Фрагмент из онегинской главы "Купеческая вдова" (к роману-версии "Онегин и другие")
...Кажись, подъехали. Ага!
К карете выскочил слуга,
Забрал у Ксении записку,
Чтоб вновь удариться в бега.
Опять ни шороха, ни писка
В карете, где царит солистка.
А ведь совсем уж где-то близко
Тепло чужого очага.
Ну, право, Ксюша – аферистка!
Лишь через пять минут нога
Её ступила из кареты.
Из дома вышла к ней без света
Хозяйка. На лице – вуаль.
Ей в темноте сия деталь
Была нужна для подстраховки,
Чтоб кто-нибудь, излишне ловкий,
Не проявил случайно прыть,
Спеша инкогнито раскрыть.
Заслышав шёпот незнакомки
И напрягая перепонки,
Клиенты наперегонки
Готовы вытащить клинки.
Пусть не объявлены тут гонки,
Стремглав покинуть экипаж
Стремится каждый под кураж,
Как мореплаватель на сушу.
Как автор быть вульгарным трушу –
Мне жаль сажать хозяйку в лужу.
Храню её и от острот…
Гадать не станем наперёд,
По сколько гавриков на душу
Придётся тут – горяч народ!
О каждом вспомнят в свой черёд,
Чтоб кАждый выведен наружу
Был, чьей неведомо, рукой
Из недр кареты дорогОй.
Всесилен зов мужского корня,
Но как бы ни был зов силён,
На сердце Женьки неспокойно –
О милой Кате вспомнил он.
И неожиданно и ярко
Ему навеяло так жарко,
Что стыдно стало пред собой:
Зачем он здесь? Кобель тупой!
Герой ругал себя скабрёзно
И сам себя, едва ль не слёзно,
Как никогда усовестил.
Но разворачиваться поздно –
Ему претил трусливый стиль.
Пусть колебался он серьёзно,
Но к авантюре не остыл.
Пускай пред ним не монастырь
И пусть душа в нём не на месте
Тут будет в плотской суете,
А всё ж в нелепой темноте
С неведомым в одной черте
Остаться – тоже дело чести,
Хотя мотивы тут не те…
Костюм, уместный на фиесте,
Плащ и вуаль – всё это вместе
Маскировало в темноте
Хозяйку. Та без декольте.
Когда гость слеп, ждать глупо лести…
В повязке гость, чёрт знает где,
Но что-то всё ж его нимало
Вдруг в незнакомке взволновало.
В чём притягательность её?
Его влечёт в её жильё!
Но что тому причиной стало?
Иль в ощущениях новьё?
Иль просто плотское начало?
Азарт, во что бы то не стало,
Иметь чужое, как своё?
Неуловимые флюиды?
Неотразимый аромат?
Без принужденья был бы рад
Он к ней пойти бы в фавориты.
И вот тогда бы по всему
Они бы были с Катей квиты:
Ни он ей, ни она ему.
Так думал он, когда сквозь тьму
Его, как приз, тут из рук в руки
Передавали в дом под звуки
Шагов и трущихся одежд.
* * *
Не дал Бог Ржевскому науки,
Чтоб мог он дом, иль хоть подъезд
К нему бы, вычислить по стуку
Колёс при перемене мест.
Спросить хотя б, где зюйд, где вест?
Нарушить общую поруку? –
Так совесть первая ж заест.
Кому тут выставишь протест?
Пришлось терпеть такую муку,
Как неразгаданный секрет.
Уж тут одно лишь есть спасенье
От мозгового потрясенья:
Он был доставлен в «лазарет»,
А там без надобности свет.
Но вот, наверное служанка,
Его за руку взявши жарко,
Себя ему в проводники
Отважно предложила. Он же,
С ней деликатно осторожен,
Был щедрым только на шлепки.
Служанка, сняв с него повязку,
Его, как кобеля на вязку,
Куда-то вскоре завела…
Он был один. Что за дела?!
Тьма и стук собственного сердца –
Вот с чем придётся куковать…
Он стал искать, куда б усесться,
И натолкнулся на кровать.
Постель пуста, но горевать
О том пока что рановато.
В счастливый для себя финал
И в свой мужской потенциал
Всегда была в нём вера свята.
Чечётку он затанцевал
Не вдруг – запас терпенья мал.
Гусар – клиент нетерпеливый,
С активной инициативой.
С кем переспал, тем нет числа
И вспоминал о них он с ленью,
А здесь… ещё и не дала,
А он уж за собой дотла
Мосты рад жечь без сожаленья.
Но выжидать так до утра –
Мужской гордыни ущемленье.
Вот он уж злится: «Допекла!
Что ж за хозяйка – порожденье
Безлунной ночи и козла»!
Ведь он-то без предубеждений
Разделся сразу догола
И начал ждать явленья Жени
И дамы. Вечность истекла,
Но лишь в его воображенье.
А ведь до самого сношенья
Он – раб медвежьего угла
Без права на перемещенье,
На бегство и на утешенье
С другой мадам на стороне.
Тишь, никаких шумов извне
И ощущенья жизни рядом.
Он с домовым уж рад, как с братом,
Облобызаться в тишине.
Иль вообще с любым приматом…
Но наконец-то, проскрипев,
Втянула дверь гусарский гнев.
Он чуть ли не ругался матом,
А тут с небесным ароматом
Ворвался страсти фейерверк
И на постель его поверг.
* * *
То, как по-женски в дерзком стиле
Себя блудницы усладили
И чем досуг свой оснастили,
Похоже всё на некий миф.
Из страха ли, от темноты ли,
Иль был, какой иной, мотив,
Друзей, чтоб воду не мутили,
Не взяли в кооператив,
Но, беспардонно разлучив,
Того, кто был из них в мундире,
Отдали Ксюше. Полужив,
С полуночи и до забора,
Как говорится, он пахал,
Чтоб спермой дом благоухал.
И потерял уж счёт часам он,
Сдав на потенцию экзамен,
Когда почти не отдыхал.
Нет бы подумать хорошенько:
А с кем исчезнувший спит Женька?
Поручик жаждет тех утех,
Где на троих одна постелька.
Никто, как он, тут больше всех
Не падок на повальный грех.
. . .
Не для случайного банкета
Онегин путался с ордой
Дам, пребывавших за чертой
Сословного авторитета.
Чураясь правил этикета,
Спознался ухарь молодой
С элитой блудниц полусвета.
Да так, что не разлить водой.
И зиму связывал, и лето
Он с их продажной красотой.
Жаль, что гульбы его крутой
Не отразила оперетта.
В любви полов уж сколько лет-то
Как наш Онегин не святой.
Но, коль без меры и рецепта
Шли авантюры чередой
И внесена в блуд дури лепта,
Сказать себе пора бы «стой»!
Сейчас-то случай непростой.
Спросить бы Ксюшу, что ж за склеп-то
Лежит у тайны под пятой?
Для молодца уж то нелепо,
Что нужно подчиняться слепо
Не только этой, но и той,
Что, как огня, боится света.
Герой пошёл стезёй аскета,
По сути, не за красотой.
Но не давал себе обета
Он жить пустою суетой.
Прикинув мысленно либретто,
Герой согнулся запятой
И вылез в дверь, когда карета
Дышала в спину пустотой.
Без предъявления портрета
Той, что пустила на постой,
Героя разместили где-то…
Он ощущал крови застой
В паху со всею остротой.
Бывает и в стенах вертепа
Желанье зачастую слепо.
Ведомый женскою рукой,
Герой попал в лишённый света
Благоухающий покой.
Повязки нет, но взор эстета
Не в силах выловить во тьме
Что-либо, ради резюме.
Гость знал: наступит час рассвета,
И песня тайны будет спета.
Тут важно лишь поймать момент,
Когда для глаз преграды нет.
Гость это всё продумал трезво,
Но вскоре стало не до дум:
Его либидо очень резво
Им помыкало наобум.
Дрожь нетерпенья в незнакомке
Вдруг прорвалась. Её осколки
Онегин жертвенно вобрал
Душой и телом. Наповал!
Боязнь и стыд, как есть, зачахнут –
Ничто бы их и не спасло…
(Забывши стрел своих число,
Амур с Венерой дружно ахнут,
Когда земное естество
Вдруг ни с того и ни с сего
Всей страстью вкруг себя шарахнет.)
И вот уж балахон распахнут –
Под ним у дамы ничего!
А волосы и тело пахнут
Желаньем женским. Вечный зов
Ведёт и сослепу в альков.
При буйстве замыслов прекрасных,
Но ради проявлений страстных,
С себя стряхнуть бы груз оков:
Условий много несуразных.
Ужель игра не стоит свеч?
Но не спешат их тут зажечь,
Коль видов нет благообразных.
Чудит хозяюшка, сиречь
Нет в поведенье действий связных:
И не торопится возлечь,
И не бросает слов отказных.
А состоит-то её речь
Лишь из одних протяжных гласных.
Одно (хоть в чём тут новизна?)
Прикосновенье рук атласных –
И напрочь гость лишился сна.
Мог и без света из окна
Он сделать вывод, что она
Была средь дам, на всё согласных
И к воздержанью безучастных,
Пикантней всех, жаль, не видней.
В нём (при сгущении теней)
Всё больше образов прекрасных,
Не важно, смутных или ясных,
Рождалось, связанных лишь с ней.
Желанье в ней росло острей
От сочетанья чувств контрастных,
А от лобзаний сладострастных –
Отдаться хочется быстрей.
Герой едва ль её черствей,
Но жаждал видеть свой трофей.
Начавши целованье с ручек,
Гость уповал на лунный лучик.
Потом, целуясь, как француз,
Вошёл в экстаз, войдя во вкус.
Онегин ждал. Он из везучих.
А что б мог Ржевский как лазутчик
Придумать в стиле а ля рус?
(С его души всё ж не берусь
Я совестливости снять груз,
Но он хитрей всех хитрых жучек.)
На месте Женьки бы поручик
Привычно подкрутил бы ус
И произнёс цинично: «Ну-с,
К чему таиться? Вылезай-ка
На свет, иначе – я клянусь –
Сейчас волк кушать будет зайку»…
Гость, нарываясь на конфуз,
Всё ж не спешил войти в хозяйку.
Он рассудил: куда, мол, мчусь?!
Ведь не о бегстве, мол, пекусь.
Мол, потерплю, перекручусь,
С ней поквитавшись за утайку…
Русалка била бы хвостом,
А смертной бабе, пусть с трудом,
Дано держаться на пределе.
Она ловила воздух ртом.
В объятьях косточки хрустели.
Она не помнила потом,
Как оказалась на постели.
При всей пикантности затеи
Сомненья прочь из женских грёз!
Оргазмом свят ночной курьёз.
Они сплелись и нагота их,
Приятна ей во всех деталях,
Была естественна для тел.
Её дразнил он, как хотел,
Но ведь и сам хотел хозяйку,
Узнав терпения предел.
В своих желаниях конкретна,
Без установки на отказ,
Она ждала слиянья тщетно.
Гость полон страсти, не аскет, но
Часть страсти держит про запас.
Ужель не чует ловелас,
Как участилось под экстаз
Её дыхание заметно?
Жаль, эротический окрас
Губ женских скрыт во тьме от глаз.
Чего ж он тянет, лоботряс?!
Ужель, как призрак, предрассветно
Подразнит и уйдёт бесследно?
Казалось ей, она несметно
Огромное число бы раз
Ему без пауз отдалась.
Так отдалась бы беззаветно,
Что и молва б не придралась!
Давно превышено томленье.
Созрела плоть для предъявленья.
Хозяйку (как тут не понять!)
Заботит чувство утоленья,
Чей пик обидно проморгать.
Резона нет изнемогать
В надежде слиться полновесно.
И нет терпенья излагать
Свои желания словесно.
Нет сил покорность прилагать
И нет нужды партнёру лгать.
В момент неистовства бедняжка
Сама вела себя к греху.
Когда бы гость был неваляшка,
Он удержался б наверху
И продолжал дразнить бы, ирод!
Но был он с силой опрокинут,
С бесцеремонностью подмят
И изнасилован подряд
Два раза.
К чёрту микроклимат –
Гость испытал вначале шок!
Мог ожидать ли он, что примут
Его за лакомый кусок
Так хищно и прямолинейно?!
Дремучей силой не шутейно
Его хозяйка потрясла.
Он не из робкого числа
И баб изведал всех мастей, но
Он слишком уж благоговейно
(не без досады, но без зла)
Поддался воле нимфоманки.
Чуть позже сил его останки
Пошли туда же – на износ
Себя – он тоже лепту внёс
В ночную оргию всерьёз.
Пыл бушевал в алькове тихом,
Где дама молодца драла.
Слепая страсть в порыве диком
Сил незнакомке придала,
Чтоб истощить его дотла.
На ощупь симпатична ликом,
Она к тому же изошла
Столь сладострастным нежным криком,
Что страсть в самце переросла
В экстаз, немыслимый доныне,
И задыхался гость в лавине
Своих восторгов без числа.
Доволен дамой и собою,
Он не обиделся когда
Она, пресытившись етьбою,
Раскрыла пухлые уста,
Чтоб намекнуть на расставанье.
Недолгим было одеванье,
И он безропотно молчком
С поводырём покинул дом.
Была спокойною развязка.
Вновь перед выходом повязка
Легла герою на глаза,
А за порогом егоза
Ему в карету помогла сесть,
Причём какая-либо гласность
Гасилась культовым «нельзя».
Из жалкой пешки бы в ферзя
Его догадка превратилась,
Ведь что-то в мыслях уж крутилось
Велосипедным колесом,
Однако в нём усталость, слабость,
Сменив исчерпанную сладость,
Законный вызывали сон.
Поговорить бы обо всём
Со Ржевским – тот сидел в карете –
Но… сон надёжно ставил сети.
Онегин стоя, словно слон,
Уснул бы при любом уж свете.
Он Сашке руку лишь пожал.
К утру тот тоже хвост поджал...