Ночью я слышу, как за моим окном стучат поезда.
Где-то не очень далеко, но различимо. Если прислушаться, наверное, можно услышать, как проводник размешивает ложечкой сахар в стакане с чаем. Или как в купе шлепаются пластиковыми картами, ругаются или чокаются по поводу успешной сделки урки и депутаты. Впрочем, они редко ездят поездами.
Я не слышу ложечку и карты, ругательства и звон стаканов, потому что хочу спать и не прислушиваюсь. Я слышу стук колес, навевающий печаль. Почему печаль? Не знаю, может, это зависть к тем, кто едет, может – сожаление о тех, кто остался. А, может быть – сочувствие к тем, кого железные колеса уносят от близких навсегда. Слово «навсегда» всегда звучало для меня как приговор.
Днем я не слышу поездов. Наверное, такое расписание. Они не приезжают и не уезжают днем. Только когда стемнеет, когда закроешь глаза, поезда оживляются и шастают всю ночь напролет. Я слышу их гудки и стук колес, как если бы они проезжали через мою комнату.
А, может быть, днем виноват городской шум, в котором все тонет. Вязкий, как вата, городской шум, всепоглощающий и всепроникающий. Повезло тем, кто живет далеко от магистралей – они не слышат этого постоянного гула машин, троллейбусов, автобусов и трамваев.
Одно время я жил на Ивановском мосту. Второй этаж, окна выходили как раз на мост, на расстоянии метров тридцати. Внизу, под мостом, проходила железная дорога. Особенно интересно было летом: закроешь окна - душно, откроешь – пыльно и шумно. Мы с женой и сыном жили в угловой комнате в коммуне, и однажды днем, когда я лег спать, мне приснилось, что на меня наезжает холодильник. Холодильник стоял напротив дивана. С тех пор я не сплю днем.
…Я уже давно не живу в комнате в коммуне. Со мной нет рядом ни жены, ни ребенка.
Но ночью порой я слышу, как за моим окном стучат поезда. С каждым прожитым днем – все чаще.