Подъём был в шесть, свихнуться можно,
Так были короткИ те ночи…
И тело слушаться не хочет,
Но по сигналу вмиг слетали,
Постели быстро заправляли,
Хотя нас сны ещё держали,
Сигнала «главного» уж ждали,
Когда на завтрак поведут,
А до того зарядкой «мнут».
Чтоб мышцы разогреть, суставы
И пользы в том было не мало,
Всех подравнял режим без слов
И дохляков и толстяков.
Зарядка пыл юнцов смиряла
Уже и бицепсом играла
Ватага бывших пацанов,
Стал распорядок нам не нов.
Вот вам и завтрак, дружно сели,
Смели все пайки и кисели.
Лишь время вышло, слышим: «Встать!»
Мы по карманам хлеб пихать,
Ржаного в волю, слава Богу,
Всё доедали по дороге…
Когда на плац ведут всех с песней,
Сыт ты иль нет, но пой, хоть тресни.
Там на плацу шла строевая,
Нас по разметкам подгоняя
Сержантами велась «муштра»
И так от завтрака с утра,
И до обеда это точно,
Да ежедневно, въелись прочно
Азы той строевой «муштры»,
С тех пор до нынешней поры…
Перед обедом перекур:
Кто веселился, кто был хмур,
За куревом кому-то срочно,
А я летел стремглав на почту
И так как я писал всем сразу
В ответах не было отказа.
И матушка в неделю раз
«Рублишко» да пришлёт в запас,
Меж листиков в конверте спрячет,
От радости сердечко скачет.
Я не курил, сластёной был,
Халву и пряники любил,
Их раз в неделю покупал,
С дружками малость пировал…
Но вот обед, звучит команда
И строем, с песней как всегда
В столовую, супы не «манты»,
Но наедались досыта:
Не только первое, второе,
Пайка наш скромный рацион,
На третье чай, компот, не скрою,
После всего валило в сон.
Но в службе расслабления нет,
Тем более нам «салажатам».
И снова строй, песни куплет
И в дождь, и в снег поют солдаты…
На хозработы по полку
Нас уж ведут, не бЕз толку:
Кругом порядок, чистота…
Таится столько в том труда,
Солдату только и известно,
Но тем та жизнь и интересна,
Когда в трудах, как муравьи,
Покроешь нужды ты свои.
Там кто-то пилит, кто-то строит,
Назло всем «дед» конечно сорит…,
Но следом вновь метут, гребут,
Рукам покоя не дают:
На кухне всё перемывают,
Снаряды в ящиках таскают,
И в бане, прачечной и в штабе,
В пекарне, в связи и в «спецснабе»,
Везде гудит, кипит работа…
«Деды» лишь пухнут беззаботно,
Своё, считают, «отпахали»
И потому забот не знали,
Одно лишь было – научать,
«Сынков безмозглых» направлять.
Но дело к вечеру, к семи,
Конец труду. Как не пойми,
А перекур рукам-то нужен
И снова с песней все на ужин,
Калории в труде сгорели,
Тела будто обкрадены,
Теперь желудки не «смотрели»
Конина иль говядина,
Свинина там иль что ещё,
В тарелке было б горячо,
Чем кормят? – стал вопросом праздным,
В национальностях всех разных:
Служил латыш, эстонец, грек,
Казах, мордовец и узбек,
Туркмен, башкир или якут,
Свой вклад Державный все несут
На землях СССР, кто жил.
Почёт был тем, кто отслужил.
А нам служивым до почёта –
Два года… лишь начало счёта.
И мы вновь с песней, словно в бой,
Шли по казармам, вот такой
Режим бойца нам предлагался
И туго тем, кто упирался…
Как должное всё принимай, тогда
Быстрее пролетят года,
Что сроком службы называют.
За нас здесь думают, решают.
Своё здесь «Я» подальше спрячь,
Хватает здесь других задач:
Плечо как надо подставлять,
В минуту сложную, для друга,
Мужское братство познавать,
Когда вдруг бросила подруга,
Не все ведь ждут, не все честны,
Лишь в расставаниях видны
Пороки наши и изъяны,
Тонки, сложны, хрупки те грани…
Кто был изнежен, избалован
И спортом кто не тренирован,
Пожалуй, сложностей хлебнут,
Хотя всему научат тут,
Лишь от друзей не отрывайся,
Со всеми вместе быть старайся,
Тогда и в службе сыщешь прок
И в дружбе обретёшь урок,
Такой, что жизнь ты всю пройдёшь,
Вернее друга не найдёшь,
Настолько прочны узы дружбы,
Где поровну проблемы службы,
Где виден человек с гнильцой,
В надёжности отбор простой:
Плечо чьё ощутил в беде,
Тот верен в днях всех череде…
Остался позади наш ужин,
Был день работою нагружен.
К концу дня вечер как награда,
Солдат ты, командир, все рады
От службы сделать передышку,
Поразмышлять иль сделать стрижку…
Да, вечером особый «дух»,
Особым звуком режет слух
И потому кто в телик зрел,
Кто под гитару дивно пел,
Стирались, брились, подшивались,
Шутили, спорили, смеялись…
Но лишь зайдёт о доме речь,
Внутри – как руку дал отсечь.
Тут дружно затихали споры,
Вновь о девчонках разговоры,
Писали письма в этот час,
Чтоб грусть-тоска угасла в нас…
С семи до десяти «лафа»,
Тут брат особая графа.
И время то для личных дел,
В казарме люд как рой гудел.
Лежать нам строго запрещали,
В телах уж звон, но мы молчали.
С уставом больно не поспоришь
И лишь в «дисбат» свой путь ускоришь,
Эмоциям давать свободу,
Что в воду лезть, не зная брода…
Но вот и десять…, на поверку
Нас строят, чтобы сделать сверку
В наличии всех пофамильно,
Отбой трубят и вот цивильно
На табурет свой сложишь форму,
Чтоб утром уложиться в норму,
Когда подъём вновь протрубят,
Всегда к нему готов солдат,
Особо здесь и не вспотеешь,
За две минуты всё успеешь…
Но вот он миг, когда всё тело
От дня прошедшего гудело,
Расслабилось и потянулось,
К блаженству будто прикоснулось,
Чуть дёрнет мозга торможение
И ты во снах – ночных видениях,
В полёте, где мечты солдата
Летят в родимые пенаты:
Кто щей украинских хлебать,
Кому-то снится дом и мать,
Кто с девушкой своей гулял,
А кто медведя «заломал»,
Кто беспармак в котле варил,
Кто самогонку смачно пил,
А кто-то на рыбалке был –
К утру он точно «напрудил»…
Вот так летали и мечтали,
У каждого свои детали.
Спи, отдыхай солдат, ведь завтра,
Вдруг, по-другому ляжет карта,
А отдуваться брат тебе,
Кого что ждёт – решать судьбе…
4
Подходит «карантин» к концу.
Два месяца шли впрок юнцу.
Теперь он лихо пел, шагал,
В мишени метко попадал.
И запороть уж не к лицу
«Зигзаг» препятствий полосу.
И в день защиты всех детей,
Собрав на площади гостей.
Под звуки марша вынос стягов,
Мы приняли стране присягу!
Военный выдали билет
И праздничный всех ждал обед,,
Родные многих навестили,
Бальзам на души чем пролили.
Я ждал двоюродного брата,
Живёт он в городе, я знал.
Он отмолчался виновато
На письма все, в которых звал…
Под случай извинялся, плакал –
Роднее тем не стал однако…
Нас в увольнение пустили,
Чтоб мы последний раз вкусили,
Что значит жить и не тужить…
И всех по точкам… всё, служить!
Кто в связь попал, а кто в пехоту,
Кто покрупнее, в разведроту…
Мы вшестером на полигон,
А там дурдом, «дедов» притон –
Их сорок дармоедов было
И мы крутились, словно шило
Вонзили в место нам одно,
Нам крупно всем не повезло…
Учебный центр дивизионный,
А проще ДУЦ – наш полигон.
Шесть километров было ровно
От части до учебных зон.
На первой зоне – танкодром,
Водить там танки обучались,
А на второй от стрельб шёл гром,
Там в бой танкисты лихо мчались,
В казарме окна все дрожали –
Напротив зоны та второй.
На третьей БМП жужжали,
Учёбу не назвать игрой,
Разведчики там бой вели.
А на четвертой были мы.
Стрелять училась здесь пехота
Из всех стрелковых единиц:
Поодиночке и всей ротой,
В движении и из бойниц…
Артиллеристы – выше нас,
Короче жил «военный класс»…
Нас по всем зонам поделили,
Места в казарме отвели.
В неделю раз в наряд ходили,
«Ликбез» с «дедами» провели.
Те с первых дней нам стали «капать»,
Не долго здесь мы всё снесём,
Как только выйдет один прапор
Своей мы кровушки попьём…
Мы ждали «казни» всю неделю,
От мыслей и работ потели,
Уж не надеясь на спасение,
Да, потрепали в нас терпение.
Дежурства день тот наступил.
Нас прапор ростом вдруг сразил,
Был недоросток, но глаза,
Их вряд ли тронула слеза,
Как волк кругом он озирался,
Энергия кипела в нём…
Спокойным быть очень старался,
Но глянет, как пробьёт копьём.
Ходил и колко улыбался,
Оскал звериный был слегка,
«Дедам» дерзил, к ним придирался,
А нас лишь изучал пока…
Лишь вечер в окна – построение,
Тут началось и представление –
«Диктатора» концерт тот был…
«Годка» он вывел, видно «чморик»,
Но он с «куском» даже не спорит.
«Кусками» прапорщиков звали
И ошибались в том едва ли.
«Годок» замялся и дрожит,
А прапор «стих» читать велит.
Дед уж безмолвствует, притих…
Годок читает громко стих:
«Саидов Толя рос в деревне,
Был вскормлен волчьим молоком.
Спина познала рано ремень,
А пальцы биты молотком.
Я нахлебался вдоволь крови,
Ни мамы, ни отца не знал,
Теперь и вам не дам я воли,
Кто кровь не вкусит, тот шакал…».
Стихи прочёл… и дед гогочет,
Годок, как ёж свернуться хочет,
Видать концерт не в первый раз,
А прапор в морду…, потом в глаз…
И так он бил, пинал, уж стены
В крови все были, что там пол,
Мы ждём побоев, вздулись вены…
Кусок обмяк и отошёл.
На нас он злобно посмотрел,
Отмыть к утру всю кровь велел:
«Стишок чтоб знали наизусть,
Кто будет мямлить, разберусь!».
Глазами показал он вниз,
Годок там полз, в след крикнул: «Брысь!»
И пнул его в последний раз:
«Отбой!» – был выдавлен приказ.
Деды нас спать тот час загнали,
Годки со стен ту кровь смывали,
А мы стихи учили уж –
Спасенье было, чтоб для душ…
От страха за свои «права»,
Стихов учили мы слова…
Спиртное появилось вскоре,
Я думал: «Ну хлебнём мы горя,
Побоище на трезвый разум
Утроит «спИртова зараза»».
Шла ночь, а дед всё пировал,
Саидов на чеку, он знал,
Что я не сплю, был «волк» недаром,
Стоит и смотрит в темноте,
Он обладал особым даром
И чувствовал, не спится мне.
Да, я не спал, прищурив глаз,
Гадал - …что он ещё припас,
Для нас, бесправных, желторотых,
Но видимо мешало что-то,
Так раза три за ночь входил,
Чего-то ждал, но не будил…
К утру блестело всё вокруг
И коридор, где вышла бойня…
Всё прапору сходило с рук
И он доволен – есть что вспомнить.
И вот уж завтрак, построение,
Майор Кубасов приезжал
И выразив удовлетворение,
Саидову он руку жал…
Спасибо, мол, за чистоту,
Особое по службе рвение –
Солдат всех «блеск» имел ввиду,
И распускал по отделениям…
Но лишь до места дед дойдёт,
Плюх спать до самого обеда.
Нас Гуров на ремонт ведёт,
От всех подальше и от деда.
А в поле сами «жмём» на «массу»…
Ведь ночь не лёгкая была,
Тогда я только понял фразу:
«Солдат наш спит, а служба шла…».
Так началась на ДУЦе служба
И рассказать об этом нужно.
Кому-то станет, может, стыдно,
А мне за Армию обидно.
Ведь с детства нас готовят к службе:
Родители, система вся.
Кто ж говорит служить всем нужно,
То прадедов была стезя,
А тут как крысы с корабля,
Бегут от Армии мальчишки,
На службу как на казнь тебя –
Вслед слёзы льют свои излишне
Родители, нас отправляя,
Увидят вновь, иль нет, не зная…
Поэтому готовы будьте
По службе к разным передрягам.
За истину не обессудьте,
Бывает «казус» и под флагом…
На смену одному куску,
Другой на службу заступает.
Что с ним нас ждёт? Мы на чеку.
Что новой ночью ожидает?
На смене прапорщик Григорьев –
Наш идеолог, политрук.
Суров, подтянут, малословен,
Все присмирели, стихли вдруг.
А политрук всегда в движении,
Проверит там, заглянет здесь.
Дедам при нём нет предпочтения,
Сбивал он быстро в службе спесь.
И вольно мы при нём дышали,
За что ему от всех поклон,
Свою обязанность все знали,
А кто забыл, подскажет он.
Без казусов и без проблем
Дежурства «Гришеньки» летели,
Политчасы, разборка тем,
Учить их мало мы хотели,
Рвались по зонам, где хоть час,
Но отдохнёт наш юный глаз…,
Порядок, что не говори
Деды взвалили нам на плечи,
На кухне жарить да варить,
Казарму убирать под вечер –
Валились с ног в заботах тех –
Вначале службы нет утех…
Но голь на выдумку мудра!
Дожить бы только до утра…
В любом рабочем положении,
Мы засыпали на ходу,
А при малейшем приближении
«Кого-то», к своему стыду,
Вмиг просыпались – за работой
Нас заставал пришедший «кто-то»…
Дед Волков старшим у нас был,
На службу он давно «забил»,
Всё ел да спал, и рост не виден,
Но не хамло, и безобиден.
Вот Гурову досталось больше,
Он на полгода служил дольше,
Чем мы, уклад той жизни знал,
Дедам здесь пяток не лизал
И поперёк им не стоял,
Хотя крупнее был в два раза
В телосложении – «амбал»,
Одним ударом сбил бы сразу
Любого деда, если нужно,
Сломить «уклад» же можно дружно,
А в одиночку не потянешь,
Для всех изгоем только станешь.
Володя Гуров – «черпачок»,
Так звали, кто полгода служит,
Любитель спорить горячо,
В словах, как в лабиринтах кружит.
Он часто получал посылки
Из дома, сладостью набитых,
Съедали часть мы в спорах пылких,
Остатки всем нёс, были скрыты
Все наши пиршества до срока,
И неприязнь к дедам истоки…
С Калининграда родом Гуров,
Широкий шаг, ходил понуро,
В делах был мастер, в общем «дока»,
Пытался нас «щеглов» с наскока
В курс дел ввести, он ожидал,
Что схватим быстро мы всю суть,
Везде нас за собой таскал,
А нам бы только отдохнуть
От жизни той, что ночью ждала:
Казарма чистотой сверкала
Не без участия наших рук,
Забор вокруг её срядили…
Лишь в поле замыкался круг,
Едва-то ноги мы носили.
Поэтому бурчание Вовы
Мы слушали, но в полудрёме
Сносить мы всё были готовы,
С ленцою, как Фома с Ерёмой…
Мы инструмент за ним носили,
Он исправлял, мы в «транс» входили
И засыпали на ходу.
Всё понимал, знал жизнь он ту.
Давно ли мы его сменили:
Вдвоём мели, скребли и мыли,
Полгода, в смену через день…
От безысходности та лень.
«Смотрите, думайте, вникайте –
Нам часто Гуров говорил, –
Вы волю лени не давайте…»,
Но лишь слова зря изводил.
То в дрёме мы, то приступ смеха
Нас по земле катает вдруг,
Всё извратим, что пережили,
Казалось безысходный круг…
В итоге, день быстрей прожили.
Так будни шли, и вновь застыли…,
Григорьева другой сменил –
Андреев прапорщик, Василий,
Смекнули, этот дядька пил.
Дедам он – Вася, все ожили,
Ремни до паха опустили.
«Мармон» в деревню держит путь –
Так грузовик наш называли,
И нам, похоже, не уснуть
И в эту ночь сюрпризы ждали…
Орлов привёз спиртного, закусь,
В разгаре пиршество дедов,
По всем приметам бойни знаки,
Не досчитаться бы зубов,
Что ждать ещё от пьяной своры?
Но мирно вдруг решились споры,
Василий хоть и был им свой,
Случался жуткий перепой,
Но чтоб бойца он зря обидел,
Два года с ним, клянусь, не видел.
К солдатам относился рАвно,
Работу исполнял исправно,
А водку пил, ну что ж, у всех
Есть пусть хоть маленький да грех.
А что неряшлив был он малость,
Похмелье часто с ним якшалось,
А с бодуна, что внешний вид,
Когда всё лОмит и болит…
5
Подъёмы во время, отбои,
В режиме этом нет здесь сбоя.
И завтрак наш, обед и ужин,
Как воздух всем всегда был нужен.
Солдат прожорлив все два года
И повар наш узбек Халилов,
Природе матушке в угоду,
Готовил вкусно, всем на диво.
Был сам он маленького роста,
С акцентом быстро тараторил
И людям доверял непросто,
Но множество хранил историй:
Как о любимой говорит,
Стесняется, огнём горит,
Со мной делился кладью тайны,
Знать доверял и не случайно.
Деды его не понимали,
Еду как должное вкушали:
«Бабай, пожрать…» – наш дед кричал,
А взглядом рыщет, где б придраться…
«Хомут» молчал, «Орёл» ворчал,
«Хохлу» быстрее бы нажраться,
«Бой» ковырялся недовольно,
Халилову чем делал больно….
У «деда» клички лишь в ходу,
Чем значимость поднять желали,
Зажравшимся подай еду,
Что с отвращением жевали…
Но слухи по земле ползут
И «дед» беспомощен был тут…
Гудела вся дивизия,
О том, как та провизия,
Что на довольствие всем шла,
Коснётся лишь его рука,
Съедобной становилась сразу,
Не только вкусной, мило глазу
На то искусство посмотреть,
Так всем умел крутить, вертеть.
И рацион его менялся,
И чистотой он отличался.
Через окошко выдаст «норму»,
Рот приоткроет, сам замрет
И смотрит, как солдатик в форме
То блюдо ест – финала ждёт…
Когда ж попросит тот добавки,
Вновь оживится, расцветёт,
Нет в мире лучше его «хавки»,
И уж по кухне в пляс идёт…
Лишь я труды его хвалил,
За что и он меня любил:
Свои мне тайны доверял,
Курс поварства там с ним познал
И получал двойную норму,
С трудом лез к осени я в форму.
Всё от добавок тех «убойных»,
Я был разъевшимся, но стройным.
(По телу ровно жир ложился,
От крупных форм дед не ершился…)
По всей дивизии шла слава –
Нет равных кухне нашей право!
Комдив частенько на обед
К нам заезжал к меню котлет.
Ещё один здесь персонаж
По праву должен появиться,
Чей послужной кончался стаж,
Но кто служил с ним, мог гордиться
Завхоз и прапор Куренной!
Снискал он славу «Черномора»,
Упитан, шёл на вас стеной,
И шутки – лучшего набора…,
Всего два слова и солдаты
Уж животы «порвать» готовы,
Деды с годками в рамки сжаты,
В чести и у бойца младого.
Он с повара почти не слазил,
Под каждым ящиком он лазил,
Чтоб в чистоте продукт хранился,
Коль что не так, так матерился,
Что у свиней всех уши вяли,
(Которых, для себя держали)
Что говорить, про нас, солдат
И не за что, а прячешь взгляд.
Он сам как «боров» крупный был,
Но и бойца всегда кормил…
Кубасов прапорщика чтил
И скажем прямо, другом был.
Куда б не бросила судьба
Всех воинских дорог,
Он Куренного завсегда
Подтягивал, как мог.
Свой человек всегда к «лицу»,
Заметна польза и бойцу…
Когда дежурил этот прапор,
Нам на мозги никто не капал.
С едой нам крупно повезло –
Деды в противовес, на зло…
В полках мечтали к нам попасть –
Элитною считалась часть,
Благодаря обычной кухне,
Нет мастерства – и слава рухнет…
6
На полигоне жизнь кипела.
От танков здесь земля гудела
И подготовка огневая:
Дневная то или ночная,
На стрельбище шла регулярно,
По одиночке и попарно
В строю, повзводно и поротно
И график стрельб довольно плотный.
Тащили ноги мы едва,
Когда ночная шла стрельба.
Стреляли сами, между прочим.
С пехотой мы дружили очень.
По мере сил шли всем на встречу
И к нам с добром, в том нет и речи.
Взаимовыручка меж нами,
Крепилась, словом и делами.
В наряд же новый прапорщик
К нам заступает, с виду шик,
С иголочки всё подобрал
И «стрелочкой» наряд играл.
Андрей Андреевич Андреев,
Однофамильцем Васи был,
Но вот в движениях шустрее
Чем Вася-то, а в остальном,
Как многие жил одним днём,
Служил себе, был нелюдим,
Сверхсрочники не знались с ним.
Всё было в нём при нём всегда:
Орлиный взгляд и бравада,
На вид он будто всегда пьян –
Вносила небольшой изъян
Улыбка вечная у рта,
В глаза бросалась та черта.
С улыбкой, видимо, рождён
Он матушкой своею,
Как будто молнией сражён,
Но мы смирились с нею.
Ведь главное нам было то,
Что дед не возникал.
Коль вдуматься, скажите кто
Изъяном не страдал?
Пока я глаз свой примерял
На наших прапоров,
Саидов Толя заступал
В наряд, он был готов
Концерт продолжить, но слегка
Свой план переменил,
Сегодня отдых у «чморька»
И бить он нас решил…
Уведомил дружков-дедов –
Те зло спешат разжечь…
У нас труды «кипят» без слов
И вежливая речь…
Но от пощёчины простой
Сорвался я с «цепей»
И на «годков» рванул я в «бой»,
Чем и нагнал страстей…
От страха ноги унесли
Годки в тот день едва…
Саидову всё донесли –
«Суда» ждёт вся братва…
Парадный строй, мы впереди,
Читаем нужный стих.
Деды галдят: «...не перегни!»,
«Концерт» ведь и для них.
Ход главный в нём набатом бил:
«Морально запугать!»
И вновь перчатки не забыл,
Чтоб рук не замарать…
Окончен стих, «кусок» в пылу,
Испорчен, сбился стих…
Один из нас уж на полу,
Другой…, весь строй затих…
И вот уж третий полетел,
Четвёртый, пятый… ну…
Шестым ждал я судьбы удел,
С размаху бьёт…, стою…
Я не почувствовал удар,
«Кусок» как озверел,
С другой руки летит удар,
Но я как прикипел…
От страха только голова
Качнёт, туда, сюда…
Саидов позабыл слова,
Мне лишь взглянув в глаза.
Похоже в них «зверёк» сверкнул
И отшатнулся «волк»,
Он понял: «Палку перегнул»,
Деды и строй вновь смолк.
Как ситуацию спасти?
Он: «К бою…» – приказал
И тут «тандем» наш из шести
Уж отжиматься стал…
«Отбой» – он следом прокричал
И вдруг ушёл к себе…
Всем ясно, полный был провал
И тот провал во мне…
Откуда было знать ему,
Что я боксёр, борец…
Не поддавался никому
Крепыш и удалец.
Терпенья планка выше лишь,
Чем у друзей моих,
Как с ними ты не пошалишь,
«Пределы» знал свои.
Всю жизнь боялся «завестись»,
Как молот бил удар,
На тот свет жизни унести
Не смел я, этот дар
Не мной дарован людям был,
Ни мне и отнимать,
Чтоб жизнь в тюрьме не загубить,
Чем я убил бы мать.
О той природной силе мне
Мой тренер говорил,
Чтоб в передрягах, как в огне
Не сжёг я юный пыл.
Не раз с ног сбил на ринге я
Атлетов и «громил»…
И кличку я «былинную»
От «Муромца» носил…
Был в драках неплохой боец,
Которых избегал,
Хороший уличный борец,
О чём «кусок» не знал…
По-волчьи чуял он беду,
Психолог хоть куда!
Я редко шёл на поводу,
Так обошла беда.
Лишь утром он в себя пришёл:
«Пойдёшь со мной…» – сказал,
На танкодром, к себе, повёл,
Что ж, пан или пропал…
Разборку там наедине
Устроить он решил.
С судьбою спорить не по мне
И я за ним спешил.
На танкодроме он молчал,
В глаза в упор смотрел,
Так разговор и не начал,
От зла краснел, потел.
Потом сказал: «Пошли…» – и тут
В село меня повёл,
А там родные все живут,
Его, он всё учёл…
Подходим к дому, там возня –
Быка забить хотят,
Втроём свалить никак нельзя,
От устали пыхтят…
Хотя и бык был обречён,
Но не поддался им
Просящий взгляд к нам обращён –
Спасителям своим…
И прапор матом вдруг меня,
Чтоб я родне помог…
Я в миг руками за рога,
Так ухватиться смог,
Что от движенья по оси
Бык на полу лежал…
Те трое дальше уж вели
Забой, в ходу кинжал…
Саидов в шоке всё стоял,
С меня не сводит глаз,
Он в голове своей решал,
Теперь как быть, сейчас?
Хотел меня он наказать,
Но так и не рискнул.
Нюх волка, что ещё сказать,
В вопросах он тонул…
Хотел родню всю подключить,
Чтоб получить раба,
Но «оплеуху» получил –
Шла кругом голова…
Назад шёл молча, следом я,
На родственников сетуя:
Ни здравствуйте, ни до свидания,
От голода внутри урчание,
Не ждали нас, не накормили,
А после и совсем забыли…
Шаг сам к казарме ускорялся.
Покорно я судьбе отдался,
Но переменам верил быть,
Такого Толе не забыть!...
Рассказ сей, птицей полетел
Среди годков, дедов,
Никто из них уж не хотел
Вести вражду без слов.
Косились, злобно улыбались,
Грубить открыто не решались.
С тех пор Саидов не рискнул
«Концерты» повторять.
Наш «молодняк» легко вздохнул:
«Всё, кровью не плевать…».
Я личным другом Толи стал,
Он даже здесь схитрил,
Теперь меня он защищал
И всем так говорил…
Ну что ж, хитри, то твой удел,
А я покоя лишь хотел,
Работу честно выполнял,
В обход путей здесь не искал,
Прошёл курс «молодых бойцов»
В труде, не уронив «лицо».
И полетели будни наши:
Наряды, стрельбы – жизнь идёт.
Мы вшестером конечно пашем,
Забот тех было полон рот.
Я не «косил», хотя и мог –
Мой «статус» позволял,
От мыслей «звёздных» был далёк,
Чем дружбу укреплял…
Меня так политрук приметил,
Усердие моё отметил.
Комсоргом был назначен я,
А до меня был старшина.
Тот с радостью «хомут» свой сбросил,
Ему домой вот-вот уж в осень.
Талантом я здесь не блистал,
Но и дела не запускал.
Всё как-то шло само собою.
Проверки осенью, весною…
В Уш-Тобе, с кем сошлись пути,
На областной комиссии,
Плечом к плечу, как не крути,
Шли по «военной миссии»…
С Сороколетовым Виталькой
Мы всем делились без утайки.
И пятым в угол он летел
На «бойне» у Саидова,
Кто ж спорить с Толиком хотел –
Садистом, «в детстве битого…»
И койки наши рядом были.
Полы, посуду вместе мыли.
Он здорово тогда храпел,
А дед такого не терпел.
В подсобку, помню, в первый раз
Он вылетел, за ним матрас.
И до утра уж не пустили
Назад, настолько злыми были.
С тех пор я сам за ним смотрел,
Всегда будил, как он храпел.
Виталик ростом-то не вышел,
Но коренаст, здоровьем пышет.
Ходил походкой медвежонка –
С «захлёстом» ног, как у ребёнка.
Лицом же очень был красив:
Волною волос, глаз игрив,
Шутить любил до посинения
И в норме был запас терпения.
Готов был ко всему и к боли,
И проявлял где надо волю.
Всё вместе с ним мы проходили:
И Гурову ключи носили,
И пряники поесть любили,
Стишок для Толика учили,
На «бойню» вместе шли мы к Толе…
Но лишь окажемся на воле,
Обсудим всё пережитое
И в хохот всё, до слёз, не скрою.
Да, и арбузы пёрли с поля,
Идея всё того же Толи.
Всю ночь их метили, катали,
Ползком на бахче воровали.
Да на машину при луне,
Грузили, что была поодаль.
В Саидовском ключе вполне,
Сказалась волчья-то порода.
Держал как прежде всех в «узде»,
Деды плевались вновь везде,
Ядреной косточкой в казарме –
Быть свиньями не всем по «карме»…
Попойка ночью той была,
«Помойка» значит, как всегда
И снова мы скребли и мыли,
В работе время проводили,
А с нами четверо «сынков»
И двое ныне «черпаков».
Из черпаков Володя Гуров
Был по наглее, в круг вошёл
К годкам, вести себя стал «буро»,
От дел всех вскоре отошёл:
Он с нами мыл полы, на кухню
В наряды в срок свой заступал,
Но дед шептал ему на ухо,
Чтоб он: «…почаще нас шугал»,
На всякий случай страховались,
Его силёнкой прикрывались.
И что-то в нём вдруг надломилось,
Призрение к нам появилось.
Забыл, что вместе будем здесь
Полтора года кашу есть…
Батюк же Николай, другой –
Тихоня, скромен, волевой,
Второй «черпак» с другим уклоном,
Не выставлял себя «бароном».
Работал с нами, не кичился,
Любил и шутку, отличился
Открытостью и добротою,
Его мы «батей» меж собой
Прозвали, нравом золотой.
А на гармошке как играл,
Меня в том малость натаскал.
Бывало, едем, когда с бани,
Брезента полог отвернём,
Вдвоём гармошки развернём,
У всех прохожих ноги сами
Шли сразу в пляс, душа поёт,
Нутро, как счастьем обожжёт…
Все сослуживцы телесами
Играют уж, что ж, небесами
Тот дар ему был дан-то Свыше,
Лишь голос мы его услышим,
Мороз по коже даже шёл:
Слегка басистый, сам расцвёл,
В глазах как молнии сверкают,
Перста не бегают, летают,
Такая лёгкость в нём была,
Душа открыта и светла,
Правдива, полная тепла,
Талантом нам всем помогла
Все трудности сносить достойно.
И становилось сердцу больно,
Когда его зря обижали,
Сникал он весь, в тоске, в печали.
Годки презрения не скрывали,
За то, что к нам душой тянулся
И «рохлей» «батю» называли,
Но он от нас не отвернулся,
Советы дельные давал,
Чем гнев годков лишь нагнетал.
Но тут плечо мы подставляли,
Что душу греет точно знали,
И жизнь опять входила в русло,
Сияло вновь, где вдруг потускло…
Средь нас «сынков», был Абдрахимов,
С трудом терпел годков, кретинов,
И среди нас интриг не плёл,
Мал ростом, в жизни же «орёл».
Всегда он лёгок на подъём,
Как в Толе всё бурлило в нём,
Но добрым он горел огнём,
«Бабайчиком» все звали днём,
А ночью он на стрельбах больше,
Рулил там танковым огнём.
Лишения терпеть мог дольше,
Чем кто из нас, да, жилка в нём,
Пожалуй, вылита из стали,
Поможет там, где и не звали.
Работал в паре с Александром –
«Худышкой» с двухметровым ростом.
Фигурой слаб – он гирь, экспандер
Не брал по жизни в руки просто.
«Сынок» наш – Селивёрстов Саша,
Той не было улыбки краше,
Чем у Санька, длиной сажень,
Подальше прятал свою лень,
Включался дружно он в работу
Напарнику как брат и друг,
Мне их делить-то не охота,
Во всём как завершённый круг,
Настолько спаяны они,
Воркуют голубям сродни,
С любой проблемою на ТЫ…
Бабайчик был из Алма-Аты.
Санёк же из Новомосковска,
Всегда подшит, побрит, причёска –
Европу славно представлял,
Как эрудит он много знал.
Оба надёжных жизнелюба,
В делах помогут и в беде,
Такого б нам побольше люда,
На всей-то матушке Земле.
Жилось бы веселей, красивей
С такими – мир добрей, счастливей…
Пока ж годки нам портят кровь,
К реальности вернёмся вновь.
Проверок подошёл сезон –
Экзамен прошлой подготовки.
Комиссии со всех сторон,
С проверками солдат сноровки,
Вдруг понаедут, да всех рангов
И осаждают со всех флангов:
Чтоб шаг был строевой как нож
Отточен всеми, с песней тоже.
Чтоб зеркалом играл штык-нож
И «скатки» правильно ль уложишь.
Чтоб на свету блестел сапог.
Портянки чтобы, как носок,
Ложились ровно слой за слоем,
Во всём здесь правило простое:
Общий порядок, чистота
И дисциплина принята
За должное, на время службы –
Оплот в том Армии и нужды.
Так рюкзаков походный вид,
А в них наличие «сухпая».
В столовой всё вокруг блестит,
«Пыхтят» едой котлы, сверкают…
На время сменятся «помои»
Добротной, вкусною едой,
Чтоб вдруг начальства не расстроить,
Всем хочется скорей домой:
Кому в запас, кому-то в отпуск,
Кому-то к повышенью «пропуск».
Что ж, «показуха», не иначе,
А так, реальные задачи:
Как взвод соседний обойти?
Препятствий полосу пройти?
Как в амуниции всей кросс
Осилить? Круг проблем не прост.
А ты солдат, чего ж скулить,
Предписано тебе служить,
А значит что-то, да уметь,
«Рискнуть» врагу чтоб не посметь
На сон твоих родных и близких,
Ведь мир с войною живёт близко…
Проверки те нужны, уверен
И график их кипуч, размерен:
Колонной танки шли походной
На полигон наш, до исходной.
Одни вождение сдают.
Другие на стрельбу идут.
Палит, стрекочет БМП,
Ведь наблюдает ККП,
Комиссия вся в сборе там,
Даёт оценки по взводам,
По ротно, батальонно,
В полках, дивизионно….
Пехота в бой уже пошла,
На «пять», конечно же, сдала,
Здесь наша служба помогла,
«Химичили» мы все слегка,
Отличников же было мало,
За тех, кто подвести вдруг мог
Офицерьё порой сдавало,
Чтоб лишних избежать тревог:
И танки за бойцов водили,
И по мишеням метко били…
Про ротных, взводных после стрельб:
Их глотка хрипла, уши глохли…
На ход тот жизни был потреб
И не росли здесь, только «рохли»,
А кто шустрее был немного
Успешной может быть дорога.
Частенько так идёт «игра» –
Проверку сдал, «звезда» с «бугра»,
Повысит в должности и звании,
Семье прибавка в содержании…
Но вот окончен с бойца спрос.
Оценки всем нам объявили.
Знать кто-то в звании подрос,
Все дружно в части укатили.
Кто в ресторанах стресс снимать,
Кто «звёзды» там же обмывать.
Мы, солдатня, приказ как «манны»
Кто к ДМБ, а кто в желанный,
Лелеянный в мечтах всех отпуск…
Кому, что полагалось, ждут.
Зависим всех военных труд
От строя «ранговых» инстанций,
Присяга Родине – не «танцы»,
Где каждый волен быть собой,
А вдруг где завтра грянет бой?..
7
И нас Кубасов собирает,
Всем благодарность объявляет,
Меня вдруг в отпуск отправляет,
От счастья глаз слезой сверкает…
Эмоций я сдержать не в силах,
Душа уж над селом парила,
Родных не видел двести дней,
Невесту, что в тот миг родней
И матушки родной была,
В любви загадочны дела…
Но вот уж позади дорога.
Я у домашнего порога.
«Жучок» мой лает и визжит –
Узнал «стервец», с опаской…,
Быстрее в дом зовёт, скулит,
Где дал я волю «ласке»…
В объятиях мать и отец,
Вот вновь и дома ваш юнец…
Седьмого ноября то было,
Гостей на радость ту валило!
Соседи, все мои друзья,
От счастья позабылся я…
Но к вечеру остыл, поверил,
Что я открыл родные двери.
К невесте птицей полетел,
Едва побриться-то успел.
Но встретит холодно невеста
«Ты уж приехал?» – всё, завеса
Тут встала между нами вдруг,
Мы побродили вместе молча,
Не разорвав стесненья круг,
Лишь сердца стук всё громче, громче…
С тем разбежались в этот вечер,
Не стало мне от встречи легче.
Меня подруга не ждала,
Не затаил на это зла:
Она училась, дом вела,
За бабушкой своей смотрела.
Со мною нежной не была,
Видать судьба так повелела.
Да и корявым больно был,
Лицом своим, она стеснялась,
Поэтому не осудил,
Обидно было только малость.
Два раза виделся я с ней
И это-то за десять дней…
«Чужие…» – все твердили дружно,
Но жить-то как-то дальше нужно.
Печаль свою таил, скрывал,
Друзьями брешь ту закрывал.
Так к однокласснице своей
Был приглашён в число гостей,
На свадьбу в те дни к Иде Масс,
А там гулял весь бывший класс.
Моя подруга не пришла,
Хоть одноклассницей была.
Так про виденью нужно видно,
Душа огнём горит, обидно.
Но время проводили с «песней».
Плясать, шутить так интересно
Под выпивку, закуску, встречи,
Под доброту красивой речи…
Вот там-то девушку и встретил,
Её я сразу заприметил
И я ей видно по душе,
Тот вечер просто как во сне:
Мы говорили, танцевали
И всё уж друг о друге знали,
И нет в нас сил остановиться,
Вот-вот и чудо постучится.
Такую нежность никогда
Не встретить больше в жизни,
Где слово нет и слово да
В поступках не капризны…
Вот проводил её домой,
Свиданья час назначен мной,
Но был роман на том закончен…
Я ждал её до самой ночи
В оговорённый нами час,
Вздыхал печально я не раз
И к дому близко подходил,
И в нём в окошке свет слепил,
Но видно злые языки
Всё разорвали и пути
Нас больше в жизни не сводили,
Ну что ж, проехали, забыли…
К «закату» отпуска гуляла
Та свадьба, в душу что запала
И потому на объяснения
Не будет времени течения.
Пришёл и отпуску конец.
К невесте вновь спешит «боец»
Прощаясь, ласково обнял,
Назад что в «ад», но надо, знал.
Та поцелует нежно в щёчку,
Бессонной мне была вся ночка…
«Домашним» малость загрузился
И днём ненастным в путь пустился.
Друзья ждут новостей, гостинцев,
«Пустой» приедешь, те на принцип
С тобой общаться прекратят,
Быть к дому ближе все хотят…
Порывами и завыванием,
Страх, наводя в ночных «гуляниях»,
Зима вновь властвует и злится
По месту службы – «кутерьма».
Свободы миг не долго длится,
В казарме стены, что тюрьма.
Вернуться нужно точно в срок,
Доверия и здесь урок.
А в части новые «деды» –
«Годки» теперь здесь ими стали.
А прежние – домой в пути,
Их «салажатами» меняли.
Наш статус тоже поменялся
Теперь мы стали «черпаки»,
Годками Гуров с «батей» звался
И всё – наряды позади.
«Сынков» всему мы обучили,
Посуду, тряпки им вручили
А сами в поле снег счищать,
С путей, с подъёмников… Печать
Зима успела нанести
По пояс снега, нам грести
И у казармы во дворе,
На день грядущий, на заре,
И в поле на местах рабочих,
Окопов и колодцев прочих.
Мы провели «сынков» «прописку»,
С чем статус новый утешал.
Что ж, зимы здесь под стать сибирским
И с октября там снег лежал.
Погодою сражён я был,
Она частенько здесь менялась,
Так день за днём и проходил,
Дней солнечных не добавлялось,
Но всё же красотой брала
Почти Сибирская земля.
Лишь солнце из-за гор взойдёт,
Зима проснётся, оживёт,
Нарядом белым загорит,
Нам глаз порадовать спешит:
Волной ночных заносов в поле,
Узором новым на холмах,
Подвластен снег метели вольной,
Что как художник, лёгкий взмах…
Видны в пейзажах изменения,
Природной красоты творенья.
Укрыта матушка Земля
Пуховым, снежным одеялом.
Морозом жжёт её зима,
К весне чтоб здоровее стала.
От всех «грибков», заболеваний,
От прочей нечисти и дряни…
Нагрузка летняя снята –
Пусть сил накопит, суета
Людская тоже отдохнёт,
Зимой поменьше тех забот,
Чем в тёплый день весны и лета,
Тогда хоть солнцем и согрета,
Но люди, словно муравьи,
Всё роют, сеют, копошатся…
И Небеса в том так правы! –
В наш быт вдруг холодом вмешаться,
Заставить отдыхать зимою
И радовать в красе собою…
Но вьюги зимние зверели
И по ночам нам воя «пели».
Снегов по пояс, свет не мил,
Когда «ночные» проводил.
Мороз за двадцать и пурга,
Ты на ногах стоишь едва,
Как «дЕмбеля» весны все ждали.
Бушлаты, ватники спасали,
Ушанки, валенки, «верхонки» –
Вот что зимой из одежонки.
И зиму всю как медвежата,
Ведь толстый слой одежде ватной
И к «точкам» мы идём, пыхтим,
Но станет меньше днём одним.
Мы строго дни тогда считали,
Порой забот других не знали,
Но ветер перемен не стих,
Лишь ДМБ увёз одних,
Но породил «дедов» других.
Как будто в них проснулся псих –
Безделье вылезло, сказалось.
«Братва дедов» вновь напивалась
В дежурство Толи или Васи,
Пришла цепь новых «котовасий».
«Дед» прежний, что домой уехал,
Держал, видать, «годка» в узде.
Теперь он словно «крышей» съехал,
Ну, как же, «дед» во всём, везде…
И вот уж новая попойка
В дежурство Толи началась.
«Деды» наглеют, шаг не стойкий,
Их злоба водкой налилась,
Но драться с нами не решатся,
Плюются больше, матерятся,
Не могут всё найти предлог,
Как насолить: сейчас и впрок…
Тем временем в идеях Толи
Нас новая проблема ждёт,
Где «суть», знакомая до боли,
Подвох и ненависть несёт.
Саидов ставит нам задачу:
Украсть коробку передачи
На запорожец легковой –
В военном городке? Зимой?
Сегодня – «инвалидка» вроде,
Тогда же – техника…, что скажешь?
С металлом «труд» не по погоде –
О чём не вспомнит Толя даже…
Мороз ничто, патруль, жильцы
И в технике мы не спецы,
Но не решились сказать – нет…,
Где важен был лишь наш ответ.
Им повод нужен…, к нам цеплялись
И потому не отказались,
В ответе и за «салажат»,
Они растерянно глядят,
Ведь их стишком пугали тоже
И будь что будет, Бог поможет!
С Виталькой я теплей оделся,
В кармане хлебушек пригрелся
И с вечера пошли на «дело»,
Шесть километров шли, вспотели…
Но ночка дивная была
И радует нам глаз Луна,
И небо звёздами играет,
«Ворьё» о доме уж мечтает.
Раскинув ноги на пригорке
Напротив прямо городка,
Где запорожец, втихомолку,
Стоял под пологом снежка.
Мы воровать не собирались,
Лежали, небом любовались,
Всю ночь болтали напролёт,
Всё на «авось», вдруг пронесёт.
Вернулись мы часа в четыре,
Саидов, видим, наш струхнул,
Разгорячён, глаза расширил,
Мозги за ночь чуть не свернул:
Вдруг мы попались? На ветру
Замёрзли там той зимней ночью?
Ведь дело шло уже к утру,
Он встретил нас счастливым очень.
По стопке спирта вдруг налил
И спать скорее уложил.
Мы тоже рады, пронесло,
От сердца камнем отлегло,
Как ни крути, а пацаны –
У жизни нет ещё цены.
Ведь шесть км по пустырям,
Вот где раздолье-то волкам.
У нас с собой одни лишь спички,
Да ключ, чтоб гайки отвернуть.
Вот почему не мог заснуть
Саидов Толя – «волк» по кличке…
Но всё, как видим, обошлось.
Напрячься снова нам пришлось,
Через неделю – в смену Толи,
Он перед нами в новой роли.
Стемнело лишь, он тайно вышел,
Одет уж Толя под бойца,
А в полумраке поднял «кипишь»,
Мол: «…прогоните молодца,
В военной зоне посторонний,
Секреты выведать он мог…»,
С дедами сговор, обострённей
Чтоб выглядел его подлог.
И мы купились, в бой рванули,
Бичом как будто нас стегнули,
Давай «чужого» выгонять…
Пытаемся в углах зажать,
А он мычит – глухонемой,
Мол «не бельмес» и глаз-то злой.
Всё, что под руки попадает
Хватает смело, в нас швыряет.
Вот черенком нам в лица тычет,
И по «горбу» огрел не раз.
Да, разозлил и мщенья ищет
И в кураже уж блещет глаз,
До «ручки» нас довёл «киргиз»…
«Бабайчик» тут на нём повис,
Как два самца из волчьей стаи
За самку в «гон» звериный бьются.
Как будто что-то делят баи,
За привилегии грызутся…
Он в морду прапору кричит:
«Ах ты, шайтан…» – мат-перемат
И как волчонок уж рычит…
И только враг нами подмят,
Глядим, деды помочь спешат,
Сами хохочут и галдят.
Саидов шапку тут снимает,
Сердца в нас тут же замирают:
Купил-таки подлец, теперь
Перед отбоем рыкнет зверь…
Кто руки гнул, в снег мордой тыкал,
Кто что при этом говорил,
Кто в стороне трусливо прыгал,
Кто исступлённо матом крыл…
Похоже многое он вспомнит,
Припомнив, кто, что с ним там делал,
Кто подминал его умело…
Всё, построенье, но он скромник,
Саидова нам не узнать:
Стал благодарность объявлять,
За то, что враг нейтрализован
И наш боец организован!
Один лишь подзатыльник был,
«Бабайчику» его влепил:
«Чтоб не кусался – говорит –
Вон ухо до сих пор болит».
И смех, и грех, наржались вместе,
Впервые он не помнил зла.
С тех пор жизнь стала интересней
И служба веселей пошла.
Были, конечно, «гавнюки»,
Одним лишь видом выводили.
Самим работать не с руки,
Вот и от злобы «землю рыли».
Особенностью был сражён
В армейской жизни, кто из кожи,
Как змей весною лезет вон,
В свой срок унижен был он тоже.
Вот почему «рыксует» дед,
Ведь надо ж смыть позорный след,
Что в дни в «сынках-то» натворили,
О чём другие говорили,
Которые умнее были,
Достойно тяготы сносили.
И в унижении молодых
Не замарали рук своих.
Себя в обиду не давали,
Друзей под «пресс» не подставляли,
Чем уважение снискали
И честь свою уберегли.
Спасибо и хвала вам всем
И низкий вам поклон за это,
Гордиться точно есть здесь чем,
О вас слова теплом согреты.
Но были и другие тоже –
Не мужики, рабы под кожей,
С колен свой срок не поднимались,
Шакалами в дерьме валялись,
Пописать на руках носили,
Чтоб только лишний раз не били…
Хотел их имена назвать,
Да совесть мне велит молчать.
Быть может на «гражданке» им
Терзания совести самим
Покоя в жизни не даёт…
Расплата каждого найдёт,
За все поступки и деяния –
Быть может кто-то «подаяние»
Уж просит за грехи свои…
Неисповедимы ведь пути,
Что Небеса нам начертили…
Лишь многие о том забыли,
На молодых зло выливали
И побольнее, как кусали…
Бурлит война «дедов», «сынков»…
Ей нет конца, уклад таков.
Их Бог когда-то посетит
И разум, верю, победит!
А к нам пришла война другая,
Бесславная война, чужая.
В Афганистане прорвало
И столько жизней унесло.
Призыв мой весь ушёл в тот ад,
Кто прав был там, кто виноват?
Наверно время то рассудит.
Но суд над ними, верю, будет.
Нас по-другому воспитали,
Лишь о войне мы той узнали,
Рванули помощь оказать.
И не было пути назад.
И я подал тогда рапорт,
Но Куринным был так припёрт,
Он выдал кучу заморочек,
Да мат вставлял всё между строчек…
Я на войну перехотел,
Сказать спасибо не посмел.
Лишь помню я его глаза,
За грудки взял меня тряся,
Кричал мне: «Дурень, сосунок…
Наград, небось и славы хочешь…
Коверкать жизнь зачем щенок?
Зачем ты нам проблем пророчишь?
Кому тебя в гробу везти?
Мне? Командиру? Как снести
Родителей твоих нам взгляды?
Нужны ли им твои награды?
Война ведь не игра в любовь,
Тела в куски там, боль там, кровь…
Там как баранам горло режут,
Там ад кромешный, зуба скрежет…
Тебя сопляк я не пущу,
Я лучше сам туда пойду…»,
Я в шоке был от речи той.
Меня хранил, как Ангел мой
От смерти, что таких как я
Косила «пачками» война,
Уж больно совестлив, горяч.
Таких наивных прячь, не прячь,
Собой рискуя, везде прут,
За жизнь других всё отдадут –
Тогда стране долг отдавали!
Лишь через годы мы узнали
Что всё напрасно, жизни зря
Ребята наши там сложили,
Но мы ведь Родине служили,
В неё не верить нам нельзя.
Присягу дали, что и жизни
Отдать готовы для Отчизны…
Кто думал, что людской вдруг фактор
Заменят хамства «мат» без такта,
Рты ветеранам затыкая:
«Мы вас туда не посылали…»,
А кто тогда их посылал?
О чём простой боец не знал?
Пустой сыр-бор и разговор,
Но знаю той стране позор,
Поступки коль она свои
На плечи наши переложит,
Коль ветеранам не поможет
И семьям павших той земли,
Откуда те герои родом,
В крови мешая землю с потом…
Я не успел сказать спасибо,
Быть может это не красиво.
За то всю жизнь себя корю,
Но я тебя благодарю
Завхоз и прапор Куренной,
За жизнь спасённую тобой,
Таких наивных и горячих
Война любила, не иначе…
Своей страны мы патриоты,
А пуля – дура, кем ты, кто ты,
Она в бою не разбирала,
Она свой план здесь выполняла:
Выкашивая честных, смелых
И большей частью молодых,
Красивых, умных, загорелых,
Различных наций, рас любых…
Хватило всем беды и слёз.
«За что?» – висел в глазах вопрос…
8
Казалось, мы здесь не нужны,
Ведь все полки осиротели…
Всё стихло сразу до весны,
Но танки снова загремели,
Бойцы на кроссах вновь потели
И письма к матерям летели,
И полигон наш был при деле.
Полки «сынками» заполняли,
На стрельбище опять стреляли.
И на плацу шаги «точили»,
Песнь строевую вновь учили…
В Афганистан забрали Толю,
На то, возможно, Божья воля,
Никто не знает, что с ним сталось,
Что вспомнилось, то рассказалось.
Кубасов с Куренным уедут
На повышение в эти дни,
Бросает вместе их по свету,
Не зря дружили-то они.
Учебный центр опустеет
И дед поменьше уж «борзел»,
Боялись под руку попасться
И на войне «вдруг» оказаться…
Зима в тревожном ожиданье
Покажется длинней и лютей,
Но дни идут, солнца стоянье
Всё выше, знать близки минуты,
Где долгожданный луч согреет,
Где от тепла всё тело млеет,
И жизнь войдёт в привычный ритм.
Чем второй год нас «одарит»?
Весна та дружная была
Набухло всё, вода сошла,
В небесной сини песнь звенела,
Гимн жаворонка о весне.
Трава вокруг зазеленела,
Сердца тянулись к новизне.
Подснежник здешний красотой
Мне в душу глубоко проникнет:
Душист и линий чистотой…
Тоску о доме вновь окликнет:
Где сопки белые в цвету
Подснежником в восторг вводили,
Холмистость линий красоту,
Где мы по юности бродили.
Я в детстве мастерил скворечник,
Из года в год весной поспешно.
Скворцов «семья» в него вселится
И «подражает» всем вокруг:
Мяукнет кошкой, та же злится…
Забавен мир – природный «круг».
Для всех весна, а нам экзамен –
С задачей не сорвать «проверку»,
Чтоб кто-то в отпуск съездил к маме,
А мы негласной верны сделке:
Быстрей «дедов» домой отпустят,
В чём зависть где-то в «тайной грусти»:
«Домой поедут, жаль не мы…»,
Понятно, мысли «шалуны»,
ДедЫ достали всех прилично
Бездельем немощным, убогим…
Экзамен сдали на «отлично» -
Вторых «дедов» зовут дороги…
Нам год второй пока дарила
Почти сибирская земля,
Где молодость моя парила,
Где дружба крепла и росла.
Весенний ДМБ уносит
Домой последнего деда.
«Годков» наш призыв статус носит
И я стал в роте старшина.
Ещё зимою – в декабре
Меня назначить им хотели,
Но я упёрся в той игре,
Я молод был, «деды» бы съели.
Но от судьбы как от сумы,
Коль выпала тебе, впрягайся.
Кто всё потянет как не мы?
Тяни возок и не брыкайся.
Кем только не случалось быть,
Халилов тоже дембельнулся,
Пришлось на кухне «поварить»
И Гуров на меня надулся.
По «дедовству» ему рулить,
По всем законам надлежало,
Но уважения не купить,
Меж нами кошка пробежала.
Он стал сынков всех притеснять
И в дисциплине нарушения.
Пытался под меня копать,
Настроить против окружение.
Авторитет же много стоит
И с правдой сложно в жизни спорить.
Я молодёжь не обижал,
Другим в обиду не давал.
Во всём искал свой компромисс
И точно знал, где верх, где низ…
В чём с Гуровым и не сошлись,
Глаза уж кровью налились,
Ещё чуток и был бы взрыв,
Но политрук смягчил тот срыв
И Гурова он в Семск отправил,
В обход суровых тогда правил.
Так разрешилась та проблема,
Но вот уж новая дилемма,
Кубасова кем заменить
И славу центра закрепить.
И.О. с задачей не справлялись
И перемены ожидались…
С Кавказа ждали мы замену
И «громом» грянула та смена.
На волге ГАЗ двадцать один
К нам приезжает армянин.
На въезде в ДУЦ его я встретил
И все приметы глаз отметил:
Высок, упитан, нос крючком,
Глаза на выкате и днём,
Казалось, молнии в них блещут
И матершиной слово хлещет,
А в звании лишь капитан,
Фамилией же Безоян.
Сутул был, руки до колен,
Ходил как наглый «полисмен»
И кличку сразу «обезьян»
Тут получил наш капитан.
Нацизмом сразу понесло
И панибратство в ход пошло:
Грузинов набирал, армян,
Чеченцев и азербайджан…
Он словно как к рабам приехал
И нам пришлось всем не до смеха.
Саидов Толя к террористам,
Ему в замену к нам садиста,
Не иначе сам бес решил
Над нами издеваться дальше,
Он как шайтана подселил,
Ни слова без угроз и фальши.
Пинка влепить иль подзатыльник,
Иль матом обласкать обильно,
Он в средствах больно не стеснялся
Он этим просто наслаждался…
Меня сначала доставал:
«Как рядовой был старшиною?»,
Сержантов больше набирал,
Чтоб распрощаться так со мною.
Из кожи вон не лез я в службе,
Держался больше верной дружбе
И по тому был в роте чтим.
Да и не жил я днём одним.
Продумывал всё наперёд:
Назад лишь шаг, а два вперёд.
Следил за этим, капитан
Ценил всё трезво, был не пьян…
Сержантов десять стало в роте,
А старшиной как прежде я.
Он видно понял по работе:
Не грош один мне здесь цена.
К нему так малость и притёрся.
Но он как бык – в своё упёрся:
Всё матерился, измывался,
Меж двух огней я оставался.
Ребят всё в чувства приводил
После нападок капитана.
Следил, чтоб сам не угодил,
В ловушку ждущего капкана.
Срываться начали ребята
И стали нет-нет попивать.
Глаза отводят виновато,
Всё рвались жалобы писать.
Я их держал всё, тормозил,
Не верил в правду особистов,
Кто б что из них не говорил,
Нет власти праведной и чистой.
Ведь мир давно построен так –
Кто больше платит, едет дальше.
Большой проступок иль пустяк,
Увязнет всё во лжи и фальши.
И капитан системы той
Был выходцем и порождением,
Жил повышением – мечтой,
Нам же трепал об обновлении.
Пробил строительство он бани,
Прикрывшись о бойце заботой.
Всё строили мы ясно сами,
Какие там солдату льготы.
Задумал двухэтажным здание,
С бассейном, вроде как купание
Нас там ждало после парилки,
Для фильмов зал и две курилки,
И комната под «кафетерий»,
А из неё ведут три двери
Для отдыха, в апартаменты…
Он все учёл тогда моменты,
По времени тому с размахом
Он вёл строительство, без страха,
Стройматериалы пробивал,
Чего хотел, он точно знал,
Активность вёл-то не по чину,
У многих были уж причины
Его с опаской принимать,
Любую должность мог занять,
Так баней стал он знаменит,
А что за этим всем стоит?
Пожалуй, это никому
И в голову не приходило:
Кто строит? Как? И почему?
Солдат удобная раб сила:
Всегда молчит и под рукой,
Коль что, ответит головой.
Дисбата все тогда боялись.
Пахали молча, улыбались,
Забросили в полях дела
И делом «жизни» баня стала…
Попробуй, заикнись о поле,
В лентяи быстро попадёшь,
Не сыпь на раны «шефу» соли,
Демобилизации коль ждёшь.
Немного дурь нас подвела,
Проблем и так было не мало,
Но молодость в трудах устала,
Боль накипела – разрядиться,
Наверное, подходит срок.
ГАЗ-66 в деревню мчится…
Попойка не пошла нам впрок.
И что нашло тогда на нас,
Но упились всей ротой «в стельку».
Рассвета срок, мы ж без прикрас,
Свет Божий видим через «щёлки»,
Глаз было больно открывать
И желчью в рвоте исходили,
Не в силах ноги нас держать,
Уйти с развода мы решили,
Чтоб Безоян такими нас
Не видел в тот позорный час.
«Сынкам» сказали будто сено
Ушли косить, мол, если что.
Валялись целый день «поленом»,
Да дождь хлестал весь день в окно.
Прогнали мы под зад коленом
За нами посланных сынков.
Да так и так нас неизменно
«В косяк» всех к шефу занесло…
А он момент не упустил,
Ему тот случай «подфартил» –
Не знал он как бассейн копать,
Ведь грунт – скала, что предпринять…
Вот был наш дембельский аккорд,
Тех, кто был случаем припёрт.
С похмелья были мы при том.
За одну ночь так вшестером
Бассейн к утру в скале срядили,
В крови ладони наши были,
Четыре на четыре вширь
И вниз два метра, чуть до дыр
Мы руки-то не по истёрли,
Так обстоятельства припёрли.
С тех пор мы пьянок не чинили,
По лезвию, считай, ходили,
Всего один лишь раз сорвались,
«Гульбою» вдоволь нахлебались…
А капитан взглянул с утра
Глаза кричат его «ура»…
Но с виду весь невозмутим:
«Ну что ж, пожалуй и простим» –
Сказал и снял с нас тут же грех,
А в довершение дикий смех
И как укусы его шутки…
До смерти видно те минутки
Нам не забыть всем никогда,
Так нарождается беда.
Она ходила вместе с нами,
Играла разными словами
И хронологию вела:
Кто, что сказал или услышал.
Кто с кем какие вёл дела…
Под накопилось всё и вышло,
Каким же боком судить вам –
Москвы проверка едет к нам.
Заранее всех упредили,
Но мы-то главное забыли –
Дела все в поле запустили!
О бане только мысли были
И закружил тут нас аврал…
С трудом я в памяти искал
Всё то, что Гуров заложил
И пожалел, что не учил
«Уроки» – дела мастерства.
Далось мне всё с трудом тогда.
Терпенье всё перетирает,
Горшки не Боги обжигают.
Не даром мозг наш, как компьютер,
Лишь глаз по чём слегка скользнул,
Он всё уж нужное сглотнул,
Послушней стали сразу руки…
Похоже глаз-то мой смотрел,
Как Гуров в деле-то корпел,
Хоть тело ленно отдыхало
И спустя год всё пользой стало…
С полмесяца мы жили в поле,
«Попили» нам тогда всем крови:
Моторы, шлейфы, провода…
Но опыт тот впредь навсегда
Засел в мозги, все «асы» стали,
Теперь мы всё детально знали
И подготовились опять
К проверке, как всегда на «пять».
Комиссия уже в полках,
Но вновь брожение в умах.
Калинин Роберт – прибалтиец,
Он, в своём роде, был «ариец»
Ну, западный ум, перспективный
И в шубутных делах активный.
Он предложил всем «шефа сдать»
Комиссии московской этой…
Тут зло вскипает, поддержать
Решили все: «...пора к ответу»
Злодея вроде привести,
Пора порядок навести…
Меня все дружно убеждали,
Согласно головой качали,
Один лишь я не соглашался
И дольше всех в том упирался.
Тогда я никому не верил,
Не люди в форме были – звери
Какой уж раз в том убеждался,
Но снова лез и обжигался…
И у меня в войсках два брата,
Закончив в своё время ВУЗы,
Служили и хранили свято
Мундира честь, при этом грузом
Бойцу не стали на мгновение,
И в службе проявили рвение,
Поэтому двояко мнение,
На всё, про всё свой угол зрения…
Не видел в склоках справедливость,
Похоже лишь на Божью милость,
Что изредка являлась нам,
А правда, где-то по верхам
К начальству липла и ласкалась
И нас, как видим, не касалась…
Но дружба правит «удила»,
Под «монастырь» что подвела.
С друзьями трудно было спорить
И капитан всех раззадорить
Старался ежедневно нас,
Наверно пробил гнева час.
Наш Селивёрстов и Дружинин
В Москве и Подмосковье жили,
Вот чем добили-то меня:
«Увидишь, не пройдёт и дня,
Как Безояна здесь не станет,
Москва таких, смертельно ранит».
В московский я поверил суд
Лишь позвонили, тут как тут,
Волшебник будто из ларца,
«Стелил» нам добротой отца,
Сам Рымарев явиться смел,
Он возглавлял политотдел
Во всей дивизии – полковник,
Красив как у «звезды» любовник,
Словами души бередил,
А попросту за нос водил.
Собрал с нас сорок заявлений
И укатил к «едрени-фени» –
Всё будет так, как он решит!
Душа трепещет и дрожит,
Бессонною была та ночь,
Повисла в нервном напряжении,
А вдруг не сможет нам помочь
Громада наших заявлений?
На утро капитан приехал.
Был он разбитый, постарел.
Впервые говорил без смеха,
Без шуток – ядовитых стрел:
«Что ж вы наделали подонки?
За что втоптали в грязь меня?
Хотели вы победы звонкой,
Но загубили лишь себя.
Полковник всех мне вас назвал,
Кто заявления писал,
Их в сейф при мне он положил,
Чтоб я ему в рабах служил.
Сказал, чтоб всех вас разогнал
После проверки…». Вот финал
Той помощи политотдела.
Нас Рымарев крутнул умело,
А я ведь знал его другим
И в Семск Я ездил вместе с ним,
На общий комсомольский слёт,
С девизом – молодёжь вперёд!
Он там, на съезде, выступал,
Всё подлецов разоблачал.
Союзный мясокомбинат
Ему чуть не кричал: «Виват!»,
Такой имел в войсках он вес,
А в деле-то простой подлец,
Моментом жить только хотел,
Нам в диву был таков удел,
Но этим жил политотдел…
И что им до «букашек» дел…
Всё так и вышло в эту осень,
Как капитан нам предсказал,
Себе он заработал проседь,
Ребят в войска поразбросал –
Процентов семьдесят состава.
Такой была его расправа
За мягкотелость наших душ…
Сам вновь ожил, играл всё «тушь»
Губами, громко, в назидание…
С тем не закончились страдания,
Оставшихся всех нас собрав,
Прочёл сначала нам устав,
«Уменьшил лишний ваш состав
Для пользы дела» – нам сказав.
Потом хвалил и подбодрил,
Всем благодарность объявил,
Домой отпускников наметил,
А среди них и я, отметил.
Начальство так его просило,
Оно со мною дружно жило.
«Но, – перед всеми он сказал –
Мне имени ты не назвал
Того, кто бучу ту затеял,
Кто между нас раздор посеял.
Как только имя назовёшь,
В тот час домой ты попадёшь.
Я думаю, что только ты
Способен удержать бразды
И развернуть такой масштаб.
Ты был всему центральный штаб…».
Так он меня дня три «мурыжил»,
Замкнулся я, скрипел, но выжил.
А в отпуск он отправил тех,
Кто виноват был больше всех.
Возможно, он об этом знал,
Меня специально проверял.
Молчали «заводилы» тоже,
Домой хотелось им, похоже.
Всех Бог, надеюсь, в том простит
И невиновных наградит
За стойкость, дружбу и терпение,
Души моральное горение,
Пусть не сегодня, через годы,
Где затеряются невзгоды,
Я не держал зла на ребят,
«Купился» - значит виноват!
Жизнь в русло нужное войдёт
И каждому свой дар внесёт,
Кто что, наверно, заслужил,
По дому я, как все, тужил…
9
Застопорилась стройка бани,
Вернулись в часть отпускники,
Жизнь перестала быть на «грани»,
Пережитое – пустяки….
Наш капитан вдруг присмирел,
Майором стать, видать, хотел…
Обиды точно не простил
И отыграться пригрозил:
«До августа вас не уволю.
Хлебнёте вы все горькой доли,
Я всё ж над вами командир,
Сотрёте руки вы до дыр
На дембельской потом работе
И поваляетесь в блевоте
От напряжения ваших сил…».
И много прочего сулил,
И мы всё слушали, глотали,
И кары мщения ожидали,
До дембеля зима одна,
А злоба вот она видна.
Возможно, за зиму остынет,
А может быть «шугою» хлынет
Весенним, памятным следом,
Чтоб вспоминалось нам потом,
Что стоит делать, что нельзя,
С чем лучше в пору и поспорить,
Пусть оппоненты и друзья,
Что тормознуть, а что ускорить…
Как повезёт теперь! Бог с ним!
Живёт солдат не днём одним.
Нас много ждало «заморочек»
И рано было ставить точку,
Вмешалось только б проведение,
К концу сей службы в день весенний.
Тут Гуров с Семска воротился,
Домой уехать торопился.
Я не узнал его – худой,
Судьба мотает нас порой.
И он, похоже, нахлебался…
Без ничего, считай, остался.
Разворовали всё что было,
Что значит «дед» в чужом краю…
Своё у каждого мерило
И в том его я не корю.
Я тоже был в командировке
На том же, в Семске, полигоне
Да, там не гладят по головке,
Не армия там, больше «зона».
Как волки друг на друга смотрят,
Такие могут жизнь подпортить,
Там дружбы и в помине нет
И доброго не виден след.
Я раз всего в наряде был,
Дежурил там у них в столовой
И всё всем поровну делил,
Паёк, не скрою, был дерьмовый
И после наших-то харчей
Здесь жизнь не стала веселей.
Безмозглым повар был у них,
Но мне бы накормить своих.
Паёк оставил всем три пайки,
День выдался, пожалуй, жаркий,
Ребята наши задержались,
Работой честно занимались.
И я доверился, придурок,
Пока посуду мыл понуро,
А местные те пайки спёрли,
До хрипоты я спорил в горле,
Виновного найти пытался,
До них же тем не достучался.
Сидели, нагло гоготали,
На всё они, видать, плевали,
А прапорщик Приходько был,
Он с нами в командировку ездил
И мне пощёчину влепил
За то, что в морду я не съездил
Тем, кто паёк их утащил,
Меня во всех грехах винил,
Кричал всё мне: «А ты где был?
Своё-то брюхо ты набил…».
До смерти не забуду я
Ребят голодные глаза
И та пощёчина урок!
А Гурову полгода – срок,
Наверно, вечным показался.
С одним портфелем он остался,
Мундира нет, альбома нет
И в кошельке звенел «привет».
Тогда-то он «под растерялся»,
Ведь помнил с нами как расстался.
А я его как друга встретил,
Его осунувшесть заметил,
Во всём ему помог тогда,
Ведь проверяет всех беда…
И тот, кто в трудную минуту
Не отвернулся почему-то,
Во всём надёжен будет впредь,
Внимательней надо смотреть.
Не липнуть надо, выбирать.
Слёз горьких чтобы не глотать,
Когда предаст тебя вдруг кто-то,
Сам будь надёжен ты всего-то.
Потянутся такие тоже
И будут на тебя похожи
В своих поступках и делах,
Здесь держит дружба, а не страх…
Собрали всё, что было нужно,
Чтоб встретил дом солдата с честью
И чемодан, и вид наружный,
Дня три корпели мы все вместе.
Кто чем сумел, тем и делился,
Хотя «дедок» и провинился
Пред нами, но солдата честь
Нам суждено всем вместе несть.
И потому, как не крути,
Сойдутся может быть пути
По жизни поздно или рано,
Всё в воле Божьей, как не странно…
И Гуров слёзный ком глотнул,
Как за порог тогда шагнул…
Впервые он меня обнял –
Возможно цену он узнал
Мужской той дружбе настоящей,
Не показной или кричащей,
А доброй и в быту надёжной,
В которой слову верить можно…
10
Но вот и Гуров укатил
И тем нам статус закрепил
«Дедов», да, долго ждали мы,
Чтоб обращались к нам «деды»…
От зависти чтоб глаз блестел
У сослуживцев от тех дел,
Что ты за годы службы нажил,
Чтоб каждым словом был ты важен.
«Сынки» нас чтили, уважали
И притеснений здесь не знали.
Вот так бы всем к ним относиться,
Тогда и будет чем гордиться.
И молодёжь откликнется
На нужды Родины своей,
Заботою проникнется
Страны в охране рубежей.
Искать не будут и путей
Как от призыва отвертеться,
И чувствовать себя глупей
Не станут как в далёком детстве,
Где был в новинку каждый шаг,
Где тайны скрыты в полумрак…
Так жизнь армейская кипела,
Сюрпризы ждали то и дело.
Но с каждым днём всё ближе дом
И трудности даются легче,
И мысли больше в нас о том,
Каким грядущий день намечен…
Мы друг над дружкою шутили
И с наслаждением дальше жили.
И снова вьюги загудели,
И щёки вновь огнём горели,
От тех ветров и от морозов.
Узоры зимние – не розы,
На окнах «кистью» расписались
И всем они принадлежали,
Как будто «зимние цветы»
И дивной были красоты…
Дни медленно, но удлинялись,
К нам дни приказа приближались,
Теперь-то нашего, родного
И потому мы молим Бога,
Чтоб подсобил прогнать тревогу
И капитан, ну хоть немного,
Но к дембелю-то поостыл,
Свою угрозу чтоб забыл…
Вдруг выпала нам карта лучше
И Безоян ходил как туча,
В командировку был приказ!
Да на полгода, вот те раз…
Глаза мы прятали от счастья,
Ведь миновало нас ненастье,
А капитан зудил, пугал,
Вернуться быстро обещал…
Но день пришёл, как не крутил,
А капитана след простыл,
С тех пор нас развели пути,
Хороших слов мне не найти
Об этом человеке «в форме»,
И зло не станет в жизни нормой.
Из-за таких людей как он
По миру раздаётся стон:
От бед, от слез и унижения
Сейчас и в прошлых поколениях.
Такие воду людям мутят
И наглостью всех баламутят.
Но Бог ему теперь судья,
Ведь службы срок закончил я.
Приказ наш вышел, текст хранится
В моём альбоме до сих пор.
Апрель весенним пеньем птицы
Выводит трель – зиме в укор.
И как красавица не злится,
А теплотой угомонится.
Капелями, ручьями сходят
Снега глубокие, кровь бродит
У каждой твари по весне,
Сок тронется в лесной коре,
Всё расцветёт и оживёт…
И так идёт из года в год.
Всё новое свой след стремится
Оставить, яркий на земле.
И нам родное чаще снится,
Домой ведь едим по весне.
И не досуг, что ДМБ
Штрих не последний нам в судьбе.
Но слышим дембельский приказ:
«Проверку сдать, чтоб без «прикрас»…».
Последнюю, весеннюю
И всё прошло без трения,
Без нервотрёпок, без угроз,
Без всяких жизненных «корост».
И лишь закончилась проверка,
Нам в документах, сделав сверку,
Поставят штамп нам – всё, в запас!!!
Слезой от счастья блещет глаз,
А молодёжь слюной исходит
От зависти, кругами ходит.
Значки солдатские горят,
Расположившись строго в ряд.
И форма как с иголочки,
И две нашивки ёлочкой.
Фургоны, брюки, кителя,
ДУЦ будь здоров – мы «дембеля»!…
В машину вещи побросали,
Поочерёдно всех обняли
И покатили мы домой,
Махнув товарищам рукой.
Прощайте братцы, по кривой
Мы двигались, теперь судьбой
Вам предначертано служить,
Чтоб было что по ворошить
У памяти своей послушной,
Что для других, наверно, нужно.
Кому-то в грудь себе «стучания»,
Иным же просто в назидание.
Служить, конечно, не легко,
Предназначенье велико!
И цель та метит далеко –
Хранить покой всех стариков,
Детей, родителей, людей…
Служить легко, когда ясней
Тебе задачу объяснят,
Когда тобою не вертЯт,
Как выгодно кому-то «выше».
Вот как бы им о всём услышать.
Об этом Бога я молю,
Об этом правду говорю…