БУКОЛИКИ
4.
Не знаю для чего стрелял по чайкам Чехов,
выращивал крыжовник и вырубал сады
вишневые на сцене. Да, жил он не для чеков
для банковских , игр биржевых и прочей лабуды!
Конечно, он бы мог спустить в трактире вексель,
когда он путешествовал один на Сахалин,
ведь жил он в том еще нам непонятном веке,
когда людьми играли блажь и английский сплин.
Какие все ж причуды ,- в грязище колыванской
по ступицу колесами увязнув, смысл искать,
и с истовостью прям-таки какой-то пуританской
для подвига, для нравственного в такую даль таскать
чахоточные легкие. Ведь эта часть империи
проедена до дыр острожною тоской…
И разве же словесностью ты вылечишь теперь ее!
К чему здесь мизансцены и тонкий юмор твой?
До Томска б дотянуть! А может быть в Китай уж
свернуть. И с приживалкой зажить в такой глуши,
куда и Пржевальский не забредал, скитаясь,--
средь сосен, глухарей, в отшельничьей тиши…
Чахоточный румянец. Пенсне на том шнурочке,
которым снова, Чехов, хоть удавись—тоска…
И меркнущая у ворот она – в ночной сорочке.
Как свечка поминальная. Как пагода в песках.
Колывань-Новосибирск, 25.07.02.