Искарь

Предисловие.

То ли слышал я от кого, то ли читал, дескать, никак с собственными персонажами некий литератор сладить не может. Думал, кокетничает, туману напускает, комплиментов ищет. Даже посмеивался. И с ужасом обнаружил, что сам попал в эту же западню. Персонажи мои разлюбезные никак не желали следовать за каракулями, выводимыми пером по бумаге. Местами мне удавалось, конечно, их немного приструнить (кто в доме хозяин, в конце концов?), но только местами. Ей-богу, большую часть времени, проведенного за ваянием последней части трилогии об Ареале, как раз я скакал за своими героями, не имея никакого с ними сладу. Оставалось только от злости грызть вышеозначенное перо. Но теперь работа закончена и, если честно, мне самому жаль расставаться со всеми теми, кто имеет отношение к Проекту или Ареалу. По поводу возможного (или почти обязательного) плагиата со своей стороны третий раз распространяться уже не буду: извинений было принесено достаточно в предисловиях к первым двум книгам.
Устало улыбаюсь и переношу тебя, мой случайный читатель туда... Поближе к событиям.

Глава 1. Очень ценная дыра.
Днями-то еще тепло, пока светило пригревает, а ближе к закату, вот как сейчас, уже свежеет. Иной раз, и люто. А что вы хотите, если сезон звездопада на исходе? Хорошо хоть, не зазря прошел он, сезон этот. Вон, какую я болванку звездного металла Бесу приволок! Тяжелая, зараза, лямками от мешка плечи так вывернула, что до сих пор ломит плечи-то. Пришлось и попрятаться, и тропу посдваивать не раз, чтобы от тех схорониться, кто по следу крадется и да находку отнять посягает. Ну, теперь все уж минуло, добрался увесистый кусок ноздреватого металла до коваля. Стало быть, и деньжата в мошне моей зазвенят знатные, и хлопотам конец. Надолго им конец, хлопотам-топтаньям, аж до следующего листопада яснозвездного.
Сижу, значит, в теплой кузне, потягиваю винцо, зеленое еще совсем, пенистое. Живое, из ягод первого сбора. Ох, как же оно кстати в прохладный вечер! А пахнет как! Так в знойный день луг пахнет, медуницей да кашкой покрытый. Ноги я на табуретку задрал, пусть отдыхают кормилицы. Горн почти угас, не гудит, потрескивает только тихонечко, да тепло последнее в помещение испускает. Под задницей кресло удобное, из коры веревочного дерева плетено, очень уютно в нем филеи умостились. В другой-то раз и не дождешься, чтобы старик кресло самолично гостю пододвинул. Да что я, приказчики от Изысканных таковой чести не удостаивались. Но нынче я гость у кузнеца особый. Я ему поковку для очередного кера-трехклинка принес. Вот как скует он из нее чудо-нож, как продаст – почитай, вдесятеро окупит то, что мне сегодня отсчитает.
Стариком-то я его так, для пущей наглядности называю, а не в глаза, ни боже мой. Не старый он совсем, хоть и сед насквозь. Мыслю так, что видел он всего на дюжину листопадов поболе, чем я. Вообще-то, по соледским правилам мы с ним не ровня. Я – искарь. И очень хороший искарь, можно сказать редкостный. Сущая правда, не бахвалюсь! Павшую звезду потаенным нутряным нюхом чую, потому и не бывает никогда, чтобы я из Хождения порожним возвернулся. Тем, в основном, и живу-поживаю, причем, многим на зависть. Но по отношению к старику я - так, бздынь никчемушняя,  не больше. Он же мастер-клеймоносец! В том смысле, что на работе своей имеет право собственное клеймо оттискивать. Любой простецкий топор, покинувший наковальню с подобным оттиском на лезвии, становится втрое дороже точно такого же, но без клейма. Ибо, клеймо – знак того, что инструмент из металла высшего качества, мастерской закалки и заточки соответствующей. Впрочем, и не скует Бес плохого лезвия никогда. Даже без клейма - гордость кузнецкая не позволит.
Попиваю я, стало быть, винцо. Пальцами, Хожденьем натруженными, в обуви лениво пошевеливаю. Надо будет, между прочим, носки сменить, а то сопрели вдрызг. Жду, что мастер скажет. За сумму не беспокоюсь – по глазам под серебряными бровями сразу видно, что обалдел коваль. Уж больно большая поковка, никогда еще такой не было. Из нее, по моим прикидкам, чудо-нож в руку длиной получиться может. А кер подобного размера - редкость неимоверная, любому из Изысканных сплавить не стыдно. В Каллию, скажем, или даже в Вивад. И не пикнут, заплатят, сколь стребуешь. Поскольку хвальнуться таким лезвием – верх счастья для Высокоблагородий. Можно сказать, макушка блаженства, до мышек-мурашек по спине, когда на предплечьях волоски дыбом встают.
Стоит кузнец у наковальни, ворочает жилистыми руками кусок металла, то так посмотрит, то этак, то сбоку на прищур. Молоточком своим указательным постукивает, звук слушает. Вижу, что доволен старик звуком, поет поковка. Наконец кузнец сообщает цену. Сначала я чуть не свалился с кресла, а потом подумал, что кто-то из нас двоих свихнулся. Старик еще раз стукнул по железу молотком, осторожно положил инструмент на наковальню рядом со звездою и отхлебнул от своего бокала.
- Дыра в поковке насквозь, да еще и ровная какая!
- Я подумал, это как раз нехорошо, а ты...
- Дыра сия, друг мой, очень полезная, хоть нож сковать и не позволит. Зато обкую я эту железяку на толстой оси, вечный валок получится. Представь себе, сколько на нем лезвий протянуть можно! И на мой век хватит, и наследникам передам. Хотя, тебе этого не понять, искарь….
Ну почему же, я быстро сообразил, чего это вдруг Бес в этот раз в расходах не стесняется. Звездный металл черного цвета куется с величайшим трудом и не каждому мастеру подвластен, даже самому искусному, сколько ни молись да заговоров не шепчи. Зато и клинки из него выходят ничем не убиваемые, хоть и по виду неказистые, варварского неоднородно-грифельного цвета, с разводами. Впрочем, от знающих людей я ни разу не слыхал, что такой цвет некрасив. Рубят керы все – и камень, и сталь, и даже древесину белого соогра. И при этом ничуть не тупятся. Кстати, точат, а вернее, навостряют такое лезвие только один раз - при ковке. Отбивают его как серп или косу. Потом уже бесполезно. Никакой точильный камень не возьмет. Все равно как обычный нож на собственном загривке вострить. Трехклинками керы называются потому что как на него ни глянь, хоть с обушка, хоть сбоку, хоть с острия – везде клин увидишь. Не дает упрямый звездный металл вогнутую поверхность проковать. Только выпуклую или, накрайняк, плоскую…. А валки волочильные из такого металла, и верно, вечными должны быть. Ох, и хитер же Бес! Ну, да это его дело, куда металл пристраивать, мое-то – разыскать тяжкий черный слиток, ковалю принести и за труд свой получить золотых монет вдвое по весу против поковки. И тут Бес завернул такое, что у меня сперло в груди, и вино прочно встало горлу поперек.
- Принесешь мне еще один такой слиток, с дырою насквозь - отдам за тебя Млаву.
Наверное, у меня был очень забавный вид. Старик расхохотался.
- Ты только не думай, Ллель, что я оказался последним из тех, кто узнал, что вы с ней перемаргиваетесь. Но!
Бес посерьезнел и со значением поднял палец.
- Ты на редкость удачливый искарь, упускать такого с моей стороны было б неосмотрительно. Потому и плачу тебе, как никто не заплатит. Короче, еще один такой же кусок с отверстием, и Млава твоя. Самолично под венец поведу. В приданное получишь виноградник на закатном склоне, хороший виноградник. Упаси Всевышний, что со мной случится, на одной его аренде жить сможете достойно. Не жируя особо, конечно…. Жаль вот, коваль из тебя никакой, но, клянусь, первого же внука я непревзойденным мастером сделаю. Все, что умею, ему передам. А умею я много, сам знаешь…
Надо же, оказывается, Бес уже все рассчитал, и дальние планы строит, меня не в известность не поставив. Вообще-то просить руки его дочери я уж давно собирался, да все не знал, как с таким деликатным вопросом к знатному кузнецу подкатиться. А перемигивались мы с Млавой и вправду давно. Вот и сегодня, прежде чем уйти от коваля в кабак, я намеревался походя приобнять ее с виду хрупкие плечи, да в темноте чмокнуть в щечку, если удастся. А то иной раз горда девка бывает….
Совсем Бес с глузду, видно, съехал. Это как же понимать? Он что, считает, что за павшими звездами в лес можно с лукошком, как за грибами, ходить? И при этом еще выбирать только те, что с дырками подходящими, а остальные выбрасывать? Нет, не может он так считать. Стало быть, понимать это надо так, что полный отлуп тебе, Ллель, в смысле Млавы.
Я встал и сухо предложил рассчитаться. Тем более, я точно знаю, что как раз в это время девушка «совершенно случайно» стоит у темной стены кузницы. Это раз. А будет она моей женой, пусть хоть треснет старик, хоть щипцы горновые сжует. Это два. Закинул я за спину стреломет, так ни разу в этом Хождении и не пользованный, слава Всевышнему. Кстати, по большей части, его же, Беса работа. И запор его выдающейся ковки, и лучок, закаленный до замечательной упругости. Этот арбалет не такой, какие у нас в Соледо распространены. Те ручками заводными с храповиком взводятся. Долго это и неудобно. Пока наладишь такой инструмент к делу, зарезать успеют как петуха к праздничному столу. А мой - весом стрелка натягивается. Упираешь его в землю, наваливаешься, и готово дело. Только накладывай тяжкий болт под тетиву, целься да спускай затвор. Такой арбалет я сам придумал. Бес, как уразумел, что я от него хочу кованного получить, даже головой помотал. Мол, надо тебе было, Ллель, оружейником заделаться, а не леса исхаживать, по кустам куртку «за ни за что» трепать. Давно это было, помню, еще задумался над его словами, да нет, не мое это дело. Волю люблю.
- Гляжу, не терпится тебе снова горн распалить! - я кинул на другое плечо перевязь с отличным мечом (ха-ха, тоже бесовой работы!), - Ты мне денег-то не забыл отсыпать?
- Не утащишь сразу, - буркнул кузнец, - Не беспокойся, все, что обещал, отсыплю, но только и вправду тяжко нести будет. Это ж в желтом металле неподъемная куча! Пусть лучше у меня полежит, по нужде приходить станешь, брать, сколь надо.
И то, дело говорит кузнец. Не стоит с таким грузом по ночным соледским улицам шататься, а, тем более, в кабаке денежку светить.
Бес распахнул кошель и высыпал на наковальню с десяток золотых кружочков, которые немедленно перекочевали ко мне в карман. Я кивнул благодарно и направился к дверям. Сердечно прощаться с кузнецом не стал, зол был на него за Млаву. Однако тот окликнул меня. Я обернулся в проеме.
- Никак обиделся, искарь? – старик прищурил на меня глаз, - Про дочь мое слово твердо, сам знаешь, до поры до времени любого другого жениха разворачивать буду. Слышишь?  Любого.
Бес шагнул к двери, высунул голову наружу и обозрел черный ночной небосвод.
- А валок ковать начну с послезавтрева только. Как раз луна Небесный Гвоздь застить будет, самое время. Но мне второй к нему нужен. Ответник. Ты вот что, приходи завтра к вечеру. Есть сведения кой-какие про небесный металл. Не зря ж я тебе про Млаву так сурово…
Я кивнул и вышел, зацепив за притолоку рукояткой меча. Черт, нехорошая примета. Угораздило ж вымахать таким дылдой! И что там Бес про сведения бурчал? Ладно, Млава ждет….

Глава 2. Винные танцы.

Перемигнулись мы с ковалевой дочкой давно, почитай, пару листопадов назад. Помню, сразу после первого сбора ягод дело было. Я тогда и засмотрелся на ладную девку, которая танцевала в большой давильне для вина. Вообще-то на такое празднество в Соледо все мужчины, кто не слишком занят, обязательно полюбоваться приходят. Давить виноград положено только молодым незамужним девушкам. Как у нас говорят, «после венца уж не пляшут для винца». Моют им ноги в трех водах и несут на руках в давильни. Причем, моют обязательно не рядом, а подальше, в ручье проточном. Потом девки хором задирают подолы выше колен – и ну плясать на ягоде. От той сок в разные стороны брызжет, а из дырочки у дна давильни в подставленные сосуды пенные реки текут. Вот и собирается народ на голые коленки полюбопытствовать, поскольку такое только в давильне и узришь. Это и подумать невозможно, чтоб девица то же самое средь другого бела дня учудила. Любой ее кнутом вдоль спины моментально наладить обязан, а то и пониже. За непотребство. А во время винного танца это - святое, это - пожалуйста, и молодайки ждут этого праздника, чтоб стати свои будущим женихам предъявить. Иная вроде как устанет, остановится, одна нога в жиже ягодной, а другую на край давильни выставит. Отдыхает, якобы, запыхалась, а сама глазами по сторонам стрель-стрель! А ну, кто из парней подойдет, да слизнет каплю густого сладкого сока с лодыжки? С того момента, считай, он ей себя женихом объявляет. Это ничего, что такому жениху родня девицы и от ворот поворот вполне дать может. Главное, теперь все знают, что на девку спрос пошел, так что, если кто хочет присоседиться, то нечего время терять. На дочку мастера-клемоносца особо смелых в тот день не нашлось, а у меня даже в глазах от ее ладности потемнело. И не упомню, как ноги сами к давильне понесли, как ухватил девку за выставленную лодыжку, чтоб ногу не отдернула, как склонился, да сок с розовой пятки и слизнул. Почли меня тогда умалишенным. Ну, еще бы, не с моим рылом в зятья к Бесу налаживаться. Но приволок я ему той же осенью изрядный кусок павшей звезды. Тем самым и себя на весь холодный сезон обеспечил, и коваль, продав трехклинок, новой крышей обзавелся. Черепицу, между прочим, на заказ брал не где-нибудь, а в самом Сантре. С тех пор и стал он смотреть на наши с Млавой редкие встречи будто бы сквозь пальцы. А и, думаю, небезлестно старику было, что лучший искарь Соледо находки свои ему одному носит, да какие! Скажу, не хвастая, таких крупных ни один из нашей Братии бродячей в последнее время не находил. Молчаливым согласием Беса я не злоупотреблял, действительно, встречи наши с его дочкой были редкие и мимолетные. Зато радостные и долгожданные. А что, куда торопиться? Все одно, моей девка будет.
Нехорошая примета обернулась тут же. Млава не дождалась. Только-только я свернул в тень задней стены кузницы, как почувствовал, что моя милая тут была. Нюх у меня уж больно хорош. А от Млавы всегда парным молоком попахивает. Вот и сейчас, запах на месте, а ее самой уж нет. Не дождалась, слишком долго я с ее отцом судачил. И то, нечего честной девке по ночам шастать, незнамо где. Матери-то у нее нет, померла давно, пожурить ласково некому. А отец в строгости держит, чего доброго, и ремнем запросто протянуть может.

Глава 3. Городские новости.

Только я объявился в кабаке, как корчмарь меня поприветствовал и выкатил моментально стопку забористой. Но про успехи не спросил, а дождался, пока платить стану. Узрел золотой, быстренько смахнул его со стола в счет выпитого мною в грядущем, кивнул удовлетворенно и от вопросов дальнейших воздержался. И так все ясно – не пустой я воротился. В прошлый-то раз за погонную кружку пива последним медяком расплатиться пришлось.
Я оглядел кабак. Изменений со времени моего последнего посещения никаких не произошло, те же стены закопченные, те же узкие окна. Только их жена кабатчика, наконец, помыть соизволила. И рожи, по вечернему времени тут сидящие, были все поголовно знакомы и в знак приветствия вздымали кружки к потолку.
Ко мне подсел Яр-кожемяка. Дружок. Наши дома рядом стоят. Утопил в гигантской ладони пивную кружку и принялся новости выкладывать. Оказывается, ничего особого за время моего отсутствия не только в кабаке, но и во всем городе не стряслось. Не считая, конечно, того обстоятельства, что цены на сбрую поднялись, в честь чего Яр нынче и поглощал лишнюю порцию. Я понюхал его кружку и удостоверился, что кожемяка не врёт по своему обыкновению. Пиво было хорошим, обычно он этот сорт не пил из-за дороговизны. Был Яр треплом и весельчаком. Это заблуждение, что крупные люди угрюмы и неразговорчивы. Взять, к примеру, нашего кожемяку, косая сажень в плечах, в проем двери едва влазит, если боком не повернуть, руки – посмотришь, и плохо становится. А в глазах не гаснут искорки веселья, рот вечно до ушей, и при всем при том мухи не обидит. Последней этакой несчастной мухой оказался некий глупец, по недомыслию ласково глянувший на будущую ярову жену. Не знал он этой тонкой подробности в ее жизнеописании. Ну, получил малый по шапке так, что мы потом долго приглядывались, а не провалилась ли голова в портки?
Помимо радостной новости о повышении цен на кожи, несомненного внимания заслуживало то, что супруга городского Головы успешно разрешилась от бремени. Само по себе это событие никакого удивления не вызывало, ибо случалось с поразительной регулярностью раз в год. Однако на сей раз по этой причине была осуществлена несусветная милость, или, если хотите, глупость. Из местной каталажки выпустили всех карманников, осужденных на отрубание кому - пальца, кому – руки по локоть. Каждому из них судьею уже была определена степень укорочения длани, напрямую зависящая от стоимости украденного и знатности того, кого обчистили. И тут – на тебе, всех без экзекуции повышвыривали на улицу! Понятное дело, в сложившихся обстоятельствах придется на рынке держать ухо востро.
Яр продолжал разглагольствовать, совершенно не нуждаясь в чьем-либо пристальном внимании. Делают вид, что слушают – и хорошо. Под кожемякино непрерывное бубнение я еще раз лениво оглядел кабак. Ба! В углу сам Цепень сидит, подслеповато в оловянную кружку уставился, думами своими занят. Только всем известно, что высокоученый Цепень ничего просто так не делает. Стало быть, есть надобность в том, что расселся он в кабаке, в месте, совсем для него не подходящем. Нос-то в спиртное макать он и дома вполне может. И в спиртное изысканное, куда там до него нашему, кабацкому.
Вообще-то, Цепень был ученым и не простым ученым, всякие непонятные штучки за ним водились. К примеру, писать-читать сей муж умел и по-нашему, и по-вивадийски и по-каллийски. А уж устно он изъяснялся на неимоверном числе и вовсе отдаленных языков. Целительностью занимался, заразу падучую от скота отгонял и прочими благами кропил Соледо со щедростью, ничего взамен не прося. Нет, вру, попросил однажды в холодное время его дровами обеспечивать. В качестве вознаграждения за целебный источник на Храмовой Площади. Просто так, помню, шел-шел он жарким днем, под солнцем тогда аж брусчатка плавилась, воткнул с силой посох в мостовую, вывернул булыжник. А из-под камня струя хрустальной воды захлестала. До сих пор хлещет. Вкусная, чистая, и в морозы не замерзает. В общем, через странность, нелюдимость и, главное дело, несомненную полезность свою имел Цепень стойкую репутацию чернокнижника. Это помимо опасливого уважения. Имя ему настоящее было насквозь иностранным. Йонсом он прозывался. Да только прилепилась к нему кличка Цепень. На вид этот пожилой господин был длин, тощ и бледен, аки стебель клубневого злака, проросший в темном подвале. Вот, шустрый на язык Яр и прозвал его глистом во всеуслышание, как только увидел.
Помню, идем по улице, обнялись и покачиваемся из стороны в сторону - гуляние было по случаю праздника Летнего Благодарения. Народ все дела свои побросал, тем более что городской Голова выкатил на площадь бесплатную выпивку. Тут как раз Цепень впервые и объявился. Бредет навстречу нам устало, на корявый длинный посох опирается. Следом катится повозка, доверху набитая скарбом самых разнообразных свойств. Пожитков столько, что и здоровенный битюг с места б не сдвинул, просто удивительно, как только колеса в стороны не расползлись! К тому же мостовая шла в гору, но повозку на удивление легко тащил маленький тощий ослик. И, кроме того, гора вещей на ней была такой высокой, что, казалось, все это сооружение непременно опрокинется. Однако ничего такого не приключилось, а приключилось нечто гораздо более забавное. Кожемяка встал посередь дороги, загородив проезд собственными гигантскими телесами, и громогласно осведомился, откуда, мол, в нашем славном городе возник столь злокачественного вида глист? Ну, бухой парень был, ясное дело, у него и так-то язык отдельно от мозгов в голове проживает. А тут уж.… Новоприбывшего похабное определение его внешности вовсе не обрадовало. Он нахмурился, вытянул костлявый указательный палец и мазнул им Яра по губам. Кожемяка, было, решил разразиться удивленно-угрожающей речью по поводу непотребного поведения незнакомца, но не смог выговорить ни слова. То есть, он мычал, пучил глаза, как козел, мучимый запором, размахивал руками, но ничего членораздельного сообщить не мог. Неожиданная выходка старика вызвала в толпе бурю восторга, а в душе моего приятеля - полное отсутствие оного. Здоровяк уже собрался примерно наказать пожилого наглеца, но тот показал ему два пальца. Не зря говорят, что слово – серебро, а молчание – золото. Ох, не зря! Яр языком пошевелить не мог, поэтому вынужден был пошевелить скудными остатками мозгов и понял, что два пальца – это намного больше, чем один. А, значит, и лишиться можно куда более важных вещей, нежели язык. Содержимое яровой башки сработало неожиданно быстро, и кожемяка вместо расправы низко поклонился незнакомцу. Тот улыбнулся в седую бороду, коснулся пальцем губ провинившегося, и Яр вновь обрел дар речи. Старик продолжил свое шествие, я мы от греха подальше поспешно ретировались в кабак заливать пивком свежие впечатления.
С тех пор глистом Йонса никто не рисковал называть даже за глаза, но более пристойное и благозвучное прозвище, придуманное цирюльником Медеем, все ж прижилось, и в отсутствие его владельца использовалось повсеместно. Так и стал ученый Йонс прозываться в народе Цепнем.
Мне стало любопытно, чего это Магистр в кабаке околачивается? Поэтому, кивая знакомым и периодически заказывая себе новую выпивку, я под трепотню Яра непрестанно следил за Цепнем. И обратил внимание на некоторые непонятки, лишние, на мой взгляд, в нормальном кабаке. За стол к старику никто не подсаживался, хоть вокруг народ все прибывал и прибывал. Становилось шумнее, теснее, потнее и пьянее, а старик в одиночестве все прикладывался к кружке с гретым вином, умащенным пряностями. То, что Цепень сидел в гордом одиночестве еще вполне объяснимо, но то, что напиток в его кружке не убывал, было просто возмутительным. Хотя глотки седой чернокнижник делал более чем основательные. Я уже не говорю о том, что это вино уже давно должно было остыть, но как вился парок над кружкой, так и вьется. Понятненько, очередной фокус - Цепень в руках греет вино до полукипящего состояния. А что, с него станется. И ведь явно ждет кого-то. Интересно, кого?
Только вот удовлетворить интерес так и не удалось. Приспело время, и кабатчик принялся выпроваживать посетителей, дескать, поздно уже, а ему завтра рано вставать. Народ безмолвно потянулся к выходу. А как же, только пикни, в другой раз или недольет супостат или не нальет вообще. Да еще заявит, что не нравится – ищи себе другой кабак. В общем, выперли всех, за исключением, разумеется, магистра Йонса. Плюнул я, поволок ноги домой. Там надо скорее камин разжечь, небось, за столько времени и дух-то живой повыветрился.

Глава 4. Дальнозоркий чулок.

- Кхм! - кашлянул я, - Может быть, попозже зайти?
Цепень и Бес, чуть ни уперевшись лбами, пялились на странное сооружение на верстаке. Оба они вздрогнули от неожиданности и повернули лица ко мне.
- Да нет, заходи, - кузнец махнул рукой.
Я присоединился к старикам и тоже начал пристально рассматривать то, что лежало перед ними. Солнце садилось. Молчание затягивалось, тишина стояла такая, что было слышно, как на подоконнике занимаются любовью два таракана.
- Что это?
- Это дальнозоркое устройство. Можешь взглянуть.
Дальнозоркое устройство представляло собой некую продолговатую корзинку из тонких деревянных реек. Внутри нее на веревочных растяжках был подвешен кожаный чулок, скомканный гармошкой. В оба конца чулка были заправлены круглые стекляшки. Цепень поднял корзинку, установил ее на грязном подоконнике и направил в сторону гор. Тараканы, недовольные тем, что их прелюбодеяние грубо прервано, прыснули в стороны.
- Смотри сюда, - Цепень ткнул пальцем в одно из стеклышек.
Я присел, закрыл один глаз, а другим посмотрел туда, куда указывали.
- И что? Муть какая-то.
- А! Покрути вот эти палочки.
Внутри корзины помимо чулка и растяжек имелось несколько поперечных веревочных скруток со вставленными палочками. Точь-в-точь как у плотника на лучковой пиле. Я покрутил одну из них.
- Надо одновременно с обеих сторон, - Бес пришел мне на помощь. Стяжки заскрипели, рейки выгнулись бочкой.
Вот чудо-то, муть рассеялась! Я вдруг увидел сахарно-белую вершину Коровьей Горы так близко, словно стоял у ее подножья. Оторвавшись от стеклышка, я глянул в окно просто так. Нет, гора на месте, едва видна, и ходу до нее ровно девять дён, по собственному опыту знаю. Приник снова к устройству – и снова вот она, хоть рукой трогай, хоть верхом садись.
- Ну, отцы, вы даете! – восхищению моему не было пределу, - Вот что значит ученость.
- А! – Цепень махнул рукой, но было видно, что он польщен, - Громоздкое больно сооружение получилось, неудобное. Вот, мыслим, как упростить.
И Магистр с ковалем опять уставились на дальнозоркий чулок.
- А как оно действует?
- Вот смотри, - Бес принялся объяснять, - Два стекла, выточенные чечевичками. Если через них смотреть, то далекие предметы кажутся близкими. Только у каждого, наверное, свои глаза, поэтому надо сделать так, чтобы расстояние между стеклами можно было бы менять.
- Ну и что тут думать? - я высказал первую же мысль, пришедшую в голову, - Сделай ученому две трубки. Пусть одна внутри другой елозит, а по концам – стекляшки вставь.
Идея была проста как фартук молотобойца, и я испугался, что меня тут же засмеют, оконфузят и поставят на место. Однако этого не произошло. Старики ошеломленно уставились сначала на меня, потом друг на друга. Наконец, Цепень хмыкнул.
- Вы далеко пойдете, юноша. Действительно, это самое простое и, скорее всего, самое верное решение. А ну-ка!
И Магистр принялся споро распутывать веревки, разбирая корзину.
 - А, что я говорил! – Бес был доволен, будто сам только что предложил это решение, - Я же говорил, что парень с головой! Ты, Йонс, только посмотри, какой он самострел удумал! И почему ты, Ллель, упорно предпочитаешь работать ногами, а не башкой?
- Потому что хочу тебя, наконец, разорить, - грубо отшутился я, - Вот принесу звезду с тележное колесо – по миру пойдешь.
- Я так и думал, что молодой человек подскажет нам что-то полезное, иначе, зачем бы его тут дожидался? Кстати, Сабо-писарь передавал тебе привет, я с ним вчера повидался, - Цепень повернулся ко мне и ласково улыбнулся.
Вот уж новость! Сроду не видел я, чтобы Йонс зубы скалил.
А с писарем и правда забавная история приключилась. Он служил делопроизводителем при городском Голове и вел всякие записи, в том числе, и переписывал приказы. Приказы все были похожи друг на друга как котята из одного помета. Различались только названия и несколько слов внутри. Сабо скоро надоело карябать одно и то же. Не долго думая, он отлил из свинца буковки, перевернутые наоборот, и понавтыкал в деревянную скалку. Потом, испачкав их в краске, просто прокатывал скалку по пергаменту. Таким образом, писарь не только облегчил свой титанический труд, но и получил возможность производить на свет великое множество совершенно одинаковых приказов и рассылать их тому, кому они предназначались. Как я уже говорил, приказы сильно не разнились, поэтому, стоило заменить несколько рядов этих буковок, и – на тебе - готово новое постановление. Голова очень высоко оценил сие новшество и даже прибавил предприимчивому бумагомараке жалование. При этом работы у того вовсе не прибавилось, а даже наоборот. Читать-то я не умею, но суть сабова изобретения уловил. И вот однажды, сидя в его каморке, увидел, как он, пока прокатывал пергаменты, угваздался краской так, что живого места не осталось. Башку откуда-то изнутри кольнула мыслишка, и я предложил печатнику располагать буковки на плоской доске, класть на них пергамент и сверху прокатывать уже простой, гладкой скалкой. Правда, жмот Сабо даже стаканчика красного мне потом не выставил …
Пока Цепень развязывал на верстаке свою корзинку, Бес снова подвел меня к окну.
- Только тебе и по большому секрету. Пару недель назад несколько крупных звезд упали прямо на заснеженный склон Коровьей горы. На тот, что обращен к нам.
- И это обстоятельство вы оба с магистром узрели в его кожаный чулок, не так ли? – я был настроен недоверчиво, слишком уж все выглядело просто.
- Нет, - послышался голос от верстака, - Я заметил только четыре столба белого пара. И не без оснований полагаю, что это были четыре раскаленных звезды.
- Да туда уж, небось, все искари ломанулись!
- В это время, сам знаешь, в городе ни одного не осталось – все в Хождении. И, потом, кроме как в дальнозоркое устройство, этого заметить отсюда нельзя.
Я внимательно оглядел стариков с ног до головы. Ясно, что, коли не ошибся Цепень, удача сама просится мне в руки. Удастся притащить звезды – чего доброго, как бы и вправду Беса по миру не пустить. Я решился.
- Дырки не обещаю, кузнец, но если принесу все четыре, отдашь за меня Млаву.
Бес покрутил носом, как заяц.
- Ого! – Йонс фыркнул и подмигнул Бесу, - Ну что ж, понятно, девка видная, стоит того. Соглашайся, кузнец.
Коваль подумал еще немного, и мы ударили по рукам. Пора было собираться, ибо лучше выйти поутру раньше. О моем повторном походе в этом году, похоже, никому, кроме стариков и меня самого, известно не будет. Но ни один искарь не станет рисковать и обязательно проследит, не идет ли кто за ним в толпе городской, когда в Хождение отправляется. Это в крови уже. Я попрощался, повернулся к дверям и перешагнул порог, особо тщательно проследив за тем, чтобы не зацепиться мечом за косяк.
- Подождите меня, молодой человек, - сзади раздался голос Цепня, - Не откажете в любезности, проводите старика до дому.

Глава 5. Витой рог.

Не знаю в Соледо никого, кто мог бы похвастаться, что переступал порог дома Магистра. Слуги его, разумеется, в расчет не берутся, тем более что входить им положено через заднюю дверь. Да чего там, слуги! Всем известно, что слуга у него только один – немой одноглазый старик столь преклонного возраста, что пора бы уж и коростой покрыться. Впрочем, довольно шустрый, видел я на рынке, как он продуктовые корзины таскает. А я, значит, удостоился. Никак нельзя было от такого отказываться, по меньшей мере, будет, что внукам рассказывать зимними вечерами.
Дом у Цепня был ухожен, добротен, обширен и стар. Полагаю, ухожен нескончаемыми хлопотами немого слуги. Он и встретил нас со свечой на пороге, удостоверился, что пришел сам хозяин, что ужин подавать не требуется, оставил на столе в гостиной несколько горящих свечей, разжег камин и канул в темень. Вином и бокалами Йонс распорядился уже сам и жестом пригласил меня присесть у огонька.
- К твоему походу, Ллель, у меня свой интерес.
И замолчал.
Я сидел в кресле, озирался, пытаясь осмотреть гостиную, но стены тонули во мраке, который еще больше усугублялся огнем в камине и тусклыми свечами на столе. Цепень заметив это, удовлетворил мое любопытство. Он негромко хлопнул в ладоши, и на стенах сами собой вспыхнули факелы. Я от неожиданности даже вздрогнул. Гостиная теперь была ярко освещена. Окна занавешены тяжелыми портьерами неопределенного цвета. Мебель роскошью не отличалась. Стол в середине, несколько удобных кресел и вдоль одной стены большие, до потолка, шкафы темного дерева с книгами. Неужто можно столько прочитать? Это ж никакой жизни не хватит. А вот вдоль двух других стен расставлены такие безобразия, каких я нигде не видал. И были эти безобразия хорошо выскобленными скелетами. Причем, скелетами столь же занимательными, сколь и омерзительными. Особенно, если представить себе тварей, которым они раньше принадлежали. Оказались среди них и шести- и даже семилапые ублюдки. У одних черепа с остроконечными зубами или рогами, у других - с птичьим клювом, да таким большим, что в него можно спокойно запихнуть арбуз. Некоторое время я сидел, разинув от удивления рот и позабыв про бокал в руке.
- Милые зверюшки. Интересно, откуда они родом?
- По эту стену, - Магистр повел ладонью вправо от себя, - Произведения Всевышнего, по другую – мои собственные. Признаться, не все получились удачными, большинство сдохло почти сразу.
Я окончательно обалдел.
- Что значит, твои произведения? – вопрос-то я задал, а по спине нехороший такой холодок пробежал.
- Да по молодости возомнил, было, себя равным Самому, - хмыкнул Цепень и отхлебнул из бокала, - Глуп был, заносчив. Вот, мало что и получалось.… Между прочим, советую отведать этого вина. Особенный сорт.
Я пригубил, напиток действительно был великолепен.
- Из чего же они делались? Вроде, не дерево, не металл, - я встал, подошел к скелету наиболее гнусного вида.
Судя по дыркам в черепе, глаз у его обладателя при жизни имелось не менее пяти. Как только я протянул руку, чтобы потыкать пальцем в длинные передние зубы, скелет чуть повернул голову и уставился на меня пустыми глазницами. Я, не раздумывая, отскочил назад и даже не заметил, что в руке уже сжимаю рукоять меча.
- Прости, Ллель, это такая дурацкая шутка получилась, - послышалось сзади, Йонс щелкнул пальцами, и скелет покладисто повернул череп в прежнее положение, - Ходить их уже и мне заставить не под силу. Все, исчерпали себя костяшки.
- Да уж, шутка дурацкая, уважаемый Це… - я, не глядя, метнул меч в ножны за спиной.
- Договаривай, договаривай, - в глазах Магистра прыгали совсем молодые искорки, не вязавшиеся с сединами, - Договаривай. Я прекрасно знаю, что в Соледо меня прозвали Цепнем.
Однако договаривать из вежливости я не стал. Только вернулся к креслу, настороженно оглянулся на испугавшего меня скелета и уселся лицом к камину.
- А создается это не из «чего-то», - Магистр сделал движение рукой в воздухе возле коленей, словно поглаживал большого пса.
В то же мгновение этот самый пес и возник. Правда, псом такую тварь и назвать-то нельзя. Шестинога тварь была, волосата и полосата. Лапы и хвост как у дворняжки, голова полусобачья-полузмеиная. Существо вздохнуло и примостилось у Цепня в ногах.
Да, старик-ученый накормил меня сегодня чудесами до отвала. Непонятно только пока, зачем? Жил-жил я себе спокойно и не подозревал, что у действительности имеется такая удивительно неприятная изнанка. Тут положено или сразу с ума сходить или марку держать. Я поразмыслил и выбрал второе.
- Прелестная собачка, - по возможности равнодушно заметил я и без спросу вновь наполнил бокал.
- Да какое там прелестная…, - Йонс тяжко вздохнул, - Эта, как ты выразился, собачка прямо сейчас способна есть, пить и даже, извиняюсь, совокупляться. Если, конечно, сотворить…
Цепень нагнулся, бесцеремонно задрал существу одну из задних лап, удостоверился, что особь получилась мужского пола и продолжил.
- … ему подругу. Только, что с ними станется уже к полуночи – тебе лучше не видеть. А почему? А потому что халтура. Эх, суета сует….
- Ничего себе, халтура! Он не кусается, кстати? – я на всякий случай повел плечом, и перевязь с мечом устроилась поудобнее для немедленного выхвата.
- Да говорю тебе, халтура! На устойчивую тварь надо не меньше недели потратить. Пока все продумаешь, как жить ему, как дышать, как все прочее внутри будет действовать. И то, ничего хорошего. Вон тот зубастый, - старик ткнул пальцем в один из скелетов, - Аж полгода прожил. Потом сбежал и сдох в лесу без присмотра.
- Интересно было бы на них целиком полюбоваться, - я все больше проникался интересом, - Что это ты только кости хранишь? Могу посоветовать хорошего чучельника. Есть в Соледо такой, на улице Прохвостов проживает….
- Не надо. Они дохнут от парши какой-то. Шкуры портятся напрочь. Какое уж там чучело.
 Йонс счел, что представление закончено, сделал движение, будто отряхнул ладони, и жуткое создание пропало, словно его и не было.
Я помотал головой и успокоения ради дохлебал из бокала.
- В общем, нужно мне от тебя кое-что.
Я прокашлялся и вопросительно поднял брови. Спрашивать вслух побоялся, вдруг голос дрожать будет.
- В мире нашем много удивительных животных. Тех, что на глаза не каждый день показываются. Например, зубастые кони. Редкая зверюшка. Вот, рог его у меня имеется. Полезная вещь в моих делах. Да почти любая часть его тела пригодна для… скажем так, научных целей. Но особенно ценны рог и кровь.
С этими словами Цепень словно из воздуха извлек длинный витой рог единорога и подал мне. Я покрутил острый рог в руках. Ага, как же, знаем мы, какой наукой тут балуются, да, впрочем, не мое это дело.
- Знаком я с такой лошадкой.
Единорог, сильный и кровожадный хищник с копытами и жуткой зубастой пастью издалека и вправду внешне похож на лошадь - с гривой, хвостом, и прочими статями. А посередине лба в дополнение острый прямой рог имеется, тем длиннее, чем животное старше. Редкость неимоверная. Кое-кто видел их лишь издали, везунчики, а вот мне пришлось познакомиться поближе.
Пару листопадов назад я набрел в незнакомом лесу на крупную звезду, теплую еще. Едва успел ее в заплечный мешок запихать, как пришлось нестись по лесу, не помня себя от ужаса. Следом стучал копытами единорог. В памяти не осталось, каким образом умудрился на дерево взлететь. Похоже, так быстро ни одна рысь со времен сотворения мира на верхушку не забиралась! Зверюга околачивалась вокруг сосны и внимательно меня разглядывала, задирая однорогую морду. В конце концов, стало ясно, что хитрый хищник в душе поклялся мною пообедать. С этой целью он решил просто ждать, пока я не устану и сам собой не свалюсь с дерева. Хорошо, что я, наверное, от страха, позабыл выбросить стреломет. Мешок-то со звездой пульнул в кусты, потом едва разыскал. Но, счастлив был мой бог! Сначала казалось, что самое сложное – это снарядить арбалет. Уверяю вас, сделать это, сидя на дереве, довольно трудно. Потом выяснилось, что и единорог не без мозгов. Зверь, словно издеваясь, не стоял на месте, поэтому целиться было еще труднее, нежели тетиву оттягивать. И все же мне удалось его пристрелить. Аж четыре болта потратил, пока хищник перестал трепыхаться! Кто же знал тогда, что убиенный зверь обладает такими ценными составными частями. Уж что-что, а рог-то я ему непременно бы отломал, да тому же Цепню и сплавил.
- Знаю, что знаком, - Йонс улыбнулся, - Не затруднит тебя мимо того места еще пройти? Поди, осталось что. Кости или даже рог. Длинный он был?
- Ага, прежде чем задать стрекача, я его тщательно измерил! Кстати, про эту историю Бес проболтался?
Цепень кивнул. Я-то сам в городе по поводу встречи с единорогом, или, как их еще называют, хором, особо не распространялся. Все равно не поверят, а слыть трепачом не хотелось. Я же не кожемяка.
- Думаю, с того времени лесное зверье уж тушу растащило, не сыщешь ничего.
- А ты постарайся, посмотри там вокруг, вдруг повезет? Надеюсь, понимаешь, что я буду щедр?
Вот это уже разговор по мне! Мы быстро договорились со стариком о расценках на все то, что, возможно, от единорога осталось, и я собрался уходить.
- Провожать не стану тебя, Ллель, устал, - Цепень и вправду выглядел утомленным, обвисшим каким-то.
Я кивнул и направился к выходу. Хлопком в ладоши Магистр зажег для меня факелы на лестнице. Я стал неторопливо спускаться, поглядывая на темные картины на стенах. Уже внизу, у дверей меня нагнал черный кот с сытой мордой и усами, торчащими, как у начальника городской стражи. Кот потерся о ноги, всем видом показывая, что жаждет оказаться снаружи. Погулять, мол, очень надо. Но стоило только отворить дверь, как кот тут же перестал проявлять нежную дружбу и забыл обо мне, своем благодетеле. Подрагивая кончиком задранного пушистого хвоста, прелюбодей просочился на улицу и тут же свернул направо в палисадник, в заросли бздики. При этом он спугнул пристроившуюся там спать ворону, которая с возмущенным карканьем взлетела в темное небо.

Глава 6. Наш совершенный во всех отношениях мир.

Многие считают наш мир несовершенным. Однако, в зрелом размышлении, а в Хождениях, знаете ли, голову посещают размышления именно такого рода, я пришел к выводу, что это совсем не так. Совершенен наш мир и равновесен, не спихнешь в сторону запросто. Давным-давно Создатель, сотворяя все то, что мы можем видеть, оглянувшись вокруг, добра и зла в замес насыпал поровну. И получилось, в конце концов, нечто отбалансированное, как хороший клинок. Того же Беса работы, например. Вот взять, скажем, лес. Косуль да кроликов в нем ровно столько, чтобы волки жили не впроголодь. Это с одной стороны, а с другой – и волчица приносит столько щенков, сколько косули и кролики прокормить смогут, не больше. Иначе дохли бы серые с голодухи. Или другой пример, уже из людской жизни, ежели желаете. Вон, говорят, как начнут в Каллии степного суслика выбивать, так моментально Черная Лихорадка в городах объявляется и косит народишко направо и налево. Некогда тогда людям становится на грызунов охотиться. А, порой, и некому. Такие страсти про это рассказывают, что остается только знамением обмахиваться, что миновала Соледо горькая чаша сия. Вот, раз и навсегда установленная Всевышним, пропорция сусликов и людей и сохраняется. Видите, как все понятно и удобно устроено: на каждый луг – свои косули, на каждого кролика – свои волки, а на каждого человечишку – мор да болезни всяческие. То есть, присутствует вселенская благодать на всем земном блине от Тропы Солнца до Небесного Гвоздя. И от далекой Каллии до Студеного Побережья на закате.
В нашем, искарском деле те же законы действуют. Павших звезд, на которых на жизнь заработать можно, не так уж и много. Потому и искарей конечное число. Если бы за ценным металлом люди в леса выходили как бабы за брусникой, то это непорядок был бы. Впрочем, и не найдет обыкновенный человек звезды никогда. Если, конечно, по случайности она ему прямо на макушку не грохнется. Тут особое чутье надо иметь. Бывает, входишь в лес, и возникают сразу всяк разные внутренние чувства, те, что сами собой твои ноги толкают в нужном направлении. Туда, куда недавно звезда пала. Кстати, и здесь полная справедливость присутствует. В неурожайный год, когда на всех искарей по звезде не получалось, набредали на них только самые способные. И никак не иначе. Хвальнусь еще раз непременно – не было у меня ни разу, чтоб без добычи из Хождения возвращался.
Есть среди нас и свои волки. Черными искарями мы их зовем. Это те, кто сами-то найти звезду не могут, зато отменно выслеживают других, тех, кто в этом деле поудачливее. Находку при этом присваивают, а истинному хозяину – особая благодарность – нож в бок. Никто потом и не найдет. Растащат тулово несчастного лесные зверюшки. Вот почему приходится с собой и меч таскать в Хождения и, вот, арбалетом обзавестись. Не всегда, конечно, такая охота на людей удачной бывает. На кого попадешь. Грешен, скажу по секрету. Убил я в лесах одного такого ловкача.
Был у нас в Соледо малый один, упасите Небеса его душу. Звали его Блажной Прем. Чуть постарше меня, неприглядный такой, волосенки вечно грязные, редкие, щеки голые, ни разу бритвы не потребовавшие. Только на подбородке реденькая такая волосня неопределенного цвета. Да и вообще, вырасти-то он вырос, а мозги в детстве оставил. Почитали его за городского сумасшедшего, и не без основания. Сиживал, бывало, весь год, то у пивной, то просто на площади. Порой, и слюни пускал. Ни на что по причине скудоумия парень не пригоден был, а трех его сестер младших родителям растить – поди-ка. Однако большое подспорье от него семье было. Искарь первостепеннейший! И не было в городе ему равных в таком деле, быть может, я только…. Как ни уйдет в лес, глядь, а уж через день-другой прет на себе обратно большущую звезду.
И вот однажды, вышел я на костерок в лесу. Сам-то уж с поклажей. Лежит звездочка моя в мешке за спиной, воротит плечи кзади. Гляжу, у огонька Прем наш восседает. Ноги под себя, цветочек какой-то разглядывает. А за спиной (мать честная!) диковинной величины ноздреватая звезда просто так, на хвое... И где он такую раздобыл? Поднял глаза Прем, обрадовался мне. Он вообще всем радовался, ущербные они, как правило, очень добродушные.
- Гляди, Ллель, - говорит, - Какую я нашел! Снесу ее ковалю, может, даже на следующий год в Хождение не пойду. И сестрам чего красивенького справить станется! Сережки там….
А у самого рожа аж светится от предвкушения. Как он звезду кузнецу продаст, да как полную мошну монет домой понесет. Прикинул я, ежели серебром платить коваль станет, то никак без тележки денежки домой не дотащить. И все ж, дурак-дураком, прости меня Мать Преблагая! Да кто же каждому встречному-поперечному такое сокровище под нос сует?! Так и головы не долго лишиться. Но разве ему растолкуешь? Содержимого-то головы он давно уж лишился.
- Иди, - говорю, - Прем, домой, да побыстрее, да звезду свою поглубже в мешок запрячь. А то, мол, нехорошие люди и отымут.
Тот только улыбнулся, глупо так.
- Не, посмотрю на этот цветочек, пока светло. Глянь, какой красивый! А уж потом, по вечерней поре, и в город налажусь. Не так потно будет. Звезда-то тяжелая….
Повернулся я, да и пошел своей дорогой. Только не далеко успел уйти. Слышу, какая-то возня на поляне за спиной, и чувство внутреннее всколыхнулось нехорошо. Поворотил стопы, чуть ни ползком обратно к костерку воротился. Смотрю из-за кустов – у огня на прицыпках Спок Задница сидит, длинный нож чистит. Втыкает клинок в мягкую лесную землю. Вынет, посмотрит - нет, не чистый еще - и снова втыкает. А рядом бедняга Прем ноги протянул. Спока-то я со спины узнал – по косичке. Только он в Соледо косичку носит. Ведь, вот какие чудеса жизнь откалывает! На кого угодно из наших, из искарей, подумать мог. Но то, что Спок грязным промыслом руки пачкать стал! Он же сам в Хождениях сызмальства. Или давно уж у него именно такие Хождения? Попытался я припомнить, часто ли совпадало, чтобы Задница с добычей вернулся, а кто-нибудь из ходоков назад не пришел, и не смог. Ну и не надо! Раз встал ты, Спок, на разбойничью тропу, значит, не достоин смерти в глаза посмотреть. Взвел я тихохонько самострел, наложил болт медвежий и….
Когда я наклонился над Споком, тот был еще жив. Он лежал на спине, а толстая стрела, перебив хребет, торчала из груди татя острием наружу.
- И ты тоже? - прохрипел умирающий.
В хрипе было столько неподдельного удивления, что я даже оторопел. Ведь вот гадство! Унесет с собой в небеса Задница мысли о том, что и Ллель в черные искари подался. Я нагнулся и с натугой выдрал из тела Спока толстую арбалетную стрелу. Совсем мне не надо, чтобы, набредя на останки Задницы, кто-нибудь по болту понял, что именно я его и укокошил. Кровь все уменьшающимися точками вытекала из раны, а вместе с ней и жизнь из стекленеющих глаз. Мне было его не жаль.
Я посмотрел на беднягу Према. Тот лежал со своей глупой ухмылкой на лице, смотрел в небо и уже не шевелился. Горло его от уха до уха пересекала жуткая рана. Звезда, виновница всего, мирно покоилась на одинаковом расстоянии от убийцы и его жертвы. Я напряг слух и понял, что, хвала Всевышнему, вокруг никого. Начинало понемногу темнеть. Нагнулся, приподнял мешок Спока, встряхнул. Так и есть, пустой. Позарился, значит, на чужую удачу.
Возвращаться домой одному и прихватить при этом чудом доставшийся мне кусок металла претило. Надо обязательно унести с собой тело несчастного Према, чтобы родные хотя бы могли его по-человечески похоронить. Но не с такой же жуткой раной! Эх, была не была! Я оставил на поляне все, как было, только затоптал костер, взобрался на дерево и притих.
Мясо в лесу долго не лежит, и в этом пришлось лишний раз убедиться. У меня и ноги не затекли еще, а к месту трагедии из чащи осторожно вышел волк. А что, кровь-то она пахучая. Знающее животное ее издалека слышит. Звери – они умные! Ничего зря делать не станут. Вот и здесь – зачем силы тратить, кожу в новом месте, да с одеждой прогрызать, коли есть великолепная рана? Серый разбойник поступил точно так, как я и предполагал. Он вцепился в горло мертвого дурачка и изуродовал его так, что ни одна живая душа не заподозрила бы, что эта самая глотка сначала была рассечена ножом. Я спрыгнул с дерева. Волк испуганно отскочил в сторону, злобно рыкнул, но, понимая, что находится не стае, в драку не полез и отступил за кусты.
- Ничего, дружище, - пробормотал я, укладывая в собственный мешок добычу городского сумасшедшего, - В накладе не останешься. Половину оставляю тебе.
С этими словами я взвалил на плечо тело Према и по возможности быстрым шагом направился в Соледо напрямки.
Гнилой оказался кузнец у Према. Хоть и говорят, что мастер отменный, а все равно гнилой. Этак обирать убогого-то! Как только объявил коваль цену, повернулся я и вышел вон, не слушая воплей вдогонку. Свернул на соседнюю улицу, облагодетельствовал тамошнего кузнеца, занял у него тележку на скрипучих колесах, да и отвез деньги премовой семье. Там уж и плач стоял, и волков поругание. Хорошо, что поверили моей сказке. Да и как тут не поверить? Вон, рана-то какая, сама за себя говорит. Думал я и к Споку в хоромы завернуть, поведать родным интересненького, да не стал. Пусть думают, что сгинул кормилец в Хождении. Брат у него младший подрастал, тоже в искари ладился. А как прознают в Соледо о Заднице – кто ж из мастеров у брата черного ходока металл покупать станет? Пропадет семья, она-то в чем виноватая?

Глава 7. Заразные чудеса.

Оказывается, они заразные, чудеса-то. Это как, скажем, постоишь в Храме обедню возле шелудивого бродяги, а потом неделю блох на себе ловишь. И хорошо, если неделю. Ведь жил же себе спокойно до того, как Цепень соизволил меня чудесами побаловать! Благодетель, так его и так! А теперь повалили они, родимые, чудеса, то есть. Раньше со мною ничего уж особенного не происходило ни в городе, ни в Хождениях. Ну, хор тот, мною убиенный, в расчет не берется. Редкость по нашим местам и временам, разумеется, но ничего такого сверхъестественного. Не повезло просто. Или, наоборот, повезло…
Вышел я рано, небо еще лишь серело. В Соледо в такое время только булочники не спят. Очень хорошо об эту пору в Хождение отправляться. Тихо на улицах, у меня и нюх и слух как у тростниковой собаки, сразу учую, если кто сзади крадется и по-кошачьи ставит ногу в мягкой обуви на прохладный булыжник. Без обостренных чувств, как уж говорил я, в искарях делать нечего. Мало звезду найти, надо еще ее до коваля дотащить и по дороге от черного ходока, вроде Спока, увернуться. В общем, вымахнул я за городской ров, никого за собой не заметил. Да и не должно было быть никого. Все, кто к нашему делу причастен, без разницы, с белой ли стороны, с черной, в леса подались. Но осторожность не помешает. Наконец я окунулся в росистую утреннюю чащу. Холодно, темновато, но душа сразу согрелась – вроде как домой попал. Запахи со всех сторон нахлынули, звуки сплошь знакомые, без посторонних, настораживающих. Ну и припустил я длинным шагом в сторону Коровьей горы. Тут, стало быть, первые чудеса и приключились.
Это кому рассказать – от сраму сквозь землю провалиться можно. Да и не поверит никто. Чтобы сам Ллель посередь хоженого-перехоженого леса, совсем недалеко от города, четверть дня пути всего, в болото провалился! А вот, пожалуйста. Тогда-то я просто выругался да и вылез спокойненько, хоть и вымазанный до ушей. Не понял, дурак Ллель, что это первое ему знамение от Хвостатого было. Ведь не существовало здесь раньше никакого болота. Более того, по сухому сезону и грибы-то не росли!
Впечатляюще началось Хождение! Измарался так, что и показаться кому-нибудь стыдно. Еще хорошо, что лес порос дальше густым кустарником и молодым хвойником вперемежку. Лучше не придумаешь, чтобы на ходу почиститься. И я попер напролом, то, закрывая локтем лицо, то боком, то вообще по-рачьи - задом наперед. И что вы думаете? Старый способ прекрасно себя оправдал. Светило еще не взобралось на верхнюю точку своей Тропы, а одежда была хоть и мокрой от росы, но уже не столь грязной. К тому же мне продолжало везти. Выбрел я на лесное озерцо, круглое как миска, втиснутая промеж деревьев. Вода в озерце от торфяного дна казалась совсем черной, хотя на самом деле была прозрачней слезы. Вдоль берега, оттеняя темный цвет воды, колыхались белоснежные бутылочницы с ярко-желтой сердцевиной. Этого озера я тоже раньше не видел, как и приснопамятного болота. Впрочем, меня данное обстоятельство сильно не волновало. Если забраться на дерево, что я в первую очередь и сделал, верхушку Коровьей горы было видно замечательно. Я еще раз убедился, что сноровки не теряю, и ноги сами собой держат правильное направление. Пора было устроить привал и совместить приятное с полезным. Разделся донага, искупался и простирал в озере все, что только этого требовало. Потом развел костер и принялся сушить одежду. Да и самому мне огонь был не лишним. Полдень полднем, а вода холодная, да и не лето уж на дворе. Немного подумав, я решил остаться тут до вечера и порыбачить. Опыт подсказывал, что из таких вот лесных озер непременно можно выудить жирного ленивого пеля. Очень такая рыба хороша, запеченная на углях, если ее тщательно завернуть в лесной лопух! Тем более что и соль у меня была с собой в тряпочке, и не мелкая какая-нибудь там, пареная, а крупная, духовитая, из рудников. Искарь все, что может пригодиться и несильно оттягивает руки, всегда при себе имеет. Вот и сейчас я быстро срезал хлыст прибрежной ювицы, извлек из-под подкладки прочную вощеную нить с кованым крючком, изловил кобылку в траве и забросил снасть подальше. Как и следовало ожидать, мой обед дал о себе знать тотчас же, и через мгновение я выдернул из воды темно-зеленую рыбину с красивым желтым брюхом. Глупый, жирный и жадный пель заглотнул наживку аж до пупа и был таким большим, что мне пришлось придавить его коленом, пока осторожно вытаскивал драгоценный крючок.
- Мало того, что всю воду запоганил, так еще и рыбу таскает, не спросяся! – раздалось у меня за спиной.
Я не стал быстро оборачиваться, чтобы не показаться испуганным, хотя от неожиданности почти вздрогнул. Не торопясь, я извлек проглоченную рыбой снасть, встал и только после этого с деланной ленивостью развернулся. Глаза медленно поползли на лоб.
По пояс в черной воде озера стоял лохматый старик с запьянцовским носом и с негодованием меня разглядывал. Волосня на нем была обильная, только седины отдавали прозеленью. Из-под клочкастых зеленоватых же бровей смотрели колючие глазки цвета олова. Точь-в-точь как у снулой рыбы. Его поза мне сразу показалась непонятно-неправильной, и, присмотревшись, я понял, в чем дело. Старикашка опирался кулаками на водную гладь как на стол, и она, гладь, то есть, даже не прогибалась.

Глава 8. Ноги и плавники.

- Ну, что выпялился? – проскрипел старик, - Почто, спрашиваю, воду запоганил?
В этой глухомани мало кого ожидаешь встретить, и уж менее всего - сварливого дедка, плещущегося в ледяной воде. Я постепенно приходил в себя, тем более что полуголый незнакомец никаких зловредных намерений не проявлял, не считая склочности, разумеется. Воду я ему, видите ли, стиркой попортил!
- Ты чего раскричался, старый сыч? На себя посмотри, вон вся башка в тине, а туда же.
- Где? - дед провел рукой по макушке и сосредоточенно изучил ладонь, - Где тина?
- А, так это у тебя волоса такого цвета! А я думал тина, - рассмеялся я, - Прям как у утопленника недельной давности.
Старик злобно сплюнул.
- Типун тебе на язык! И откуда ты такой тут взялся?
- Из Соледо. Слыхал, небось? Искарь я.
Однако мой собеседник явно не представлял себе, ни что такое Соледо, ни кто такие искари. Он помотал головой, отчего от волос и длинной бороды той же раскраски полетели в стороны брызги.
- Посмотрите, папаня, что он нам принес!
Я быстро обернулся и вторично чуть не упал. Взору предстала совершенно голая девка с ладным телом, белым как Коровья гора. В руках она держала мой арбалет и с любопытством тренькала пальцем по тетиве.
- Принес? - искренне изумился я таковому нахальству, - А ну, положь!
Старик у меня за спиной тоже рассвирепел.
- Брысь отсюдова, голомясая! – заорал он на барышню, - Ты что срам посторонним мужчинам кажешь, бесстыжая?!
- Ах, бросьте, тятя, ваши глупости! - девка совершенно не смущалась полным отсутствием одежды, чего никак нельзя было сказать обо мне. Перед глазами аж оранжевые круги поплыли, но оторваться от такого зрелища было решительно невозможно.
- Где вы тут видите посторонних, да еще мужчин? – с этими словами девка показала старику язык, бросила наземь стреломет, развратно и немного косолапо прошлась туда-сюда, присела на корточки и принялась копошиться в моих пожитках. Судя по всему, они были ей в новинку.
- Вот беда-то, нету никакого сладу, - ее волосатый папаша горестно покачал головой, - Ей уж давно пора при мальке быть. Вошла девка в пору, сатанеет, как щука на нересте.
Я сочувственно кивнул несчастному старику.
- Ты это, служивый, - папаша неожиданно перешел на ласковый тон, - Ты это, может, погостишь у нас чуток?
- С какой стати? У меня своих дел по горло.
- Ну, как с какой? Может, оставишь девке после себя чего-нибудь ценного, а?
- ???
- Ведь вот бестолковый! Я ж говорю, пора ей при мальке быть, а все ходит порожняя! Да ты не сумлевайся, погляди какие стати перед тобой!
Стати были действительно замечательные, от макушки до самых коленок девка была ладна, гладка и аппетитна, а вот все, что ниже – подкачало. Голени покрывала неприятного вида редкая серебристая чешуя, а вместо стоп имели место плавники, словно два крупных рыбьих хвоста. Стало понятно, что меня приглашают под хоть кратковременный, но под венец. Однако на подобные подвиги я сразу решиться не мог. Ну, там, с непотребными-то женщинами время от времени – это так-сяк, а вот чтобы в семью к этому мокрому налаживаться – тут уж увольте. Кроме того, меня ждала Млава. Судя по простоте местных нравов, никакие высоконравственные объяснения тут понятыми быть не могли, поэтому пришлось изъясняться грубо, но доступно, по меньшей мере, стариковым мозгам.
- Стати, конечно, хороши, - объявил я, уже бесцеремонно рассматривая девку, - Только ноги вот подкачали. С чешуею. Никак она, чешуя, меня не устраивает.
- Да что ж за напасть такая! - запричитал старик, - И этому ноги не по нутру!
Я усмехнулся.
- И что, много ценителей?
- Да какой много! Третьего дня по протоке Кабан приплывал, приценивался, так туда же! Да только ему, наоборот, не нравится, что мало чешуи. Так и уплыл обратно.
- Как это кабан? Ты что, дочку свинье лесной, что ли, предлагал?
- Да нет, из наших он, только морда у него с пятаком. Потому и прозвище – Кабан. И дурак к тому же первостатейный, - дед хихикнул в мокрые усы, - Не иначе, в том озере, где мамаша его проживала, в свое время вепрь поплескался.
- Шутишь? Неужели это возможно, чтобы если с вепрем?
- А в лесу у нас все возможно. И, потом, чем тот же кабан или олень хуже тебя? Или меня? Тем более что женихи стадами что-то не шастают….
- Ой-ой-ой! – вдруг сзади заполошно завопили.
Я обернулся. Девка порезалась об острый меч. Потянула его, дура развесистая, из ножен, а лезвие у меня всегда навострено так, бриться можно. Зажимая одну ладонь другой, моя несостоявшаяся невеста неловко прошлепала плавниками по траве и головой вниз, почти без всплеска, вонзилась в воду. Только круги пошли. Старик проводил ее осуждающим взглядом.
- Ништо, сейчас багулу пожует, приложит, кровь-то и уймется. Дурища, вся в мать-покойницу.
- Да ладно тебе, не видала девка лезвия в жизни, вот и порезалась. Причем тут дура?
- Да это я так, уж больно на мать похожа. И какого, скажи на милость, черта принесло ейную маманю в то лето от любви несчастной топиться именно в моем озере? И какого, интересно, рожна, мне всплыть понадобилось?
- Так ее мать из наших будет?
- Была, из тех, что без плавников. И пригрел, и облагодетельствовал, можно сказать. А вишь, что вышло, - старик кивнул через плечо, явно имея ввиду собственное несовершенное чадо, - Вырастил в одиночку чудо это болотное, а теперь вижу, оторва получилась самая настоящая. Ни тебе поклонения, ни уважения….
- А мать где, сбежала?
- Да нет, преставилась, бедолага. Кто знает, может оно и к лучшему – ни плавать толком, ни дышать под водой так и не научилась. Девке тогда только три льда стукнуло.
Тут я сообразил, что в студеные сезоны озеро должно покрываться льдом.
- А как вы в сезон коротких дней тут живете? Лед-то…
- А он тут не везде бывает. Вон, посередке три ключа горячих со дна бьют, так что продух есть всегда и большой. А вот у Кабана озеро вовсе замерзает. Живут в хатках, как бобры. Снег-то сверху все прикрывает, это он только на вид холодный, а на самом деле под сугробом – ох, как тепло!....
- …И как вы, топтуны, так рыбу есть можете? – старик брезгливо выплюнул кусок прекрасно запеченного пеля и повернулся к дочери.
Та сидела у костра и откровенно нежилась в тепле. Пока суть да дело, пока рыба готовилась, пока болтали мы с ее отцом, девка снова вынырнула и выбралась на берег. Все они молодухи одинаковы, и те, что с ногами и те, что с плавниками. Любопытные – сил нет. Я взял ее за руку, чтобы посмотреть, сильно ли порезалась, но упомянутая дедком багула оказалась и вправду чудодейственной. Порез был довольно глубоким, однако совсем уж не кровоточил. А времени прошло-то всего ничего! Рука у девки была холодная как только-только выуженный пель.
- А ну, Миза, - произнес старик, - принеси нашему гостю багулы, пригодится в дальнем странствии. А мне – пелька помоложе. Да, смотри, не из-под коряги!
Миза поморщила нос, оторвала взор от пляшущего пламени и канула в темень. Только всплеск слабый послышался. Я тем временем отдавал должное ужину и причмокивал от удовольствия. А с физиономии хозяина местных угодий не сходила брезгливая гримаса. Я еще не успел доесть и половины улова, а девка уже вернулась, опять вся мокрая. В одной руке она держала большой пучок длинных водорослей, пахнущих как в лавке у цирюльника, а в другой – лозовый кукан с парой жирных рыбин. Тут уж ее папаша перестал выкобениваться и присоединился к трапезе. Боюсь, что теперь уже на моем лице восхищение отсутствовало. Дед, жмурясь как кот, уплетал за обе щеки еще живого пеля.
- Вот, - произнесла Миза, - Это багула. Пожуешь немного в кашку и к ране прикладывай. Очень хорошо кровь останавливает.
Я поблагодарил. В дороге такой подарок был просто бесценен. Неизвестно, с чем еще придется столкнуться. Аккуратно смотал водоросли в клубок, завернул в тряпицу и уложил в дорожный мешок. Однако не отдариться – примета хуже не придумаешь. Пошарил на дне мешка, но не нашел там ничего подходящего. Тогда я встал, снял с себя перевязь, ту, что покороче, только на талии затянута. На перевязи висели два отличных ножа в кожаных футлярах. Их тоже сам Бес ковал. Отстегнул один, сунул в карман захребетный, а перевязь девке протянул.
- Отдай отцу, красавица, - сказал я и снова принялся за еду.
Очень удачно получилось. И обычай соблюден, и с деда малую денежку за острый предмет просить не надо: Мизе я нож не подарил, а обменял на снадобье, а уж она – не по своей воле, а по моей просьбе старику преподнесла.
Дед обрадовался несказанно. Отряхнул ладони от чешуи, вытер о волосы и тут же опоясался перевязью.
- Ладный пояс, - повертел он переливчатыми бедрами, сплошь покрытыми крупными чешуйками, - Плавать не помешает.
И надолго замолк, разглядывая лезвие так и эдак, засовывая и снова вынимая его из ножен. Ну, дите малое, право слово.
Спать я улегся поздно. Шуршал темный лес, ухала где-то далеко ночная птица Мо. Да отец с дочкой, удалялись, перебраниваясь. Девка-то сильно рассчитывала на второго пеля. Лестно ей было посидеть, поужинать у теплого огня с незнакомцем и отцом. Да не судьба. Пока я исполнял ритуалы с дарением острого клинка, папаша и вторую рыбину беззастенчиво умял.

Глава 9. Барсучья возня.

Восход позолотил верхушки деревьев, и птицы завопили так, что любой мертвец немедленно возжелал бы притвориться живым. Разумеется, я проснулся. По укоренившейся привычке вскакивать не стал, а лишь немного приоткрыл глаза и сквозь ресницы осторожно огляделся. Слух у меня отличный даже во сне, но мало ли кто мог умело подкрасться и только и ждет, чтобы я очи разверз? Слева послышались хруст и щелканье. Не меняя позы, я скосил глаза и убедился, что ничего страшного, просто две лесные вороны завтракали остатками вчерашних пелей. Если быть до конца точным, то от несчастных рыбин остались только хорошо обсосанные хребет и голова. Их-то птицы и уничтожали, причем так увлеченно, что даже не обратили серьезного внимания на то, что я медленно сел. Только одна из ворон, дура непуганая, перестала клевать косточки и, склонив голову набок, внимательно на меня посмотрела одним глазом. В ее взгляде запросто читалось далеко не лучшее мнение о моей особе. Особенно о моей жадности. Однако улетать самоуверенная птица не торопилась и спокойно вернулась к тяжкому труду выковыривания скудных волоконцев рыбьего мяса. Ее товарка вообще была столь нагла, что, поглощенная головой несчастного пеля, даже не повернулась. В отместку за такое пренебрежение я вспомнил препохабнейшую и очень смешную историю о двух воронах и содержанке и хмыкнул.
Баловать народ в кабаке подобными байками Яр кожемяка был большой мастак. Помнится, кабатчик услышал эту небылицу и икал четыре дня, не переставая. Писарь Сабо попытался, было дело, увековечить яровы побасенки, но из этой затеи ничего не получилось. По его словам, истории оказались до такой степени неприличными, что чернила высыхали сами собой уже на кончике пера, а пергамент скукоживался в несколько раз и для писанины становился совершенно непригодным.
Понаблюдав за воронами, я понял, что остатки вчерашнего ужина они клюют больше для отвода глаз, а сами так и норовят подобраться к моему походному мешку. Тот, и вправду, издавал весьма аппетитный запах. Развязав тесемки, я убедился, что чрезмерно и совершенно необоснованно горжусь острым слухом. Поверх всего в мешке лежал восхитительный вяленый пель. Ни то старик, ни то Миза перед самым рассветом подобрались, сделали мне на дорогу этот подарок и бесшумно исчезли. А я спал как заяц весенней ночью. Шуганув ворон, которые с возмущенным карканьем улетели прочь, я быстро собрался, кинул прощальный взгляд на зеркало гостеприимного озерца и двинулся дальше.
Прошло несколько дней, ночевать приходилось, где Бог даст, ночи похолодали. Я даже был вынужден на ночевках разжигать костер, о то к утру можно и задубенеть. Днями, правда, теплело, так, что и в чаще леса я не застегивал куртку на все пуговицы. На память жаловаться пока не приходится, и я все больше узнавал места, близкие к тому, где проклятый хор загнал меня на дерево аки мысь. Еще немного, и можно будет начинать поиски его останков, столь любезных сердцу старого Магистра. Неожиданно передо мной оказалась небольшая поляна с огромным, в несколько обхватов, дубом в самой середке. Я уже собрался ее беспрепятственно пересечь, когда некий шум заставил меня присесть в кустах. Причину его выяснить сразу не удалось, потому что звуки раздавались как раз с противоположной стороны лесного великана. Я прислушался. Возня и злобное сопение за деревом давали простор для фантазии. Воображение рисовало и лесную свинью, жрущую желуди, и резвящийся выводок волчат. Но больше всего это было похоже на потасовку двух барсуков, которые или не поделили барсучиху или претендуют на одну и ту же нору. Скорее второе, поскольку это толстожопое животное женится весной, а сейчас, после звездопада, отожравшись и разжирев, ищет пристанище, где бы уснуть с наступлением холодов. Между прочим, барсучий жир – первейшее средство от простуды в студеный сезон, вот я и решил и себя от кашля с соплями подстраховать и одного из дерущихся облагодетельствовать.
Снарядив стреломет, я начал обходить дуб слева в надежде без затей порешить того, кто окажется в драке сверху, однако, не тут-то было. Потасовка перемещалась вокруг дерева ровно так же, как и я, и все время оказывалась с противоположной стороны. После двух бесплодных кругов мне это надоело, и я просто отошел в сторону, дожидаясь, пока молодчики сами выкатятся под арбалет. Наконец свершилось! Я едва удержался, чтобы не отпустить затвор. Барсуки оказались более чем интересными. Во всяком случае, в одежде. Что касается издаваемых звуков – я оказался совершенно прав, шла ожесточенная дележка чего-то, мне пока неясного. Существа катались друг через друга, вздымали прелые листья тучами и сдавленно ругались абсолютно человеческими голосами. Правда, неразборчивыми. Я решил внести ясность.
- Чего не поделили?
Как по мановению волшебной палочки драка моментально прекратилась, и оба бойца вскочили на ноги. Видок у них был прелюбопытнейший. Представьте себе двух пожилых, но еще крепеньких господ небольшого росточка. Такого небольшого, что расставь я ноги пошире, они прошли бы между ними, не склоняя головы. Дедки были обуты в справные сапожки, полосатые порты и расхристанные курточки. При этом в пылу побоища пуговицы одного каким-то непонятным образом застегнулись петлями на куртке другого. На головах красовались остроконечные помятые шляпы с широкими полями. Даже удивительно, как они во время драки не слетели? Битва, похоже, нанесла каждому из карликов равноценный урон. У того, что носил зеленую шляпу, синяк красовался под правым глазом, а у другого, обладателя красного колпака - под левым.
- Так чего не поделили, отцы? – я неторопливо разрядил арбалет, - Одна невеста на двоих?
- А тебе какое дело? – сварливо буркнул один, и сделал шаг ко мне, от чего второй сморщился от боли. Претенденты на победу так пылко терлись друг о друга, что не только куртки, но и бороды их спутались в невообразимую мочалку. Особенную роль в этом сыграли цеплючие репьи, в изобилии произраставшие на поляне.
- Давайте, помогу, - я шагнул к ним, на ходу вынимая из ножен клинок, и вознамерился острым лезвием просто срезать переплетенную часть волосни.
Поняв, что им предстоит обкарнание, старики отчаянно завопили, что, мол, не смей, прохожий, касаться благородных бород, что, мол, и сами справятся. Я пожал плечами. Дедки разъединили куртки, сняли шляпы, и тут я понял, с кем имею дело. Из-под густых седоватых волос на белый свет выглянули удлиненные, чуть звериные уши. Макуты!
Ворча друг на друга и сварливо оспаривая принадлежность той или иной грязноватой пряди, гномы с величайшей осторожностью распутывали бороды. Они так заботливо выбирали из них колючки и аккуратно отводили в сторону то, что удалось освободить, словно эта растительность была из золота.

Глава 10. Племя коротышек.

Вот как. Чудеса, значит, продолжаются! О макутах известно совсем немного, в основном то, что у этого народца помимо малого роста имеются остроконечные уши, и вся жизненная сила сосредоточена в бородах. То есть, скудные байки. Но если хорошо подумать, то не могло их не быть на белом свете, макутов. Никак не могло! Оглянитесь вокруг! Всевышний делал все на совесть, а не тяп-ляп, как некоторые нынче. Все благочинно, для каждого места свои обитатели приспособлены. Вот, например мы, искари, землю топчем. Потому не зря у меня, да и не только у меня, ноги длинные и выносливые. А в далекой Каллии на скалах, говорят, горные ангелы проживают, крылаты они, выси небесные осваивают в поте лица. Что же касается воды – совсем недавно я убедился, что и тут свято место пустым не останется. Живут чешуйчатые в водоемах, живут-поживают. И ведь, обратим внимание, что от каждой разновидности людской польза соответствующая миру происходит. Чем уж там крылатые ангелы прославились, мне доподлинно не известно, но наверняка прок от них есть. А что касается этих, мокрые которые – прибыток роду человеческому совершенно очевидный. Вон, девку какую баскую каждому встречному-поперечному для услады предлагают, и пель вяленный у меня за спиной в мешке знатный томится, часа своего ждет. Ну, я это так, к смеху.
А ежели серьезно, то испокон веку живут макуты под землею, в пещерах-ходах-шахтах-штольнях, ими же и вырытых. Этот народец занимается выкапыванием всяко разных полезных вещей, руды железной да прочих нужных естеств, тех, что так просто с поверхности не подберешь, словно звезду павшую. А в поземных лабиринтах с высоким ростом не больно-то развернешься, вот и выродились они в этаких проворных коротышек. А что, очень способствует им такое телосложение. Вон, норные псы-крысоловы тоже соответствующей формы. Да вы их видели: дурацкое этакое создание - бывает, пока задние лапы еще вперед идут, передние уж за угол свернули.
Говорят, что встарь торговали макуты сырой рудою, да потом уразумели, что выгоднее готовое железо наверху живущим предлагать. Вот и стали его производить. Уж как они его из руды выбирают – не знает точно никто. Которые утверждают, что в особых подземных болотах годами высаливают, которые – что в горнах калят-выжигают. Да только знатное железо получается. Разумеется, не чета звездному металлу, но на то он и металл для керов! Неповторим металл, поскольку нерукотворен!
И вот, бывает, чует кузнец, что пора подмастерье в лес гнать. По одним только ему признакам понятным чует. И бежит парень на опушку, а там, в условленном месте, и вправду – глядь! – стоит тележка об одном колесе, доверху отливками железными наполненная. Припрет ее подручный, пыхтя и потея, в кузню, вывалит и бегом назад, златом в соответствующем количестве снабженный. В том же месте оставит тележку, денежку в нее положит и бегом обратно. Макуты напрямки ни с кем не общаются.
Любопытно, что никому и в голову не приходит на то золото позариться. Плохая это примета, очень плохая – из якобы ничейной тележки в лесу деньги забрать, хоть и стоит она, бывает по два-три дня. Кто в стародавние, замшелые времена на такое решался – все нехорошо померли. Кого – в лесу деревом придавило, крепким деревом, не трухлявым совсем, кто – потонул в сухой сезон в речке. Как раз в том месте, где кошка, перейдя вброд, даже лапкой не потрясет. Или еще что случится несуразное. Среди ворья соледского ходила легенда об одном лихом тате, который долгонько от Безносой уворачивался, хоть и чистил макутовы тележки раз за разом. Но сколь ремень в узлы не вяжи, все равно кончик не спрячешь. Повесился тот вор на собственной свадьбе, прямо над брачным ложем. С тех пор – дураков нету…
Ну, раз пошли такие чудеса, надо пользоваться случаем. Еще б, я уж говорил, что с макутами не больно-то кто пообщаться удостаивался! Из наших, имеется ввиду, из верхних. Даже сам Бес своего поставщика в глаза не видывал. Очень я удачно про пеля вспомнил. Сел на траву, потянул рыбину из мешка, предложил потрапезничать. Макуты переглянулись, напыжились, было, отказаться, но, поняв, что это невежливо, опустились рядом. Я честнейшим образом поделил пеля на три части, не взирая на разницу в росте. И понял, что дедки голодные – эвон как уминать вяленину принялись! Пока уплетали рыбу, я, как самый молодой, соблюл обычай и представился. Оказалось, что обладатель красного колпака зовется Худей, а его напарник - Грешем.
- Так, что делим, отцы? – я выплюнул рыбье ребро, - Неужели настолько ценное, что знаменитых бород не жаль?
Рудокопы сердито посмотрели друг на друга, потом зеленошляпый вытер руки о лопух и исчез за деревом, вокруг которого я только-только танцевал, выцеливая барсука. Воротился он скоро, волоча по листве большой заплечный мешок. Деловито развязал его и вывалил прямо на землю содержимое. И я едва не лишился чувств! Под рассеченными листвой лучами солнца играла и переливалась большая куча самоцветов. Огромных, боюсь, ни один гранильщик в Соледо таких сроду не видал. Однако, следуя приличия, выкатывать зенки на чужое богатство не стал, а просто спросил о другом.
- В уме ли ты, отец? Кто ж всякому постороннему такое богатство показывает? А ну, лихой прохожий попадется? На моей памяти и за одну такую стекляшку голову снимали.
Тот, что носил шляпу грязновато-красного цвета, оценил мою деликатность, усмехнулся, выдернул у себя из лысины седой волос и сдул его с ладони в мою сторону. В тот же момент я почувствовал, что не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Способность возмущенно сквернословить, правда, осталась неприкосновенной, чем я немедленно и воспользовался.
- Как видишь, не боимся, - усмехнулся другой гном на мою брань (никогда бы не подумал, что смогу выражаться столь сочно, витиевато и убедительно!) и проделал тот же фокус с волосом. Правда, и он выдрал волосинку не у себя, а у приятеля, чем вызвал одновременно и мое освобождение от невидимых пут и громкие проклятья макута в красной шляпе.
Обретя вновь способность двигаться, я немного успокоился и прекратил орать. Тем временем макуты спокойно приступили к доеданию того, что осталось. Чем дольше я смотрел на эту парочку, тем больше убеждался, что старики не разлей вода, и при всех их претензиях друг к другу, жить порознь уже не могут. Хоть, порой, и дерутся до брадодрания.
Камней самоцветных было действительно много. К тому же выяснилось, что макуты не располагают достаточным временем, чтобы досконально изучить достоинство каждого самоцвета и, тем самым, по справедливости разделить богатство между собой. Намек на спешку дал мне повод заподозрить, что камни эта парочка попросту где-то сперла и спешит перепрятать, не сильно доверяя друг другу. Впрочем, это не мое дело, но помочь им хотелось. Уж больно были оба забавными и сильно смахивали на двух детей, не поделивших приглянувшуюся игрушку.
В Хождении особенно не стараешься общаться с себе подобными, как я уже не раз говорил, мало ли какие люди попасться могут! Но иной раз волею обстоятельств приходилось делить место у костра и с путниками перехожими, и с беглыми каторжниками с серебряных рудников и с настоящими разбойниками с большой дороги. До сих пор, как видите, удавалось ладить и с хорошими и с худыми людьми, иначе б не видать мне нынче такого количества драгоценных камней. Вот, разбойнички и научили меня в свое время простому методу дележки, каковой используется именно в такой ситуации - когда на тщательное раскладывание добычи просто нет времени, а ноги надо уносить, да пошустрее.
- Тоже мне, нашли задачку, - хмыкнул я, - Это же делается проще простого.
Макуты выкатили на меня зенки и от удивления даже перестали чавкать. Пляска бород прекратилась, их седые, только что расчесанные мочалки застыли в неподвижности.
- Вот, например ты, - ткнул пальцем в Греша, - Подели-ка всю кучу на две равные части.
- Он тебе сейчас поделит! - возмущенно завопил Худя.
Однако я поднял руку.
- Подожди, придет и твой черед.
Греш дожевал свою часть пеля, вытер ладони о траву и принялся разгребать самоцветы на две кучки. Он долго сопел, раскладывал наиболее крупные и красивые камни то туда, то сюда, отходил подальше, оценивал, прищуриваясь, равнозначность и потел от ответственности. Наконец макут пришел к выводу, что дележка состоялась с достаточной степенью справедливости, и присел возле той кучи, которая была явно больше.
- Ну! - возмутился красношляпый, молчавший в течение всего представления, - Вот так и поделил! Да чтоб тебе твои дети также честно тарелку наполняли!
- Теперь ты, - сказал я Худе, - Переложи часть камней из одной кучи в другую, так, чтобы стало справедливо по твоему мнению.
Худя ринулся к большей горке, отодвинул в сторону приятеля и перекинул в другую несколько пригоршней самоцветов. Потом сделал вид, что делит честно, подумал и переложил обратно самый захудалый и тусклый камешек.
- Вот теперь поровну, - заявил он и отступил на несколько шагов, заняв оборону возле только что пополненной части.
По физиономии Греша было отчетливо видно, что таким раскладом он совершенно не доволен, однако макут промолчал и воззрился на меня.
- А дальше как?
- А очень просто, - хмыкнул я и обратился к Худе, - Теперь все правильно?
Тот кивнул.
- Значит, твоя куча - та, ИЗ КОТОРОЙ ты только что камни переложил.
Старики долго переводили глаза с одной кучи на другую, потом друг на друга, потом на меня. Забавно было смотреть, как четыре белесо-голубых зрачка поворачиваются совершенно одновременно, словно связанные каким-то сложным, но очень точным механизмом.
Наконец, они поняли, что я их перехитрил, заставив отсыпать друг другу, якобы, большую часть делимого и при этом еще и признать, что обе половинки совершенно равноценны.
- Да-а-а, - протянул Греш, сдвинул шляпу набекрень и отчаянно почесал за остроконечным ухом. При этом он стал очень похожим на собаку, вышибающую блох. Только та это делает задней лапой.

Глава 11. Что ж теперь делать?

Неожиданное простое решение задачи поделить неделимое привело дедков в прекрасное расположение духа. Греш порылся в своей куче и извлек из нее два совершенно одинаковых прозрачных камня, сверкающих ярче капель росы. Каждый с косточку недозрелого персика.
- Ловкий ты парень, и дроля имеется, небось? На вот, возьми ей на цацки в уши.
Я хотел, было, отказаться, но потом подумал, что от макутов не убудет, а с такими камнями Млава похорошеет еще больше, хоть такое и невозможно, на мой взгляд.
- А это, – не отстал от друга Худя, - Гранильщику за оправу да за работу отдашь.
Он протянул мне еще два камня из своей доли – красный и голубой.
- И смотри, Ллель, лучше самолично присутствуй при огранке да оправке. Не ровен час, Гриб камни подменит. Ведь к нему ж пойдешь? Ловкорук, шельма.
Надо же, и Гриба нашего, лучшего гранильщика в Соледо знают! Известный жулик, но мастер – золотые руки. Его изделия Изысканными не меньше бесовых керов ценятся. Хотя, впрочем, чему удивляться? Небось, коротконогие ему самоцветы и сбывают, коли таковые в подземельях отыщут.
- Да в город нескоро мне, - сказал я, поблагодарив макутов и пряча ценный подарок поглубже за пазуху. И рассказал, зачем и куда направляюсь.
 Старики переглянулись и весело прыснули.
- Ваш Магистр, видно, очень умный человек. Надо же, какую штуку дальнозоркую удумал! Только тут он дал маху, никаких звезд там не падало. Это мы точно знаем.
- А столбы пара откуда?
- А это не пар, - рассмеялся зеленошляпый, - Под склоном Коровьей Горы, под тем, что на ваш город смотрит, у Гунда старая рудоварка. В ней тогда печь разорвало. Вот в продушные дыры дымом и шибануло. Хорошо хоть, не покалечило никого. Помнишь, Худя, как в тот раз?
Худя вспомнил «тот раз», кивнул головой и закручинился.
- Так что, парень, обувь не три, зря только проходишь. В другом месте звезды поищи.
- Беда, - покрутил я головой, - Прям беда. Нельзя мне в этот раз без звезд возвращаться.
И дорассказал я макутам, что именно украшенная ими Млава была самой главной причиной того, что меня в повторное Хождение этим листопадом понесло. Старики меня вежливо выслушали, но ничем помочь не могли, мол, не ихнее это дело, не подземное - звезды с небес павшие собирать, да кузнецам продавать. Хоть, конечно, о чудесных свойствах небесного металла осведомлены.
- Ищи, Ллель, ищи звезду, - заявил вдруг Худя, - Найдешь - проделаем мы тебе в ней дырку.
Тут уж мне настала очередь удивляться. Проделать отверстие в большом куске металла, который и ковать-то не каждому по зубам - это, знаете ли, большим искусством надо обладать.
- Да ладно, какое там искусство, - сказал Греш, - Неужели ты думаешь, что звездный металл наши мастера в руках никогда не держали? Держали, да плюнули. Не варится он, не пилится, искать его надо, имея способности, скажем, как у тебя. Морока одна. Проще сталь из горной руды добыть. Вот прожечь его насквозь - это можно. Есть у нас в хозяйстве такое средство. Пьяная пыль называется.
Худя заворчал, было, мол, не слишком ли ты разболтался, старая кочерыжка? Однако Греш махнул рукой.
- А! Все одно. Не через год, так через десять - все равно до пьяной пыли додумаются. Не дураки ж. Вон, какие дальнозоркие устройства понапридумывали. И ковали у них знатные, нашим-то металльщикам и простую лопату да кирку не осилить. В руки порошка не дадим, разумеется, а как найдешь, Ллель, звезду побольше - приходи, сделаем тебе в ней дырку. Пьяная пыль – это такая штука, скажу тебе - что хошь насквозь прожжет.
Тут макуты тревожно посмотрели на небо и деловито засобирались.
- Значит, если найдешь звезду, приходи к этому дереву и жди – мы часто тут бываем. Ну, прощай!
С этими словами старики ловко закинули за плечи мешки с самоцветами и гуськом завернули за дуб.
- Эй! Постойте! – я кинулся, было, за ними, но макутов с обратной стороны лесного гиганта и след простыл. Как сквозь землю провалились. Скорее всего, так оно и было. Я посмотрел вверх, интересно было, что заставило их мгновенно смотать удочки. Ответ пришел немедленно – хлынул холодный дождь.

Глава 12. Белые кости.

Я сидел на корточках возле трупа хищника, собственноручно умерщвленного пару снегов назад. Труп – это, конечно, сильно сказано. Только скелет и остался. Да болты мои арбалетные с проржавевшими жалами. Мясцо-то в лесу долго не пролежит. Сначала поработали зверюшки разнообразные, потом мураши-тараканы, а потом и непогода. Так что передо мной сейчас красовались лишь белого цвета кости, отполированные так, как ни один дворовой пес мосла не отполирует.
Событий в этот раз приключилось столько, что многие вещи напрочь вышибло из башки. Пришлось мне, почитай, полдня ходить вокруг приснопамятного костяка и припоминать, каковые его части Цепень считал более ценными, а каковые – менее. А что, хор животное большое, с матерого сохатого будет, а то и покрупнее. Поэтому, сколько ни пыжься, целиком его скелет на горбу никак не упереть, хоть ветры гони на каждом шагу. Вот и пришлось ковыряться в памяти, на что высокоученый Йонс в особой степени глаз положил, и к чему его душа чернокнижная прикипела. Ну, про рог-то я помнил очень хорошо. Вот он рог, торчит гвоздем посередь черепа пустоглазого. Почесал я затылок, наморщил мозги, да и вспомнил, чего старику надобно было. Таким образом, в мой мешок перекочевали зубы хищника, позвонки с хвоста, кости бабок и, разумеется, рог. Между прочим, рог не маленьким оказался. Тот, что я в гостиной у Цепня в руках вертел, был вдвое короче. И еще, помню, страдал-кручинился почтенный Йонс, мол, крови бы единорожьей ему... Мол, нету в этом звере ничего ценнее, нежели кровь да селезенка. Не считая рога, само собой. Ну, да где ж сейчас та кровь?
Лежат костяшки в заплечном мешке. Потрясешь его – щелкают. А мне – думу думать. Можно поворотить ноги, да в Соледо подаваться. Того, что Цепень за хоровы останки посулил, нам с Млавой на полжизни хватить должно. Даже без виноградника в приданном. Особенно, если в кабак только через день заходить, да не больно там буйствовать. Но нет, не по мне такое дело. Не люблю деньгам счет держать. Не для того подошвы каждую осень тру, чтобы по каждому случаю пальцами в кармане шевелить, да монеты щупать – достанет ли? Оно конечно, если еще те четыре камушка присовокупить, то совсем хорошо было бы, но - опять нет. Не сверну с дороги, коль решил цацки Млаве в уши пристроить, стало быть, в уши и пристрою.
Размечтался, болван! Да о какой-такой Млаве речь может идти, коли к Бесу без звезд вернешься? Слово кузнецкое твердо. Не будет поковок – на другой же день дочь замуж за прочего выдаст. Ох, и пообрезали мне крылья-то макуты! Ума не приложу, где звезды искать теперь? А найти надобно, без них в Соледо не появлюсь, хоть сдохну. Хоть весь студеный сезон в лесах проведу, хоть два!
Я почесал в затылке и в сердцах пнул ногой ребро единорога, торчащее из земли. Кость сухо хрупнула и переломилась. Ничего, достану я звездного металла, я не я буду, а достану. Хоть из-под земли.… Стоп, стоп…. А ведь это мысль! Что там макуты говорили? Что когда-то звездный металл их мастерам в руках держать приходилось? А вдруг, где в закромах звезды у них до сих пор валяются? Раз уж сотворили коротышки укорот славному Ллелю, похерили надежды его светлые, значит, с них и спрос. Выходит, прямая мне дорожка к ним обратиться, да в прямом и переносном смысле голову склонить. Придется и понагибаться в их лабиринтах и о милости попросить. Нашлись бы у них только звезды. А на крайний случай – выкуплю. Теми же камушками, Бог с ними, Млава и без богатых сережек для меня хороша.
Стало быть, иду я, горемыкаю в обратном направлении. Все к дубу тому путь держу. По дороге рог хоров в руках повертел, пригляделся к диковине. А ведь, вправду, занятная вещица! Поверхность ее, сколь дожди да снега не мыли, полирована и гладка до приятности в пальцах, на цвет муарова, как ни повернешь – все новый рисунок мерещится, вкруг рога обернутый. То страны какие-то неизвестные, то леса неведомые, то еще черте-что…. А уж остер - хоть в зубах ковыряй, при том, что длиною-то в полруки будет!
Ну, скажите, на милость, какого рожна понесло меня вдруг с тропинки в самые заросли волчьего ореха? Другой дороги не было, что ль? Плоды с этого куста не съедобны в отличие от настоящей лещины. Ан нет – счастье мое искарское взыграло, а, может, провидение Божие – кому точно знать? В общем, нашел я средь корней звезду. Не шик, разумеется – всего в два кулака величиной, да и ноздревата изрядно. Но кер из нее с ладонь выйдет, никак не меньше. Присовокупил я к костям цепневым свою находку, да и дальше пошагал, дуб тот заветный уж маячил на взгорке, правда, только верхушка пока видна была, но быстрым шагом до него всего ничего оставалось.
Болванка, несмотря на небольшие размеры, оказалась довольно увесистой и заметно оттягивала правую лямку мешка. Пришлось даже поудобнее перевесить стреломет. Но я не унывал и на такие мелочи не обращал внимания. Уже то, что ноги сами понесли искаря туда, куда звезда пала, я счел добрым знаком судьбы. Так что, пара дней у дуба были проведены в приподнятом настроении. Проворонить макутов я не страшился. Далеко от поляны отходить не пришлось даже за водой – ручеек с кристально чистой влагой журчал буквально в сотне шагов. А уж дичь – кролики, косули и всяк разная птица – сама собой объявлялась под дуб покормиться обильными и сладкими по осени желудями. Тут только не зевай! Сиди себе тихо в кустах дикой бежи, да держи под рукой снаряженный арбалет. В общем, препровождение времени было приятственным во всех отношениях, тем более что и похолодало не очень. Кроме того, на поляне тучно произрастали дикий чеснок и сочные стебли шебера. То есть, и прикуска к мясу знатная получилась. Зверье в этой части леса было настолько непуганым, что совершенно не обращало внимания даже на костровище. А под вечер к дубу приперся даже крупный вепрь. Его тоже привлекли россыпи золотисто-коричневых спелых желудей. Лесной хряк оказался единственным, кто, подойдя к угольям, почуял неладное, недовольно захрюкал и удалился в чащу. Я лишь успел пожалеть, поскольку кабан был хорошо упитан. В гости с пустыми руками ходить срамно, так что груда жирной свинины пришлась бы как нельзя кстати.
Макуты объявились столь же внезапно, как и исчезли в тот раз. Просто захрустели желуди, и из-за дуба показались неразлучные Худя и Греш. С первого же взгляда на обоих стариков становилось ясно, что в Соледо они уже побывали и самоцветы кому-то из огранщиков впарили. Любопытно будет потом поинтересоваться, в каком квартале волоченное золото спрос вдруг поимело? Неоспоримым признаком успешной продажи камней, или, по меньшей мере, их части, была новенькая, с иголочки, одежда макутов. Лихо заломленные, почти ненадеванные колпаки, щегольские курточки с золотыми пуговицами, того ж качества штаны, ладно сидящие на коротких ножках. Обуты старики были в мягкие сапожки из шкурок каллийских сусликов с голенищами гармошкой и чуть задранными мысками. И, если добротность обновок была достойна всяческих похвал, то сказать то же самое по части расцветки было никак невозможно. Худя и Греш с нескрываемым удовольствием наблюдали за произведенным на меня впечатлением. И было оно, впечатление, то есть, неописуемым. За исключением обуви и шитых из золоченой парчи жилеток на стариках не было ни одной вещи одинакового цвета. Приходилось только удивляться Всевышнему, придумавшего столь много различных оттенков. Однако, это разноцветье, судя по довольным рожам, являлось предметом особой гордости. На самом деле, оно вполне сделало бы честь любому скоморошьему балагану. При этом и штаны и куртки пестрели различными рисунками. У Худи на красном и зеленом поле красовались многочисленные стрекозы с выпученными глазами и расправленными крылышками, а у Греша - и вовсе кошмар - чертенята в самых разнообразных и, большей частью, неприличных позах. Ну, тут понятно, портняжка Пейс пристроил макутам залежавшийся товар. Помню, как плакался он в кабаке, мол, закупил по дешевке большое количество ткани с чертями, думал, модно, а оказалось - шарахались заказчики от стрекоз и чертей, как последние от ладана.
- Ну, здравствуйте, отцы, - улыбнулся я, - На поклон к вам пришел.

Глава 13. А звезды, оказывается, бывают не только стальными.

Деды с аппетитом уплетали косулькино мясо и поглядывали на меня с явной усмешкой, давая понять, что в умственных способностях искарей никогда не сомневались. В том смысле, что, нету их, способностей этих. Меня это начало раздражать и пришлось задать вопрос в лоб.
- Дай-ка нож, ходок, - Греш протянул руку.
Старик пристроил лезвие к давеча найденной звезде и легко снял с нее желтоватую стружку. У меня отвисла челюсть. Выходит дело, шиш из такой звезды кер получится! Стоило ль ее с собой таскать?
- Тебе что, не показалось разве, - хихикнул Худя, - Что звезда тяжеловатая?
- Показалось.
- Вот то-то! - Греш вернул мне нож и звезду, - Это золото, дружище. Не первой пробы, разумеется, но золото.
- Да куда ему, - продолжал веселиться другой макут, - Разве ж они, верхотопы, разумеют чего? Я-то как взял в руки, так сразу понял…
Золото штука хорошая, но задач моих вовсе не решает, поэтому я решил не тянуть больше волынки.
- Это золото заберете, коли поможете мне разыскать в закромах ваших рудоваров настоящие, железные звезды. Надобно мне их ровно четыре, ни больше и ни меньше. Сами ж говорили, что держали болванки ваши мастера в руках. Не поверю никогда, что в отвал выбросили.
Дедки переглянулись, было видно, что перспектива обладать увесистым слитком благородного металла пришлась им по душе.
- Ну, что ж, идем, если тьмы не боишься, - с этими словами макуты хозяйственно прибрали остатки трапезы в заплечные мешки и направились за дуб.
Я поспешил за ними, едва-едва успев нацепить на себя собственные пожитки. Как только мы обогнули лесного великана, меж его могучих корней вдруг, словно сама собой разверзлась яма. Дно ее терялось в темноте, но сверху были хорошо заметны утоптанные земляные ступеньки. Правда, маловаты они были для меня, целиком ногу не поставишь, ну да чего там, бочком, бочком….
Не успел я, однако, и сделать первый шаг вниз, направляясь в эту макутову преисподнюю, как оба моих провожатых пробками выскочили обратно. При этом они чуть не сшибли меня с ног.
- Я несу околесицу, - завопил Греш на приятеля, - И ты туда же! Как он до рудоварни-то доберется?
- Я думал, пролезет, - оправдывался Худя.
- Как пролезет? Ты ж сам, пень обоссаный, пока пробираешься, ушами по стенкам скребешь!
- А поверху если? - встрял я.
- Ага, а внутрь - по трубе, - хмыкнул Греш, - Как раз в варево и угодишь.
- Так чего ж приглашали-то? - недоумевал я.
- Понимаешь, - Худя почмокал в смущении губами, - Понимаешь, есть путь. Хороший, широкий. Только по нему нельзя.
- Запрет? Или тайны какие рудоварские имеются? Так не тушуйтесь, я в этом деле полный профан, и не пойму ничего….
- Нет, тайн нет особых, только в большой каверне зверь свирепый поселился. Завалили мы проходы, да все равно, что ни день, так кого-то исхитрится, сцапает.
- Что за зверь-то?
Макуты пожали плечами. Мол, кто видел зверя, тот уж ничего не расскажет. С арбалетом за спиной мне и хор был не особенно страшен. И я предложил на неведомого зверя поохотиться. А куда деваться, ежели Млава на кону стоит? Однако у макутов это никакой радости не вызвало.
- В темноте как стрелять станешь? А он-то видит под землей почище нашего.
- Ведите! - разозлился я, - Факелами запасемся, да и прикончим вашего зверя.
Еще не хватало, чтобы какая-то там зверюга встала между мной и дочкой коваля! Дедки тихонько посовещались и, похоже, решились. Однако на рожах их бородатых так и сияла звезда сомнения.
- А чего ж вы его, - хмыкнул я, - Как меня давеча параличом не поразите?
Наполовину спустившийся в яму Худя повернул ко мне бородатое лицо.
- Ты вот про это?
Макут выдрал из подбородка волос и сдунул его в сторону. С росшей там молодой осины единым махом снесло всю листву.
- Вот, пока хоть голова над землей – пожалуйста. А там, у нас – не выходит ничего. Наверное, подземелья - не место для фокусов этих. Иначе б мы такого!...
С этими словами Худя грустно покачал головой и канул в темень.
Ох, и глубоки макутовы подземелья! Пока спускались, успел мне Худя печальную историю рассказать. Взялся невесть откуда зверь кровожадный в их вотчине. Взялся, да и стал народишко хватать и жрать почём зря. Был у них один смельчак, пытался разбойника секирой попотчевать, долго скрадывал, многажды видел, да молчал, не рассказывал. А как до дела дошло - не сдюжил. Съела его зверюга. И секира, кстати, не помогла. Позакладывали тогда макуты самые широкие проходы, чтоб зверю не мог пробраться, ибо обширен был людоед в обхвате. Да помогло это мало. Пожранной публики стало, разумеется, меньше, но и свободы в передвижениях поубавилось. А, пойди ты, тачку с тяжкими железяками по узким проходам потаскай! В общем, не жизнь у подземных рудоваров началась с недавнего времени, а слезы одни.

Глава 14. Арбалетный болт - он и в подземелье болт.

Пробирались мы с макутами темными прогалинами подземными, по возможности путь себе факелами освещая. В тесноте макутовых проходов я куртку свою кожаную чуть не стер напрочь. Узость везде была несусветная, едва-едва протиснешься. Старикам-то хорошо с их росточком, а мне приходилось то на четвереньках, то по-утячьи. Наконец, мы вышли в широкую каверну, в пространстве которой свет факелов моментально потерялся. Так себе, светят под нос, а вокруг и не видать ни шиша. Даже, кажется, что темень еще более густая стала. Ох, и молодец Бес! На славу мне стреломет сварганил. Снарядил я оружие с самого начала, и, как оказалось, очень правильно сделал, что снарядил. Хоть и была опасность зацепить затвором за стенку, неизвестно, куда б тогда стрела вдарила. Или в кого…
В пещере было тихо, слышно было лишь как смола на факелах потрескивает. Надеялся я на собственные уши, но вокруг было тихо. Ни под чьей посторонней ногой или лапой песок да камешки не скрипели, однако внимания я не ослаблял. Особо неприятно было то, что в неоглядном темном подземелье спина ощущалась совершенно неприкрытой. Макуты же - наоборот, даже немного повеселели. Уж очень они на мое оружие и проворность надеялись. Греш осмелел настолько, что бодро зашагал впереди, освещая дорогу. И уже через несколько шагов чуть было не поплатился за отвагу свою. Что-то очень огромное совершенно бесшумно вынырнуло из темноты и схватило несчастного старика. Тот и пикнуть не успел, хорошо хоть, молодчина, факел из рук не выпустил. Расстояние было небольшим, и туша зверя представляла собой замечательную мишень. Я, не раздумывая, спустил затвор. Даже не поднял арбалет к плечу, от бедра шарахнул. Толстая медвежья стрела со странным хрустом ударила в широкую спину животного, от чего оно издало хриплый рев и выпустило Греша из лап. Старик так и покатился в сторону, и факел его моментально погас. Светил теперь только Худя, который трясся как осиновый лист. Пламя, и до того колеблющееся, неверное, сейчас отчаянно плясало, отбрасывая мечущиеся блики на каменный пол, на меня и на поверженную зверюгу. Она лежала на каменном полу каверны, слабо шевелилась и хрипло взревывала. Ну, ничего, арбалетный болт на медведя - вещь солидная, и если ты из плоти и костей, а не порождение волшебства какого, то шансов он тебе не оставит. Я осторожно, держа наготове меч, приблизился к зверю. Тот, видимо, по причине торчащей в хребтине стрелы мог только ползти, загребая когтистыми передними лапами, однако очень уж хотел до меня добраться. Пришлось положить конец его мучениям. Плавный шаг в сторону, короткий удар мечом прямо под кость нижней челюсти, и животное затихло.
- Греш! Ты где? Отзовись! – изучать напавшее на нас существо было не ко времени, неизвестно, не поломал ли зверь нашего спутника. В ответ на наши вопли совсем рядом кто-то завозился, и в освещенный круг, метя бородищей вековую пыль, на четвереньках вполз Греш. Оказалось, что звезда его светит ярко и счастливо пока что. Ибо отделался макут несколькими царапинами и ссадинами, да и то, не от длинных и острых когтей, а от падения. Отшвырнула-то его зверюга довольно далеко. Зато куртка пострадала до состояния полной непригодности: изодранная в полосы, она держалась только на воротнике. Это обстоятельство, как оказалось, более всего и кручинило помятого макута.
Убедившись, что старикан жив и здоров, я предоставил ему возможность излить чувства товарищу, что выразилось в потоке проклятий по адресу супостата, которого, наконец, постигла кара Господня в виде Вашего покорного слуги. При этом, рассерженный утратой обновки, Греш не стеснялся в выражениях. Кое-какие из них даже для меня были в новинку, хотя чего-чего, а уж подобного рода словес в кабаке сколько хочешь наслушаешься. Пока макуты на повышенных тонах обсуждали происшедшее и радовались избавлению всего подземного мира от напасти, я поднял факел повыше и в его свете принялся рассматривать поверженного зверя. Стало сразу понятно, почему стрела вонзилась в него с таким странным и неприятным хрустом. Животное почти полностью было покрыто костяным панцирем, тонким, но очень прочным – мечом просто так не проткнешь. Даже челюсти с двумя рядами острых, как бритва, зубов, располагались снаружи. В суставах панцирь имел проемы, чтобы лапы и шея могли двигаться. При этом надо отдать должное, двигалось существо на удивление ловко и бесшумно. Подошвы его были свободны от костяной брони и очень напоминали мягкие задние лапы бурого лесного Хозяина. В общем, занятная зверюга. Никогда еще не видел таких, чтобы скелет снаружи был, вроде как у рака, или, если хотите, у какого-нибудь из Изысканных, когда латы напялит. И чего только Всевышний не удумает! Если такое чудо показать Цепню, то непременно магистр опухнет от удивления и выкупит за немалые деньги. С его-то страстью к скелетам! Об чем я и сообщил угомонившимся наконец макутам. Немного, правда, беспокоило, каким образом, мясо и требуху изнутри выскребать придется. Это ж, чай, не рака за кружкой пива потрошить. Тут с умом надо, чтобы товарного вида не попортить. Но как раз на это дедки махнули рукой.
- А чего тут удумывать? – Худя не счел такую работу невыполнимой, - Вон, велю молодым, сволокут тушу к мурашам. И будь спокоен, через неделю одни косточки очищенные останутся. Заберешь.
- Потом, потом, - заторопился Греш, - Пошли скорее, чего тут рассиживаться, никуда оно не денется.
Старику явно не терпелось сообщить радостную новость соплеменникам. Надо ж, до чего народ попался не любопытный! Даже мне было интересно полюбоваться на это чудо, пока не подтухло. Представляю, себе, что сотворилось бы с Магистром Йонсом, окажись он тут! Никак не меньше родимчика.
- А больше тут у вас никто не бродит из плотоядных?
Получив отрицательный ответ, я с некоторым сожалением забросил оружие за спину и поспешил за макутами куда-то в темноту.

Глава 15. Грандиозная попойка и Мертвая Тропа.

Пьянку, которую учинили макуты по случаю счастливого избавления от подземной напасти, иначе как грандиозной назвать не могу. То, что устроил соледский Голова по рождении своего десятого дитяти, конечно же, с сим празднеством и сравниться не может. Это все равно, что сопоставлять детскую деревянную лошадку с боевым битюгом. До сего дня я искренне считал, что, уж коль сам Бес наклюкался до бобиков, то дальше и некуда. Однако подземные жители опровергли это мнение буквально через час-другой желудочного неистовства.
Торжество происходило непосредственно в месте совершения мною геройского подвига, то есть, в большой каверне. Народу набилось так много, что дальние концы столов и вовсе терялись во мраке. Не забудем, что макуты отлично видят в темноте, и небольшого количества масляных светильников им вполне хватало, чтобы не проносить кусок мимо рта. Я же, сидя на почетном, самом освещенном месте, месте убиения, то есть, зверюги, в конце концов, бросил попытки подсчитать количество пьянствующих. Напитки и еда подносились нескончаемым потоком. И, причем, наилучших свойств. В качестве согероев выступали опухшие от важности Худя и Греш. Они восседали по обе руки от меня и не заставляли себя дважды просить отведать то из нового бокала, то из новой тарелки. Детально описывать составные части праздничного ужина совершенно бесполезно, да и невозможно, ибо блюда были в большинстве своем мне незнакомы, хотя и вкусны. Сильно подозреваю, что промеж них могло оказаться и нечто совершенно неудобоваримое, мало ли что под землей произрастает или водится.… Крыса там, какая, растение бесцветное или же червяк. Однако, что касалось мясного, никаких жутей не наблюдалось.
Попойке предшествовало знакомство с главным рудным пекарем, или Мастером, если хотите. Звали этого лысого кривоногого коротышку Гундом, был он обладателем заячьей губы, от чего членораздельностью речи похвастаться не мог и старался говорить как можно меньше. Именно его рудоварня в тот достопамятный день взорвалась, и клубы дыма, рванувшиеся в духовые отверстия, имели несчастье попасть под бдительное око дальнозоркой трубы Йонса. С чего, собственно, злоключения мои и начались. Гунд на просьбы поглядеть в закромах в поисках звезд, словно ждал такого вопроса, объявил, что имеются таковые в количестве двух. И отправил тройку подмастерьев пошарить, не найдется ли еще. Но пока их поиски оказались тщетными.
Всему хорошему на свете наступает конец. Вот и празднество закончилось. Приступили макуты к своим делам. Только я, как неприкаянный, мотался по подземелью, все ждал, не разыщется ли двух звезд недостающих? Наверху за это время заметно похолодало, местами даже выпавший первый снежок днем не таял. Я решил, что померзнуть еще успею, пусть подземные коротышки еще поковки поищут. Вдруг повезет лучшему в Соледо искарю? А пока - брал я с утра по связке факелов и бродил, бродил… Обширные были каверны под землею. Не исходишь. В поселенные места заходить было не интересно. Ну, живут люди и живут. У каждого свое дело, и неча трудягам под руку заглядывать. Конечно, после случившегося, макуты смотрели и на меня и на мой арбалет благосклонно, но в рудоварни пускали без особой радости. Видно, хранили макуты кой-какие секреты и не хотели их казать посторонним. А в кавернах тишь была и пустота. Только кое-где капли падали звонко, да зверьки в темноте какие-то изредка шуршали. Может, крысы, может - еще кто. Нашел я пару выходов на поверхность, да таких узких, что протиснуться в них смог бы только голым и намыленным.
И вот однажды, довольно далеко от поселения заметил я во тьме движение какое-то. Ни звука, но в мою сторону явно кто-то шел. Гасить факел я не решился, а просто схоронился за каменный выступ. Со спины меня обойти было невозможно - сплошная стена. На всякий случай вынул меч. Мало ли кто тут шастает, неважно, что макуты ни о каких напастях, кроме того, убитого мною зверюги, не сообщали. Факел тускло освещал пологий проход. Звуков по-прежнему не было никаких, поэтому мерно шагающий человек возник совершенно неожиданно. Видел я его со спины. Как шел, так и продолжал он идти, совершенно не обращая внимания на свет. В конце концов, он скрылся за поворотом так быстро, что я не успел его толком и рассмотреть. Ничего себе! Надо будет порассказать коротышкам, что в кавернах ходят посторонние. Причем, ростом явно с верхних жителей и донельзя ловкие. Ведь ни один камешек под подошвой не шевельнулся! Охотники - и те так не смогут. Пока я приходил в себя от неожиданности, мимо проплыла, судя по длинным седым волосам, пожилая женщина. Она точно также не замечала моего факела и двигалась столь же бесшумно.
- Э, нет, - подумал я, - Надо бы проверить, куда это шляется подозрительный люд?
И осторожно начал пробираться вслед, стараясь не упускать ее из виду. Когда она сворачивала, я выдерживал некоторое время (а вдруг за углом поджидает?) и первым делом за поворот совал кончик меча, а уж потом и собственный нос. Женщина со спины оказалась обычного роста, мне чуть ниже плеча, одета была в светлую, возможно, белую, хламиду, и продолжала бесшумно скользить по извивам тропы. Наконец, мы достигли цели нашего путешествия. Ею оказалась массивная дверь, которую дама легко открыла, потянув за ручку, скользнула в темноту и притворила за собой. Лезть туда я не решился и поспешил в поселение докладывать о случившемся.
Однако, на Греша, первого попавшегося мне из знакомых, сообщение о посторонних никакого впечатлении не произвело.
- А, - махнул он рукой, - Это тропа ваших мертвых. Они с соледского погоста на девятый день после погребения уходят.
Я разинул рот от удивления.
- Там, за дверью - Лучший Мир, - скучно продолжал макут, - Ваш, я имею в виду. Раньше-то упокойнички по всему Подземелью мотались в поисках Двери, детей только пугали. Вот мы и пробили им прямую дорогу. Мертвой Тропой зовется. Не обращай внимания.
С этими словами Греш поспешил по своим делам.
- Стало быть, и Прем тут прошел когда-то, - подумалось мне, - И матушка моя….
- Эй, Греш! - крикнул я в спину почти пропавшему в темноте макуту, - А оттуда, из-за Двери, никто обратно не выходил?
- Не, не слыхал об том, - старичок пожал плечами и канул во тьму.

Глава 16. Сгубило любопытство курицу.

Вот этот самый зуд пониже спины – ничего хуже для человека не придумаешь! Казалось бы, ну чего, тебе, Ллель, дылда стоеросовая, надобно еще? Вот, с утра прибежал один из макутовых мальчуганов, доложил, что мураши зверя почти доели, мол, скоро можно будет костяк забирать. Да и другая добрая весть не заставила себя ждать. Забрел я после завтрака в гундову рудоварню покалякать, так меня там уж две недостающие поковки дожидались. Разыскали, таки, подмастерья их в отвалах. Не Бог весть что по размерам, но, обещали старики пьяной пылью их насквозь продырявить, Стало быть, пряма тебе, Ллель, дорога в Соледо за деньжатами немалыми от Йонса да за невестой, Бесом всхоленной…. Ан нет! Свербит любопытство несусветное. От самой задницы, чувствую, аж до затылка свербит! Что там, как там, в Лучшем Мире деется? Не стерпел, с Гундом посоветоваться решил. Тот бросил на пол кочергу, которой только что ковырял в горниле гудящей печи, посмотрел на меня внимательно.
- По младости ногтей-то и я думал туда податься. Интересно было, как там ваши упокойнички поживают, - прошепелявил рудовар, - Небось, узнал бы, что станется после кончины со всяким. Да нынче и интерес уж не тот, и семья-дети на руках. Нету прежней прыти. А ты – молодой, чего ж не посмотреть-то? Другой вопрос, есть ли обратный ход? А ну, как канешь?
Последним словом макут, наверное, решил предостеречь меня, мол, невеста ждет, да и со средствами теперь у тебя, искарь, полный порядок. Только, видно, судьба моя такова – во всем на себя надеяться и делать, порой, не так, как у умных людей принято. Короче говоря, наказал я на обратном пути из рудоварни Худе с Грешем за найденными звездами, да хоровыми костями вкупе с объеденными зверюгиными доспехами приглядывать. А лучше – не вернусь если через недельку – и вовсе все это Цепню и Бесу снести. Взял еды в котомку, снарядил стреломет, на мече и ножах лезвия поправил и прямым ходом к Двери.
Перед самым порогом Лучшего Мира взяла меня все ж нерешительность. И хочется, как говорится, и колется…. Полдня проторчал, пропустил вперед себя аж трех покойников. Еще удивился, помню, что мор какой-то напал на соледских жителей. Редко ж бывало, чтобы сразу троих в один день хоронили. Но не зря говорят, дескать, любопытство курицу сгубило. Поднялся, наконец, решительно и отворил Дверь. Пахнуло свежей прохладою, и оказался я в небольшом помещении с грубо отесанными стенами. Дверь мягко прикрылась у меня за спиной. Только никакого Лучшего Мира взору не представилось, а представилась всего-навсего еще одна дверь, только вся из железа, на вид тяжелая и глухая. Не долго думая, потянул ее на себя за кованую ручку в виде головы разъяренной кошки. Дверь и толста была, и увесиста, но легко так отворилась. И петли не скрипнули, хоть на вид ржа-ржавью….
А ничего Лучший Мир оказался. Вполне ничего! Вообразите себя на вершине горы ранним утром. Когда светило только-только из-за горизонта выпрыгнуло, а марь-туман еще не растопило. Небо голубое, только в дымке этакой полупрозрачной. Земли под горой угадываются, но смутно, местами там, внизу еще ночная тьма хозяйничает. А взгляду уж привольно, чует взгляд, какие дали узреть сможет, вот только дымка рассеется…. В общем, красота несусветная.
Разумеется, никакие-такие красоты не заставили б меня позабыть про все на свете и не проверить дверь. Та оказалась совершенно без какого-либо намека на запор и легко открывалась с наружной стороны. Это немного успокаивало, хотя и непонятно было, почему в этих условиях ни один из упокойничков назад не возвернулся. Ведь вот она, ручка-то дверная. Только толкни…. В общем, проверив напоследок еще раз дверь, я сделал первый шаг вниз.
Я стоял на верхней ступени гигантской лестницы и смотрел вниз. Лестница оказалась широкой – вдоль ступени я бы мог спокойно улечься, и ни макушка ни стопы б не свешивались. Ступени – тоже подстать. Даже при моих длинных ногах приходилось шагать то по два раза на ступеньке, то по одному. Но это вблизи, а если посмотреть на лестницу целиком, то просто дух захватывало! Высота, на которой я находился, была такой, что лестница убегала в неоглядную даль и больше напоминала высоченную стену, по гребню которой шли ступени. И даже при такой приличной ширине она казалась сделанной из тонкого пергамента. Вроде, дунь боковой ветерок, и рассыплется или свернется наподобие свитка. Однако ветерок присутствовал, но твердь под ногами ничуть не колебалась. И я сделал очередной шаг. Потом еще один, и еще…
Спускался я споро. Сначала немного дух захватывало и от высоты и от ощущения тонкости «лезвия», по которому приходилось ступать. Но через некоторое время глаза и тело освоились. Главное было не смотреть далеко вниз, чтоб голову не повело. Время шло, под подошвами шелестел гладкий белый камень ступеней. Судя по подкатывающим жалобам утробы, уж полдень должен бы настать, однако обстановка раннего утра не менялась. Лишь, оглядываясь, я убеждался, что спустился достаточно далеко – дверь скрылась в дымке, и верх лестницы уже не проглядывался. Как, впрочем, и ее нижний конец. Пару раз меня обгоняли обитатели соледского кладбища. Они весело и проворно скакали по лестнице вниз. Было очень неприятным то, что эти господа, как и раньше, вовсе меня не замечали, а просто обегали по краю. И не навевали покойнички ни ветерка, хотя бежали лихо, вприпрыжку перелетая за раз через две-три ступеньки, а саваны и волосы их трепетали в воздухе.
Как только внизу замаячили нечеткие, расплывчатые очертания чего-то, похожего на землю, я почувствовал, что больше так не могу. Послав все к черту, я уселся на ступеньку и принялся обедать. Когда от куска сыра и сухаря не осталось ни крошки, я гневно выругал себя за совершенно непростительную оплошность. Это надо ж, не взять с собой ни капли воды! Хорошо еще, что прохладно и свежо, но все равно, соленый сыр быстро дал о себе знать. Возвращаться назад показалось позорным, и в надежде найти питье там, внизу, я поспешил продолжить путь. Цвет «земли» постепенно становился все более зеленым, это навевало надежды на присутствие растительности, а, значит, и воды. Прошло немало времени, а я спускался и спускался. Казалось, что проклятая лестница никогда не кончится. Да и то, что было в низу, вовсе не становилось отчетливым, дымка не пропадала. Впрочем, ступени были сухи и хорошо видны.
- Эх, - подумалось мне, - Назад-то сколько времени путь займет? Вверх по лестнице – это не вниз, знаете ли….
И все ж, не только в нашем мире, но и в Лучшей его разновидности каждому явлению или предмету приходит конец. Как, например, лестнице. Вот она, последняя ступенька. Дальше расстилалась довольно широкая площадка, покрытая чем-то серым, твердым и шероховатым. Говорят, в стародавние времена, тогда еще макуты жили не под землею, харкнула Коровья Гора огненной слюной. Потом застыла слюна в гигантскую лепешку. Видывал я ее у подножья. Поверхность у лепешки было очень похожа на ту, что лежала у моих ног, только не в пример менее гладкая. Но зато куда больше. Немного подумав, я глубоко выдохнул и осторожно ступил с последней ступени. Ничего не произошло, земля подо мной не закачалась, я быстро пересек площадку и остановился в изумлении. Высился предо мною Хрустальный Дворец. Здание было точь-в-точь таким, каким его описывают в детских байках. Блистающий, светлый, просвечивающий насквозь. Правда, рассмотреть его целиком не удавалось совершенно. Сколько ни задирал я головы, увидеть смог совсем немного из-за проклятой дымки, которая скрывала все, что превышало три-четыре моих роста. Я подошел поближе, и тут же приключились новые чудеса. Сверкающие хрустальные двери бесшумно разъехались в стороны, словно приглашая меня войти внутрь. Ну что ж, приглашают, стало быть, надо вступить.
Мать честная! Вот это зала! Никогда б не подумал, что можно построить помещение обширнее, чем соледская церковь. А тут – раза в три-четыре больше. Зала была с хрустальными стенками, мощенная гладким квадратным камнем чудовищной величины, с удивительно ровными краями. Да, камнетесы в Лучшем мире знатные проживают! Прямо посреди залы высилась красивая арка, сделанная из чего-то блестящего, похожего на хорошо отполированную древесину. Арка была не очень большой, только-только чтоб мне пройти, головы не клоня. Но, стоило шагнуть в ее проем, как зала огласилась громкими звуками. Ни то колокольным звоном, ни то – торжественными трубами. Не скажу, что громыхание это было приятным на слух, но его громкость и торжественность снимали всякое сомнение. Хрустальный дворец приветствовал гостя. Меня то есть. Чтобы убедиться в том, что так оно и есть на самом деле, я несколько раз прошел в арку туда-сюда. И каждый раз зала заполнялась заздравными колоколами. Приветствием я насладился и, не долго думая, я направил стопы дальше. За аркой с верхних покоев сбегали две лестницы белого мрамора. Но не успел сделать и двух шагов, как на моем пути неизвестно откуда возник привратник в красивой черной одежде с вставками желтого цвета на рукавах и кармашке слева на груди. Морда его мне, правда, красивой вовсе не показалась. Более того, совершенно в разрез с приветствием арки страж принялся на меня громко кричать на непонятном языке. Стало ясно, что привратник нервничал и злился неизвестно на что. Наконец он допёр до той простой мысли, что воплей его я не понимаю совершенно, и резким жестом указал мне на стеклянные двери за спиной. А ну, вон, дескать! Ага, буду я еще с каким-то стражником лясы точить! Движением руки я легко сдвинул его в сторону и пошел дальше. За спиною вдруг раздался совсем уж неприличный вопль, да такой громкий, что пришлось обернуться. Привратник с красным от бешенства лицом выхватил из кожаного карманчика на ремне какой-то предмет черного цвета с короткой трубкой и устремил его прямо мне в грудь. Поза его была ну точь-в-точь как у стрелка из арбалета, поэтому я быстро сообразил, что передо мной неизвестная пока разновидность оружия, и этим оружием мне нахально угрожают. Дальше дело решала скорость движений. Я сделал вид, что недоуменно чешу ухо, а сам, тем временем, выхватил из перевязи меч. Вынимая лезвие, я в последний миг немного задержал его кончик в ножнах. От этого меч изогнулся дугой и, распрямившись, ударил плашмя этому придурку по руке. Черный предмет металлически звякнул о каменные плиты пола, и залу огласило уж совсем громкое завывание, свидетельствующее о том, что стражник от угроз перешел к жалобам. Уши мои достаточно уж насладились его голосом, и я заткнул ему пасть, ударив шишаком рукояти по макушке. Привратник замолк и послушно улегся на пол.

Глава 17. Кончилось спокойное житье!

После того, как нас всей компанией в пожарном порядке повыдергивали из Ареала (см. роман «Сатисфактор»), в Проекте наступили разительные перемены. Йоко, например, окончательно осатанела. Справедливости ради отметим, что было от чего. Мы едва-едва не лишились не только двух Объектов, но и начальника Отдела социологии. Сиречь, Вашего покорного слуги. Нас тогда всех скопом собрались беззастенчиво резать в далекой Лигерии, и Кириллу пришлось спешно осуществлять обратные пересадки. Некогда было думать, куда кого подсаживать. Хорошо хоть, существовали резервные подвои. Да и то, не обошлось без курьезов. Меня запихнули на место первого Объекта, принудив выносить домогательства старого хрыча-фехтовальщика, возомнившего себя способным преподать мне что-то новое на этом поприще. Через день я банально сбежал от него и уже прямо с городской площади улетел обратно в здание Проекта. Оба Объекта аж три дня в поте лица отработали в передвижном вивадийском балагане, строя из себя сиамских близнецов. Отдалим должное их актерскому таланту: толстый и вечно потный хозяин оставался ими весьма довольным вплоть до того момента, как оба «близнеца» с легким хлопком растворились в воздухе прямо у него на глазах. Хорошо, хоть не во время представления. Вот уж легенд бы появилось! Летунов на время удалось пристроить к ведьмам на шабаш, каковой очень кстати случился в то самое время. Трое суток несчастным женщинам пришлось вместо ритуальных хороводов терпеть наглые домогательства и неистовые похабства, учиненные летучей шайкой. Обилие возбуждающих напитков в совокупности с недавно перенесенным стрессом перевели в состояние похотливой свиньи даже бывшего придворного обольстителя и рассудительного немого. Чего уж говорить о старшем из братьев! Впрочем, судя по всему, ведьмы (особенно из молоденьких) остались не так уж и недовольными. Правда, шабаш с точки зрения своего классического предназначения был в этом году испорчен напрочь. Больше всех повезло алкоголику-естествоиспытателю. Старика удалось удачно внедрить в церковную библиотеку, куда он в прежней жизни стремился всеми фибрами души. С физической точки зрения сильнее других пострадал ни в чем не повинный енот. По каким-то неизвестным законам физики и физиологии он лишился одной из полосок на хвосте. Хвост, впрочем, остался совершенно целым. Сначала его хозяин даже сомневался, не подсунули ли ему вместо любимого Пифагора некий суррогат, но когда тот привычно включил лапкой компьютер на столе, Гоп растаял от счастья.
В общем, все обошлось, как нельзя лучше. Инженю, правда, сетовал, что ему не представилась возможность затащить к себе в лабораторию кого-то из летунов и произвести детальнейшее их исследование. Но мисс Маэда категорически запретила это проделывать, дескать, хватило уж приключений, а, кроме того, неизвестно, что могло произойти при такого рода пересадке. Данных-то по метаболизму пернатых полубесов нет никаких. Финальным актом трагедии стало запрещение любых пересадок «…до особого распоряжения и во избежание…». Кирилл приуныл, Проект, было, встал вмертвую.
Положение спасла, как обычно, молодежь. В один прекрасный день обеденный перерыв Робина был прерван одной из незаметных сотрудниц, этакой серой мышкой. Тереза Нуньес, махонькая, никогда не пользующаяся косметикой девчушка, вдруг подкатила к шотландцу. Мол, донимать «хефе» такой ерундой ей стыдно, мол, быть может, Роб сначала сам посмотрит…
Роб посмотрел, поперхнулся сэндвичем, взвыл и понесся к Кириллу с распечаткой в зубах и Терезой подмышкой. «Ерунда» оказалась абсолютно законченным трудом, посвященным получению информации из Ареала «бескровным методом». И работа вновь закипела. Источником послужили, как ни странно, тамошние свежие покойники. Путем некоторых преобразований, разработанных Терезой, они превращались в некую оболочку, несущую в себе массу информации. Для того чтобы работать с этими оболочками было проще и нагляднее, Роб дополнил немного программу, после чего упокойнички самостоятельно, как выразился Кирилл, «пердячим паром», доставлялись прямо в здание Проекта на манер привидений. Тут-то за них брался сначала мой отдел, потом Киркин. А когда оболочка была уже порядочно выпотрошена на предмет социума, дух, уже почти прозрачный, передавался в департамент Смерти-На-Сносях. Там его уже досасывали до конца, собирая крохи информации о материальных свойствах Ареала. В общем, все были в полном восторге за исключением медиков: привидения им для исследований категорически не годились.

Глава 18. Возвращение на круги своя.

Мы с Кириллом коротали время у него в Отделе в ожидании того, как наши подчиненные закончат распаковку очередной оболочки. Экземпляр в этот раз попался не очень интересный – замшелый старик, которому было, наверное, лет сто, с соответствующим состоянием мозгов. Короче, самым свежим, что осталось в его памяти – была всеобщая попойка по поводу бракосочетания городского Головы, случившегося (по нашим подсчетам) не меньше четверти века назад. В остальном дед был туп как полено и не помнил даже имен собственных детей.
- Опа! – Кирилл вдруг встрепенулся и ткнул пальцем в монитор слежения, на котором был изображен вестибюль, - Опа! А это еще что такое?!
Я посмотрел на экран с разыгрывающейся весьма пикантной сценой, и первым делом шлепнул ладонью по кнопке блокировки дверей. Здание Проекта тут же оказалось запертым наглухо. Управление внутренними и внешними дверями мы, сразу перевели на себя: нечего делиться с прочими Отделами такой лакомой добычей!
- Ничего себе! – Кирилл покрутил головой, - Я так понимаю, что Йоко оторвет нам всем головы!
И он, загибая пальцы, сладострастно начал перечислять будущих жертв гнева руководителя Проекта.
- Я, ты, Робин, Тёрка…..
Опасаться за головы приходилось на полном серьезе: материальные пересадки, как уже сказано, были категорически запрещены. А тут, извольте видеть, в вестибюле непонятным образом оказался этот субъект. Причем, во-первых - именно из Ареала (о чем свидетельствовала и одежда и манеры поведения), а во-вторых – явно не эфемерная информационная оболочка (ибо типчик прыток был и вооружен). Пентюх-охранник уже получил от него по ушам, но жаль его не было совершенно. Венесуэлец Жоао отличался на удивление гнусным и склочным характером. А молодец в это время по-детски забавлялся тем, что проходил туда-сюда в рамку металлоискателя и наслаждался его какофонией.
- Будем брать! – в глазах Кирилла бушевало пламя азарта. Не удивительно – как-то само собой получилось, что с территории Ареала к нам доставлен (или, точнее, доставился) совершенно живой объект. Причем, судя по всему, в хорошем состоянии. Упустить такую оказию было решительно невозможно. Даже на собственные головы наплевать! Правда, было совершенно очевидно, что на этот раз придется делиться с эскулапами.
- Инженю уписается! – Кирилл прочел мою последнюю мысль, - Боже! Я даже не представляю, сколько он нам теперь коньяка должен будет выставить!
- Сначала еще надо взять этого орла, - я был настроен несколько более скептично. Рукоятка меча, торчащая из-за плеча нашего гостя и валяющийся охранник обещали мало чего хорошего, - Может, кетамин?
Кирилл посмотрел на меня как на сумасшедшего.
- А ты знаешь, как он на него подействует? А вдруг окочурится?
Возражение было резонным, но шприц-прыгун я все-таки в карман сунул. На всякий случай.
- Эх, социологи! – Кирка суматошно рылся в ящиках своего стола, - Вы же на общество сверху смотрите как на муравейник! А нет, чтобы на каждого индивида….. Черт, куда же они запропастились?!
- Что ты ищешь?
Кирилл вскинулся.
- Да ты хоть знаешь, как у них положено гостей встречать, как предложение бабе делать, как и с чем пиво пить, в конце концов? Вы же потрошите «упокойничков» на предмет глобального жизнеустройства и прочих производственных сил и производительных отношений… А в детали вникать – это для вас, социологов, так, мелочь, почти западло! Изъязви…семь…на надгробном камне!
Я поморщился. Кирилл на этот раз выдал в конце фразы что-то особо неприличное.
- Ну, ничего! – у моего друга настроение на глазах менялось к лучшему, он азартно потер ладони - Пропал бы ты без меня! Сейчас пойдем гостя встречать так, как у них положено.
- А как у них положено?
- А вот так! – начальник Отдела Пересадок со стуком водрузил на стол бутылку отличного немецкого корна и три стопки, на дне которых катались черные горошины. Горошины-то я сразу узнал – трансляторы предпоследней модели. Не иначе, наш матершинник бесстыдно спер несколько штук у своей пассии в медицинском Отделе. Правда, зачем они ему могли понадобиться – совершенно непонятно.
- Да будет известно всезнающему социологу, - продолжал ерничать Кирилл, - Гостей у них там принято с порога потчевать настойкой на ягодах птичьей елки. По-нашему – на можжевельнике. И всенепременно класть в стопку ее же ягодку, каковую гость, проявляя уважение к дому, обязан проглотить. Понял теперь? Иначе как мы с ним будем общаться? А после кетамина парень будет интересен только нашим айболитам. Пошли, пока его никто не перехватил…
Я посмотрел на стопки.
- Минутку, а нам-то зачем трансляторы жрать?
Кирилл хитро прищурился и пошевелил бородой.
- А если домой провожать гостя придется, так его с перезвоном в…ть и в...глобус Камчатки? Ну, и потом, почему бы и не хряпнуть по стопочке, под такой случай? А без закуси – сам знаешь, кто пьет…
 
Глава 19. Знакомство с «мертвецами».

Лежит, стало быть, привратничек, глазоньки закатил, помалкивает. Но дышит. Крепкая голова у него оказалась. Я пощупал. Даже ни шишки, ни кровоподтека, ни ссадины на макушке. Прошел несколько раз под аркой, послушал еще разок музыкальное приветствие. Даже загрустил немного – звону до ушей, а толку – чуть. Хотел было уже назад повернуть, как – опа! – явление возникло на лестнице, ведущей пока еще не знаю куда, но наверх.
Стоят на ступеньках два господина приятной наружности. Мертвецы, как я понимаю, но на покойников не похожи. Улыбаются. Что, в общем-то, совершенно не естественно, поскольку именно ихнего привратника я только-только совсем не по-людски поприветствовал. Но на рожах – ни малейшего осуждения, более того, тот, что бородатый – держит в руках поднос со стопками. А в стопках – я аж отсюда чую – птичья настойка в самом наилучшем исполнении, причем, с ягодкой, кою мне во имя дружеского жеста положено заглотить. Не стал я хамничать. Уж, коль встречают по обычаю, его и мы соблюдем. Выпил я молча, ягодку сглотил, то же и встречающее проделали, зубы оскалив. Чую, ягодка хорошо внутрь упала, даже с неким шевелением внутрях. Настойка действительно оказалась чудесной на вкус, но нюха мне не отбила. И я с удовольствием отметил, что беседую вовсе не с покойниками. Глаза, уши и даже пальцы при известной сноровке можно обмануть, но никак не нос. Не пахнет от них тленом. Не пахнет – и все тут. Тут бородатый рот и раскрыл.
- Приветствуем гостя, - говорит, - Чувствуйте себя как дома. А на этого внимания не обращайте – мелкий, никчемный человечишка, сейчас очухается.
Забавно это у него получается. Вроде, слова не коверкает, чисто по-соледски выговаривает, а губы пляшут совсем другой танец, не в такт словам. Чудно. Второй, высокий такой парень со светлыми волосами тоже мне улыбнулся, но к привратнику все-таки подошел, голову ему пощупал и сказал бородатому, что, дескать, ничего страшного, обычный, как он выразился, «накаут». Слово для меня было новое, но понятное, мол, получил свое по голове, сейчас очнется. Мне это понравилось – хозяйственный. Сразу видно, о челяди печется. Привратник, и правда, уже не лежал, а сидел на полу, прислонившись спиной к стене и покачивая головой.
- Меня зовут Андрей, - повернулся ко мне высокий, - А вот этого господина с бородой – Кирилл.
Я тоже представился. На этом торжественная часть была закончена, и меня пригласили посетить, как выразился Белокурый, хоромы.
Лестница, по которой мы торжественно поднимались (впереди Бородатый, потом я, замыкал шествие Андрей), оказалась широкой, из гладкого мрамора и во всех отношениях достойной похвал. Внезапно Белокурый подал голос.
- К кому?
Кирилл остановился, задумчиво пожевал губами и произнес.
- К тебе.
Андрей кивнул, и мы свернули в один из проемов с хрустальной же дверью. Дворец, как я понял, был хрустальным от пола до крыши. Кругом блеск стекла и металла, чисто метеные полы и лестницы, пахнет приятно. В общем, Лучший Мир – он и есть лучший. Наконец мы добрались до «хором» Андрея, толкнул он с хрустальными же вставками-филенками дверь, мы вошли и остолбенели. Судя по всему, мои провожатые рассчитывали насладиться моим обществом самолично, но их ждало жестокое разочарование. В «хоромах» Белобрысого нас ждали, и, похоже, с большим нетерпением.
Первым делом я обратил внимание на некрасивую, хотя и молодую, невысокую женщину. Она сидела в кресле, бесстыдно выставив на показ голые коленки, отчего рука моя стала непроизвольно шарить по поясу в поисках плетки. Хорошо, что таковой не оказалось, а то я б непременно нарушил все законы приличия и прошелся девке по спине за такое непотребство. То есть даже очень хорошо! Тут немедленно выяснилась, что девка эта – некто вроде наших Изысканных. Иначе как объяснить то обстоятельство, что оба моих провожатых моментально приняли вид проворовавшихся подмастерьев и застыли соляными столпами, а у Бородатого даже открылся рот. Помимо раскосой девки в комнате присутствовали еще два человека. Один – худощавый, с умным лицом и в красивом белом кафтане из тонкой материи. Другой – настоящий уродец с зеленоватым (правда, тоже умным) лицом, тонкими ножками и неприятной формы круглым животом.
Молчание несколько затянулось. Во всяком случае, пока мое сердце отсчитывало первую сотню ударов, косоглазая сверлила взором моих новых знакомых так, что удивительно, как у Кирилла не вспыхнула борода.
- Ну, и как это все понимать? – наконец разлепила губы Изысканная, - Пользуемся моим к вам обоим благорасположением, нахально нарушаем мои приказы?
- А в чем дело? – рискнул пискнуть Белобрысый.
- Это кто? – раскосая сначала ткнула в меня пальцем, потом повернулась все-таки ко мне и, соблюдая правила приличия, произнесла уже более мягким тоном, - Приветствую Вас, дорогой гость!
- Ллель. Лучший искарь Соледо, - представился я и вежливо поклонился, - К вашим услугам, прекраснолицая….
Не знаю, что на меня нашло, и зачем я назвал эту замухрышку прекраснолицей, но такое обращение ей явно понравилось. Во всяком случае, громы и молнии она метать перестала и даже улыбнулась.

Глава 20. Громы и молнии.

- А ну-ка, друзья мои, объясняйтесь, каким образом вы умудрились не только посетить без моего ведома Ареал, но и скормить гостю транслятор? – несмотря на некоторое смягчение обстановки лик Йоко оставался мрачен.
Надо было срочно гасить пожар. В таком состоянии она могла, не слушая никаких доводов, запросто подписать приказ об увольнении. Обоих. Чего нельзя было допускать уже из тех соображений, что у нас появился Гость.
- Никакого Ареала мы не посещали, пришелец поступил самоходом, пока сам не понимаю, как, - первым опомнился Кирка, - Транслятор ему скормили в качестве закуси прямо в вестибюле.
- Ага, «…не виноватая я, он сам пришел…», - блеснула познаниями в русском Маэда, - Вам же первым делом было надо его напоить и приволочь сюда в полном вооружении!
- Кстати, - она снова повернулась к Гостю, - Оружие, дорогой друг, Вам придется оставить на хранение.
Парень явно был недоволен этаким поворотом дела, непроизвольно поправил арбалет и уже открыл рот, чтобы возразить, дескать, ни за что... Но Йоко его опередила.
- Не беспокойтесь, Вам оружие тут не понадобится совершенно, а нам будет куда спокойнее. Вон, охранник-то уже покалечен. Между прочим, компенсацию я вычту из вашего жалования, голуби мои сизокрылые! Четыреста баксов!
С этими словами она зыркнула на нас с Кириллом. Тут опять встрял новоприбывший.
- Сударыня, - заявил он, надменно задрав нос, - Мои новые друзья ни в чем не виноваты. Ваш привратник получил по башке за хамство еще до того, как мы познакомились. И если это тут называется покалечить, то мне расходы и возмещать.
С этими словами он порылся в карманах, извлек монету желтого металла и показал ее Маэде.
- Полагаю, что золотого хватит.
Я не удержался от любопытства и взял из его пальцев немного потертый кругляк. Судя по увесистости, он действительно был золотым. Однако заставлять гостя расплачиваться выходило за рамки всякого приличия, и я заявил.
- Не надо. Да и не хватит. Здесь от силы, если считать по весу, на сорок долларов.
У парня вылезли на лоб глаза.
- Ничего себе! За обычную шишку на лбу – десять золотых??!! Ей-ей, я сейчас же спущусь вниз и тресну этого негодяя еще раз. Уверяю, что похороны обойдутся куда дешевле!
Парень был не лишен чувства своеобразного юмора и вдобавок подковырнул.
- Мне, значицца, с мечом нельзя, а стражнику можно? Не станете ж утверждать, что он был безоружен!
- Вот это-то мне и не нравится больше всего – прекрасное владение клинком, - мгновенно среагировала Йоко, - Его оружие куда сильнее и меча и Вашего арбалета, однако, Вы прекрасно с ним справились!
 Гость был явно польщен, покраснел, чуть было ножкой не шаркнул. В общем, уже не настаивал на ношении стреломета. Он снял с себя перевязи и протянул всю эту сбрую Кириллу.
- Ты встретил меня, как положено встречать гостя, тебе и доверяю свое оружие. Прости Кирилл, но по обычаю с тебя и спрос за него будет.
Пока я многословно успокаивал Йоко, объясняя ситуацию, в которой мы с Кириллом были объективно не виноваты, тот пристраивал в мой сейф амуницию Леля. Краем глаза я заметил, что бородач делал это крайне осторожно. И если вы думаете, что виной тому благоговение перед мечом или простая боязнь порезаться, то жестоко ошибаетесь. В сейфе крайне неудобно стояли две бутылки отличной водки. Поэтому требовалось водворить громоздкое оружие, не звякнув при этом сосудами со спиртным и загородить спиной сами бутылки. В противном случае гроза моментально бы вернулась обратно. В конце концов Кирилл с честью справился с такой нелегкой задачей, захлопнул тяжелую дверцу, хитро мне подмигнул и сунул ключи от сейфа себе в карман. Я прочел в душе молитву за упокой души Столичной.
Ллеля поселили на нашем же этаже в одном из гостевых апартаментов. В последнее время они пустовали, так как изначально предназначались для кандидатов на Пересадку. Однако стараниями Руководителя Проекта пересадки «до особого распоряжения» были похерены, поэтому Гость смог еще и выбирать комнату себе по нраву. Он выбрал солнечную сторону.
Парень оказался весьма смекалистым. Во всяком случае, освоился в новом жилище очень быстро. Никаких сложностей у него не случилось, в том числе и с телевизором, от которого он сначала совершенно обалдел, но очень скоро справился с оторопью и с удовольствием по вечерам предавался просмотру многочисленных фильмов. Предпочтения, как и ожидалось, были отданы всяк-разным боевикам и приключениям. При этом, чем кровавее, тем лучше. Надо было видеть, как эта простая душа переживала перипетии голливудских дешевок, принимая все за чистую монету. Гость не сдерживал эмоций, и смеялся, и плакал, и свирепо сживал кулаки в соответствующие моменты. Еще быстрее он освоил бытовые удобства вроде горячего душа и устройств отхожего места. И не переставал восхищаться преимуществами Лучшего, как он говорил, Мира. А уж после того как он под руководством Кирилла постирал в машинке собственную одежду и увидел результат, восторгу вообще не было предела. Выразилось это в том, что Лель буквально изнасиловал Кирку вопросами об устройстве «такой полезной штуки» и сделал совершенно потрясающие выводы.
- Вот, – заявил он, - Этим делом вполне на старости лет можно зарабатывать себе на хлеб, когда ноги станут уже Хождениями тяготиться!
Разумеется, я не удержался от шпильки и спросил, где там, в Соледо можно обзавестись электричеством? Но на это Гость беспечно махнул рукой.
- А, покрутить дырявую бочку в горячей мыльной воде можно и вручную. Это же не Ящик-С-Представлениями, - Лель кивнул на телевизор, - Конечно, тут покумекать надо будет над устройством. А желающих, не сильно напрягаясь, подзаработать среди бродяг целая куча.
Тут он подумал и добавил, что если еще сильнее подумать, то к кручению чана можно и лошадь приспособить и осла…. Вон, зерно-то обмолачивают же.
Первые два дня светлое время суток мы с Гостем почти не встречались, поскольку его передали на растерзание нашим медикам. Поначалу перспектива всестороннего обследования привела парня в состояние, весьма далекое от энтузиазма.
- Потрошить не дамся! – ощерился он, - Знаем этакое дело!
- А кто сказал, что тебя собираются потрошить? – удивился Кирилл.
- Знаем этакое дело, - продолжал гнуть свое Ллель, - Вон, Цепень наш сам мне говорил, что перед сотворением очередной зверюги обязательно или лягуху резал или еще кого из мелкоты. Чтоб внутреннее их обустройство постичь.
Байки про изготовление рукотворных тварей мы, конечно, пропустили мимо ушей, а в том, что кто-то из соледских ученых-самоучек занимался вивисекцией ничего особенного не было. Наконец с большим трудом удалось втолковать Гостю, что для «постижения внутреннего его обустройства» у нас есть куча способов и без того, чтобы его при этом исполосовать.

Глава 21. Очки-вилка-подшипник.

Вообще, интересы новоприбывшего были необычайно обширны, но, в то же время, и ограничивались чисто практическими сторонами жизни. Его, например, совершенно не волновали вопросы религии, нашего общего жизнеустройства и прочих высоких материй. Зато искарь въедливо и живо впитывал в себя все, что вполне могло пригодиться ему с чисто утилитарной точки зрения. Вящим примером могут служить гоповы очки. Парни довольно быстро сблизились, благо оказались примерно одного возраста. И если ручной енот мгновенно выпал из сферы внимания искаря как объект, не подлежащий гастрономическому употреблению, то по поводу очков были сделаны насквозь практические выводы. Гоп детально разъяснил Гостю принцип действия этого оптического инструмента. Тот, как ни странно, все понял и заявил, что непременно и небескорыстно подкинет идею Цепню (тому самому местному соледскому магу-ученому), который по причине преклонного возраста остроту зрения начал терять. Стекляшки-то Цепень для дальнозоркого чулка сумел выточить, стало быть и для себя самого расстарается. Так что, пусть мошной потрясет. Услыхав про какой-то «дальнозоркий чулок», Гоп моментально вцепился в парня как клещ, и получил щедрую порцию поучений, каким образом можно визуально приближать далеко отстоящие предметы.
- У вас такого еще, наверное, пока не придумали, - с гордостью заявил Гость.
 Очкарик дипломатично не стал его разубеждать. Увлеченные высоконаучной беседой, молодые люди пропустили момент, когда стараниями Пифагора из вазы на столе исчез последний фрукт….
Наибольшее же любопытство Лелем был проявлено в деле металловедческом. Оно и понятно, всю жизнь свою был он с металлом для клинков связан. В первую очередь Гость совершенно справедливо раскритиковал качество стали, из которой были сделаны наши столовые приборы. Легко согнув тремя пальцами вилку, он фыркнул и намекнул, что, дескать, в этом, Лучшем Мире много чего хорошего, но железо – редкостная дрянь. Вот, например, у них те же самые керы! Я про керы еще с прошлой пересадки осведомлен был, однако обидно стало до невозможности. Пришлось рассказать парню, какими чудесными по их понятиям металлами мы располагаем. Самое интересное, что тот юмора совершенно не понял и вслух изумился, зачем же тогда столовые приборы из такой поганой стали делать?
- А ежели драка какая в трапезной стрясется? – заявил он, - Да эту вот вилку ни за что никому и в задницу не воткнуть!
На резонные уверения, что у нас в «трапезных» таких зверств учинять не принято, искарь только с сомнением покачал головой. Мол, неинтересные у вас тут кабаки. Что, мол, за кабак без драки хорошей? Так, баловство одно….
В тот же вечер Гоп с Робом Леля приодели, строго-настрого велели вести себя смирно, пристойно, в свары не ввязываться ни в каком случае и отвели куда-то в Гиндзу показывать, каковы наши кабаки-рестораны. Ресторан (в смысле еды) Гостю понравился, а вот все остальное – совершенно нет. Во-первых он был совершенно ошеломлен теснотой и толкучкой на улице и полным отсутствием таковых в самом ресторане. И вправду, не зря ж кто-то из классиков выразился в том смысле, что «…в Гиндзе так тесно, что даже собаки вынуждены вилять хвостом не из стороны в сторону, а снизу- вверх…». У них, у соледцев, как я понял со слов Гостя, все было наоборот. То есть, вечерами на улицах никогошеньки, поскольку, бывало, и пошаливали. А вот в кабаке – не протолкнешься.
Гуляки вернулись из ресторана далеко заполночь. Мы с Кириллом стали уж беспокоиться, но в конце концов бравая троица предстала пред нашими светлыми очами заметно навеселе, с улыбками на рожах и в чудовищно грязном виде. Создавалось впечатление, что им пришлось самостоятельно менять на дороге задний мост. Слегка (очень слегка) протрезвевший Роб тщательно доложил о произошедшем.
Как выяснилось, все началось совершенно чинно и благородно. То есть, наш новый знакомый в ресторане моментально освоился и вел себя на удивление прилично. Ничего удивительно, уж что-что, а питейные заведения наверняка не сильно разнятся от мира к миру. Как и положено в кабаке, он заказал кучу снеди мясного характера и выпивку в виде полюбившегося джина, каковой молодые люди по его требованию потребляли очень энергично. Состояния всей троицы, разумеется, очень быстро приблизилось к этапу «ты меня уважаешь?». После взаимных уверений в полном уважении началось излитие душ, в результате которого выяснилось, что Гостю надобно жениться, а проклятый папаша невесты обещал отдать ее только по принесению определенного вида железяки, и никак иначе. Вот, отчасти в поисках этой самой железяки Ллель, дескать, тут и оказался. Отчасти – это потому что и сам возлюбопытствовал об устройстве Лучшего Мира и с любопытством совладать не смог. А когда обратно пойдет – продолжит изыскание нужной железки с нужным отверстием. После этого Гость довольно толково объяснил собутыльникам, какая, собственно, железка требуется и для каких целей ее будущий тесть собирался приспособить.
Короткое совещание на тему «как помочь Ромео и Джульетте из Соледо» закончилось тем, что вся троица изловила такси и поперлась на кладбище автомобилей, плюнув на позднее время и довольно дальнюю дорогу. На этом самом кладбище путем вульгарного подкупа сторожа (полная ерунда, что японцы взяток не берут) они вплотную подступили к ждущему переплавки карьерному самосвалу. Каким образом удалось снять ступичный подшипник, история до сих пор умалчивает, но дело было сделано. Потом посредством пресса внешнюю обойму и сепаратор благополучно раскололи, и Гость стал обладателем двух роликов, замечательно подходящих для его задач. Стальные цилиндрические болванки в локоть длиной и диаметром около десяти сантиметров кроме прочности и гладкости обладали еще одним бесценным свойством - сквозным отверстием по оси.

Глава 22. Пора домой.

Да…. Все отлично в Лучшем Мире, вот только молодые совсем пить не умеют. Эвон, толстяк, хоть и прошло столько времени после выпивки, и на воздухе прогулялись как следует, пока повествовал о наших похождениях, такие вензеля языком плел, что почти непонятно было, что говорит. А я тем временем непрерывно молился, призывая на голову Пресвятой Праматери все блага, которые мне только в голову приходили. Вообще-то по-настоящему молиться я не умею, да и в Храм раньше наведывался все больше на молоденьких прихожанок поглазеть. Но тут, хоть и перевирал несусветно все молитвы, слышанные в детстве, все-таки, чаю, Мать Всеблагая меня поймет и простит. Ибо искренен был. Ну еще бы! Вот теперь-то Млава моя навеки. Бес, как увидит эти валки, которые парни мне помогли раздобыть, так горсть угля от удивления и восторга сжует!
Наконец Робин (так звали толстяка) закончил рассказ. Краем уха я уловил, что он, мошенник, не забыл ничего. Все пересказал, прям с того места, как нас в кабак занесло, и до возвращения в Хрустальный дворец. История о моих намерениях жениться обросла в его исполнении совершенно несущественными цветастыми подробностями, чем повергла в глубокое уважение и Кирилла и Андрея.
- Все, хозяева дорогие, - заявил я, - Хорошенького понемногу. Спасибо за приют и ласку, но пора мне, как видите, в обратную дорогу. Одного лишь еще хотелось…
Кирилл вопросительно вскинул бороду.
- Хотелось бы хоть краем глаза на матушку мою покойную взглянуть, да поклониться ей.
Хозяева переглянулись. Совершенно ясно стало, что к такой просьбе они оказались или не готовы, или не поняли ее до конца. Насколько можно доходчиво я пояснил, что, ежели всяк-разные посторонние упокойнички сюда скачут во всю прыть, стало быть, и матушка моя давно уж тут. Ну, как не навестить-то?
- Х-м-м, - Андрей покрутил головой, - Не знаю, как тебе это объяснить… Понимаешь, те покойники, что к нам по лестнице сбегают не настоящие. Это просто изображения, вроде как в телевизоре…
- Изображения? – я был сильно удивлен.
В Ящике-С-Представлениями эти изображения были совсем другие, плоские, и смотреть на них можно только через переднее окно, а сбоку - никак. А покойнички, те что мне по дороге попадались, выглядели ровно как натуральные. Другой вопрос, что ветра от ихнего бега не создавалось, но…
- Ладно, идем, - решил Кирилл, - Сам посмотришь. Как раз, свеженький прибыл.
И, несмотря на поздний час, все гурьбой устремились туда, где обычно пропадал Андрей. В его хоромах, почти пополам разгороженных толстым стеклом от пола до потолка, никого не было, если не считать какого-то молодого замухрышки. Тот сидел за одним из столов и тупо пялился за стекло. А там к нам спиной стоял здоровенный тип с длинными сальными волосами, перехваченными красным ремешком. Взглянул – и аж что-то по моей спине мокро так заелозило – больно знаком ремешок-то. Когда верзила повернулся к нам лицом, я непроизвольно вскрикнул. Передо мной стоял Гумма, бесов молотобоец. Рожа у парня была печальна и безразлична, а самого его чуть поматывало из стороны в сторону, словно тростинку на ветру. Я прилип к стеклу носом и застучал по нему кулаком.
- Гумма! Гумма! Что случилось?!
- Погоди, - Бородатый положил мне ладонь на плечо, - Он тебя не видит и не слышит. Сейчас….
С этими словами Кирилл сел за стол Андрея и принялся расспрашивать Гумму, для понятности коротко рубя фразы. Словно с ребенком разговаривал. Гумма долго-долго смотрел перед собой бессмысленными глазами и наконец разлепил рот. С потолка послышался его голос. Вернее, не его, а совсем чужой, но слова доносились в такт с гуммовыми губами. Рассказ его был короток, но достаточен для того, чтобы я бессильно уселся на стул.
Живет неподалеку от Соледо в собственной усадьбе инор Рогар. Так себе, человечишка, даром что Изысканный. Вел он себя по отношению к Соледо весьма погано. Такие шуточки, как с шайкой головорезов, называемой дружиной, опустошить кабак совершенно бесплатно или, скажем, девкой неосторожной попользоваться, проистекали от него сплошь и рядом, однако же по Закону никто и пикнуть не смел, в том числе, и родственники пострадавших. По Закону полагалось городу Изысканного содержать и потакать всем его слабостям, поскольку единственной встречной обязанностью инора и его дружины была защита этого самого города, буде нападение какое извне произойдет. Отметим, что с последней вылазки супостатов откуда-то со стороны Студеного закатного моря прошла уж не одна сотня листопадов, поэтому в смысле защиты в Рогаре и его многочисленных предшественниках надобности не было никакой. Однако и он сам и все его предки, имена которых уж стерлись в памяти людской, Закон свято блюли и по части взимания разного рода дани с города были донельзя скрупулезны. В понятие дани, как и положено, включались монеты в немалом количестве, а также жратва, питье, непотребства и все прочее. Радости жителям Соледо от такого положения дел, ясно, не добавлялось, но древние Законы Отцов чтить принято было неукоснительно, вот и терпели. Кто - с безразличием, ежели самого не касалось, кто – скрипя зубами, ежели наоборот.
С год уж как померла инорова жена, так и оставшаяся бесплодной. Событие это было в буквальном смысле слова отпраздновано. Причем, славный урон, нанесенный на сей раз первому же попавшемуся соледскому трактиру, надолго запал в память не только его владельцу, но и жителям окрестных улиц. И вот, по словам Гуммы, ровно год спустя Рогар решил восстановить численность собственной семьи за счет Млавы, неосторожно попавшей ему на глаза. Сватовство было оформлено чин-чинарем, почти не пьяный инор объявился в гостях у Беса и по всем правилам предложил тому стать тестем. Кузнец же повел себя крайне недальновидно, мгновенно отказавшись от такой чести, в первую очередь, как сообщил Гумма, из уважения ко мне и к собственному данному слову до поры до времени разворачивать посторонних женишков. Ушел инор, как ни странно, мирно, даже не позволив сопровождавшим его прихлебателям снести с кузни крышу. Но мирность эта, как выяснилось, была насквозь напускной. Не прошло и нескольких дней, как вечером вернувшийся в кузню за котомкой Гумма обнаружил Беса без памяти, распятого прямо на дощатом полу. Особо поганым было то, что гвозди с этой целью были использованы отличные, бесовой же работы. У каждого из кузнецов свои способы подманить удачу. Бес, например, лично ковал лошадей собственными подковами, ясное дело, отличного качества, причем не делал никаких различий в смысле цены между богатыми и теми, кто победней.
Помимо всего прочего, из левого бедра кузнеца торчала толстая арбалетная стрела. Наверняка его сперва подстрелили, поскольку крепкого мускулистого Беса запросто так распластать без хорошего шума и погрома не удалось бы. И тут же молотобоец услыхал, как закричала на дворе волочимая за косы Млава. Гумма, не долго думая, ухватил свой молот, выскочил из кузни и не успел сделать и трех шагов, как схлопотал сразу две стрелы – в горло и в живот. Через что и помер почти мгновенно, не мучаясь…

Глава 23. Кириллово коленопреклонение.

Оболочка постепенно становилась полупрозрачной. Подручный тамошнего кузнеца, знакомый Гостя, при жизни, видимо, был парнем недалеким, так что многого из него высосать не удалось. Да и так все понятно. Беда пришла там… Лель повернулся ко мне, и глаза его были стальными.
- Дай ключи, Андрей, - он требовательно протянул руку.
Получив ключи, парень сам открыл сейф и принялся обстоятельно увешивать себя оружием. Все вокруг молчали, только Кирилл невнятно бормотал себе под нос, красочно и многословно понося того самого Рогара-злодея. А что еще предложить можете?
Наконец я опомнился и попытался остановить первый порыв нашего нового знакомого.
- Постой, куда ж ночью-то?
- Ничего, - тот озабоченно оглядывал и охлопывал себя, ничего ли не забыто, - Чай не свалюсь с вашей лестницы. Широкая. А путь не так короток, как кажется….
- Путь очень долог, пришелец, - раздался от двери тоненьких голосок, - Дольше, чем тебе кажется.
На пороге стояла Тереза и помахивала какой-то бумагой.
- Извините, что вмешиваюсь, но я тут только что посчитала… Гость своим ходом вернется домой примерно через 9-10 лет.
- Почему? – Ллель опешил, - Я ж сюда спустился за день всего. Ну, ладно, пусть теперь вверх придется топать – считай вдвое дольше….
- Потому что временной мостик дугообразный, - Нуньес кивнула на Кирилла, - Хефе с самого начала велел его изогнуть для прочности. Вот и получается, что в нашу сторону путь занимает примерно полдня-день, а обратно….
Провались они пропадом эти темпоральные фокусы! Гость сник, хоть ярость и плескалась у него в зрачках. Пока все присутствующие беспомощно смотрели друг на друга, Кирка подошел к телефону и, несмотря на ночное время, решительно набрал номер Йоко.
- Приезжай немедленно, - каркнул он в трубку, - Приезжай, у нас серьезные проблемы!
После этого он быстро пробежал пальцами по клавишам телефона.
- Извините, фрау Бремен, мне срочно нужен Ваш Курт! – Кирилл нетерпеливо притоптывал ногой, - Курт, мин херц, немедленно просыпайся и дуй сюда. Полный алярм!
Бремен и Маэда прибыли буквально через четверть часа и столкнулись в дверях моего Отдела.
- Что случилось? – Йоко, похоже, не спала, поскольку была при макияже и без сонной припухлости под глазами. Она бухнулась в кресло и внимательно выслушала Кирилла. Тот против своего обыкновения был краток и серьезен.
- Все ясно, - Руководитель Проекта немного подумала, прикрыв глаза и покачавшись в кресле, - Курт, прошу Вас, запускайте свои генераторы. Отправим Гостя домой обычным манером – Пересадкой. Благо, транслятор уже у него действует. Кстати, пересаживать придется в облачении, в одежде и с оружием, значит, господин Бремен, учтите нагрузку. Кирилл, рассчитайте все параметры лично.
А что если… Я кашлянул. Йоко, не оборачиваясь, демонстративно осенила меня кукишем. И, пока я недовольно крутил носом: этот жест в исполнении японской женщины означает вовсе не то, что понимаем под кукишем мы. Это нечто куда более неприличное. Однако было совершенно ясно, что повращавшись в нашем с Киркой обществе, она имела ввиду именно шиш. Дескать, то, что я хотел предложить – не пройдет ни в какую. Вот тут Кирилл удивил не только всех, включая меня, но и саму Йоко. Он бухнулся перед ней на колени.
Маэда подумала и отменила шиш.

Глава 24. След от пинка святого Савраса.

Могильная плита так больно ударила по подошвам, что я едва не упал. Надо же, все - как Бородатый и напророчил: вокруг простиралось старое соледское кладбище, унылое и безлюдное. Ну еще бы, темень – глаз коли, ночь, стало быть. Кому тут понадобится ошиваться? Перед тем, как уложить меня, обвешанного оружием, с котомкой и прямо в обуви, на широченную кровать, оба мои приятеля тщательно выспросили, куда требуется попасть, причем так, чтобы не напороться на дерево или, скажем, на шпиль колокольни. Ничего подходящего в этом смысле кроме погоста в голову не пришло, хотя нет хуже приметы оказаться там после заката, да что делать. Объяснил я парням, значит, где оно, кладбище наше, по отношению к Соледо находится, тут же потерял сознание и очнулся, стоя уже на могильной плите.
Раздался негромкий шлепок, и мне буквально на плечи свалился Бородатый, больно задев ногой по уху.
- Черт! – он схватил меня в охапку, и этаким бесформенным кулем мы повалились в сторону. В тот же момент с тем же звуком на могильной плите оказался и Андрей.
- Черт бы тебя побрал, Ллель, с твоими железками для кузнеца! - Кирилл топорщил бороду и был очень недоволен, - Неужели, если нельзя было их там оставить, или хотя бы про них напомнить?
- А что такого? Да и они мне нужны! Сам знаешь…
- Они чересчур тяжелые. Мне ж надо было вес рассчитывать для пересадки. Хорошо, что так вышло, а ведь я мог возникнуть прямо внутри тебя. Тогда вилы обоим…
Андрей ничего не сказал, только хмыкнул.
Надо было в город пробираться. Я осмотрел своих спутников и понял, в таком виде им не следует показываться в Соледо даже ночью. Незачем привлекать пока к себе внимание. А уж с ихней одеждой именно этого и можно было добиться в самые короткие сроки. Хорошая у них одежда, удобная, добротная, по себе знаю, но не для нынешнего момента вовсе.
- Двигаем к Бесу, - заявил я решительно, - Его двор с этого края стоит на отшибе. Там и обоснуемся на первое время.
Бородатый и Белобрысый молча двинулись мной. Почти тотчас выяснилось, что в темноте они оба видят совсем плохо. Я тоже не могу похвастаться, что у меня глаза как у кошки, но об могилы не спотыкался. Чего вовсе не скажешь о моих спутниках. Каждый из них по меньшей мере дважды грохнулся через могильную плиту. И если Андрей снес такие несчастья молча, то его друг сопроводил оба падения тихой, но удивительно сочной и многословной бранью. И, между прочим, ни разу не повторился. Заслушаться можно! Никак не привыкну и каждый раз восхищаюсь. Ему в наших кабаках цены бы не было как заводиле мордобойному. Это, знаете ли, целое искусство, выразиться настолько красочно, чтоб сразу полудюжина посетителей приняла оскорбление на свой собственный счет и полезла в драку.
Долго ли коротко ли, но замаячило, наконец, в темноте бесово подворье. Дом-то стоял совсем темным, зато в окошке кузни мерцал огонек, туда мы и направились. Хоть и не любили кузнецы, когда кто-то глазел на их работу, но издавна двери кузницы не запирали. Поскольку, с огненным ремеслом дело имели. Завсегда должна быть возможность при пожаре резво на воздух выбежать. А излишне любопытных и немного было – мало кому понравится, только войдя в помещение, получить отлуп в прочной связке с охаянием. А то и чем тяжелым в лоб. В общем, дверь по обыкновению была приоткрыта.
Прямо посреди кузни в приснопамятном кресле восседал свежеперевязанный Бес. Спиной к нам на коленях стоял магистр Йонс и увлеченно врачевал бесовы ноги, держа сложенные лодочкой ладони над правой ступней кузнеца. При этом повязка светилась нежно-зеленым цветом, словно гнилой пень в ночном лесу. А по кузне распространялся густой запах тележного колеса. Бес вскинул глаза, и в них блеснула нескрываемая радость. Вот уж что можно было редко наблюдать, радость в его взоре такую неподдельную я имею ввиду. Цепень прекратил свое колдовство, поднялся и крепко меня обнял.
- Сиди уж, увечный ты наш! – я из-за плеча магистра увидел, что Бес тоже собрался вставать, но перекосился от боли, - Сиди уж!
- Рад видеть тебя, сынок, - Бес прогудел из своего кресла, - А эти молодые люди с тобой? Тогда знакомь.
Все расселись, получили по непременной порции птичьей настойки, крякнули довольно, и я представил своих спутников в качестве новых друзей из далеких земель. Откуда – пока не стал уточнять. Издалека, и все тут. До поры до времени я решил, кроме того, не подавать виду, будто осведомлен обо всех бесовых злоключениях. Правда, что-нибудь утаить от Цепня – задача трудная, поэтому оставалось лишь мрачно ему подмигнуть и на незаметный кивок в ответ отстраненно поинтересоваться.
- Что с руками-ногами-то, Бес.
- Да, почти ерунда, - быстро ответил за кузнеца магистр, - Стопы и ладони через пару дней заживут, а вот с бедром – посложнее. Хромать будет наверное…
Андрей из своего угла понятливо подыграл.
- Мы наслышаны о твоем удивительном умении, кузнец. В наших краях раньше, было дело, почитали бога-кузнеца. И он, по преданиям, хром.
- Узок мир, - криво ухмыльнулся Бес, - Наш покровитель – святой Саврас – как ни странно, но тоже хромым был.
- Ага, - подхватил я, - слышал я эту байку!
Святой Саврас, или, как его называли меж собой ковали, Кум, жил в незапамятные времена. Говорят, что был он сначала подмастерьем у тогдашнего кузнеца, который никак не хотел с ним делиться умением, несмотря на то, что родители мальчишки оплатили обучение самым щедрым образом. Несмотря на это чрезвычайное обстоятельство, наука кузнецкая парню преподавалась в виде пинков, подзатыльников и посылов за продуктами на рынок, буде в них нужда случится. К горну его не подпускали и великую милость оказывали, позволяя лишь смотреть, как работает хозяин. В один прекрасный, а точнее, злосчастный день опрокинулась наковальня. Ни с того ни с сего опрокинулась, будто пхнул ее кто-то в бок. Опрокинулась и переломила Саврасу ногу под коленкой. Нога-то срослась, но кривовато, так и остался он хромым на всю жизнь. А вот отправлять увечного парня к родным кузнец уже убоялся. Ведь плата за обучения взята была, а за несколько лет Саврас так ничем и не овладел. Вот и начал коваль по-быстрому будущего святого к ремеслу приобщать. Вот тут-то таланты из ученика и поперли немыслимые. Быстро он своего хозяина в умении обскакал. Не прошло и пары листопадов, как поблагодарил Саврас кузнеца за науку, срубил собственную кузню, уплатил пошлину и стал отдельно работать. Да так, что слава его кузнецкая по всей округе пошла. Между прочим, легенда говорит, что именно он стал первым, кому дозволение вышло собственное клеймо на кованину оттискивать. Ну, народная молва мигом окрестила Савраса святым – покровителем кузнечных дел мастеров, тем более, что он не жадничал и учил ковалей направо и налево. Причем деньгу за это брал такую смехотворную, что можно было бы этого и не делать. Так, порядку ради. Нрава Саврас был развеселого, и помер в преклонных годах как настоящий мужчина – в постели с молоденькой соседской вдовою. Посему и предания о нем тоже оказались с огоньком. Например, ходила байка, что, ежели святой Саврас явится к ученику или подмастерью да наподдаст тому по заднице хромой ногой, то непременно пнутый знатным кузнецом станет. Правда, происходило такое очень нечасто, исключительно по ночам и только тогда, когда будущий умелец этого совершенно не ожидал. След от пинка оставался в виде ожога на одной из ягодиц. Поверье оказалось таким прочным, что ученикам кузнецов не возбранялось работать по ночам, исполняя или ковку попроще или что-то свое. Их так и называли – «полуночными кузнецами». И, нередко, от усиленных ночных упражнений иной парень и без посещения Савраса большим мастером заделывался.
Все это я поведал задушевным голосом нашим гостям. Кирилл и тут не удержался от колкости.
- Хозяин, а у тебя следа на заду нет? Судя по мастерству, за морями известному…
- Есть, - хмыкнул Бес, - Как не быть. Только разочарую вас, это я в молодости просто сел на неостывшую подкову. Кум тут ни при чем…. Хотя, может и жаль…
Наверное, я, все же, излишне совестливый человек. Пока дошел до конца рассказа про Савраса-кузнеца, глядя в печальные глаза Беса, семь потов сошло. Ну не могу я зубоскалить да рожу благостную строить, когда несчастье такое у хорошего человека. Все одно, к делу переходить хоть когда-то надо. Плюнул на ранешние задумки, да и брякнул.
- Ну, Бес, давай, выкладывай, как что вышло и получилось? Думать, как дальше жить, все вместе станем.
Кузнец подобрался, посуровел бровями и почти слово в слово выложил то, что мне уже было известно от вялого покойника Гуммы.
- Гости наши, как я понимаю, из Лучшего Мира? – из темного угла донесся голос Цепня.
- С чего это ты взял? - в один голос воскликнули мы вместе с Бесом.
Кузнец даже неловко повернулся в кресле и с интересом уставился на Магистра. Особо-то удивляться не приходилось – за Цепнем и такие фокусы водились. Но на этот раз все оказалось куда проще и не магично вовсе.
- Макуты исправно выполнили твои просьбы, Лель, - хихикнул старик-ученый, - Я тебе благодарен и за кости хора и за зверюгу в панцире. Оговоренная цена, разумеется, удваивается. Ну и не удержались те два старых прохиндея, поведали, куда ты стопы направил вместо поиска павших звезд.
«Вместо». Это надо же как тонко ввернул! Я мельком глянул на Беса. Однако тот вовсе не был возмущенным. Более того.
- А поковки те макутовы хороши! – заявил он, - Ох и ножи я из них скую! Жаль, валка-ответника нету.
Тут я стукнул себя по лбу. Это ж надо про все забыть! И выкатил из котомки те два валка, что в Лучшем Мире добыты. У кузнеца при виде этих полированных болванок челюсть отвисла так, что я забеспокоился, не отстегнется ли совсем? Видя, что Бес готов на карачках ползти к невиданному подарку, Андрей легко встал, схватил железяки и бережно положил кузнецу на колени. Вот тут-то приключилось совсем уж невиданное. По щеке Беса покатилась крупная, рубиновая в свете горна, слеза. И он спертым голосом произнес.
- Млавы нет… А то счастливее меня никого на свете не было б…
- Будет тебе Млава! – рявкнул я, стараясь грубостью загнать поглубже и свой комок, подступивший к горлу, - Я не я буду, коль девку не достану. Иль ты, кузнец вздумал, что после всего никому твоя дочка не нужна будет? Мне нужна! Так-то вот. Одного жаль – что ты, крепкий мужик, поучаствовать в потехе не сможешь.
- Зато мы прибыли помочь, - заявил до того молчавший Андрей.
- И поможем…ть…через…выгон…., - Бородатый сегодня был просто в ударе. Я аж заслушался, а пораженный до глубины души Цепень чуть не свалился со стула.
- Ладно, почивать позже ляжем – не до сна сейчас все равно, - заявил я, - Садитесь в круг, да рассказывайте, в каком состоянии дела? Магистр, не поверю, что Вы в совершенном неведении. Это хозяину простительно – обезножел-обезручел.

Глава 25. Спинка стула во рту.

…Голова болела так, словно вчера было выпито неимоверное количество дрянного самогона. Правда, с бодуна голова обычно болит вся целиком – со времен бурной юности дурной помню. А тут – исключительно темечко раскалывается. Приоткрыл глаза, увидел на полу ковер с довольно замысловатым рисунком. Сам я, как выяснилось, сижу верхом на тяжелом стуле. Голени крепко примотаны к ножкам, а запястья - к спинке. Самое противное – то, что рот напялен на поперечину спинки, а голова – плотно к ней же привязана. Поганое положение. И ртом для развязывания рук не воспользуешься, и слюна течет как у блаженного, и во рту сушь…. Припомнил все, что вчера было, до того момента, как к самой стене замка местного дворянина через сад подобрались. А потом – как отрубило.
В результате долгих споров решено было давеча оставить с кузнецом Кирилла, а мастера Йонса попросили провести день в городе, попронюхивать обстановку, хотя вряд ли там что сильно изменилось. Магистр еще до того, будучи в городе, пошел к друзьям Ллеля, в первую очередь, к некоему кожемяке по имени Яр. Порассказал о беде случившейся и беде грядущей. Ллелев дружок призвал «под знамена» парней из своей братии. Те, молодые, не могли отказать себе в удовольствии кулаками помахать. Тем более, что по младости да пылкости никак не желали исправно отправлять традиции в отношении Изысканных. И если не в открытую схватываться, так чем можно - напакостить. В общем, пока массового боя скота не случилось (не сезон еще), дел у кожевников было не так много. Поэтому они порешили по двое-трое пооколачиваться круглосуточно на площади перед храмом, последить, чтоб Рогар ненароком черной свадьбы не учинил. А уж коли дело до драки дойдет – что стоит кликнуть остальных кожемяк? Инора бы самого, ясное дело, и пальцем не тронули, но дружине его - как есть бока б намяли.
Черной свадьбой у нас называют бракосочетание, которое Настоятель обязан по обычаю совершить, если жених невесту на руках в Храм внесет. Событие это  редкое, годами потом про него судачат. Такое чаще случается, если молодым до жути под венец охота, а родня уперлась и ни в какую, то есть, благословения не дает. Но обычай ничего про добровольность от обоих молодых не говорит. Было б только внесение невесты произведено.
Поэтому для надежности Йонс ухитрился двери церкви так запереть с помощью своих штучек, что сам настоятель ничего не мог поделать, хоть и бился в створки как муха о стекло. Старика-мага больше всего удивило то обстоятельство, что как раз со стороны кузнецкой гильдии никаких попыток помочь не последовало. Однако поразмыслив, он понял, что тут имеют место чисто житейские моменты. Уж больно Бес хорошим мастером был. Многим его коллегам по сей причине заказы доставались не в том количестве, каком хотелось, зато будущий ллелев тесть без дорогой работы не сидел. Ох не сидел! Вот и порешили многие местные ковали воспользоваться случаем и, не ударяя пальцем о палец, выровнять положение. Вслух такого, разумеется, никто не произнес. Но, судя «по рожам», как выразился магистр, ясней ясного все было. Хотел Йонс, было, порчи понасылать на подлецов, да потом плюнул и не стал. Уж не переделаешь…
А мы на пару с Ллелем отправились в разведку. Вооружил меня Бес прекрасно. Меч велел достать из подпола чудесный. Тонкое, гибкое лезвие бритвенной остроты, гарда как раз по руке. И нож тяжелый, но так славно отбалансированный, что хоть им глотки режь, хоть мечи в кого-нибудь, хоть огурцы шинкуй. Счел я, что на первое время достаточно будет. Искарь, правда, кроме собственного клинка с собою и арбалет попер. Ну, это его дело. Где он сам, кстати?
Я скосил глаза вправо, радостно удостоверившись, что от этого движения боль в голове не усилилась. Однако все остальное, интеллигентно выражаясь, выглядело говновато. В паре метров от меня медленно приходил в себя искарь. Пребывал он ровно в том же положении на таком же стуле. Тихо взмыкивал и вращал налитыми кровью глазами. Макушка у него была в уже запекшейся крови. Понятно, бдительные стражи подкараулили супостатов и обоим саданули по башке чем-то тяжелым. Потом притащили сюда и привязали как баранов. Ну что ж, отдадим должное, хваткие парни, умелые. Ведь даже Лель со своим слухом никого не учуял.
Так, косой взгляд влево открыл прекрасный вид на пару окон стрельчатой формы. Точь-в-точь, каковые наблюдались снаружи в замке инора Рогара. Стало быть, мы у него в гостях. Ага, теперь взгляд исподлобья – у двери сиротливо валяются наши причандалы. Оба меча и арбалет. А также, перевязи с ножами и все прочее. Надо же, ничего не боятся хозяева, даже арсенал не утащили подальше, дескать, попробуйте развязаться! Кстати, спутали нас весьма качественно и профессионально. И не двинешь ни единым членом, и рук-ног не перетянули. Не чувствуется в конечностях характерного онемения. Пальцы шевелятся свободно. Попробовал изогнуть кисть – нет никак до узлов не дотянуться. Смотрю, Ллель вовсе уж очухался. Пробует, молодец, хоть немного голову повернуть, зубами головную завязку достать. Последовал его примеру – тоже нет, не только что не пережевать, ее, даже и не повернешься как надо. Плотно башка прихвачена. Черт, а слюна все льет и льет. Стекает на пол по спинке стула. Хоть грызи ее проклятую, спинку, то есть. И этого не получается. Во-первых уж больно дерево плотное. Дуб наверное какой-то местный. Да и пасть распялили так, что челюстям размаха нет никакого. Печальное положение.
Дверь внезапно распахнулась и пред очами нашими предстал Сам. Никаких сомнений – инор Рогар собственной персоной. И по походке и по взору орлино-надменному – никак не ниже дворянина. Изысканного по-местному. Сел напротив молча, уставился тяжко, из-под бровей поблескивали глаза внимательные, спокойные такие. Глаза утонченного хама. Или хладнокровного убийцы.
В дверях, опершись плечом на косяк, застыл сопровождающий. Этот попроще, сразу видно. Но та еще птичка – рожа, мягко говоря, самая разбойничья. И тоже спокоен, не мельтешит, ждет, что старшой скажет. Однако тот тщательно держал паузу, нагнетая обстановку. Да только все попусту. Мне от собственного гнусного положения стало далеко уж наплевать на многое, а искарь, судя по всему, тем более, от злости про страх позабыл. Только фыркал в меру возможности. Наконец хозяин разверз уста.
- Это, насколько я понимаю, - спросил он хорошо поставленным баритоном и кивнул на Ллеля, - Мой несчастный соперник?
- Ага, Изысканный, - с готовностью отозвался стоящий у двери бандит, - Тот самый. Ллелем зовется.
- До чего ж отвратительное имя! Тебе не кажется, Тушон?
- А чему удивляться, хозяин, - ответствовал Тушон, - Самое, что ни есть посконное поименование. Вернее, кличка. Какие там у них имена, у убогих?
О нас они говорили, совершенно не стесняясь проявлять верх «свысокасмотрения» для пущего унижения. Словно обсуждали предметы мебели или, к примеру, вьючных животных.
- А ну-ка, отвяжи им головы, Тушон. Посмотри, весь пол, свиньи, заплевали! Неужели ты не мог заткнуть им пасти как-то по-другому?
- Простите, инор, но просто в спешке под рукой ничего подходящего не нашлось. Исправим потом, конечно… Есть способы...
Злодей по имени Тушон усмехнулся, подошел поближе и перерезал большим ножом завязки на наших затылках. Ллель тут же продемонстрировал личину самого последнего хама. Он скривился, и с вызовом ожесточенно харкнул прямо под ноги Рогара.
- Между прочим, Тушон – тоже не Бог весть какое благополучное имечко, - криво усмехнулся искарь все еще сведенным судорогой лицом, - Дерьмовое имя, между нами говоря… Помню одного золотаря в Соледо. Дурак был первостатейный, тоже Тушоном звали…
Детина напрягся уж вдарить Ллеля по голове, но спокойный жест Рогара остановил его. Тушон с сожалением вздохнул и опустил кулак. Я решил не отставать в нахальстве.
- Знаешь, инор, Рогар по-нашему – почти что рогач. Объяснять дальше?
Я намеренно обратился в Изысканному на ты. Однако и эта выходка не вызвала у него никакой реакции. Впрочем, а что злиться зазря? Дядя чувствует себя господином положения, причем, будем честны, небезосновательно…
- А приведи-ка сюда невесту нашу, друг мой, - произнес Рогар прямо-таки задушевным тоном, - И озаботься ее тряпкой какой снабдить. Пусть за этими свиньями сопли с пола подотрет.
Ллель радостно повернул ко мне голову.
- Слышь, Андрей! А Изысканный-то наш не больно мозгами расторопен. Ничего кроме свиньи удумать не может. Глуп, наверное, как пробка!
Кирку бы сюда! Вот уж кто поучил бы инора классическому матосложению! Однако Рогар и эту наглость снес буквально с отеческой улыбкой. Я внутренне подобрался. Хоть и выпендриваемся мы в последней надежде убедить хозяев, что не боимся их, а все-таки жарко спине до пота в подмышках. Ох, жарко, хоть и знаю, что Киркины ребята за всем следят, и меня вместе с искарем в любой момент обратно выдернут… А вот этого до поры до времени, то есть до состояния, когда нас по-настоящему резать начнут, допустить никак нельзя. Иначе вся миссия псу под хвост отправится. Впрочем, там, на кнопке дежурный получил самые, что ни на есть, строгие инструкции…
Дверь отворилась, и, чуть подталкиваемая Тушоном, вошла красавица. Лицом она была грустна, если не сказать больше – грустно раздосадована. Увидев посреди комнаты упакованного жениха, а была пленница несомненно Млавой, отпрянула назад и при этом прикрыла рот ладонью. Огромные синие глаза таили одновременно и испуг и слезы, однако девушка не издала ни звука. Крепка барышня на характер! Только лишь, попятившись, налетела на следовавшего за ней злодея. Тот, было, нацелился успокаивающе потрепать ее пониже спины, но, наткнувшись на немигающий взор инора, отказался от этой процедуры.
Ого, оказывается, у господина Изысканного планы серьезны и матримониальны! В общем, это хорошо, с девушкой тогда ничего гадостного случиться не может.
- Подотрите, любовь моя, пол за этими двумя животными, - блеснул разнообразием Рогар.
Млава коротко на него зыркнула и, ничего не говоря, быстро протерла принесенной тряпкой возле наших стульев.
Изысканный критически осмотрел результаты ее труда и мановением руки выпроводил вместе с провожатым.
- Млава! – запоздало крикнул Ллель.
В ответ только стукнула тяжелая дверь. Парень снова выщерился и злобно плюнул на пол.
- Ну, это уже вы повторяетесь, - проговорил Рогар, - Я раздосадован. Придется назначить наказание. Пожалуй, сделаем так – вы оба будете восседать в конце свадебного стола. Туда, куда составляют посуду с объедками. Сможете даже отведать того, что осталось и поздравить молодых. Рты вам завязывать не велю, так что покушать без удобств, но удастся. Ха-ха!
- Вынужден отказаться от столь лестного предложения, - заявил я.
- Вынужден сделать предложение, - передразнил меня инор, - Настолько настойчивым, что отказаться вы не сумеете.
С этими словами Рогар встал и направился к двери.
- Честь имею, дорогие гости, - на прощанье он махнул ладонью, - А, впрочем, какая там может быть честь…
Через мгновение в комнату впорхнул Тушон. Он ловко накинул нам обоим на шеи по удавке выбрал слабину и закрепил их где-то сзади.

Глава 26. Странная крыса.

Сидим, значит, мы, хребты попрямее держим. Прям как стражники, которые городскому Голове честь топориками отдают. Удавка, зараза, ну до того грамотно пристроена, что ни нагнись, ни голову склони. Шею эти тонкие кожаные ремешки не перетягивали, но приходилось сидеть с прямой как у таракана спиной. Попытка не только склониться к рукам, но и даже просто нагнуть голову приводила к затягиванию петли. Андрей, было, попробовал, но снова выпрямился и пошевелил шеей, отчего удавка слегка подраспустилась. Хорошо хоть, мы теперь могли переговариваться, да башкой из стороны в сторону крутить беспрепятственно. Знает свое дело мерзавец-Тушон! Прямо восхищение пробирает, до чего справно нас спутал. Андрей молчал-молчал, а потом…
- Удавку перегрызть сможешь?
- Тяжкое дело, - говорю, - Сам-то когда-нибудь сыромятный ремень жевал?
- А все равно надо попробовать. Как думаешь, удастся нам стулья повалить так, чтобы ты у меня за спиной зубами до ремешка достал? Вдруг еще и развязать удастся?
Я попытался покачать стул. Стул этому делу поддавался плохо, но при желании и определенной удаче все-таки можно было его завалить. Да еще так, чтобы потом дотянуться зубами до белобрысовой удавки.
- Давай, - говорю, - Вались вправо по-быстрому. Только строго на бок, а то мне шеи не хватит.
Андрей начал осторожно раскачиваться. Задачка, вроде бы, простая, но петля на шее сильно затрудняла дело. И тут он вдруг кренить стул перестал. Хотя вот-вот был готов наконец опрокинуться в нужную сторону.
- А ну, пошла прочь!
Я проследил за его взглядом. Посреди комнаты обнаружилась приличных размеров крыса. И откуда она вдруг взялась - совершенно непонятно. Голову готов дать на отсечение, что зверь возник прямо из ниоткуда. Вот только-только его не было, и - здассьте! Крыса оказалась удивительно мерзкого цвета, без более светлого, как обычно, подбрюшья. Вся, то есть, одинаково ядовито-зеленая. И при том при всем, гадина, шла. Я б даже сказал, гордо шествовала, странно переставляя то обе правые, то обе левые лапы. При этом она не обратила никакого внимания на громкое приглашение пойти вон. Я старательно прицелился и плюнул в крысу. Попал, разумеется. А как же! Как раз на хребет этой хозяйке подвалов и угодил, но это тоже не произвело на нее никакого впечатления. Нет, ненормальная крыса - это точно! Другая б или бросилась прочь, или, по меньшей мере, хоть усом повела. А эта - шагает себе и шагает...
Мы оба так и воззрились на эту любопытную со всех сторон зверюгу. Кроме цвета и удивительной походки грызун был как грызун. Морда, усы и уши - ну, совершенно обыкновенные, крысиные, стало быть. Глазки тоже - маленькие, как и положено, наглые... Зато хвост не подкачал. Хвост, прямо скажем, был хорош! Голый, розовый и до того длинный, что любая нагайка от зависти удавится! Жил этот хвост совершенно отдельной, самостоятельной жизнью, крутясь и извиваясь так, что крысиную задницу то и дело заносило из стороны в сторону. Впрочем, видимо, привыкший к такому поведению хвоста, зверь не обращал никакого внимания на подобные мелочи и перся прямехонько на Андрея. Наконец, крыса полностью исчезла под его стулом, виден был только тащившийся за нею вертлявый хвост. Потом исчез и он, и в то же мгновение Белобрысый дурным голосом взвыл.
Взвоешь тут! Я и сам бы не удержался. Сволочная зверюга высоко подпрыгнула и всеми четырьмя лапами повисла на андреевой удавке. А дальше началось самое интересное. Крыса была здорово тяжелой, но Андрей не успел даже посинеть лицом, как грызун в два жевка перехватил сыромятный ремень и шлепнулся обратно на пол. Я от такого поворота событий даже рот разинул. Вообще-то, если это зеленое чудовище решило разыгрывать из себя спасителя-помогителя, то надо думать, что проделает тот же фокус и с моей удавкой. Я в ожидании даже шею напружинил, но крыса тем временем обстоятельно занялась путами на андреевых ногах. Пока тот зубами освобождал руки, грызун с большим знанием дела превратил в труху веревки на его обеих лодыжках.
На этом крыса сочла свою задачу выполненной и, не вспомнив обо мне, разлеглась, зараза такая, отдохнуть. Повалилась на спину, поджала лапки, вытянула хвост и замерла. Пока Андрей, ловко орудуя ножом и косясь на дверь, меня освобождал, тварь старательно притворялась мертвой. Жизнь в ней выдавали только мерно подрагивающие усики.
И вот, мы оба оказались свободными. В смысле - развязанными и при оружии. Уж что-что, а перевязи с мечами да стреломет моментально оказались при нас. Наконец-то я почувствовал себя человеком, по меньшей мере, не голым. В стане супостатов без меча именно так себя и ощущаешь. Аж выть хочется.
- Без Млавы я отсюда ни ногой. Кишки вот только Рогару выпущу, а потом девку под микитки - и ходу!
- Ага, - покивал Андрей, - А тем временем я остальную его ораву вдоль и поперек перережу. Вот, житуха-то настанет!
Я засопел, но крыть было нечем совершенно. Мы лишь забрались сюда, как, не успев оглянутья, оба-двое чувствительно получили по башке. Причем я был в этом определенно виноват. Андрей вздохнул.
- Ведь видно, что большую часть времени черте-где проводишь! Мы - и то от ваших покойников больше знаем. Или тебе, искарь, не известно, что Изысканные неприкасаемы, а? И что с тобой, и не только с тобой потом приключится?
Я только поморщился и вздохнул. Известно, еще бы. Более того, хорошо известно, что ждет того безумца, каковой на инора руку подымет. Обычай по нынешним временам, конечно - не более того. Уж сколь говорено, что от Изысканных теперь проку куда меньше, чем хлопот. Но установленный порядок, да еще не нами, а отцами-пращурами установленный, порушать не след. И, более того, Иерарх каллийский жестко за сим следит и жестоко поползновениям препятствует. Через что, думаю, и всеустройство вселенское неколебимо сохраняется. Мой случай, ясен пень, из благостной картины основательно вываливается, однако ж, по сути мелок. И никто ради простого искаря и обиженной дочки кузнецкой традиций менять не станет. А приключится в таком случае все вовсе наоборот: напустит Иерарх на Соледо экзекуторов своих - ласканских монахов, и начнется веселье-дознавание! Как говорил Настоятель на одной из тех проповедей, которым посчастливилось быть мною почтенными, "...засвищут плети, польется кровь...". Тут уж ни мне, ни Бесу с Млавой, как сопричастникам, ни даже Яру-кожемяке по той же причине не жить. Из-под земли достанут! А дальше одна дорога - сначала в Геру в колодках, а потом - на Пепельную площадь. На костер, стало быть... Ежели повезет - живым и здоровым. Ежели не повезет - с переломанными костями и в беспамятстве. Впрочем, тут простор есть для рассуждений. В смысле "повезет - не повезет" и в каком случае...
Пока я предавался размышлениям о суете и печалях, Андрей приник ухом к двери, дал мне знак быть наготове и медленно потащил из-за плеча меч. Присел немного в раскорячку, клинок двумя руками держит, лезвие плашмя к уху прижал, напружинился. В деле парня я пока не видел, но с мечом он ухватисто оборачивается. Еще тогда, за бесовой кузней Андрей меня этим приятно удивил. Правда, совсем незнакомо, не по-нашенски клинком орудует, но кольнуть себя ни разу не дозволил. И все посмеивался, дескать, погоди искарь, справим дело – я тебя поучу мечом пыряться. Интересно даже, и где он у себя в Лучшем Мире в тиши и спокойствии мечу-то применение находил? Я отскочил к стене и быстро взвел арбалет, не пожалев последний медвежий болт. Оставались только тонкие - на дичь. Впрочем, кожаную лату пробьют, будьте спокойны! Нахалы, конечно, хозяева! Ох, нахалы - не потрудились даже оружие прибрать. Во, как на путы понадеялись! Ну, ничего, если с Рогаром придется чуть погодить, то банду его непременно пообщиплем. Поди-ка, возьми нас тут: в дверь злодеям придется по одному нос совать. Тут, ежели попеременно то клинком, то болтами орудовать - не одного положим. А стрелять по нам или метать чего из двери без толку. Я не дурак, знаете ли, не напротив проема приспособился. Да и Андрей, вижу, сноровисто за косяком хоронится.
Дверь приоткрылась, и Белобрысый едва не сделал меня вдовцом еще до свадьбы - в комнату втолкнули Млаву. Нам повезло, что в дружине инора ребятки были все как на подбор здоровенные. Мой друг учел это обстоятельство и рубанул на уровне собственного кадыка. Как раз у Млавы над головой получилось. У девки с перепугу подкосились коленки, и она повалилась прямо на пороге. Я не стал ждать более благоприятного момента и спустил тетиву. Болт с хряпом убил кого-то в темноте коридора - слышно было, как там завалилось грузное тело. Послышалась грубая ругань, и не успели мы ничего предпринять, как бесчувственную Млаву быстро втащили обратно в коридор, а дверь захлопнулась. Стукнул засов, и наступила тишина.
- Все, мы теперь на крючке, - Андрей горестно покрутил головой и тоже поспешно задвинул засов с нашей стороны.

 Глава 27. Вонючая крыса.

- Все, мы теперь на крючке, - я задвинул засов с нашей стороны.
Искарь опустил арбалет и яростно зыркнул.
- Не только на крючке, но и в западне. Если еще точнее, то в заднице. И все равно, нету мне отсюда пути без Млавы. Я ж Бесу обещал, что добуду девку!
- Значит, надо думать надо, как из этого крысятника вылазить станем.
- Ты, Андрей, - Ллель вдруг усмехнулся и повел носом, - Пока думать будешь, сильно не напрягайся, а то уже и так...
Я сначала не понял, о чем идет речь, но почти тут же обнаружил, что атмосфера в комнате основательно испорчена. Покрутил головой, отыскивая источник неожиданной вонищи и наткнулся взглядом на крысу-спасительницу. Вернее, на то, что от нее осталось. Казалось бы, вот только-только грызун дрых, пошевеливая усиками, возле кресла на краю ковра, а сейчас он поразительно быстро разлагался. Собственно, это уже была не крыса, а кучка омерзительных комков, из которых натекла зловонная лужица неприятного гнойно-зеленоватого цвета. Странны дела твои, Господи! И местные твари твои, Господи, тоже странны сверх всех ожиданий!
- Не, - заявил Ллель, - В такой обстановке я соображать не способен. Давай это хоть в ковер закатаем, все легче будет.
Мы с понятным энтузиазмом взялись за дело, и стало действительно немного легче. По крайней мере, от вони глаза не щипало. Искарь попробовал распахнуть одно из окон, но оказалось, что ни то, ни другое окно не открывается. Обе рамы были намертво вделаны в проемы. Разбить, что ли? Я глянул сквозь стекло наружу. Замечательно! До земли не меньше шести метров, то есть, полутора десятков локтей, по-местному. Так просто-запросто не спрыгнешь.
- Ну? – мы повернулись друг к другу.
- Что «ну»? – Ллель уселся на одно из кресел, - Давай так. Я буду рассуждать, а ты меня поправляй. Что имеем? В чистом поле мы с этой оравой ни в жисть не справимся – числом возьмут. Так?
- Так.
- Значит, трудиться следует в помещении. Но надо еще заставить их в это самое помещение полезть. Причем, желательно, по-одному. Так?
- Так.
- А зачем они могут туда полезть?
- Слушай, а давай тут пожар устроим. Не сильный, чтобы только самим не поджариться, но все-таки. Тушить-то его точно озаботятся.
- Во! – искарь осклабился, - Толкнутся в дверь, а она заперта изнутри. Значит окна полезут.
- Ага, - подхватил я, - Окна два и нас двое! Шанс на удачу и немалый!
Ллель задумался.
- Полезут, ясное дело, по лестницам. Тут их в усадьбе полно. Для сбора груш предназначены. Как раз по длине подходят, - он тоже посмотрел в окно, - Первыми, понятно, пустят всякую челядь. Ну ничего, эти не страшны. Тем более, наверняка с бадейками попрут – огонь тушить. Можно и не колоть. Тюк по башке - и сам собой вниз свалится. С иноровыми ребятками-то так просто не получится. Ну, да ладно, нечего тянуть.
Ни спичек ни зажигалки по причине некурения у меня с собой, разумеется, не оказалось. Однако, плох тот искарь который не носит в кармане огниво и трут. Сухие мебельные щепки радостно занялись, и когда стало ясно, что в процесс горения включился паркет, мы стали подбрасывать в огонь кусочки достопамятного ковра из-под крысы. Комнату мигом заволокло дымом. Чтобы не задохнуться, Ллель расколотил стекло поверху одного из окон, и смрад густыми клубами повалил наружу. Поначалу это не привлекло ничьего внимания, но по прошествии нескольких минут за окнами истошно заорали.
Почти сразу, как и предполагал искарь, в дверь начали чем-то лупить. Часто, сильно, но совершенно бесполезно. Сработана дверь была на совесть (а как же иначе?), без филенок, толстая, из плотного дерева. Косяк и засов тоже не подкачали. Стучали недолго, видимо, поняли бесполезность этого предприятия. Хорошо еще, что не решились хозяйское добро увечить. Против доброго топора даже такая дверь долго бы не продержалась. А уж нам бы тогда совсем хана, коли и в дверь и в окна с мечами ломанутся.
- Ух ты! – воскликнул Ллель, - Ну и нахал!
И тут же снарядил арбалет.
За окном на дерево взбирался некий малый в кожаных штанах. И взбирался бы довольно сноровисто, если бы не тяжелый стреломет за плечами, который то и дело цеплялся за ветви. Искарь с нехорошим прищуром прицелился и пульнул в смельчака. Арбалетный болт легко пробил в стекле дырочку и впился древолазу прямо в зад, отчего тот заорал и упал на землю, качественно и надолго выведенный из строя. Особенно анализировать события было некогда, но стало очевидно, что мой друг взялся за дело со свойственной ему обстоятельностью. Ведь, не потеряй стрела скорости, пробив оконное стекло, лежать бы тому парню на земле с болтом совсем не в жопе, а где-нибудь в спине. И уже не шевелиться и не орать, пожалуй…
Одновременно в сливы обоих окон стукнули верхушки лестниц. Голов мы с Ллелем наружу не выставляли. Дураков нету - Бог знает, сколько там на окна арбалетов нацелено, но по мерному вздрагиванию обеих лестниц было видно, что штурм начался. Искарь снарядил стреломет еще раз, осторожно положил его позади себя и выхватил меч. Я последовал его примеру. В проеме окна ничьих голов не показывалось, зато сверху посыпался разнообразный мусор. Кто-то из особо лихих решил спуститься на веревках. Я приготовился, и не напрасно. Вместе с обломками рамы и брызгами стекла в комнату ногами вперед влетел один из иноровых бандитов. И тут же оказался наколотым на мой меч словно каплун на вертел по самую рукоятку. Умер он, конечно, мгновенно, но тело, падая и ударяясь затылком о подоконник, едва не вырвало у меня из пальцев рукоятку меча.
- Ха! – искарь весело сверкнул глазами, - Видал? Ну точно как у вас в Ящике-С-Представлениями!
Я вспомнил, что телевизионное образование Ллеля у нас в Проекте имело определенный уклон в сторону боевиков, штурмов, спецназовцев и прочих мордобоев, и ухмыльнулся.
- Куда, рожа?! – Ллель пнул показавшегося в окне прямо в лицо.
Штурмующий как-то странно хлюпнул и опрокинулся. Судя по ругани, падая, он снес с лестницы еще двоих-троих. Следующего, кто рискнул посунуться уже в мое окно с ведром воды наперевес, искарь просто застрелил в упор, и падающее тело произвело такой же эффект. И тут почти сразу началось побоище. Вернее, порежище. За нас постарались взяться теперь совсем всерьез.
Сам не пойму, каким образом в оба окна по лестницам вдруг влетело по два бугая с ножами наголо. И пошла пляска. Далеко отступать от окон было нельзя – если поналезут еще – сомнут, задавят числом. Так что, танцевали мы посреди комнаты, краем глаза держа окна. Иноровы дружинники и хватки были и шустры зело. Но праздная жизнь и длительнотекущая безнаказанность отложили роковой отпечаток. Зажирели молодцы, расслабились. Думали, что справятся. Как же! Во-первых, тут и представления пока не имели о современных приемах клинкового боя, да еще на ограниченном пространстве. Мои противники, размахивая ножами, больше мешали друг другу. Так что, покалечил я их обоих довольно быстро. Зато рубка в исполнении Леля – о, это был целый спектакль! Меч с подвыванием мелькал вокруг него, ловко перелетал из руки в руку, чуть ли не создавая железную сферу. В общем, даже грамотно взяв его «в клещи», два противника никак не могли найти брешь в обороне искаря. Пробить такую защиту можно было, только пожертвовав одним из нападавших. Однако по понятным причинам ни тот ни другой на подобное геройство идти не желали. Одно плохо: обороняясь таким образом, очень трудно мгновенно перейти к атаке.
- Устанет же скоро, жонглер чертов, - пронеслось в голове.
Я зашел сзади и, не заботясь о благородстве, подло уложил одного из ллелевых противников ударом в спину. Второй сам сделал неосторожное движение и попал левым локтем под порхающий меч искаря. Под хороший меч из хорошей стали…
Пока мы побивали этих четырех, никто по лестнице не взбирался. Ждали результата внизу, никоим образом в нем, в результате, то есть, не сомневаясь. Одного из поверженных мы вывалили из окна, чтобы позлить осаждающих и вынудить их на новый штурм. Это всколыхнуло ряды тех, кто околачивался под окнами. По лестницам взобрались еще две дылды стоеросовые. И поумелее прежних на мечах они были и поумнее с точки зрения тактики – принялись теснить нас от окон, но и с ними мы покончили довольно быстро. И вовремя: пришлось почти тут же изготовить еще парочку трупов, “каковые стали таковыми” еще на верхних ступеньках лестниц и свалились вниз сами собой. Между прочим, количество покойников в помещении начало превышать разумное. Их даже пришлось спешно оттащить к дальней стене, чтобы телесами своими не мешали скакать по комнате, буде кто еще полезет в окно, чтоб нас зарезать. А то, что полезут – сомневаться не приходилось. Куда деваться-то? Пожар тушить надо – это раз. За товарищей боевых мстить надо – это два. Да и наказывать нахалов, которые столько неудобств господину доставляют, тоже надо - это три. В общем, поднатужившись, можно было бы еще больше пальцев поназагибать, подсчитывая причины, по которым не следовало расслабляться.

Глава 28. Делишки-колбаски.

Ведь во какие забавные выкрутасы судьба отчебучивает! Для того, чтобы выполнить обещание, данное кузнецу, придется одно за другим выполнить несколько самых разных деяний. Чтобы приволочь Млаву домой живой и здоровой, требуется ее найти и отбить. Чтобы ее найти и отбить, надо прошерстить всю усадьбу, а лучше поймать кого, да поспрошать в укромном уголке с пристрастием. Чтобы прошерстить всю усадьбу, надо сделать так, чтобы никто этому не мешал особенно. А мешать не будут только в том случае, если мешать будет некому. Выходит, деяния требуются последовательные и нельзя даже эту саму последовательность нарушить. Все это напомнило мне гирлянду сарделек. Гюйс-колбасник делал сардельки удивительно вкусными и нежными, однако перетяжки между ними в его исполнении были настолько прочными, что черта с два ножом перережешь. Помню, та еще хохма была! Сидели как-то с Яром в кабаке, жрали эти сардельки, пивом захлебывая, я ему по пьянке-то и ляпнул, не подумал о последствиях. Дескать, раскалывай Гюйса, как эту кишку варит, что каждую сардельку оттяпать только кером можно? Мол, ежели научишься, то твоим кожам сносу не будет. Простофиля Яр потом полсезона поил колбасника по вечерам, но выведать так ничего и не смог. В конце концов, когда кожемяка в очередной раз приволок напившегося мясника домой, разъяренная супруга Гюйса наподдала ему чем-то из утвари, а мужа оставила уже для сладкой утренней расправы, после которой колбасник пить с Яром отказался напрочь, так и не выдав тайны варения сарделечной кожуры.
А мы с Андреем, почитай, только первую такую сардельку прикончили. Упокоили больше десятка супостатов. Теперь, конечно, станет не в пример легче, но до конца гирлянды еще далеко.
Так, а это кто ж у нас руку полуотрубленную в углу баюкает? Крови много потерял, но рану перетянул ремнем, сообразил, сукин сын. Бледный словно свеча, однако ж в уме и памяти. Косится зло, шипит от боли. Вот и поспрашаем болезного. Очень он для такого поворота событий созрел. Велев Белобрысому приглядывать за окнами, я от греха подальше ногой отпихнул валяющийся рядом с раненым меч.
- Ну, козья жопа, - кончиком меча я задрал его подбородок кверху, - Где девку держат?
- Не знаю, - процедил пытуемый, - Тушон ведает. Да эти вот двое ведают.
Пленник кинул головой в сторону трупов у стены, подумал и добавил.
- Ведали.
- Хорошо, - говорю, - Пока хорошо. Колись тогда, где Тушона искать.
Мерзавец промолчал. Я принажал на меч, пусть подергается. Полезно, ежели почувствует, как кровь по горлу потекла.
- Ну, навалиться покрепче?
Тут встрял Андрей.
- Ты уж не сомневайся, дружок. Зарежем и не ахнем. А Тушона все равно найдем, не так уж усадьба и велика. Другой вопрос, что времени на это потратим поболее, но нам спешить особенно…
- Вам есть куда спешить, - вдруг прервал его мой подопечный и криво усмехнулся, - Вы тут еще повязанные были, а Надзирающему уж скворона с письмом послали.
Тут уж он совсем смело и даже по-хамски хмыкнул. Андрей поднял бровь.
- Скворон? Это что такое?
- Птица такая, - говорю, - Навроде ваших галок, только побольше раза в три-четыре. Умная, зараза. Если ручной, то его часто гонцом посылают. Накалякают письмо на пергаменте, к лапе привяжут и…
А сам думаю, что сардельки-то наши уж больно быстро стали остывать, надо их пошустрее уписывать, а то и до конца связки не доберемся, как Надзирающий тут будет. И ничего хорошего ждать не придется.
- Поднимайся, - говорю, - Подонок! Веди к Тушону.
Но, видя, что я махнул меч в ножны, пленник принялся кобениться.
- Не, не поведу. Брат из меня за это лапши нарежет.
- Брат? Так Тушон твой брат?
Парень удрученно так кивнул.
- Что-то не сильно похожи-то.
- Отцы разные. Я своего знаю, а он нет, - с гордостью добавил пленник, - И все равно, не пойду. Зарежет вмиг.
- Не пойдешь – так я тебя сам сейчас зарежу, - заявил Андрей, - Говорю же, усадьба небольшая, непременно найдем. Но тебе уже все равно будет.
Немного подумав, злодей начал медленно приподниматься. Встал, пошатнулся – все ж и больно, и крови много потерял. Я снова вынул клинок и пристроился у парня за спиной. Белобрысый порскнул сначала к окнам, выглянул и удовлетворенно кивнул.
- Обсуждают, сволочи. Трое. Но на лестницах никого.
И мягким кошачьим шагом метнулся к двери. Прислушался, приложив ухо к дереву, тихо отодвинул засов и осторожно потянул ручку на себя. Те, кто давеча к нам рвался, оставили засов снаружи отпертым, поэтому хорошо смазанная дверь начала медленно и бесшумно открываться. Андрей сделал пленнику знак рукой. Дескать, давай, первым выходи.
Эх, так и не добрался до него старший братик. Не суждено было. Стоило только несчастному сделать шаг в коридор, как он тут же словил две арбалетные стрелы и с великим грохотом растянулся на полу. Полуперерубленная рука у него больше уже не болела. Готовые к такому повороту событий, мы один за другим метнулись за дверь. И, хоть и неизвестно было, не ждет ли кто еще там со стрелометом, но деваться некуда. Первым выскочивший Андрей крутанулся от возможной стрелы вправо, я – сразу вслед за ним, но припал уже на левое колено. Однако никто болтов на нас не целил, а за дверью на некотором от нее отдалении нас ждали двое с мечами в руках. Арбалеты валялись рядом – перезаряжать их не было времени. Возможно, парни и были неплохими стрелками, но в клинковом бою понимали столько же, сколько я в лечении соплей. Мы пронеслись мимо них, почти не задержавшись. А оба стрелка остались лежать с одинаковыми ранами как раз напротив сердца.
Куда теперь? Самое главное - Млаву найти.
- Шустрим по комнатам, - крикнул на бегу Белобрысый.
И был совершенно прав. Ну не станет Рогар ее по подвалам да по темницам прятать. И мы ссыпались вниз по широкой мраморной лестнице. Ух ты, сколько же тут дверей! И никуда не денешься, судьба нам их поочередно открывать, не забывая, правда, об осторожности. В коридоре никого не было, и мы тихонько приблизились к ближайшей. Я приложил ухо к филенке, ничего подозрительного не услышал, медленно потянул ручку на себя и осторожно просунул голову в проем.
- А! Держи! – раздалось изнутри и к двери, от которой я отскочил, затопали две пары тяжелых башмаков. Как только топот совсем приблизился, Андрей высоко подпрыгнул и обеими ногами ударил в дверь. Дверь захлопнулась с характерным звуком мощного удара дерева о человеческий лоб. Отлично, еще одного если не убили, то хоть из боя вывели! Второй там за дверь большим умом, видно не отличался, зато храбрости (или дурости) ему хватило, чтобы вылететь в коридор с мечом наголо. Тут я его и рубанул от души. И снова глянул за дверь. Комната была пуста.
И все-таки, мы замечательная парочка! Уж скольких супостатов положили, а самим хоть бы хны. Я совсем цел, а у Андрея – всего лишь небольшая царапина на бедре. Даже штаны несильно кровью запачканы. Та-а-ак, и что же нам сулит следующее помещение?

Глава 29. Смерть Тушона.

Та-а-ак, и что же нам сулит следующее помещение? А посулило оно нам, как оказалось, некоторое приближение к желанному. Ллель на этот раз не стал медленно тянуть за ручку, а уперся ногой в косяк и сразу рывком распахнул тяжелую дверь. Я буквально нырнул внутрь, распластавшись над полом, кувыркнулся и вскочил на ноги в стороне от проема. И тут же в помещение просочился искарь с мечом наголо.
- Опа! Сами пришли! – словно ждавший нас Тушон стоял у окна, скрестив руки, - Хозяин, надо б сказать там, чтоб в комнату уже без опаски лезли огонь тушить.
Инор со знакомо-спокойным лицом стоял у стены, левой рукой прижимая к себе Млаву. Волосы ее были растрепаны, лицо бледное, но платье цело и в глазах ни слезинки. Побледнеешь тут! Девка хоть и храбрая, но если возле горла нож маячит – особенно не подергаешься. А слез Рогар с затылка все равно и не увидел бы.
- Зарежь их, Тушон, в конце-то концов, - ровным голосом приказал Изысканный и приблизил лезвие к белой коже девушки.
Тушон расплылся в улыбке, и словно бы из ниоткуда в его руках вдруг возникли два меча. Здоровяк ловко крутанул ими и одним прыжком оказался посреди комнаты. Сразу видно, опытный рубака – до чего ловко с мечами обращается, да еще одновременно с двумя! Хоть и перекосило Ллеля от злости, но даже он понимал, что с таким бойцом лезть в драку, очертя голову – прямой путь эту самую голову навсегда потерять. И мы с искарем заходили вокруг него, стараясь поначалу не приближаться на расстояние удара – Тушон совсем в ллелевой манере раскрутил сразу два «облака». Так мы и кружили в центре помещения, выискивая бреши в защите и ожидая, когда руки у бандита подустанут. Тут уж можно было бы и поиграть в растяжечку: один ложно атакует, отвлекая, второй – лучше со спины – наносит настоящий удар. Однако минуты текли одна за другой, а признаков усталости Тушон не выказывал. Только улыбался хищно. Скакать из стороны в сторону ему особенно было нельзя – тут же бок откроешь. Поэтому, поворачиваясь вокруг себя, он постоянно держал все направления атаки под полным и спокойным контролем. Сколько такое могло продолжаться? Не приведи Господь, кто еще из иноровой свиты сунется, хана тогда настанет и чужеземному социологу и бедному землетопу.
А отвлекла внимание Тушона Млава. Она, молодчина, сделала вид, будто падает в обморок и обвисла на руках Рогара, презрев, что при этом сильно поцарапала кожу шеи об нож. Инор выругался. Видимо, проявление с его стороны хоть каких-либо эмоций было явлением нечастым и даже из ряда вон выходящим. Тушон удивленно на миг повернулся к хозяину, и этого самого мига Ллелю хватило, чтобы со своей стороны сделать стремительный выпад. Такое впечатление, что иноров рубака имел глаза на затылке. Как он увидел, что искарь нанес удар – непонятно. Но отбил этот удар тем мечом, которым прикрывался от меня. Терять мгновения я не стал и длинным, с протягом, взмахом глубоко распорол Тушону правый бок от бедра до подмышки. Ллель отскочил к стене, а наш противник покачался немного, упал лицом вниз и застыл. Мечи его со звоном разлетелись далеко в стороны, так что подвоха ждать не приходилось. Мертв и мертв качественно, можно сказать, навсегда. Да и я чувствовал, что не промахнулся.
Сделав знак Ллелю, чтоб присмотрел на всякий случай за поверженным Тушоном, я повернулся и шагнул в сторону Изысканного. Тот крепко ухватил стоящую на коленях Млаву за роскошные волосы, а в правой – держал наготове острый короткий клинок. Глаза его смотрели на меня насмешливо и спокойно.
- Ну, вот и все. Бросайте мечи, - и инор снова прижал острие ножа к шее девушки. Из-под его кончика побежала тонкая змейка крови.
Я приподнял меч и сделал еще один шаг. Рогар изумленно поднял брови. Он до сих пор не мог понять, почему я поступаю совсем не согласно обычаю и не выполняю беспрекословно его приказ расстаться с оружием. За спиной у меня стояла мертвая тишина. Я понял, что сейчас надеяться на помощь Ллеля будет трудно. Славный, храбрый парень все-таки находился под грузом вековых традиций. Он готов был разорвать любого, кто встанет у него на пути, но не Рогара.
- Ты знаешь, инор, что я чужеземец, - спокойно, насколько мог после смертельного танца по комнате, сказал я, - Знаешь, что могу убить тебя и завтра же исчезнуть в лесах. И никто не догадается, где меня искать.
По лицу Изысканного промелькнула тень, и я продолжил.
- Но я не хочу без нужды нарушать ваших обычаев. Поэтому, отпусти девушку и брось нож. Медленно, отведи руку в сторону и брось нож на пол.
Неторопливым, почти небрежным движением инор опустил руку с ножом и вдруг резким движением метнул нож от бедра. Хорошо, что я смотрел ему прямо в глаза и за миг до того успел заметить нехороший такой промельк во взоре. Тело без каких-либо раздумий, совсем самостоятельно изогнулось дугой и пропустило летящий клинок мимо себя.
- Ххэк! – раздалось сзади. Я крутанулся и увидел, что нож глубоко вонзился искарю в плечо. И зачем же он, дурачок, встал прямо у меня за спиной? Завершая начатый разворот, я поднял меч, чтобы наказать заразу-Изысканного, но услыхал не то хрип, не то стон Ллеля.
- Не тронь его! Всех погубишь!
Я встал как вкопанный.
Рогар продолжал оставаться совершенно спокойным. Ну, может быть, немного раздосадованным. Прямо бы я его и зауважал, если б знал, что это спокойствие – следствие силы духа. Увы, Изысканный чувствовал себя так лишь из-за вековой привычки к вседозволенности и безнаказанности…
- Хм, ну что ж за день такой сегодня? Ничего не задалось, - инор только пожевал губами. У него был вид шахматиста, убедившегося в безнадежности позиции и небрежным движением пальца опрокидывающего на доску своего короля. Оттолкнул Млаву и несколько раз встряхнул ладонью, сбрасывая несколько запутавшихся в перстнях светлых волосков.
- Уходи своей дорогой, демон, - через губу процедил он, - И босоту свою забирай. Глаза б мои…
Не договорив, он бесстрашно повернулся ко мне спиной и вышел из комнаты. Дверь осталась распахнутой настежь.

Глава 30. Кер в кости и скомканное время.

Левая рука повисла плетью. Боль была такой сильной, что мне впервые за много лет захотелось горько заплакать. Как в детстве – горько, громко, размазывая рукавом сопли и слезы по лицу. Ну, еще бы! Небольшой, но острый кер, пробил мясо и глубоко вонзился в кость. Что значит славно сработанный клинок из славного металла! Инор улепетнул, а Андрей и Млава, сшибая друг друга, бросились меня спасать. Ну, ништо, от таких ран еще никто не помирал. Сразу, по меньше мере... Хоть и боль адская, до тошноты и дрожи в ногах. Белобрысый положил меч на пол и внимательно принялся рассматривать торчащий из руки нож. За его спиной понятливая Млава, сидя на полу, отчаянно драла подол нижней юбки на полосы. Зубами скриплю, глаз слезится, а на коленки ее так и сворачивает, зараза. Вот теперь все, теперь эти коленки моими будут. Наконец Андрей налюбовался на мои страдания и прижал меня плечом к стене.
- Никшни. Больно будет, - и ухватился за рукоятку.
Больно?! Я думал, что у меня выскочат глаза и со стуком упадут на пол! Пришлось их смежить покрепче и сжать зубы так, что их скрип был слышен, небось, у Беса в кузне. И все-таки кер - есть кер. Острие пробило кость чуть не насквозь. Попробуйте-ка такое проделать обычным ножом, хоть и наточенным соответственно. Пока Андрей выволакивал лезвие, словно кривой гвоздь из березовой доски, я пару раз чуть не упал, от боли все вокруг кружилось, и оставалось только держаться изо всех сил да перед Млавой не пискнуть. Потом меня туго перебинтовали. Как только в глазах немного прояснилось, мы цепочкой двинулись покидать гостеприимные рогаровы хоромы. То есть, осталось нам доесть ту самую последнюю сардельку из гирлянды – девку домой под бесовы очи ясные доставить. Сарделька эта оказалась на удивление маленькой. В усадьбе все были заняты тушением огня. И за ворота мы выскользнули и до кузни окраинами доплелись, не встретив ни самого Изысканного, ни вообще кого еще. Впрочем, кто плелся – так это я.
Темнело уж, как мы до кузни добрались. И прямо возле порога я едва не упал, споткнувшись о чью-то ногу в полосатом чулке и грубом ботинке. Сперва подумал, что какая-то пьянь до дома не добрела, нашла себе приют у дверей бесовых. Потом прикинул, что ни из какого соледского кабака через ковалев двор никуда не дойти. На старое кладбище только. Пригляделся – Матерь Пресвятая! – две орясины лежат по рукам и ногам цепями скованные. Молча лежат, но дышат, и не попахивает от обоих. И орясины-то при ножнах пустых – ну, глаз отдам – из иноровой шайки. Приложены, по всему видать, вдумчиво и старательно. Ежели сам Бес постарался, то не иначе чем тяжким. Кочергой, там, или щипцами горновыми. Но ран не видать. Ну да пусть лежат, злодеи. Млава, вон, птицей в кузню влетела, визжит и хлюпает у отца на шее. И Андрей, хоть и видит полутрупы, а все меня тоже в дверь подталкивает. Дескать, потом разберемся. Входим – парсуна, как выражается Сабо-писарь, многокрасочная! Бес дочку по спине да по плечам гладит, и плачет, не чинясь. Та ему старательно так подвывает. Пригляделся – нет уж на руках у кузнеца струпьев от гвоздей, только пятнышки розовые. С детства босоногого и голодранного помню, что такое всегда из-под болячки на коленках появляется – кожица новая, нежная. Во, силен Цепень-то оказался в деле лечительном! Сам Магистр в темном углу отирается. Не пойму даже, сидит на верстаке или стоит возле, глазами под седыми бровями посверкивает. Зато Кирилл – сразу видно, хвор. Вот докука ж. Сидит в том достославном кресле, расплылся бессильно, глаза закрыл, белый весь как мука, даже в полутьме видно. Даже красноватый отсвет от горна бледноты не скрывает. Но, видно, не так уж и плохи у Бородатого дела. Поскольку не хлопочет вокруг него Цепень. Меня-то как увидел, сразу врачевать принялся. Боль одним взором пристальным унял, снял то, что от млавиной юбки осталось. Посмотрел на рану, потом благосклонно на Андрея, дескать, хорошо все замотал. И пока тот вино у верстака хлебал, начал мне рану лечить. Руками поводит вокруг, шепчет что-то. Гляжу – мать честная! Рана-то небольшая, слиплись края, не болит почти. Так, мозжит кость понемногу.
- Не перевязывай, Ллель, - Магистр кончил свои фокусы целительные, - Пусть на воздухе подсыхает. А про кость – потерпишь – два-три восхода будешь дождик чувствовать, потом пройдет.
Тут я поднялся и к главному делу своему перешел. Нечего тянуть, коль такая катавасия пошла.
- Ладно, - говорю, - Заводи, Бес, псой. Или на попятный пойдешь?
Псоем у нас помолвную песнь называют. Ее поет старший мужчина в семье над девушкой, которую замуж обещают. Без этой песни никакая свадьба не слаживается, кроме Черной, понятное дело. Древний обычай. Пришел он из дальних веков, когда еще люд Всевышнему молиться не умел, а все больше душам деревьев да рек поклоны клал. Про то-то позабыли давно, а псой прижился, как его Настоятель и его предшественники не выкорчевывали.
Встал Бес посреди кузни, оперся ручищами на наковальню, а на Млаву и не оглянулся. Значит, ее не спрашивает, значит все решил бесповоротно. Запел глухим голосом, как крышкой сундука заскрипел. Да это не важно, не в балагане, чай, поет. Не за деньги, не на потеху. Млава молчит, по закону плакать должна, но нет, чуть не до ушей улыбка. Да и я аж вспотел от совокупности удовольствий: и молодцами мы с Андреем белобрысым оказались, и рана унялась, и Млава теперь моей будет. Вот допоет кузнец короткий псой только…
Смолкла песнь, Млава подошла ко мне, поцеловала в плечо по обычаю, мол, согласна с отцом. Я ее тоже поцеловал возле уха и говорю.
- Ну, мое главное дело сделалось. А теперь рассказывайте, что тут без нас приключилось? Что за морды недобитые у крыльца? Почему Кирилл ноги протянул?
И на Цепня смотрю. Ну, никак без него тут не обошлось. Однако Магистр промолчал, ухмыляясь в бороду, а за него Бес объяснять принялся. Бородатый только глазами лупал. Во, думаю, и допекло ж его! Даже не сквернословит! Хотя вокруг псоя гадких слов говорить нельзя, но такой едва ль удержится.
- По меня, - гудит кузнец, - Душегубы объявлялись. Инор прислал приглядеть, как я на полу с гвоздями себя ощущаю. Да только наш гость их мигом раскидал, мы с Йонсом и моргнуть не успели, а эти двое уж на полу валяются, зенки закатили. Ну я их и сковал, благо, и цепи под рукой, и горн раскален, и руки уж слушаются, хоть и плохо. Только успели за дверь выкинуть, как Кирилл-то и завалился. Сил, говорит, нету, видно простудился. Хотя жару не было…. Правда, Магистр?
Кирилл разверз пасть и слабым таким голосом говорит.
- Андрей, ты помнишь, как мы с тобой в «Сакуре» полгода назад итальяшкам морды чистили? Ну не меньше получаса махаловка была. И то так не устал. А сейчас работы на полминуты – и весь измочалился. Не пойму, в чем дело.
- Перестань врать! Порассказывай тут мне, как ты один против двоих с ножами в поминуты управился.
- Да не вру я! - орет Кирилл насколько может громко и к моей несказанной радости добавляет такое, чего Млаве совсем слышать не полагается, - Не вру, хоть вон Магистра спроси. Тати какие-то тормозные попались – еле ноги передвигали. Вот как я сейчас. А насчет ножей – так они их только вытаскивать начали, как я через верстак сиганул, да по башкам раз-раз тем, что под рукой! Уж потом посмотрел, что кочерга попалась…
Цепень все молчал пока, да вдруг и говорит, вроде как под нос себе.
- Делать было нечего. Кузнец увечен еще, не глядите на дыры зажившие. Я – стар совсем, телом немощен. Ну, и пришлось нашему гостю помочь немного. Только так всегда бывает, когда время комкаешь. Оно, время-то, штука упругая, плохо поддается, вот и выматывает того, для кого комкается. Да и мне не сладко пришлось. Пока временем управлял, не удалось крысу удержать.
Тут мы все трое – я да Бородатый с Белобрысым - друг на друга посмотрели и в один голос.
- Ну ни хрена себе!
И аж засмеялись, до того слаженно получилось.
- Я еще тогда подумал, что крысу зеленую, Магистр послал. Только странная какая-то она была.
- На большом расстоянии пришлось делать, да впопыхах, - Цепень мне кивнул и виновато улыбнулся, дескать, ну что поделать, уж как вышло. Зато Кирилл с Андреем аж посинели от любопытства. В новинку им было, что время скомкать можно. Получилось так, что замедлил его Цепень для Кирилла. Потому и показались ему супостаты вроде как вареными. Тут уж ка-ак они набросятся на Магистра вдвоем с вопросами что да как! Старик и не рад был, что рот не вовремя разинул.

Глава 31. Молекулярно-атомарная теория магии.

Тут уж мы с Кириллом ка-ак они набросимся на Магистра вдвоем с вопросами что да как! Старик и не рад был, что рот не вовремя разинул. Кирка аж ожил, даже привставать начал, бородищей трясет, глазами сверкает. Это ж надо! Половина Проекта бьется над проблемами хронологии, а этот старый хрыч, извольте видеть, руками время комкает! Или не совсем, чтобы руками, но комкает. Да только не суждено было нам Йонса по этому вопросу за один раз додоить. Не успели мы и сформулировать вопросы на понятном Магистру языке, как в кузнице приключился праздник по случаю нанесенной супостату полной конфузии и по случаю помолвки меж двух известных лиц. События эти почтили своим присутствием почти все участники катавасии, учиненной в славном городе Соледо и его окрестностях. То есть, ввалились попьянствовать развеселый кожемяка-Яр с тремя удивительно здоровенными приятелями из его же цеха. Дальше, как обычно, в чисто русском стиле. Впрочем, почему в русском? А то пьянка где-то во Вселенной сильно от наших отличаются? Сначала представление незнакомых, потом заздравицы, а потом и просто попойка с неизменным вопросом кто кого и насколько сильно уважает.
Гулеванено было с песнями и даже с плясками в исполнении Яра-кожемяки. Едено – немеряно. Пито - достаточно хмельного, чтобы отметить оба знаменательных происшествия, но вовсе недостаточно, чтобы угомонить четырех дюжих скорняков. Примерно час назад они пожелали всем удачи и отбыли, обнявшись для вящей устойчивости, в направлении ближайшей соледской улицы, облагороженной кабаком. Опять же по-нашему. Добавлять. Уж не знаю, получилось бы у них по ночному времени, настроены парни были в высшей степени решительно. Храни, Пресвятая Дева, тот кабак…
Оставшиеся в кузне (надо же, я только сейчас сообразил, что в доме у Беса мы так и не побывали) представляли собой теплую картинку. Прямо идиллия, черт бы ее побрал! Ну чисто «хэппи энд» из голливудского фильма!
Вообразите себе, друзья мои: в знаменитом гостевом кресле восседает молодая очаровательная женщина и вяжет что-то с видом хозяйки, у которой жизнь сложилась правильно и основательно. Спицы аж свистят. Ну что ж, помолвка это не свадьба, конечно, но по значению – событие куда более важное, нежели просто слизывание с ее лодыжки виноградного сока неким оболтусом. Тут, знаете ли, уже замаячила некая определенность, которая в патриархальном обществе зело почитается…
На полу, облокотившись спиной ей на ноги, сидит усталый-усталый искарь. Сбрую свою с мечом, ножами и арбалетом снял с натруженных плеч, рядом положил. Не отошел душой еще от хлопот недавних, оружие в угол не ставит. Лицо у парня осунулось, однако выражением оно теперь поспокойнее, умиротворенное. Тут тоже надо понять все правильно: будет он в скором времени остепенен, женат, так что…
Беса вот нетерпеж взял. Руки-ноги немного зажили. Стоит у горна, молотком постукивает, измысливает, как принесенные подшипники к делу давно задуманному приспособить. И ни на кого внимания не обращает. Трудоголик чертов….
А за столом в кузнице сидят трое. То есть, я, Кирюха и старый Магистр Йонс. Попытались мы старика добить, как он время сжимать научился, да только мало чего он смог рассказать. Все больше мычал, да пальцами фигуры складывал. Видно, умение это у него в подкорке сидит, наружу со словами не вылезает. Попивают эти трое прохладного винца да беседу ведут уже неторопливую, обстоятельную. Причем, беседу настолько интересную, что не упомянуть о ней было б сущим преступлением. Собственно, беседой это назвать трудно, разговор больше похож на лекцию, причем роль лектора играет упомянутый Йонс, прозванный тут Цепнем, а слушателями были мы с Кириллом. Причем, слушателями внимательными и заинтересованными до такой степени, что челюсти отвисали. Начальник отдела Пересадок порой задавал наводящие вопросы, дабы старик не сбивался на полную уж чушь. Вопросы, понятное дело, сопровождались характерными комментариями. Цепень быстро привык к киркиному блудословию и в полуобморок, как раньше, не впадал, а особо емких определениях одобрительно делал брови домиком. Хороший старик. Лекция была посвящена основам магии, и в изложении Магистра сей предмет становился еще более запутанным и туманным. По крайне мере, у меня в голове.
- Магия, магия, магия, - вещал старик немного сварливо, - Только и слышишь от людей про чудеса несусветные и диковинные. А на самом деле нет тут ничего ни несусветного ни диковинного.
- Ага, - едко заметил Кирилл, - Как же, я уж наслышан о Вашем фокусе с источником на площади! Действительно, никакой магии, обычная балаганная выходка, доступная средней руки скомороху.
Цепень махнул ладонью.
- Ну, не совсем фокус, разумеется. Будем справедливы: место, где водоносный пласт подходит прямо под мостовую, я определил именно с помощью своего умения, многим недоступного. А выковырнуть булыжник действительно было делом уж вовсе житейским, не посетуйте. Кстати, покажи я это место любому каменщику, так он бы выворотил камень куда изящнее, чем я. Правда при этом процесс был бы не столь эффектным. А?
Тут дедок хитро хихикнул в бороду. Кирилл решил раззадорить Магистра и, согласившись со стариком в вопросе внешнего лоска в истории с источником, отказался верить в отсутствие магии в прочих цепневых подвигах.
- Ну, хорошо,- сладким голосом заявил он, - А жареные курицы и прочие яства, которыми вот только что Вы нас потчевали? А кувшин с вином? Вон он до сих пор на столе стоит. И не убеждайте меня, что все это было принесено Вами под плащом!
- И, как я заметил, - вмешался и я, - Винцо-то не убывает! И остается прохладным даже недалеко от пылающего горна.
- Ох, глазастые вы мои! Куда проще с такими, как приятель нашего Ллеля. Им и вопросов таких в голову не приходит. Вино б не убывало, а из одного кувшина оно льется или не из одного – для него нет никакой разницы. Для него все ясно – магия. Знаете, молодые люди, наш разговор принимает уж совсем причудливые формы! Я, старый Магистр, доказываю простолюдинам (не обижайтесь), что магии в том виде, в котором вы ее себе понапридумывали, не существует! Даже смешно!
- Спасибо, Магистр. И все-таки, просветите про магию, если это, конечно, не секрет…
- Да какой там секрет! Большинство просто не интересуются сутью вещей и событий, вот и объясняют все потусторонними причинами. Взять, к примеру, ту же самую курицу. Как она тут оказалась? Да очень просто. Всевышний сделал наш мир из мелких частичек-кирпичиков. Ну, вроде как Церковь на площади. Частички эти насчитывают огромное количество разновидностей. И то, что из себя представляет тот или иной предмет, зависит только от их количества, величины, и от того, в каком порядке они располагаются. Ну и от того, какие, собственно, кирпичики использованы…
- Все, - пронеслось у меня в голове, - Или я перепил или старик сейчас подведет под все атомарно-молекулярный базис. Если он еще упомянет о теории относительности, я точно свихнусь!
Судя по ошалелой Киркиной физиономии, тот подумал о том же. Изумление моего приятеля было столь сильным, что он даже не произнес ничего из своих обычных заклинаний.
- …Вот, скажем, молоток, - Цепень кивнул бородой на Беса, - имеет устройство попроще. Курица – посложнее. Но это сути не меняет. Так вот, чтобы курица оказалась на столе, и нужно совокупить нужные кирпичики в нужном месте и в нужном порядке. Вот, собственно, и вся магия. Правда, этому искусству приходится учиться чуть ли не всю жизнь.
- Но сами частички тоже нужно откуда-то брать, - немного ожил Кирилл, - Например, как кирпичи для церкви купить в этом… как его там у вас… в Сантре.
- Да не надо ничего покупать! Частички вокруг нас. Вы их просто не умеете собирать.
- Минуточку, - встрял я, - Я так себе представляю, что если эта курица оказалась у нас на столе, то где-то (неважно, где) должна была пропасть точно такая же…
Ллель, не меняя позы и не открывая глаз, захихикал.
- Ежели требуется, чтобы курица исчезла в одном месте и появилась в другом, к примеру, на этом верстаке, то могу проделать это запросто и прямо сейчас. Не велика наука, тем более, что время темное. Только это называется не магия, а воровство. Верно, Млав?
Искарь постучал затылком по коленям невесты, и они оба засмеялись тихим счастливым смехом.

Глава 32. Наблюдающий.

Посмеялись мы с Младой, я снова глаза прикрыл, отдыхаю. Никогда б не подумал, что женские коленки такими мягкими могут быть. Млава молчит, все над ухом спицами позвякивает, вторит отцу. Тот-то погромче стучит-позвякивает, но тоже без особого усердия. Красота и покой, я аж припотел. А эти двое осадили Цепня, с двух сторон пытают. Ля-ля-ля, да бла-бла-бла… Ну, точь - в - точь две гончие на волчару наскочили. Отбивается старик, посмеивается, а Бородатый с Белобрысым все пуще и пуще. То по-одному, то хором.
- И что, каждый может научиться всему тому, что Вы, Йонс, умеете?
- А вот тут нет. Необходимо, чтоб несколько условий сошлись. Главное – желание, еще главнее – возможности. Этот дар не всякому даден. Вот вы оба, например, уж не посетуйте, вовсе для такого дела не приспособлены. Бес – тоже, так – чуть-чуть, почти незаметно. То есть, сможет овладеть лишь жалкой частью. И то, при бо-ольшом желании и настырности. А вот эта дылда, что на полу расселась – она да. Только не хочет, поганец, хоть кол на голове теши. А ведь издали заметно, что одарен немыслимо.
- И как такое можно определить?
- Ну, опытный человек это видит и внешне и, скажем так, внутренне. Внутренне – не могу объяснить. Смотрю и вижу – есть. И даже не вижу, а просто знаю. А внешне – тут пояснее будет. Вот тот же Ллель, к примеру. За что ни возьмется – все получается сразу и полноценно. Было дело, глянул он на мою дальнозоркую трубу – и мгновенно придумал, как ее сделать для любого глаза подходящей. Сабо-писарь до сих пор в Церкви за искаря поклоны кладет, хоть тот об этом и не знает. Стреломет особого устройства придумал. Мечом парень вертит – сами видели как. И никто его не учил, а такое искусство обычно может постичь только воин, который ежедневно на мечах упражняется и не единожды в сече побывал. И то – за многие годы. Да и еще…
- А и правда, - Кирилл обернулся к Андрею, - Он же умудрился тогда по информационному канал пропереться!
Старик пошевелил губами.
- Его если прилежно учить, то… В молодости я бы, не задумываясь, душу Нечистому продал и за десятую долю того дара, каким этот пройдоха отягощен. Ах, какой бы маг получился…
Цепень зажмурился и мечтательно потряс седыми космами. Я показал всем фигу.
- Учить. Учить. Не учите меня жить! И раньше ни за что бы не стал над фолиантами годами корпеть. А ныне – и подавно. На фиг! Мне теперь семью кормить надо, а не в магиях разных упражняться. И вообще…
Не я успел договорить, дверь кузни распахнулась. По полу метнулась прохлада. Тело само собой подскочило и развернулось. И не заметил, как в руке оказался меч. В кузню сноровисто проскользнули шестеро монахов-ласканцев и почти бесшумно растеклись вдоль стены. Надо же, в деревянных сандалиях, а ходят подобно теням – ни единого звука до того ни со двора не донеслось! Оглох я, что ли, за последнее время? Но и по дощатому полу рясоносцы шагали почти без стука. Рожи у них были хмурые и одинаковые, как у близнецов. Самое неприятное – все до одного держали в руках взведенные арбалеты и умело целились в нас. Вдумчиво, гады, вдоль стенки встали. Ни единого шанса от стрелы ускакать не дают. Вон, Бес только, ежели проявит прыть немыслимую, то за горн упрыгнуть сможет. Да только дальше-то куда?
Побаливающей левой я выдернул из кресла Млаву и толкнул себе за спину. Сзади послышался тихий шелест – это Белобрысый медленно потянул меч из ножен. Все молчали, и тишина стояла такая густая, что от нее можно было кусок откусить. Только горн слегка пощелкивал. Я суетливо прикидывал наши возможности и с горечью удостоверился, что возможностей этих у нас с гулькин нос. Если говорить точнее, то вообще нет. Эх, начал бы Цепень опять время комкать – может быть и удалось бы что предпринять. Но вялости в движениях у монахов не наблюдалось. Вообще-то они стояли неподвижно, но по тому как они мигали совершенно по-людски, становилось ясно, что или Магистр слишком сильно оторопел или силы у него на сегодняшний день кончились.
Все было понятно. Не даром покойничек в усадьбе про скворонью почту говорил. Вот и явились по наши души гонцы Надзирающего.
- Интересно, тут всех положат, - устало подумалось мне, - Или все-таки, через Пепельную Площадь пройти придется?
И в этот момент в дверь вошел сам Надзирающий. Вот же до чего обычаи въедливые! До того я чести его лицезреть не удостаивался, но голова сама склонилась в вежливом поклоне, а рука – сама собой опустила меч. Оглянувшись, я отметил, что те же движения совершили и все остальные, включая прибывших из Лучшего Мира. Только Млава, как и положено женщине, не поклонилась, а встала на одно колено.
Надзирающий прямо-таки с удовольствием осмотрел помещение, шагнул вперед и бесцеремонно уселся в кресло, еще хранящее тепло млавиной задницы. Положил ногу на ногу и сделал рукой небрежное движение.
- Благодарю вас, Братья, - голос у него оказался совсем обычным, даже немного писклявым.
Монахи мгновенно и почти бесшумно один за другим втянулись в дверь и канули в темень двора.
- Засвети-ка, красавица, еще пару свечей.
Млава проворно исполнила распоряжение и снова юркнула мне за спину. Стало светлее, и мы смогли поподробнее рассмотреть гостя. Гость-то он гость, но похоже, положению – хозяин. Одет он был в ту же монашью рясу, обут в деревянные ж сандалии, тонок в кости, в годах, ибо сед почти как Бес. Лицом смугл и морщинист, а глазами – страсть до чего неприятен. Глаза были желтыми, белков почти не видать, а зрачки огромные, крестиком. У лесной кошки точно такие. И улыбается нехорошо, только губами, зубов не показывая. Наконец он заговорил.
- Если кому неизвестно, то я тутошний Надзирающий. Имя мне – Юн. Так можете и называть, не благочинясь и титулами не обременяясь.
- Все, хана, - подумалось мне, - Уж коль такое панибратство пошло, ничего хорошего никого из нас не ждет. Надо было не стоять столбом, а затевать сразу сечу. По меньшей мере, быстрее б всех кокнули…
Надзирающий вдруг поморщился и устало-капризным тоном произнес.
- Ну, не на-адо, Магистр! Что Вы как ребенок.
С этими словами он протянул вперед ладонь и тотчас на ней заплясал огненный шарик.
- Ну, что, будем как мальчишки тягаться друг с другом?
Я обернулся на Цепня и увидел, что тот с удрученным видом расслабляет плечи и убирает руки за спину. Похоже, старик попытался исподтишка что-то сотворить, но поняв, что Надзирающий тоже не прост в этом ремесле, бросил колдовать. Господин Юн стряхнул шарик на пол и прилежно затоптал его сандалией. На доске осталось обугленное пятно.
- Итак, я получил весть о том, что во вверенном мне Соледо некие личности обременили себя вопиющим преступлением и нарушили давние обычаи. По отношению к Изысканному. Как Надзирающий, я вынужден принять соответствующие ситуации меры.
- Между прочим, как раз по отношению к самому Изысканному никаких действий данные личности не применяли! – раскрыл рот Андрей, - Пальцем не прикоснулись. А уж, учитывая суть дела...
- Не перебивайте старших, молодой человек, - желтые глаза сверкнули неподдельным гневом, и Белобрысый заткнулся, - Я еще не закончил. Так вот, я учел, что урон нанесен не Изысканному непосредственно, а всего лишь его охранителям. Я учел, что подробности данного случая насквозь романтические. И властью, каковой наделил меня Иерарх, приказываю считать произошедшее событием, не требующим последствий.
- А нельзя ли попроще, Надзирающий? - раздался голос Бородатого, - Будут искаря с семьей гонять как зайцев по полям или нет?
Юн усмехнулся.
- Ежели желаете, чужеземец, попроще – то нет, не будут. Моею волей, изложенной уже в виде соответствующего Указа. Кстати, насчет семьи – настоятельно рекомендую молодым людям пожениться в ближайшие же дни, дабы снять большую часть возникающих вопросов.
Млава что-то пискнула радостное у меня за спиной.
- Да! Магистр! – Надзирающий вскинул желтые глаза на Цепня, - Вам не кажется, что пора уже Храм раскупорить. А то Вашими усилиями жители славного Соледо уже несколько дней бесплодно жаждут причащения и исповедания.
- Черт, совсем позабыл со всей этой катавасией, - Цепень постучал себя ладонью по лбу, подобрался, напыжился, аж покраснел, и вдруг резко развел руки в стороны. Словно разорвал невидимую веревку, - Все, Церковь открыта. Простите еще раз, уважаемый Юн, мою забывчивость.
Надо было бы плясать и песни петь от радости, однако ничего такого возвышенного я не чувствовал, а чуял во всем этом нешуточный подвох. Пригласила кошка мышку на обед… В этом смысле и выразился себе под нос, но желтоглазый все ж услыхал.
- Не надо думать, искарь, что моя благосклонность столь уж далеко простирается. Или что меня хоть в какой-то мере умилили ваши нежные отношения с этой милой девицей. Я исхожу из единственного соображения, что именно так повернутое дело сохранит во вверенных мне территориях спокойствие и тишину. И поступаю именно так только с этой целью.
- То есть, решайте свои проблемы с инором сами? – Андрей подобрался и готов был съесть глазами Надзирающего, - И добрую волю проявляем, значит, и благородство, и широту взглядов. А если что случится – так не по моей вине, не долго и руки умыть. Мы с другом чужеземцы, это Вы правильно сказали, но в обиду друзей не дадим. Будь против нас хоть Изысканный хоть еще какой Высокопоставленный. На том и клялись. А обычаи ваши древние для нас значат куда меньше нашей клятвы. Надо будет с Рогаром потеснее разобраться – разберемся, будьте уверены. А через полдня – исчезнем, и никто не найдет. А вот тут совсем хорошо – и волки сыты...
Белобрысый с усмешечкой показал пальцем на Кирилла и добавил, ткнув рукой в нас с Млавой.
 - ... И овцы целы. Так у нас говорят.
- Пословиц с тем же смыслом, - ответил Юн, - Мне известно десятка три, но про овец и волков – слышу впервые. Значит, вы действительно издалека. Но не считайте меня ни сентиментальным дураком ни выжившим из ума стариком. Не дослушав, сверкаете глазами так, молодой человек, что вот-вот на мне ряса вспыхнет.
Настоятель почесал острый подбородок, улыбнулся и продолжил.
- Не позже как послезавтра в руки инора ляжет только что доставленное мне указание Иерарха прибыть ему в столицу для выполнения важных дел. И больше вы господина Рогара не увидите. Его место займет другой инор, направленный из дворца.
- Провинившийся, - уверенно заявил Кирилл, - Не оправдал доверия и якобы с повышением его поперли из столицы сюда.
- Оставим вопросы, не лежащие в вашем ведении, без внимания, - строго ответил Надзирающий и встал, - И любопытно бы узнать, двое в цепях под забором – не счастливчики ли из гвардии Изысканного, которые все лишь получили по мордасам, а не мечом в живот?
Юн негромко, но явственно распорядился тем, за дверью.
- Болванов забрать со двора, расковать, связать и в Икар на галеры.
Судя по звукам, донесшимся с подворья, монашья братия немедленно приступила к исполнению.
И уже в проеме двери желтоглазый обернулся и смерил взором Бородатого и Белобрысого.
- Очень рекомендую вам, нетерпеливые чужестранцы, как можно быстрее покинуть пределы Соледо. Мне это надо для вышеуказанных спокойствия и тишины.

Глава 33. Исход.

К тому, что Кирка храбрился и требовал «продолжения банкета», то есть выразил жгучее желание выпить на предстоящей свадьбе, старик Йонс отнесся с печальным неудовольствием. Видно было, что поболтать с прибывшими из Лучшего Мира Цепню хотелось до тряски поджилок, но скрытая угроза в словах желтоглазого монаха заставила его настаивать на нашем скорейшем отбытии.
- Не шутит Юн, - заявил он, скорбно кривя губы, - Ох, не шутит совсем, так что…
Сборы прошли быстро. Да что было собирать-то? В Соледо вообще не было традиции долгих проводов. Сказаны лишь положенные слова напутствия подорожного да слегка подумано о подарках на память.
- Возьми меч, друг, - прогудел мне Бес.
Я хотел, было, отказаться от такого дорого предмета, но кузнец заупрямился.
- Возьми. И память хорошая, долгая будет. И меч как девка. Нашли вы друг друга. Вижу же, даже рукоять подгонять не пришлось. Как для тебя сделана.
Дарить острое и здесь оказалось нехорошей приметой. Хоть мелкой монеткой, но должен был я отплатить мастеру, а ни единой денежки в карманах не оказалось. Лель хитро прищурился и достал один из золотых, которыми пытался оплатить избиение нашего охранника.
- Во, - заявил он и бросил мне монету, - Я тебе ссужу.
Я расплатился с Бесом, а тот сразу передал деньги Цепню в качестве уплаты какого-то там старого должка. Тут пришла очередь старого мага хмыкать и продолжать спектакль.
- А ну, искарь, продай мне кер, что из твоей руки вынули.
Лель вынул из-за пояса маленький невзрачный клинок, протянул его Йонсу и снова стал обладателем своего же золотого.
А Цепень преподнес кер Кирке.
На прощание Млава повисела на шее у каждого из нас, и каждый был осчастливлен коротким девичьим поцелуем в щечку.
Ночь была все еще темной, но предутренним свежим холодком уже подыхивало. Мы с Кириллом шагали в сторону старого кладбища. Вернуть нас в Проект можно было бы прямо из кузни, но мы не решились деморализовывать Цепня. Уж что-то, а растворяться в воздухе с противным шлепком он не умел. А так – пусть думает, что мы люди простые. Ушли себе и ушли.
- Ты за кер-то что Магистру оставил?
- А часы, - Кирка распялил пасть в зевке.
- С ума сошел? Маэда тебя по горло в землю зароет! Решили ж в Ареал ничего технологичного не приносить.
- Фигня. У них в сутках двадцать два наших часа. Так что, как общественно-полезный предмет часы использовать нельзя, а чернокнижник пусть держит его как секундомер. Опыты свои проводить.
- И все равно. Цепень очень проницательный человек. Ему только дай идею.
- Шел бы ты, Андрюха…, - давно уж постился Начальник Отдела Пересадок и выдал на этот раз особенно вкусную тираду, - Сам-то хорош! Кто с искарем на задворках на мечах пырялся? Они ж до твоих приемов клинкового боя только лет через триста должны допереть.
Хотел я сказать, что тут как раз нет ничего страшного: не солдату же я преподавал уроки фехтования. Дальше Леля это умение не пошло бы. Хотел, но не успел. Оказалось, что мы уже дошли до старого соледского кладбища, и Кирилл вдруг щелкнул и пропал. А через мгновение скрутило и меня.

Глава 34. Самая короткая. Носочки.

- Босс! – Ида вскочила из-за стола с кнопкой возврата и кинулась Кирке на шею, - Вы были неподражаемы! Если б не Гоп, дурашка мой любимый, немедленно бы Вам отдалась!
Кирилл ошалело крутил бородой.
- Нет, но как вы их! – все ясно, команда с интересом и в полном составе наблюдала, как их ускоренный начальник разносил в клочки тех двух иноровых обормотов в кузне. Последующих объяснений сего явления от восторга никто не слушал: киркины оболтусы были сражены его подвигами наповал. Правда восторженный визг, столь любезный сердцу Кирилла, быстренько прекратился. В Отдел Пересадок ввалилась целая делегация начальства во главе с Йоко, которая тепло поприветствовала прибывших и тут же села на любимого конька.
- А мечи обязательно было оттуда нести? Вы же опять сожрали тьму электроэнергии!
Я возмутился.
- Этот меч я заработал собственными руками горбом! И потом, это ж подарок удивительного мастера.
- А вот это – вообще уникальная вещь, - поддержал меня мой друг, вытаскивая невзрачный кер и легко втыкая его в столешницу чуть ни на пару сантиметров. Маэду перекосило.
- Интересная штука, - из угла подал голос Робин, - при дистанционном анализе оказалось, что это железо в аморфном состоянии и небольшое количество легирующих добавок. Интересные там метеориты с неба падают. Вот теперь Смерти-На-Сносях будет над чем поколдовать. Он нам уже всю плешь проел по поводу этих ножей, металлург чертов...
- А! – заорал вдруг Кирилл, - Совсем забыл. И тебе ж, Йоко есть подарок! Млава в последний момент сунула. Помнишь, Андрей, она все вязала как зингеровская машинка?
Кирка порылся в карманах и извлек на свет маленькие носочки из белой шерсти с красной каймой. Носочки были совсем крохотными – мне на два пальца едва натянешь – и связаны ниточкой.
- Во! Цепень тогда про тебя, Андрюха прошелся, а девка просекла, что да как надо сделать. Магистр сказал…
Тут Кирилл «сделал рожу» и с завываниями, поганец, начал цитировать, Магистра.
- …Я немного покопался в ваших сущностях и понял, что ваш друг, Кирилл, славный и храбрый человек, но в то же время и не совсем хороший...
Я напрягся, от кирки можно ждать любого подвоха. Тот сунул носочки Маэде и продолжал.
- …Не совсем хороший, потому что постоянно водит свою женщину по тавернам, а вместо этого лучше бы хоть раз сводил ее под венец. Ибо она скоро подарит ему сына.
Гоголь. Немая сцена. Ухмыляющаяся нахальная бородатая Кириллова рожа. Раскрытые рты Киркиных ребят. Полное одобрение ситуации на лице Инженю. Нос Йоко, уткнувшийся мне в грудь. Ее рука, сжимающая маленький подарок уже далекой Млавы.
Первыми отчаянно зааплодировали Ида и Гоп.

Эпилог.

… Днями-то еще тепло, пригревает пока светило, а ближе к закату, вот как сейчас, уже свежеет. Иной раз, и люто. А что вы хотите, если сезон звездопада на исходе? Хорошо хоть, не зазря прошел он, сезон этот. Вон, какую я болванку звездного металла приволок! Тяжелая, зараза, лямками от мешка плечи так кзади вывернула, что до сих пор ломит плечи-то. Пришлось и попрятаться, и тропу посдваивать не раз, чтобы от тех, кто по следу крадется, да находку отнять посягает, схорониться. Ну, теперь все уж минуло, добрался увесистый кусок ноздреватого металла до коваля. Стало быть, скует кузнец чудо-нож из болванки, и деньжата в доме зазвенят знатные, и хлопотам конец. Надолго им, хлопотам-топтаньям, конец, аж до следующего листопада яснозвездного.
Сижу, значит, в теплой кузне, потягиваю винцо, зеленое еще совсем, пенистое. Живое, из ягод первого сбора. Ох, как же оно кстати в прохладный вечер! А пахнет как! Так в знойный день луг пахнет, медуницей да кашкой покрытый. Ноги я на табуретку задрал, пусть отдыхают кормилицы. Горн почти угас, не гудит, потрескивает только тихонечко, да тепло последнее в помещение испускает. Под задницей кресло удобное, из коры веревочного дерева плетено, очень уютно в нем мои филеи умостились…
Попиваю я, стало быть, винцо. Пальцами, Хожденьем натруженными, в обуви лениво пошевеливаю. Надо будет, между прочим, носки сменить, а то сопрели вдрызг. Жду, что Андрей скажет. Стоит брат-кузнец у наковальни, ворочает жилистыми руками кусок металла, то так посмотрит, то этак, то сбоку на прищур. Молоточком своим указательным постукивает, звук слушает. Вижу, что доволен звуком, поет поковка. Еще раз стукнул по железу и осторожно положил молоток на наковальню рядом со звездою.
- Слышь, Кирилл, - говорит, - А в этот раз ты отца обскакал. Его-то звезда поменьше будет.
Андрей кивнул в сторону кладовой.
- Пришел уже? Небось, моментом и дядя Яр нарисовался? И в таверну их понесло?
- А как думаешь? – брат усмехнулся, - Сам-то что, похеришь искарский обычай, и вместо кабака к конюшне попрешься Унку за титьки щупать?
- Дай монет, - говорю, - И то, в кабак надо заскочить. Сам знаешь, ежели звезду первым делом не спрыснуть, уйдет удача. Нас, искарей только могила исправит.
Андрей покопался под кожаным фартуком и высыпал мне в ладонь несколько золотых. Унка подождет, не развалится, а обычай кабак после Хождения посещать – никак подождать не может. Я кивнул и вышел, зацепив за притолоку рукояткой меча. Черт, нехорошая примета. Угораздило ж вымахать таким дылдой! Чтобы скомкать ее, примету то есть, вернулся в кузню. Встал на пороге.
- Слышь, брат, - говорю, - Может, побеседуешь с отцом? Уж бел как Коровья гора, не пора ему Хождения забросить? И ноги уж не те, я-то вижу… Неужто мы с тобой вдвоем хозяйство не удержим? Да и мать рада будет…
- Ага, это ты старого Ллеля на домашние корма посадить удумал? Как же… Вас, искарей только могила исправит.