Чем-то горчил этот воздух, сухой и бесповоротный,
гнулась полынь на ветру, будто хотела уйти.
К ночи темнели глаза и слепые небесные соты
мёдом созвездий и пеньем сверчков начинали цвести.
Свесившись с лодки, рука, тщетно пыталась оставить
след на воде, гладила волосы волн,
чтоб пропиталась навеки нежностью память,
чтобы тепло отдавать научилась ладонь.
Посередине реки качался буёк одноглазый.
Он, в темноте, как товарищ, подмигивал нам,
телеграфируя сумеркам всплески и фразы.
Свет этот зыбкий бежит к иным временам...
Свет этот зыбкий в крови моей остаётся
тихим течением невыразимой реки,
точно в груди не погасло закатное солнце,
и продолжают бежать по воде, приближаясь, круги.