Ты говоришь, Джек, что для того,
чтобы воздушный змей
достиг бесконечного,
требуется длинный хвост.
Подумал:
я рыба и плаваю по бесследному морю
одна вода, никаких дорог,
направлений и проспектов.
Хлопая хвостом, двигаюсь дальше
но моя голова ничего общего
с хвостом не имеет,
пока я могу хлопать
спинными плавниками бесцельно,
то буду просто двигаться вперед,
ни о чем не беспокоясь.
Все это у меня в хвосте,
а голова - это просто мысли,
моя голова барахтается в мыслях,
а хвост юлит и толкает вперед.
Можно затаиться тут в горах,
притащить с собой немного жира,
варить травы на крошечных
индейских костерках
и жить вечно.
“Счастлив с камнем под головой,
пусть небо и земля занимаются
своими переменами!”
пел старый Китайский Поэт.
Интересно, если Бог это личный Бог,
которому небезразлично,
что с нами происходит, с каждым.
То Он проверяет нас тяготами?
Временем?
Вопиющим кошмаром рождения
и невозможной затерянностью
обещания смерти?
А зачем? Потому, что мы падшие ангелы,
которые сказали на Небесах:
“Небеса превосходны,
такими им лучше оставаться”
и пали вниз?
Но вы или я помним ли такую вещь?
Помню только, что перед тем как родиться,
было Блаженство.
Помню темное роящееся
Блаженство за пять лет до рождения.
Наступали и уходили новые годы,
а я был лишь Блаженством.
Но когда меня вытащили из чрева матери,
синенького малыша,
то заорали на меня, что бы проснулся,
и шлепнули меня, и с тех пор я наказан
и потерян прочно.
Никто не шлепал меня во Блаженстве!
Бог есть всё? Если Бог это всё,
то это Бог меня шлепнул.
По личным причинам?
Должен ли я таскать везде
это тело и называть его своим?
“А загляни внутрь” - говорю я на черные ящики,
полные белого, - “бьющиеся голУбки –
все маленькие голУбки умрут”.
“Им рубят шеи над бочонком”.
Мы все скитаемся сквозь плоть,
пока голубка взывает к нам,
назад к Голубке Небесной-
Поэтому я писал в честь вот этого.
Счастливые священники,
играющие в баскетбол
в католической церкви,
поднимаются на заре,
звоня в колокол,
ради меня.