Мы, мертвые, погребаем своих мертвецов.
Мы, юные, пеленаем своих мудрецов.
Мы, нежные, прячем от неба свое лицо.
Мы, прежние, плачем и гибнем в конце концов.
Мы, алчные, молим о хлебе, да пьем винцо.
Невзрачному дню на потребу, с пальца - долой кольцо,
Удачливому истукану верны, как под венцом, -
Несем свою руку в скверну, зовем отцом.
Немилосердый отче - отец властелин, -
Как мучился прошлой ночью один на один
С мгновением, рвущим в клочья шоры картин,
Искусно кричащих в очи из карсочных тин.
Отец подзывал дочь, а сердце уже в тисках,
И вдох все короче. На то-о-неньких волосках
Душе удержаться невмочь - в темнице тоска.
Пауза - в персть, навылет и прочь - от виска до виска.
И то - то теперь свободна блудница - дочь,
Ей, отродясь голодной, кто б мог помочь.
Разжалобит мглой темноводной доверчиву бестолочь
Всякий злой, старомодный бродяга - дойч:
У каждого - полны ладони праздничных слов,
На лоне их ветер стонет - богат улов, -
Уловленный вяло тонет - вот, был таков, -
Якорем - йота в законе, мягкий значок в "любов".
Блуднице бы спутать пряди, пасть на лицо,
Проведав, что дом окраден красавцом - молодцом,
Перечеркнуть в тетради, вымарать хоть словцо
И после бы, - Бога ради, но поздно и дело - с концом.
Оставим же мертвым теперь своих погрести,
И мудрым оставим о мудрости их грустить.
Вослед, нагишом, по бурым волнам грести,
Пока ещё камень на камне, и мякоть пока на кости,
В одиночку. А сверху - дождь, а внизу - нет дна.
В рассрочку блудница в теле искуплена не одна.
Пальцы дождя - в копны волос цвета льна,
А плоти её, всерьёз, попущена глубина,
В которую можно выплакать несколько тихих строк, -
Как милостыня высока, - в отмеренный срок.
За руку из купели, где волны, нас вынуть смог
Тот, Кому слезы пели и плач не смолк.
Рваные чётки по косточкам собёрем в ладонь.
Гибкую спину щётке подставит конь.
Чистый, прекрасный, радостный, как огонь, -
Выйдет в лазурной пене пурпурный конь.
август 1996