Уже темно. Осенний дождь стучит по тонким крышам,
«Окончен день! Все по домам!!!» - рычит большой проспект,
Спешит народ к метро, я с ним, но в переходе вижу -
Стоит с гармошкой мужичок, по виду бывший ЗЭК.
На пальцах «перстни», чуть не брит, одет совсем не ново,
Хотя не бомж - опрятен, чист и явно не алкаш,
Татуировка на руке: четыре буквы «ВОВА»,
А взгляд….. В нём то ли доброта, а то ли просто блажь,
а может хитрость……
Не пойму, но что-то отличает
Его от разных доходяг, бродяжек и бомжей,
Стоящих здесь же, вдоль стены.
Но что? Вдруг замечаю:
Ну как же, точно! Возле ног нет «шапки для рублей».
Что!? Он играет задарма? Однако ж это мило….
Не может быть!
Я подхожу и стольник достаю:
«Возьми, мужик…», а он в ответ: «Не нужно.
Вы, «Спасибо»
Скажите лучше мне за труд и за игру мою».
- «Но почему?»
- «Да как сказать…. Давно, в года лихие,
Я сделал людям много зла….
Нет, я не убивал,
Не мучил, не калечил их. То делали другие,
А я жить честно не хотел и просто воровал.
Карманы «чистил».
У кого? Мне было безразлично:
Бедняк он или богатей с набитым кошельком,
Существовать за счёт других давно вошло в привычку,
А кто как дальше будет жить?
Не думал я о том.
Помрёт ли в полной нищете больная старушонка?
Прокормит ли свою семью служака-офицер? -
Молчала, водкой и вином залитая, душонка,
Я стал чудовищем тогда, но, Слава Богу, сел.
Сидел в Читинской ИТКа.
Там, на режиме строгом
Я накнец то смог к себе в глубь сердца заглянуть,
Взглянул, а там лишь чернота; ни света нет, ни Бога,
И понял я: совсем не тот мной в жизни выбран путь.
Нет, не судья, а человек себя реально судит.
Теперь на стройке я тружусь, но прихожу домой
И вспоминаю, как я жил и как творил зло людям,
А потому опять встаю, беру свою гармонь,
Иду в подземный переход и для людей играю,
Чтоб было больше доброты в озлобленных сердцах.
Вы, уберите стольник свой, ведь мне на жизнь хватает,
Смысл жизни в праведной душе, а вовсе не в деньгах.
Взгляните сами на людей: по лужам скачут прытко,
На лицах скука, а в сердцах, наверно, гром гремит,
Но я сыграю им, глядишь, в глазах блеснут улыбки,
За то они простят меня , и, может, Бог простит».
***
Бежали пальцы мужичка по кнопкам быстро, быстро,
Неслась мелодия под свод, и с нею в бойкий такт
Спешили люди по делам, но рядом с гармонистом
Всегда, как будто невзначай, свой замедляли шаг.
Снаружи дождь осенний лил.
Вначале помаленьку,
Потом всё громче и сильней небесных капель звон
Стучался в узкий переход по каменным ступенькам,
Как будто кто-то напевал: «Прощён. Давно прощён….»