Вильям Рейд
(1764-1831)
МОНОДИЯ НА СМЕРТЬ РОБЕРТА БЕРНСА
О Мельпомена, помоги!
В слезах не вижу я ни зги,
И полон горестной туги
Сей плач надгробен;
Ты вестью не пренебреги:
Скончался Робин.
То был свободный, чистый дар!
И чей сравнится с ним нектар?
Восплачьте, коль мелодий жар
Вам тоже ведом:
Ушла душа весёлых чар
За Бернсом следом.
Так огласите же, девицы,
Долины, вереск, торфяницу,
Вы, барды, чей напев родится
Средь чистых вод, –
Пусть эхом от холмов почтится
Певца уход.
Воспел он скудную жнитву,
И мягкий вечер, и листву;
Мне не забыть, пока живу:
Среди кручин
Сей стих, подобный волшебству,
Прогонит сплин.
Весной под солнцем день растёт,
Борей утих, и Рэб не ждёт:
Шесть родов* пашни – и вперёд,
Он не сдавался;
А ночью песни напролёт,
Но вот – скончался.
Он обличал ханжей скулёж;
Из этих лицемерных рож
Повадкой всякий так пригож,
Да Рэб на что же? –
Он знал: как заприметишь ложь,
Молчать негоже.
"Святую ярмарку" читая
Иль "Рукоположенье" – знаю,
Иные скажут: тут шальная
Хула на веру;
"Телец-священник"! Загибая,
Знай, Робин, меру!
Но та же "Ярмарка" – неужто
В ней что-то правой вере чуждо?
Тупой фанатик! Обнаружь ты –
Где тут изъяны?
По глупости лепечешь чушь ты,
Ругаясь рьяно.
Нет, нет, тут вере нет вреда!
Рэб почитал ее всегда,
Хоть приключалась с ним беда
Или нелепости –
Так что ж? В нас не сыскать следа
Желанной крепости!
Да, слово Рэба незазорно,
И благочестие – бесспорно,
Тех осмеял он, кто позорно,
В притворном раже,
Вмешать пытались плевел вздорный
В пшеницу нашу.
Как Рэб – живи хоть до седин –
Спеть не сумеет ни один,
И каледонский селянин
Ему внимает:
О маргаритке луговин
Душа страдает.
В чужих краях, вдали от дома
Разносится напев знакомый,
Засохнет Темза, как солома,
А с нею Твид –
Но ход времён певцу такому
Не повредит.
Хоть пыжились не раз глупцы
Поспорить с Рэбом – храбрецы! –
Да сил – что у больной овцы,
Один трезвон;
У Рэба не найдёшь гнильцы,
Но умер он.
Ублюдки от Парнасской славы –
Как тявканье, их стих корявый,
Но Бернс пришёлся всем по нраву:
Без лишних слов
Верстать его поэмы, право,
Любой готов.
Есть стихотворцы бесполезные,
Льют речи кислые, помпезные,
Но музу Робина любезную
Приди, послушай:
Сильны слова её чудесные –
Пронзают душу.
Но то еще нам соль на рану,
Что Робин путь закончил рано,
А жил бы долго, бодрый, рьяный,
В здоровом теле:
Когда б друзья по кружке пьяной
Не преуспели.
Увы! родной оставил край,
А там – себя не обольщай:
Он трезвости сказал "прощай"
И зачудил,
А в новой жизни невзачай
Себя забыл.
Но мы отставим злое слово,
Зачем судить его сурово?
Завистники пусть, словно совы,
Ко тьме влекутся, –
В земле грехи его, и снова
Не помянутся.
Умолк певца прекрасный глас,
Светильник Скоттии угас,
Он Фебом был для наших глаз –
Зарёй чудесной;
И вот лежит – о горький час! –
В могиле тесной.
Зимою ночи коротаю:
Фергюссон, Рэмси – их листаю,
И Бернса вновь перечитаю;
Двум первым вслед
Ушел, чья песнь лилась простая –
Прекрасней нет.
* 1 род (руд) = 5,5 ярдов = 5,0292 м
William Reid
(1764-1831)
MONODY ON THE DEATH OF ROBERT BURNS
Melpomene! thou mournful muse,
Dinna to aid me now refuse,
My paper mony a tear bedews,
My heart’s like lead,
Now while I write the waefu’ news,
That Robin’s dead.
For sterling genius, blyth and free,
Fam’d Robin’s match when shall we see?
Ye sons o’ music, rise and gie
A waefu’ screed,
The pith and saul o’ mirth and glee
Wi’ Burns are fled.
Ye lasses, gathering heather-bells,
By Scotia’s mosses, glens, or fells,
Ye bardies “crooning to yoursels”
By burn or brae,
Echo thro’ a’ her hills and dells
The sang of wae.
He sang of nature’s “foggage green,”
And a’ her sweets that charm our een,
In strains that ne’er shall fail’ I ween,
Our sauls to cheer;
For in a crack they drive the spleen
Frae a’ that hear.
In spring, when Sol span out the day,
And Boreas’ blasts were fled away,
Sax rood of ground Rab o’er could lay,
Syne on his reed,
At night untir’d fine could he play,
But oh! he’s dead.
He lash’d the canting whining race,
Wha wear an artificial face,
Tho’ blest wi’ kirks, or out of place
Rab did na care,
Hypocrisy weel could he trace
And ne’er did spare.
His "Ordination", "Holy Fair",
And "Priest" wha like a calf did rair,
Some thought these hurt religious fair,
That heav’nly maid,
But what was wrang Rab wadna spare,
For a’ they said.
And whan he sings the Holy Fair,
...what of sense can ca’ it mair?
Tho’ bigotry, with ideot-stare,
Offence may tak;
Yet pure religion when or where
Does he attack?
Na, na, religion heav’n sair!
Thy dictates Rab did ay revere,
And tho’ he did na practise mair,
Yet ah! waes me,
Whare dwalls the man that disna err
As well as he?
He paints religion a’ sae sweet,
As true devotions sire may beet;
But satirizes most complete
And sair taks aff,
A’ them that mix our heav’nly wheat
Wi’ common c’aff.
Let poor dull rhymers rack their brains,
His native, wild, enchanting strains
Shall charm a’ Caledonia’s swains,
Baith young and aul,
While mountain daisies deck our plains
They’ll touch the saul.
And far awa, as weel’s at hame,
His merit shall be kend the same;
For time shall dry up baith the Thame
And silver Tweed,
Before he shall destroy the fame
Of him now dead.
Ambitious fools hae mony a time
Striven to outrival Robin’s rhyme;
But pith was wanting – poor dull chime
Was a’ they gied;
Rab was the boy hit a’ theing prime,
But ah! he’s dead.
Parnassus’ bastards, mony a gelping,
Hae deev’d us wi’ their dinsome yelping;
But his sweet sangs ne’er needed helping,
To send to prent;
For rank and file his words cam’ skelping,
Afore he kent.
Some feckless rhymers’ wit’s sae scarce
They’re pinch’d to screed and antrim verse;
But Robin’s fertile muse was fierce,
And stout and baul’:
Her pithy style had power to pierce
The very saul.
His death wi’ far mair grief we learn,
That on reflection we discern,
Lang might we had our fav’rite bairn,
In health fu’ sicker:
O curse the fallows did him learn
To toom the bicker.
O dool! that e’er he left the plough,
And took him to a trade was new,
And bade sweet Temperanse adieu!
For wae to tell,
Then up like Watson’s sock he flew,
And tint himsell.
But let us not, as chatt’ring fools,
Proclaim his fauts, like Envy’s tools
Wha seek out darkness just like owls,
Dark, dark indeed;
But a’ his failings co’er wi’ mools,
Now since he’s dead.
As bright a genius death has torn,
Frae us, as Scotia did adorn,
Like Ph;bus whan he springs at morn,
Clear was his head;
What news could mak’ us mair forlorn,
Than Robin’s dead?
The winter nights I’ve cheer’d by turns,
Wi’ Ramsay, Fergusson, and Burns:
The first twa cauld are in their urns,
Their sauls at rest:
Now weeping Caledonia mourns,
Him last and best.