Окаймляет дорога край леса,
небо в окнах невысохших луж,
и под тёплым зеленым навесом
мха светлеет седеющий плюш.
Выхожу из соснового бора –
сколько неба! какая река!
сколько далей за тем косогором!
и какой белизны облака!
И что может быть краше и проще –
разнотравье, стога и покос.
Вьётся тропка к берёзовоё роще
под скользящие высвисты кос,
светом солнечным манит опушка,
распаляясь в лихом баловстве,
и какая-то дрянь–хохотушка
расчастушками сыплет в листве.
Входишь в рощу легко, безоглядно,
ранний час и вокруг молодняк,
всё красиво, прозрачно и ладно,
озорной, как всегда, березняк,
сверху листья стекают поструйно,
золотятся сквозь кроны лучи,
и трава выстилается буйно
арабесками старой парчи.
Расступаются плавно берёзы,
расстилают дорогу, дразня
шаловливо-заманчивой грезой,
увлекают всё глубже, пьяня
лёгким зноем и запахом сока,
молодой бересты бархатцой
с нежно-розовой вскользь поволокой –
неприкрытой своей наготой,
и идёшь, как плывёшь. Очарован,
и всему, что встречается – рад,
и в мелодию просится слово,
в величаво торжественный лад,
и идёшь вдоль стволов анфилады,
где стволов тех – как на небе звёзд,
и нечаянно видишь, что сзади –
как и спереди, столько ж берёз!
Спереди, сзади, слева ли, справа,
этих пестрых берёз – не в огляд:
одинаково стройны, кудрявы –
будто странный лесной маскарад,
всё вокруг – на себя же похоже,
и стволы, и кусты, и трава,
и всё то же, а может не то же –
одинаковы кроны, листва.
Ты вперёд – и берёзы все вместе,
ты назад – и берёзы назад.
так идёшь, будто стоя на месте,
ни за что не цепляется взгляд,
начинаешь идти чуть быстрее,
и стволы ускоряют свой шаг,
побежишь – им ещё веселее –
«не туда же бежишь ты, чудак!»
Но куда-то же двигаться надо!
Где тут чёртовый север, где юг?
И невольная зреет досада
на берёзовых этих подруг.
А деревья, что были недвижны,
до тех пор, что недвижен был ты,
рядами далёкими, ближними,
без особой такой суеты,
горностаевых мантий извивом
нежно шалями кроны неся,
над землёй чуть паря, горделиво,
хороводом лениво скользя,
переходят беззвучно в движенье.
еле – еле сначала, не вдруг,
превращают движенье в круженье,
постепенно сужая свой круг,
и буквально за два-три мгновенья –
успевает лишь вырваться вздох,
становишься осью вращенья,
проходящей сквозь рощу у ног.
Как в нежданной весенней метели,
как на ветре в вишнёвом цвету,
как на праздничной той карусели,
что когда-то была в горсаду,
все берёзы в движении мнимом
бег ускоряя – как будто на взлёт,
проносятся мимо – по кругу, по кругу и мимо,
по кругу и мимо, по кругу – вперёд!
Голова и звенит и кружится,
а в глазах и плывёт и рябит,
хоть к чему-то быстрей прислониться –
хоть к чему, что на месте стоит!
Да куда ж, вы! Куда ж, вы! Девчата!
Это – въявь или в светлом бреду?
Или, может быть, я виноватый
и запретной дорогой иду?
может, здесь у вас тайное место
иль хранилище древних чудес?
или ждёт здесь берёза-невеста
приглашения в сказочный лес?
Ну, постойте ж, постойте ж, берёзы!
На минуту присяду на мхи
и про ваши ж секреты и слёзы
вам свои прочитаю стихи!
…В тот же миг прекратилось круженье –
все берёзы невинно стоят,
и как след от того наважденья –
мягкий, свежий у ног листопад.
Вроде солнечно! Вроде всё – ясно!
Но какой-то мерцающий свет,
как-то разом – смешно и опасно,
как во сне, когда «выхода нет»!
И вдруг слышишь, что рядом дорога,
что с покоса доносится свист,
что по этой дороге пологой
лихо мото – взлетает – циклист,
сверху листья стекают поструйно,
золотятся сквозь кроны лучи,
и трава выстилается буйно
арабесками древней парчи.
Я сижу за столом в кабинете.
Сад в снегу и канун Рождества.
А стихи – просто память о лете
и минутах его озорства.