Жила-была арфа с ранимой душою...
Ну, кто ее сделал такою большою?
Играла с надрывом, почти на пределе,
Тянулись года, пролетали недели.
Вздыхала, старела, мудрела с годами,
Скрипела, кряхтела зубами-ладами...
С любою игрой виртуозно справлялась,
Но очень влюбиться та арфа боялась.
Однажды на дальних каких-то гастролях,
Расстроив все струны, в духах-канифолях,
Скорей бы домой, в свой футлярный атлас,
Заметила арфа вдали контрабас...
При фраке, лощеный, с отличной фигурой,
Мужчина потянутый, с мускулатурой.
Его окружали изящные скрипки,
Касались смычками, дарили улыбки...
И дрогнули струны души, задрожали,
Вскрывая душевные арфы скрижали.
Ей стало вдруг страшно, ей стало тоскливо,
Она так огромна и так некрасива!
Но чем она больше признаться боялась,
Тем больше слабела и больше влюблялась.
А что контрабас? Он привык к восхищенью,
К красавицам стройным, к такому общенью,
Где легкость и флирт, никаких откровений,
И совесть чистейшая без осложнений...
А арфа страдала, а арфа глупела,
Фальшивила, хуже играла и пела,
Впадала в истерику, нервно смеялась,
Рыдала, кривлялась, струною цеплялась...
Чего добивалась? Удара? Презренья?
Зачем унижалась, просила прощенья?
Ей станет так легче, любовь уничтожив?
Как плохо, и больно! Как страшно до дрожи...
Я встретила как-то ее годом позже,
Осталась морщинка на лаковой коже...
Затянута в струнный корсет до предела,
Как будто бы за год она похудела,
В глазах еще боль и немая тревога,
Все также талантлива и одинока...