Сто лет спустя
Сто с лишним лет промчалось над Кубанью:
Давайте я взойду на высоту ,
Над речкой Ея и над всей станицей стану
И сравню теперешнюю и ту,в былом степную красоту .
Кстати возвышение, что подо мной,
Когда сюда пришла народа тыща,
Стало уже век тому назад кладбИщем,
Теперь всю эту тыщу, приняв на покой…
Живут теперь не те в станице люди ;
А их потомки в третьем поколении,
Но потомки первой тыщи помнить будут,
О куренном их первом поселении.
Мы ещё пройдём при случае,
По станице мёртвых, глядя на могилы,
Воспринимая смерть, как действо неминучее,
Но для живых аккумулирующее силы.
Река, как будто бы ничуть не изменилась,
Появившись издали течёт, как прежде вдаль
И неповторима синезелённая её диагональ,
И также копнами, её луга покрылись.
Перекат речной, как прежде не зарос,
Перед ним в реке купаются, играют дети.
И почти на том же месте видим мы другой, «Жабынский» мост,
В подтверждение того, что ничего нет вечного на свете.
А станица выросла во много крат, если на глаз…
Кстати так оно и оказалось, согласно перепеси воочию:
В станице было населения сейчас.
Почти пятнадцать тысяч казаков и прочих
Сейчас - это перед революцией в шестнадцатом году…
А через сотню лет здесь будет тысяч шесть – не то что раньше?...
Интересно, если б не принёс безжалостный, двадцатый век беду…
Увеличивалось бы населенье Кисляковцев дальше?
Век девятнадцатый для Кисляковцев был щадящим,
Пусть войны вспыхивали вокруг Кубани вновь и вновь,
Станица и вся Кубань терпели жертвы настоящие
И много на Кубани появлялось вдов.
Но станица прирастала хлеборобным полем,
Умела в хлеборобстве проявлять старание
И не нанёс никто ей за сто лет безжалостный удар под корень,
И ни разу Кисляковка не былА на грани выживанья.
Но, наверно, слишком много над Россией солнышка светило
И наверно слишком много над Россией было неба,
И наверно слишком много в ней родило хлеба,
И наверно слишком много силы безконтрольной было.
А русский царь любил повоевать,
Любил бряцать оружием, любил парады,
Ему б побольше головой работать было надо
И свой народ любить, беречь и понимать.
А им руководил авантюрист Распутин Гришка
И много иже с ним случайных при царе людей,
И дела державные становились безнадёжными делишками,
И мировым позором для России всей.
И силы таяли, и сыпались структуры власти,
"И трубы лопались и рушились плотины"
И надвигались на Россию погибельные страсти,
И радели ангелы её безвременной кончины.
Выпрыгивали из табакерок на Российские просторы черти
И уверяли что на них сошёлся клином белый свет,
А оказалось, что цари, вожди, герои просто смертные,
А вот Россия и народ российский нет.
Когда отрёкся царь от самодержавной власти
И Керенский возглавил в Петербуге буржуазный сброд,
То на Кубани тоже разгорелись страсти
И стал выдумывать себе узду народ.
И решением Кубанской Рады
Где в делегатах были «люды нэ биднЭньки»
Черноморцы утверждали,что «Кубани самостийной становыться надо»
А то и « прысоедыныть йийи до Украины ненькы».
Но памятуя о России, о её величии и славе,
Молодцы-Донцы и все линейные казаки,
Были за Кубань, как федерацию в её составе
И ор в сессийных залах часто доходил до драки.
В конце концов, чтоб получить, хотя б дыру от бублика,
Сошлись пока что выборцы казацкие,
Объявить кубанский край республикой,
Но как субъект, однако, всероссийской федерации.
Но дело всё ещё пускало пузыри, бродило
И не утихли голоса про Украину «нэньку»,
А в России уже начало стрелять, а не только гомонило
И на Кубань стали глядеть с надеждою «билэньки.»
В Новочеркасск съезжались тайно офицеры,
Золотопогонники, которым некуда было бежать
И чтобы возродить бедлам царя и веры,
Они хотели с "быдлом" воевать.
Оружием и кровью решить в стране вопросы,
Не имея представления, какие именно и как,
А народ смотрел на офицеров уже косо -
Не доброе уже и не скрывал тот взгляд.
И на Кубань внедрилися кадеты,
Малюсенькую армию на Екатеринодар повёл Корнилов,
Сомнительной и не продуманной была попыпка эта
И слишком не значительными были силы.
Эта армия победы не достигла:
Екатеринодар не взяли, и погиб Корнилов,
Но она, не шуточную кровь пустила,
По Оренбуржью и Кубани – везде, где проходила.
И был предтечей этот ледяной поход,
Для белого движения печального исхода:
Не поддержит белых широко народ
И нет у них, даже, посулов для народа.
А Кисляковцы под знамёна становиться не спешили,
Что будет дальше они пока не знали,
И потому они пока что мирно жили,
Пока всё определится ожидали.
КазакИ решили оставаться чистыми,
Наделив свою республику республиканским правом,
Бороться как с коммунистами так и с монархистами,
Как левых не признавать, так не признавать и правых.
Но в марте кубанскую столицу взяли красные
И по всей Кубани объявили свою власть,
И вот тут то казачки ушастенькие и глазастые,
Кое чего стали наконец то понимать.
Комиссары комитеты безземельных стали создавать
И стали с казаками голытьбу стравлять,
И землю наравне с казаками раздать им обещали,
А так же уравнять с казАками правами.
При Деникине Кубанская Республика бродила у казАков в головах,
И грезилась свобода, как второе солнце над Кубанью им,
На раде учредили сине-малиново-зелёный, трёхполосный флаг
И «Ты Кубань ты наша родина» республиканский гимн.
Но Деникин не желал самостоятельных республик,
Он мечтал о неделимой независимой России,
Вот такой вот завязался на Кубани бублик
Между белым цветом и малиново-зелёно-синим.
Вот такие вот частушки распевали по станицам
Молодые казаки а с ними молодицы:
«Офицерик молодой,погон беленький
Не ходи ты на Кубань будешь целенький»…
«Мы не большевики, мы не кадеты,
Мы казакИ- нейтралитеты»…
«Господа большевики не трудитесь даром,
Казака не помирить с советским комисаром»…
Не с добром пришёл к станицам до ворот,
Противоречивый и безжалостный, и дикий
Восемнадцатый военный год,
А в нём с походом на кубань Деникин.
По всей Кубани встал казак с винтовкой,
По всей Кубани он боевых коней поил в криницах,
Но нам хотелось бы узнать про Кисляковку
И о соседних с ней станицах.
За Крыловской, готовясь для атаки
С курганов глядя на неё, готовые идти в штыки,
По степным дорогам шли белоказаки
И рядовые офицеры - марковские полки.
Бинокль, протирая о мундир
Последнюю ведя рекогносцировку,
Подтянутый, бывалый русский командир
Кинул на терновый куст винтовку.
Далеко до горизонта видело немецкое стекло:
Кукуруза и подсолнечник, и созревшая уже пшеница.
Свинцовой тучей запад весь заволокло
И огненной змеёю на него метнулась «блыскавыця».
Четвёртое июля, пол неба заволокло тяжёлой тучей,
Огненные зигзаги змеились, вонзая зубы в землю,
Ударили грома оглушительно трескучие,
Глушили уши и раскалывали темя.
Сильнейшим ветром било марковцам в лицо,
Затем сильнейший ливень и гроза заставили прилечь,
И били молнии небесные под ноги храбрецов,
И вынудили ложить на землю мосинки, снимая с плечь.
И день стал словно ночь, мгновенно все промокли,
Ливень вынудил колонны к остановке,
Но русским ли солдатам распускать перед грозою сопли,
И лиш прошла гроза, как офицеры и Кубанцы подняли винтовки.
Чернозём раскис, продвиженье требовало много силы,
Грязь налипала на колёсах пушек и повозок, на ногах,
Но ярко солнце золотое в небе засветило
И дороги просыхали прямо на глазах,
Не получилась у степной природы грозная попытка,
Марковцам в их наступленьи помешать,
К вечеру были захвачены станица Павловка и станция Сосыка,
И белым не пришлось в промокшем поле ночевать.
Пятого июля день солнечный благожелательнй пришёл,
Позавтракали хорошо и снова было в бой пора,
Марковцы железную дорогу оседлали на Ростов ,
Красные-сорокинцы значительными силами держали хутора.
С седьмою ротой офицерской случай произошёл конфузный:
Рота залегла по степному гребню цепью,
Сорокинцы их встретили винтовочным огнём из кукурузы,
Хотя не очень плотным но результативно метким.
Казалось бы что офицеры были не в обузе,
Они за гребнем хоронясь лежали,
Но Сорокинцы маскируясь в кукурузе
Не видимые для белых часто попадали.
Не выдержали нервы перед невидимым врагом
И бросив пушку и позабыв про раненых,
Они ринулись с позиций на хребте бегом,
И бежали в ужасе и в непонятной панике.
Но красные их преследовать не стали,
Быть может в кукурузе были пластуны.
А офицеры очень долго свой позор переживали
И этот случай им наверняка запомнился из всей войны.
Там белая кавалерия неслась на красные окопы,
Но красные пулемёты их безжалостно косили,
Там было преимущество над конницей у пехоты,
Там много лошадей с пустыми седлами в степи носились.
Там шрапнель пулЯли пушки в обе стороны,
Загорались под бешенным огнём деревья,
Падали с небес попавшие в картечи вороны,
И ветерок носил над полем боя птичий пух и перья.
Там звери в ужасе не знали куда деться,
Забились в камыши по шею в воду волки,
Там на пределе у бойцов был разум, на пределе билось сердце
И никто не одолел и пушки к вечеру и пулемёты смолкли.
Там были кровью Россиян Российские поля политы…
Там Россияне свой героизм и стойкость проявили…
Там было много Россиянами Россиян убиты…
Там много Россияне Россиян похоронили…
Сорокинцы по всему фронту отступили без проблем,
Казалось, что такое отступление для них и было целью,
Их не преследовал никто. И так упал за горизонты день,
Войны за власть, войны за землю…
Ночь была прохладной среди пшениц и ржи
И не уютною в степи была ночёвка,
Но утром стало ясно, что красные ушли, оставив рубежи
По направлению к станице Кисляковка.
За станцию и за станицу Кисляковская был кровопролитный бой,
Особенно за станцию шли жаркие бои весь день,
Солнце обдавало наступающих жарой,
И обороняющимся не убраться в тень.
Во рту пересыхало от жары,
Свинцом усталости на солнце наливались ноги,
Воды! Воды! Дай, Господи, хоть капельку воды…
Но с осуждением глядели вниз на поле боя бОги.
К обеду красных выбили со станции Кубанцы,
Но красные залегли на сжатом в копны поле,
Убитые утопали взгляд в последний раз в небесные пространства
А раненные не имели сил, чтобы стонать от боли.
И снова наступило на поле боя равновесие,
Никто не мог ни наступать ни отступать,
Воюющие не могли друг друга упрекнуть за трусость и бесчестие
И друг друга продолжали на хлебном поле убивать.
И подкрепленья подходили то к одним, а то к другим
И много раз они сходились под станциею в штыки,
Немецкие аэропланы кружили, наблюдая за сражением, над ними -
Не отступали марковцы и не дрогнули большевики.
И пушками шрапнель пуляли в обе стороны,
И копны хлеба подожженные горели,
Падали с небес попавшие в шрапнели вороны,
И пух и перья птичьи над землёй летели.
Здесь были кровью Россиян Российские поля политы,
Здесь Россияне свой героизм и стойкость проявили,
Здесь много Россиянами Россиян были убиты,
Здесь много Россияне Россиян похоронили.
Сорокинцы оставили Кущёвскую и ушли походным строем
В Донскую область, где они ещё и с немцами сражались,
А марковцы Кущёвскую для дислокации своей избрали
И не вступали с немцами в контакт - как без боя, так и с боем.
И может быть, добавив к этому ещё, сказать резонно,
Что белым доводилось по не воле, может быть, как знать,
Но разве с точки зренья офицерской чести это не зазорно?
С интервентами в одних окопах против русских было воевать.
Марковцы в Кущёвской отдыхали,
Развлекались в православную церковь ходили,
А на площади в Кущёвской виселицы стояли
И жуть на обывателя на ветрУ качаясь петли наводили.