Было у меня в жизни два экзамена на которых я получил диаметрально противоположные знаниям оценки.
Первый из них был экзаменом по экономической истории на факультете экономической кибернетики в Московском институте народного хозяйства имени Плеханова, в простонародьи именующимся Плешкой. Предмет этот нам преподавал профессор Шемякин, убеленный сединами старичок, который, как сообщала нам институтская молва, еще в царские годы закончил стокгольмский университет.
На лекциях его было очень весело, так как практически все время народ в аудитории кромет промокашек занимался, кто чем хотел, от распития пива на задних рядах до игры в преферанс в средних. И только в последние пять минут лекции народ собирался и с вожделением устремлял свое внимание к доске. Потому что ровно за пять минут до звонка профессор Шемякин начинал заканчивать свою лекцию лозунгами о победе коммунизма и загнивании империализма.
Вся аудитория тут же вскакивал со своих мест и бешено аплодировала профессору. Все напоминало кадры из фильма "Ленин в октябре", где вождю пролетариата на съезде устраивали овацию. Точно так же вели себя и у нас, в Плешке, студенты уже не первый год. Профессору это нравилось, и он шел через коридор из обступивших его студентов, пожимая им руки. Те, кто не дорвался до руки профессора, радостно скандировали с задних рядов "Ленин! Партия! Комсомол!" А двое шутников с нашего курса даже нарисовали как-то транспарант "Под знанием коммунизма вперед к победе марксизма-ленинизма!", и мы все радостно растягивали его вдоль профессорского пути из аудитории...
Я не знаю, верил ли он во все это или поддерживал молча нашу игру. Трудно это сказать. Мы-то откровенно хихикали.
А когда пришло время экзамена, одна из его многолетних привычек ударила именно по мне. Он обычно ставил восемь двоек на поток, и так получилось, что на нашу группу, сдававшую этот экзамен последней на курсе, пришлись пять двоек. И отложил их на самый конец экзамена, к которому я и заявился, сладко поспав утром.
Вопросы в билете были элементарные: "Экономические последствия реформы 1861 года" и "Ленинский план ГОЭЛРО". Я их живенько рассказал, но профессор Шемякин поставил мне неумолимую двойку. Я и не расстроился даже, потому как меня предупредили перед аудиторией об этой шемякинской традиции, а сложить простые цифры труда не стоило...
На следующий день я пересдавал экзамен, и мне, словно по велению небес, попался тот же двадцать первый билет. Я рассказал все слов в слово. И теперь профессор поставил мне четверку, сказав, что если бы я вчера так ответил, то получил бы пятерку...
А вот на втором экзамене я по билету ничего не помнил. Это было уже в киевском университете на филфаке. Сдавал я экзамен по русской литературе начала ХХ века. И знания наши оценивала очень любопытная преподавательница, дочка знаменитого героя гражданской войны Котовского.
У меня с ней случился перед новым годом конфликт: я пропустил несколько занятий, и она нажаловалась на меня в деканат. А тут приближалось время зачетов, и я решил поднять руку на одном из ее семинаров. Мы изучали Куприна, а конкретно - "Гранатовый браслет". И Котовская яростно терзала нашу группу на знание текста. И вот когда она озадачила всех вопросом, какое же место в рассказе предсказывает его печальную развязку, я поднял руку.
Куприн специально ассоциировал в одном моменте гранатовый отблеск в солнечных лучах с цветом крови. И вот эту деталь я перед изумленной нашей группой процитировал чуть ли не слово в слово...
И с этого момента Котовская в меня влюбилась. Она просто наслаждалась тем, как я замечаю детали в текстах, поэтому теперь на семинарах я мог и не отвечать долго и нудно. Котовская спрашивала группу о деталях, и тут я тянул руку вверх, отчего ее лицо превращалось в улыбку и далее она просто плавилась от удовольствия...
И вот пришел экзамен. Надо сказать, что Котовская была настоящим экспертом по творчеству Леонида Андреева, и обмануть ее, списав ответ, но не прочитав книги, было на все сто процентов невозможно. и именно за Леонида Андреева она снижала оценки жестко и сердито.
А я как раз Андреева перед экзаменом и не удосужился почитать. То, что помнил, в общей массе информации затерялось где-то на задворках памяти. А билет и вовсе меня ошеломил: "Творчество Леонида Андреева во время революции 1905 года" и "Очерки Горького "По Руси".
Очерки я тоже не почитал, сочтя их такими, что не попадутся на экзамене.
Итак, мне светила двойка. Но я решил получить ее с достоинством. Все, что было в учебнике на моих коленях, я добросовестно списал. Получилось совсем немного: две стороны тетрадного листа большими буквами об Андрееве и стыдливо короткая фраза об очерках, уместившаяся в одно-единственное предложение.
Когда настала моя очередь идти на лобное место, я пошел достаточно скорбно. И начал читать с листочка об Андрееве, с холодком на спине ожидая вопросов по существу. Но она не дала мне дочитать списанное и спросила: "А Вам нравится Андреев?"
Ну как тут отвечать? Скажу, что нравится, спросит - почему. Не нравится - все то же почему. Я начал вилять, но она вновь стреляет вопросом мне в лоб.
- Понимаете, - в третий раз начал я. - Для того, чтобы составить четкое мнение о писателе нужно очень хорошо в него вчитаться, пока не увидишь мельчайшие детали...
- О! - подняла она вверх палец. - Детали! У Вас очень тонкое чувство деталей в тексте. Это не каждому дано. Ладно, давайте второй вопрос...
Утешало, что теперь хоть тройка будет. Но излагать это одно-единственное предложение мне было просто стыдно. И я решил признаться, что не знаю второго вопроса.
- Хорошо, бог с ними, очерками. Скажите, а Горький Вам нравится? - вдруг завершила мой экзамен она.
Второй раз уклончиво отвечать было нельзя. И я робко сказал, что люблю романтизм Горького, особенно поэму "Человек"...
- Да что там горьковский романтизм! - воскликнула она. - Вот Клим Самгин, это совсем другое дело...
И она минут десять рассказывал мне сюжет Клима Самгина и обращала внимание на скрытые философские посылы романа.
И я терпеливо слушал ее повествование, несмотря на то, что она еще в самом начале его вывела своей рукой такую красивую пятерочку...
Вот так бывает в судьбе: знаешь - и мимо. Или наоборот...
Интересная все же эта штука - человеческая жизнь...