смолы не выпила залпом в чужую честь -
выбыла, выпала, выбила звон из шпор,
нет чужой боли, да чуждых печалей несть
чисел и русел во тьме, из-за шор и штор
газовым нимбом в глазницах глаза, глазки -
кровь с молоком с молотка поперек зрачка -
в нем под колеса бегущему от тоски,
вырезав скальп абажура, сбежит тоска
от неизбежности счастья /положь да вынь!/,
от «угадай», «найди» /даже «сделай сам»!/
в прайде князья выбирают своих княгинь
на маскарадах по родинкам и ногтям.
мне неповадно читать на камнях у троп
в чаще меню /чаще – гибели удалой/,
что может значить, к примеру, открытый гроб,
или же сердце с пронзившей его стрелой?
/ты перестал любить меня по утрам?
«да» или «нет» отвечай - не иначе, плиз,
в принтере яда остался последний грамм,
на наконечник хватило? не промахнись/,
уханье филина, выцветших трав ворожба,
цокот и клекот зовущихся звучно – рок,
мне не угодно быть зрячей. и я слепа,
выключив солнце над камнем у трех дорог,
/просто другого цвета другая жизнь,
если смешать их, получится новый цвет
ты перестал меня видеть, Чапай? скажи,
ты перестал добывать йод «да» из соленых «нет»?/
мне непригодны морали басен, не ясен шрам
слева под грудью атланта, на чьих плечах
храм афродиты возводится по утрам
/ты перестал не спать по мне по ноЧа…?/
с нежного соло срываясь на пошлый лязг,
касса, подумав, обратно заглотит чек,
радужным следом на зимнем пути – грязь,
но дети знают, что белого цвета снег.
ввинтит спираль ускользающих голосов
лампочкой в небо скучающий гулливер,
раны озвучивать на перекличке сов
глупо в лесном пожаре… скажи, mon cher?
с вырванных я вырезаю себя страниц,
платья/короны бумажные срок менять.
камня на камне, на лицах - бумажных лиц
после огня не останется. после меня