То не всхлипы труб, не литавр раздрызги – то наш кузнец
кочергою корявой хрустальный помешивает дворец,
то над самым ухом бетоном взвизгивают шасси,
по сто раз в минуту. Да так, что коврики выноси
из мечети. Святых не вынести на дух даже.
Возрастают с возрастом требования к поклаже -
восседаешь на шее, так ножками не сучи.
С нездоровым вниманием вслушиваются врачи
к безответным репликам, обращаемым к изголовью.
Впрочем, можно смело все объяснить, так сказать, любовью,
Мол, схожу с ума, мол, не дятел, а так – страдаю.
Перевод монолога кота посредине мая.
И скрипит на заезженной, выцарапанной подкорке
с равнодушной решимостью патефонной иголки:
«Вот и все… вот и все… вот и в…» окончания нету.
Окончание вытерли, спели, сжили со свету.
Допридумывай сам, да не ошибись. Клапана грохочут.
Барахлит мотор, останавливаться не хочет,
да видать придется, уж как-то шумно теперь на рейде,
не преклонит никто души, хоть кричи: «Добейте!»,
хоть «Полундра!» По кровельной жести костлявой дланью,
кровь толкается гулко, раскатисто под гортанью.
То не трубы иерихонские рвут пространство,
то душа лишается спеси, гордыни, чванства,
заодно и жизни. А как же иначе? Пора в отставку.
Раз душа дезертирует с поля боя - ату мерзавку.
Только что же так громко все… вроде было тихо,
пока спали все – и любовь, и тоска, и лихо.