В 1960 году, ещё студенткой, я в составе небольшой группы работала на берегах реки Китой, притока Ангары. В нижнем течении берега этой живописной реки местами легко доступны, а местами представляют собой нагромождения каменных глыб, прижимы и даже группы прижимов.
Однажды для выполнения геодезические измерений мы с одним из рабочих отправились по тропе вдоль реки Алангар на небольшую вершину вблизи селения Бутухей и, оставив стреноженных лошадей у подножия, стали подниматься. Подъём был длиной около двух километров.
К вечеру Иван пошёл вниз к лошадям, а я, задержавшись на вершине, стала спускаться, когда почти стемнело. Оказалось, что я постепенно уходила на склон, противоположный тому, по которому мы поднимались, а когда догадалась посмотреть на звёзды, очень удивилась, что иду на север, тогда как лошади остались к югу от места, где проводились измерения. Пришлось остановиться ночевать. Это был первый ночлег за время моих блужданий.
Утром я начала спускаться к реке. Казалось, до неё рукой подать. Попадались удобные, хорошо утоптанные тропы, но они обрывались у крутых непреодолимых обрывов и хранили явные следы жизнедеятельности медведей. Когда спуститься всё же удалось, после нескольких часов пути вдоль реки я поняла, что совсем заблудилась и это Иреть, а не Алангар. К вечеру я оказалась у зимовья и брода через реку. По карте за бродом после крутого подъёма значилась разветвляющаяся надвое тропа. Одна её ветвь вела к далеко расположенной большой таёжной деревне, другая – на спокойную гору Петушок, спустившись с которой, можно было выйти к рекам Алангар и Китой.
В зимовье было словно дома. Оно хорошо прогрелось за тёплый солнечный день, всё в нём было чисто, аккуратно прибрано. На столе лежал старинный колокольчик. Такие подвешивают на шеи пасущимся не в стаде лошадям и коровам, чтобы отыскивать их по звуку. Я вышла и позвонила в колокольчик: вдруг люди рядом. На реке было тихо. Слышен был только шум быстро несущейся воды. Это было первое зимовье и второй ночлег за время моих блужданий. От усталости и всего, что было пережито накануне, я почти не спала, а утром перешла реку вброд, поднялась на берег, села под дерево и, опершись об него спиной, задремала. Казалось, что конский топ и невнятный людской говор мне снятся. Но вот появилась одна серая лошадиная морда, за ней - другая. Из-за уклона видны были только морды и большие вьюки на животных. В гору за ними поднимались два старика в чистых серых одеждах. Каждый держался за хвост своей лошади.
Справившись с недоумением, один из стариков спросил:
- Что ты здесь делаешь, девка?
- Отдыхаю. Заблудилась. Мне нужно выйти на Алангар или в Бутухей.
- Как ты собираешься идти?
- По тропе через гору Петушок.
- Тропа на Петушок почти заросла. Тебе придётся идти через нашу деревню.
- Это очень далеко, а меня ждут.
- Иначе ты опять заблудишься. Идём с нами, отдохнём у каменного балагана, выпьем чаю и поговорим.
И пошла я со стариками. Минут через тридцать мы были у каменного балагана. Это сооружение состояло из четырёх громадных плоских каменных плит. Три из них были установлены вертикально, четвёртая, как крыша, их накрывала. Теперь знаю, что такие сооружения называют плиточными дольменами. Рядом с балаганом был небольшой ключик. Старики развели костёр, накормили меня и напоили чаем. Продолжался второй день пути.
В деревню мы пришли вечером. На ночлег меня устроили в доме хозяина, имевшего мотоцикл. Утром он довёз меня до дороги, ведущей к довольно большому посёлку Октябрьский. Дела не позволили ему отвезти меня дальше. По этой дороге до Бутухея я должна была пройти ещё километров сорок. Оставив Октябрьский позади, я сняла сапоги и понесла их в руках: на ногах были кровавые мозоли. Вскоре на дороге появилась встречная машина. Водитель, мужчина лет тридцати, затормозил и высунулся из окошка:
- Ты откуда, девка! Далеко ли идёшь?
Я уже привыкла к столь дружескому обращению в этих местах.
- Из Бутухея, в Бутухей! Я заблудилась.
- Слушай, я не могу вернуться назад и отвезти тебя. Вернёмся в Октябрьский, переночуешь у моей матери, а утром на лесовозах поедешь с нами к Бутухею.
- Нет, не могу. Меня ждут.
- Ну, как знаешь, а, может, лучше поедем?
Быстро темнело, дорога была едва видна, в стороне от неё зеленоватым цветом фосфоресцировали разных размеров гнилушки. Шумел Китой, потихоньку начинал подниматься ветер, чуть-чуть накрапывал мелкий дождь. На полпути над прижимом находилось зимовье, второе на моём пути, и четвёртый ночлег. В нём я просто свалилась на широкую скамью, пристроив рядом снаряжение. Утром, продолжая путь, боялась представить, что стало с Иваном и лошадьми.
Вот и Бутухей, селение из нескольких домов, в котором обычно останавливались геологи. Какое счастье! Все три лошади стоят на привычном месте у кормушки. Значит, и с Иваном всё в порядке. Вот моя начальница Тамара вышла добавить сена лошадям. Вот я в доме хозяйки Бутухея. Лицо у Тамары слегка опухло: она, оказывается, плакала в моё отсутствие. Как же мне обрадовались и она, и Иван, и хозяйка. Тамара рассказала, что Иван, вернувшись, бросился перед ней на колени: «Я её не убивал! Я ничего с ней не сделал!» Дуся Усольцева, последняя представительница рода здешних хозяев тайги, бурят Усольцевых, раскинув карты, сказала Тамаре: «Не волнуйся! Она уже по рукам пошла!» В устах Дуси это означало, что я вышла из тайги и разные люди помогают мне.
Первыми из них были старики в чистых серых одеждах, мои ангелы - спасители.
В Иркутск Тамара ещё ничего не сообщала. Этому я несказанно была рада. За три дня и четыре ночи моих блужданий по тайге я прошла более ста двадцати километров. (Кстати, на участке пути от Октябрьского до Бутухея ни один из лесовозов мимо меня так и не прошёл.) По окончании производственной практики мне выдали характеристику, в которой было написано: «Трудности работы в тайге переносит спокойно». Это была самая лестная и неформальная характеристика в моей жизни.