Я умру, необьеденный смертью, тайной.
Мой покой унесет золотая вода.
День крупицею сыплет на лица росой освещенной.
Мне прощанье во взгляде закроет глаза.
Им вдыхать едкий воздух под острые томные взгляды
Где неправду кружили немые слова.
Дочитать: “Свята кровь…” – вопиющей баллады,
Да пытаться вершить круговые дела.
Я же буду один, как израненный ангел-хранитель
Улетать в никуда, возвращаясь холодной зимой.
Приносить на ладонях ту пару нелепо любимых
Лиру-нежность и её неразлучный приятель Покой.
Я застывшей надеждой молчу, не сломают
Мои стены из огненных плит Небытия.
Буду вечно читать: “…Жизнь и смерть – все бывает”.
Этой жизни страницы сожжены не зря.
Глухо бьет искаженно набат вечерами.
Люди не слышат, им незачем знать,
Как за каждыми спинами смерть улыбаясь,
Заставляет с собою в рулетку играть.
Почему мне не страшно терять эти краски?
Почему мне не хочется больше любви?
Или я же, как кукла не чувствуя ласки,
Проиграл свою жизнь и слепые мечты.
Больно думать о том, что я больше не вижу
Старый мир, заменивший мне раньше Отца.
Больно думать о том, что себя позабуду
Свою Родину Мать и её бесконечно печальны глаза.
Те десницы, сгустившие красную землю
В день обожженных смертью людей
Тот взмолившейся колокол, что ввязывал петлю
В истощенных на плахе кричащих детей.
Ропот и гам заставлял всех смерится.
Взять на себя все обиды и зло.
Выбито тело, осунулись лица,
Когда на верёвке смеялось Добро.