Вышел на улицу, а там дождь как из ведра. И хотя не ждёт меня никто нигде, а всё равно идти надо, хоть бы и под дождём. Надо идти! А почему надо – не понятно! Ну, собираюсь и иду. Иду буквально, куда ноги несут. А ноги-то несут так, словно, точно знают, куда мне нужно. А дождь льёт – насквозь меня вымочил и всё ему мало. Но я не отступаю, не прячусь под навесами – иду себе с гордо поднятой головой, мол, не возьмешь ты меня дождь своим напором. Что нам эти природные слёзы! Так это только слёзы! Мы же до чужих слёз, хоть бы и до природных, сами люди не слезливые, не станем хныкать не от обиды, не из солидарности….
И всё же жаль, думаю, что зонт не прихватил. Ведь мог бы сейчас как приличный человек под зонтом…. А почему не прихватил – не понятно! Стало быть, не нужен был лишний предмет там, куда я иду.
- Здравствуйте! – Направо, налево раскланиваюсь. Лица вокруг знакомые. Откуда знакомые – не знаю. Не могу вспомнить имён этих людей.
- И вам здравствуйте! – Люди отвечают. А иные улыбаются мне лукаво, ни то с вызовом, ни то с иронией неясной мне совершенно. Ну и пусть себе, думаю, улыбаются. С меня от чужой улыбки не убудет.
Тут подбегает и берёт меня под локоток девочка лет двенадцати.
- Дяденька, - говорит, - вы меня помните?
- Может быть… - Отвечаю уклончиво. Мало ли, должен помнить…
- Как же? – Удивляется девочка. – Дяденька, вы должны помнить…
А я так и знал, что должен.
- Ну, так ты имя своё скажи… - Предлагаю я ей лукаво, словно просто игру с ней такую затеял.
- Ну, хорошо. – Говорит девочка. – Только имена-то ничего не значат.
- Как же, - удивляюсь, - не значат? Как же человека от человека отличать, если имён не будет?
- Так люди же все непохожие. – Отвечает девочка.
- Не похожие. – Соглашаюсь я. – А вот как я одному человеку расскажу про другого и объясню о ком именно говорю? Ну что я, буду каждый раз уточнять: это тот, у которого бородавка на носу или родинка на щеке? А если нет у него ни бородавки на носу, ни на щеке родинки?
- Вы, дяденька, смешной. – С детским простодушием хихикает девочка. – Как будто человека можно отличить только по имени или родинке. А вдруг нет у него ни имени, ни родинки, ни лица даже?..
- Ну, как же без лица? – Смеюсь я. – Лицо, оно всегда присутствует, оно у человека самое главное… Его так сказать… Лицо, в общем, и есть лицо!
- А если нет? – Хитро улыбается девочка. – А если человек какой-то совсем без лица?
- Страшно… - Шепчу я по-сказочному зловеще.
Только шёпот мой на девочку никакого зловещего впечатления не производит.
- Ничего и не страшно. – Отвечает она. – Что с лицом, что без лица, человек-то тот же самый… Бывает, что плохой с лицом, а хороший без…
- Не бывает так! – Заявляю я категоричным тоном. – У всякого человека есть лицо и должно быть имя. Тебя-то, всё-таки, как зовут?
Девочка пожимает плечами:
- Называйте, как хотите. Какая разница!
- Ну, раз тебе никакой, то и мне никакой. – Тоже пожимаю я плечами в ответ и продолжаю свой путь. Девочка вприпрыжку скачет рядом.
- Мама, - замечаю я ей спустя какое-то время, - не рассердится, что ты далеко от дома ушла?
- А что мне мама? – Заносчиво отвечает девочка. – Я сама по себе. Хочу далеко ухожу, а хочу близко. Я запросто домой вернусь… А вы, дяденька, если про лицо так говорили, зачем же тогда под дождём идёте?
- А что с дождём? – Недоумеваю я.
- А то, что он лицо смоет… и не будет лица. Это ведь понятно!
- Не понятно! Как же так смоет?
- А вот так! – Запросто отвечает девочка и начинает старательно растирать своё лицо мокрыми детскими ручонками. А когда она отнимает от лица ладошки, я ахаю и шарахаюсь от неё на другую сторону тротуара. У неё больше нет лица. Вместо него на голове расплывчатое пятно – одна большая коричневая клякса.
- Что? Что с вами, дяденька? – Слышу я удивленный голос девочки, который доносится из бесформенного отверстия посреди кляксы. – Ведь это я! Это всё ещё я!
Мною овладевает немой ужас. Я хочу закричать, но не могу даже разлепить губ. Я начинаю судорожно озираться по сторонам и вдруг замечаю, что у большинства прохожих лица начали растекаться…. Более удачного слова не подобрать – они действительно стали растекаться. У некоторых же вместо лиц такие же коричневые кляксы, как и у… того существа, что недавно было девочкой.
Понимая, что мне некуда бежать и не от кого ждать помощи, я обессилено опускаюсь на тротуар и, закрыв лицо руками, начинаю плакать…
- Ну что же вы? – Слышу я голос девочки. – Дяденька, не плачьте! Чего же вы, глупенький, испугались? Глядите, ведь и вы такой же…
Я отнимаю от лица ладони и вижу детскую ручку, протягивающую мне маленькое зеркальце. Посмотреть туда, где недавно было лицо девочки, я не решаюсь. Но я безо всякого сомнения гляжусь в зеркальце и тут же в ужасе откидываю его прочь. Зеркальце падает на мокрый тротуар и разбивается. Тем лучше! В нём, вместо привычного моего отражения, отразилась такая же коричневая клякса, на которой я не смог разглядеть даже глаз… И тут же я понимаю, что не могу вспомнить отражение, которое называю привычным.
- Не понимаю… - Шепчу я одними губами. – Как же такое возможно? Я ничего не помню… Я не помню самого себя? Я не помню своего лица… Я… Не помню своего имени… Не помню, куда и зачем иду… Ничего не помню!
- Вы странный дяденька. – Голос девочки звучит сочувственно. – Вы думали, что вы – это ваше лицо… Зачем же вы тогда вышли под дождь? Теперь он смыл ваше лицо и от вас ничего не осталось… Теперь вам надо начинать всё заново.
- Заново? – Пытаюсь понять я. – Что начинать заново? Скажи, хотя бы, как меня зовут?
Мой голос дрожит. Если на том месте, где некогда располагалось моё лицо, осталось хотя бы некое подобие глаз, из них должны течь слёзы… Но идёт дождь и я не могу понять, текут ли они в самом деле.
- Вы и правда очень странный дяденька! – Говорит голосом девочки коричневая клякса. – Но вы привыкните!.. Вы обязательно привыкните!..