***
Я вернулся в московское лето,
но тебя уже рядышком нету;
да и лето совсем уж не то.
Стало холодно, пасмурно, грустно,
стали раньше обычного люстры
жечь, и позже включаться восток.
Месяц август - последние числа.
Где-то есть эти прежние лица.
Разбрелись по земле в отпуска.
Кто в бессрочный - по собственной воле,
кто вернётся в метрополь, доколе
не наступят совсем холода.
Через несколько дней - новогодье.
Я расчётлив - одет по погоде.
Через несколько дней кутерьма.
Хоровод, круговерть, карусели,
трудодни, суета и веселье,
буйство осени, время, зима.
Что же хочет сказать математик?
Он осилил уже детский садик,
ясли, школу, родной институт.
И теперь, обновлённый учитель,
он в нестойкую осень стучится,
будто там его плачут и ждут.
Ничего! Поутихнет, попустит.
Больше тока в такие же люстры!
Больше музыки в шорохи дня!
Ещё солнце осветит просторы,
ещё день на горах Воробьёвых
ослепит и согреет меня!
***
А за окном - дождик.
А за окном - ветер.
А за окном - холод.
А за окном - вечер.
А за окном - август.
А за окном - слёзы.
А за окном - запах.
А за окном - воздух.
Там за окном в женских
птичьих, смешных жестах
шалая боль, нежность,
почти что безгрешность.
А за окном - капли.
А за окном - листья.
Просто, легко - плакать.
Трудно, нельзя - злиться.
СОНЕТ
(Акростих)
Вернулся холод как вернулись письма.
Остались даром адреса любимых.
Там никого, там пусто у залива.
И только память плещет в мозг Париса.
Ликуют продавцы: арбузы, дыни
Едятся в эту пору очень быстро.
Так пролетает паутины бисер,
Оставленный расплавиться в горниле.
Придут ответы все по электронке.
Расскажет мне Елена, что с ней стало.
Опять шумит чужая жизнь всторонке.
Шипит вода у краешка стакана.
Лежит листва чуть-чуть у детской горки,
О наших снах витийствуя пространно.
КОНЕЦ АВГУСТА
Степлело чуть. Да прямо лето!
Порою дождик налетит,
порою вовсе его нету,
порою даже свет глядит.
И детвора шумит крикливо
в преддверье первого числа,
манер прилива и отлива,
уходит вглубь материка.
На небе пасмурные тучки -
и двор без пятен, не рябит.
Из-под деревьев листья учат
на чёрном грунте жёлтый ритм.
Приноровляются легонько,
мозаикой кладут себя.
Их не собрать твоей ладонью,
твоими жестами не взять.
Сиротской мерой доза чаю,
полулитровая бадья,
мой ужин медленно венчает,
со мною на балкон взойдя.
Ещё так много увяданья
нам в новый месяц предстоит.
Ещё внезапное свиданье
любовников преобразит.
Ещё сорвётся вертолётик,
крепленья перерос давно,
ещё ухватит землю лётчик
подбитый, падая вверх дном.
Ещё так много за окошком
зелёно-летнего всего.
И увенчается хорошим,
и в плюс записано давно.
А там за мной квартиры сумрак,
а впереди темнеет двор,
но полон жизни многолюдной,
как оживлённый разговор.
Ещё случится в дом копейка,
ещё объедется Москва.
Судьба не дура, не злодейка -
всего лишь навсего судьба!
Мне этим летом душу грело
совсем простое "чик-чирик".
Уже почти, почти стемнело.
Ты был прилежный ученик!
ОДНАЖДЫ ВДРУГ
Однажды вдруг смирились чувства
по воле мировой тоски –
теперь в ответ за все грехи
одно печальное искусство.
Одна лишь грусть в душе, одни
далёкие глаза твои
и фразы в памяти на русском.
Однажды вдруг слеза скатилась
по нежной, девичьей щеке
и если ты невдалеке,
то где-то здесь остановилась
и что-то спрятала в руке
(записку иль брелок), но мне
твои страдания не в милость.
Когда на грусть срываешь сердце
обидой, вольностью смешной,
открытостью, своей душой,
что хочет просто так согреться
и в перепалке небольшой,
и в солнце, и когда прибой
напоминает всем нам детство –
так вот тогда однажды вдруг
я испытал весь твой испуг.
***
Уткни свой носик в губку розы –
дурманят сладкие шелка.
Несут по миру облака
односторонние вопросы.
В прозрачном омуте, во взгляде
стоит сырая акварель.
Не бойся! он не постарел,
наш тёплый, солнечный сентябрь.
Залитый предпоследним солнцем,
у нас и город не отнять.
Мне было так легко понять,
что всё уйдёт, но всё вернётся.
***
Не жди меня у трапа самолёта,
не жди там где взлетают вертолёты,
среди вернувшихся на родину пилотов
не жди и не ищи меня.
Меня там нет, я на других плацдармах,
совсем в других затерянных казармах,
среди пропавших голосов базарных,
которым не хватило дня.
И вот теперь открылась правда трижды,
что в моей жизни стало больше жизни,
что оказался я вдали от ближних,
что оказались мы разделены:
чертою дроби, длинною дорогой,
то вьющейся, то ровной, то пологой,
но кажется: пройти ещё немного
и будем снова все мы влюблены.
Люби свой дом, люби свои качели,
люби из детства зыбчатые трели,
люби припоминать себя в апреле,
когда весна дурила как могла.
И ту весну и будущую тоже -
люби, люби! Мы ничего не можем
поделать с тем, что нас пьянит до дрожи
и накаляет в ласках до бела.
***
Пляшет дождь, смешался с пузырьками,
светом фар - сценический акцент,
по асфальту тёмными шагами
он плывёт на этот самый свет.
Подмешал к себе и грязь, и злато,
и крупицы бликов на воде
и душевной ловкостью захвата
с первых кадров смог меня задеть.
Этот дождь без всякого изъяна,
эта ночь, раздумья высший ранг,
кадры жизни всяческого плана,
развязавшийся осенний бант.
ЗА КЕМ?
Осень пришла во двор,
чтоб заселить простор,
чтобы стук коготков
стал прохладой глотков.
Чтобы хлопанье крыл
на паденье пшена
возвещало бы мир
у квадрата окна.
Осень пришла затем,
чтобы достаться всем.
В наш бесхозный гарем
осень пришла за кем?
***
В который раз, как будто бы пустыня,
потрескается глина на кувшине,
как натюрморт голландской школы старой,
рассыпется листва по тротуарам.
Звон отшептанья в пересохшем русле,
сенепременные диктанты грусти.
***
Круговерть сплошная, колесо трамвая
с пробуксовкой скользкой по пустым ночам,
победила "Барса", но никто не знает
за кого в пустынном кабаке чихал.
И музейный город, холодок за ворот,
после дня работы я ещё живой,
пассажиров мало, кто-то слишком молод,
потому с ним мама. Едут все домой.
Посмотри в окошко - там одни подсказки.
Славься труд Ампера, Ватта, Вольта труд.
Пусть грачи у "Щуки" строят небу глазки,
вместо их мотора этот мой маршрут.
Там, где вкусно ели, где гуляли долго,
где решал вопросы левый студ. билет,
там Морфей с Эребом выпрямляют волны,
чтоб студийный голос исходил на нет.
Чтобы утром были мы вполне ретивы,
чтоб, работу сделав, интернет включить,
чтоб гроссмейстер Крамник подавлял бы силой
своего таланта всю норвежца прыть.
На ночном трамвае я домой приеду.
Он буксует часто холостым дождём.
Вот по скользким рельсам укатилось лето
за пустым трамваем прямиком в депо.
НОЧЬ
Эреб в тонированной "мазде"
без фар заехал в подворотню,
он пролетел по тёмной трассе
былой любви бесповоротней.
Он задержался на ступеньках
неоновых законов ада,
где мы горим подчас, хоть здесь нам
гореть как будто бы не надо.
Во ад сошёл последний сумрак,
и почернел, и растворился,
залез в нутро изящных сумок,
на барных стойках развалился.
Закрыл углы от глаз досужих,
припрятав где-то лишний столик,
и буквы светятся по лужам,
не перевёрнут только нолик.
Горят названья магазинов,
горят огни в аду забвенья...
Сокрой хотя бы иль спаси нас,
Эреб, своею влажной тенью.
***
Восторженно нежная сладкая девочка.
Девчонка-припевочка.
Позвонила, спросила, всё-всё рассказала.
Как птичка на веточке.
Плэйер включила, что-то подпела.
То, что хотела.
Хотела сказать, объяснить, промолчать.
Затронуть несмело.
Однако отважно, и далее в баре
по-прежнему в паре
общались, друг другом слегка любовались
цветочек и парень.
Но вечер закончился, и ночь проводили
не вместе в квартире,
но в разных квартирах в единое время,
в одном целом мире.
И всё хорошо. Только приступ мигрени.
Она с ним уснула.
С мечтами слепящими цвета сирени.
С ночным поцелуем.
ВЕЧЕР
-1-
Абрис высоток в мареве вечном,
жёлтом, далёком, почти бесконечном.
Там стадион баскетбольный в Крылатском
всё заряжается солнечной лаской.
Как НЛО, что круги оставляет,
со злаковых га в небеса улетает.
Пришельцы-скитальцы, пришельцы-засранцы.
Белёсых небес непотресканный кальций.
-2-
Вечер завинчен в сваи со всех сторон.
А над поречьем стаи ночных ворон.
Солнце ушло, закатилось за дальний дом.
За небоскрёбо-высоточный окоём.
ПОДРАЖАЯ АХМАТОВОЙ
Не приходи ко мне, уже не надо.
Ведь я с тобой ещё сильней скучаю.
Не наводи столь пристальные взгляды,
так, словно что-то я не понимаю.
Ты слаб, прости, для подвигов любовных.
Твоих речей святых мне скучно слышать.
Не приходи, не прячься под балконом.
И не зови смотреть на звёзды с крыши.
Твой медальон - две половинки сердца -
не разделю с тобою и не сетуй
на доброту свою, скорей на детство,
на слишком хищный, слишком невский ветер.
НА СЛУЧАЙ ВЫЕЗДНОГО СЕМИНАРА В ПАНСИОНАТЕ "ЛАСТОЧКА"
Давиду и Мишане Лиадзе посвящается
Двоюродные братья Вакху
и заодно - учителя,
несли мы вместе нашу вахту,
чуть не разверзлося земля.
"Мартини" - вермут сладковатый,
армянский цимус - "Арарат",
немецких белых - вкус приятный
(Мадонны с этикетки взгляд)...
Мы вовсе не семинаристы!
Нам ни к чему их семинар.
Дух пробуждает в нас артистов -
мы выпускаем этот пар.
Сергеич Игорь - проститутка! -
а вовсе, вовсе не мужик.
Природы каверзная шутка.
Как мух зелёный, он жужжит.
P.S.:
Простите, Анечка и Оля,
и Ангелина, и Софи -
я будто бы душевноболен,
не достаёт тепла, любви.
Простите, милые девчата.
Вы, право, очень хороши.
И каждая из вас нача'та.
И каждая, как свет вершин.
27 НОЯБРЯ 2009
Нейдёт ко мне спокойная неделя,
кружится и мелькает карусель.
Я врачевал сумятицу в апреле,
но исчерпал себя давно апрель.
Ноябрь во дворе и за дворами.
Хронологично грустное письмо.
Осколками тебя я сердце ранил,
но исчерпала ты себя давно.
Весна и осень - просто теорема,
но хуже, чем Ферма, чем что-нибудь.
Ты Прозерпина или ты Елена
или Диана - мне не продохнуть.
Тепло в Москве, хотя зима на грани,
на грани календарного числа.
Осколками тебя я небо ранил.
Кровоточила рана и росла.