Кафель вязкий, тягучий, как зрелый сустав,
Отпустил свои зубы на выпас под лампы.
Белый хруст.
Заструился холодный хрусталь
В горловину шприца сквозь герметику ампул.
Тонких игл перемычки на линии лент
Бирюзовых легли, будто ****ь на кушетку.
Смяв секундную слабость, подняться с колен,
В пол вонзив кисти рук, словно снег в перешейки.
- Слышишь? Хлопнула дверь... Сюда кто-то идет.
Шаг чеканит ступень, рыбой плещется в жести.
Мои мысли челует взбесившийся тёрн,
Прогрызая волокна спасительной шерсти.
- Ни к чему беспокойство. В столь тихую ночь
Не слюнявят шоссе габаритов кометы.
Это вовсе не сложно - свой страх превозмочь,
Пока рядом с тобой твой возлюбленный ментор.
- Нет же, вот, слышу хрип, как со старых кассет,
Что замызгала вдрызг челюсть магнитофона;
И рубиновых капель на черной косе -
Как прожилок в глазах разъяренной вороны!
- Ну не надо так, солнце, нет повода плакать...
- Замолчи! Я же вижу глаза мрачных орд,
Они тянут свои соплетения хорд,
Точно руки, ко мне через пламя пентаклей.
- Ладно, ты поняла, прозорливая тварь!
Ты сама добрела к своему эшафоту.
Здесь последний твой стан - среди дыма и рвоты,
А не там, за окном, где трепещет листва.
Ад же примет тебя на резное крыльцо!
Руки - прутья осины, кисель под ногами...
Словно нищему грош, бросить в кафель лицо
И застыть эмбрионом в порочащей гамме.
А потом замелькают халаты бельмом,
В целофановый саван навек завернут те,
Кто не раз уж столкнулся с подобным ярмом -
Побледневшим замком пальцев в розовой муфте.
Пусть цинично бежит дальше жизни река,
Нет преград на пути - отчего же не течь ей?
Ведь в поверхности вод - самых честных зеркал -
Отразятся еще сотни левых предплечий.